* * *
У себя в каюте мистер Спок с обычной своей неторопливостью включил компьютер и снова просмотрел результаты осмотра, проведённого службой безопасности в малой лаборатории, результаты сопутствующего биосканирования всего корабля и результаты предыдущего сканирования во время аварийного карантина. Он также запросил отчёт о последних полученных данных из аналитической лаборатории, зная, что ДеСаль, несмотря на поздний час, ещё работает там, пытаясь извлечь хоть крупицу информации из своих скудных находок. Но, как он сам недавно сообщил капитану Кирку, здесь не было никаких отклонений.
И всё же Спок не мог побороть тревоги. Он знал, что капитан обладал чрезвычайно развитым умением распознавать сигналы подсознания, той способностью чутко реагировать на почти незаметные странности в привычном течении дел, которую земляне обычно называют "шестым чувством", - хотя в действительности это не что иное как более эффективное применение имеющихся пяти.
И он безоговорочно доверял мнению капитана. В десятках запутанных и опасных десантных миссий, а также в сотнях шахматных партий он видел, как работают интуиция и чутьё Джеймса Кирка, и знал, что капитан обладает свойством, которого ему самому недостаёт: убеждённостью в том, что твёрдое знание фактов не даёт полной картины, и умением заполнять эти пробелы.
Капитана что-то беспокоило. Спок понял это ещё утром, на мостике - прочёл по следам стресса, бессонницы и утомления на его лице. Он подозревал, что Кирк провёл большую часть ночи без сна, - скорее всего, просматривая те же самые результаты сканирования на своём мониторе, пытаясь найти какую-то ускользнувшую от них деталь, улику, которая подтвердила бы то, что говорил ему инстинкт, - что вопреки всем свидетельствам на борт корабля проник незваный гость.
Но, как и Спок, он ничего не нашёл - ибо здесь нечего было искать.
Спок долго сидел, устремив взгляд на монитор, в тёплом полумраке комнаты. Хотя "Энтерпрайз" был построен в расчёте на экипаж, состоящий в основном из землян, установка температурного режима в его каюте на максимальный нагрев позволяла приблизительно воссоздать приятную жару Вулкана. Через некоторое время он потянулся к пульту, ввёл новую команду и кадр за кадром прокрутил видеозапись событий, произошедших в транспортном отсеке прошлой ночью. Он увидел самого себя, нажимающего кнопку аварийного карантина, но, как ни странно, на записи не было той характерной мерцающей вспышки - фантомного отражения, которое, по мнению остальных, и ввело его в заблуждение.
Там не было ничего.
Ничего, кроме его воспоминания о мгновенном, мимолётном ощущении, будто в транспортном отсеке находится нечто, чего здесь быть не должно.
А потом он услышал позади очень тихие, почти беззвучные шаги.
Реакция Спока была мгновенной. Поворачивая голову, он уже знал, что здесь кроется какая-то аномалия; в его каюте, несмотря на скудное освещение, не мог спрятаться никто посторонний - иначе его чуткий слух уловил бы дыхание, скрип обуви, тысячу других неразличимых шорохов, которые производит одетое человеческое тело…
И за его спиной действительно никого не было.
Несколько секунд он просто сидел вполоборота, разглядывая через плечо маленькую, просто убранную комнату. На звездолётах даже офицерские каюты были невелики и не могли похвастаться ни архитектурными излишествами, ни обилием уюта. Несмотря на последующее примирение с отцом, разрыв Спока с семьёй был, при всей его безукоризненной вежливости, достаточно бурным; поэтому он сохранил лишь несколько сувениров с Вулкана - память о мире, где его всегда считали полукровкой и чужаком. На полке была выставлена небольшая коллекция геологических диковинок, собранных им на разных планетах; три терминала на рабочем столе предоставляли ему доступ к любым программам и научным трудам в любое время дня и ночи. На его спартанском ложе можно было бы играть в орлянку, пожелай кто-нибудь воспользоваться столь нелогичным методом для проверки жёсткости постели и гладкости аккуратно расправленного покрывала.
В этой комнате решительно негде было спрятаться, и все её углы без труда просматривались с того места, где он сидел.
Всё же мистер Спок поднялся на ноги и, повторяя недавнее поведение капитана Кирка, медленно прошёлся по маленькому помещению, весь обратившись в зрение и слух, в поисках ещё какой-нибудь странности, ещё одного намёка на то, что он услышал, - или думал, что услышал.
Конечно, он ничего не нашёл. Списав всё на случайное отражение звука, но отметив в памяти это происшествие, чтобы позже обдумать его тщательнее, Спок разделся, принял душ, совершил вечернюю медитацию и лёг спать.
* * *
- Джим?
Неяркий свет из коридора - здесь, как и на всей офицерской палубе, освещение было притушено, создавая на "Энтерпрайзе" искусственную ночь, - отразился в глазах человека, сидящего за небольшим столом, и Хелен замерла. Странная, почти звериная настороженность блеснула в его взгляде, когда он резко повернулся к ней, и на долю секунды ей показалось, что она смотрит в глаза незнакомцу.
Потом дверь закрылась за её спиной, и тень снова упала на его лицо, - но голос, позвавший её, был голосом Джима Кирка:
- Хелен!
Он поднялся, шагнул к ней и заключил в объятия.
- Джим, погоди!
Она упёрлась ладонями в его широкие плечи, пытаясь отстранить его; на долю секунды он ещё крепче стиснул её, жадно привлекая к себе, и, чувствуя беспощадную силу этих рук, она вдруг поняла, что не сможет вырваться.
Но в следующее мгновение он ослабил хватку и отступил, разглядывая её. В сумраке его лицо, отмеченное непривычной усталостью и напряжением, казалось непроницаемым.
- Джим, в чём дело? - Её голос слегка дрогнул. В его объятиях она хотела найти утешение после всех дневных переживаний, но вместо этого почувствовала странную отчуждённость, словно что-то стояло между ними, словно он что-то скрывал от неё.
Кирк слегка наклонил голову, и свет ночника из спального отделения озарил тонким сияющим контуром его светлые волосы. Он ничего не сказал.
- Мы были… искренними… друг с другом, - проговорила она, запинаясь на каждом слове и проклиная себя за неумение выразить свои мысли; она не знала, как объяснить всё и не разрушить ненароком то, что соединяло их. - Пожалуйста, скажи мне правду.
- Правду о чём?
Его голос был жёстким, механическим, незнакомым. А ведь недавно ей казалось, что она может распознать каждый его оттенок, каждое выражение…
Она думала, что знает его. Что теперь делать? Притвориться, что всё хорошо, и надеяться, что оно уладится само собой?
- Правду обо мне, - с трудом выдавила она. - Правду о… о нас. Сегодня утром на мостике, когда я сообщила, что остаюсь на корабле, ты просто… просто сказал: "Ну ладно, хорошо"…
Она остановилась, не находя нужных слов, боясь показаться этакой изнеженной мимозой, которая вешается ему на шею, напоминая о воображаемых обещаниях, и ноет, что он уделяет ей мало внимания. Но что-то здесь было неправильно. Она не могла сказать - что именно; не могла сказать, откуда ей это известно. Но почему-то руки, лежащие на её талии, жгли, как раскалённое железо.
Он всё ещё молчал, и она торопливо продолжала:
- Но ты был… удивлён, или выглядел удивлённым… Тебя беспокоит, что я решила остаться? Я всё ещё могу вернуться… - и сердце у неё сжалось при мысли о том, что непременно скажет Номиас.
Его молчание - такое расчётливое, вдумчивое молчание! - сводило её с ума.
- Джим, ну скажи что-нибудь! Что с тобой творится? Я знаю, что ты любишь свой корабль, что для тебя важна твоя карьера, но я же не прошу тебя…
Её голос пресёкся. В отчаянии она вглядывалась в его лицо. Он стоял спиной к тусклому свету ночника, и тень скрывала его черты, но Хелен почти слышала, как крутятся шестерёнки его мыслей, вычисляя, прикидывая, составляя одно объяснение за другим. Держа руки на его плечах, она чувствовала, как напряжены мышцы под её ладонями, и ощущала исходящую от него нерешительность, пока он размышлял, как лучше ответить.
Наконец он сказал:
- Хелен, я… Ты говоришь, что сегодня утром я реагировал не так, как ты ожидала. Но как, по-твоему, я должен был отреагировать?
- Я не говорила этого! - взмолилась она, сердитая, усталая, смущённая до глубины души. - Я просто спрашиваю, как ты к этому относишься?
Снова долгая пауза. И медленно, осторожно, будто собирая по кусочкам фразы из предыдущих разговоров:
- Это нечто, чего со мной никогда прежде не случалось. Это… непривычно для меня…
Он снова заколебался, потом быстро закончил:
- Хелен, мы можем поговорить об этом в другой раз?
- Прости! - Её охватило раскаяние. - Мне не следовало вываливать на тебя свои проблемы. Ты увидел… или почувствовал что-то в транспортном отсеке, да? То же, что чувствовал мистер Спок?
- Да, - Он как будто ухватился за возможность сменить тему. - Да… что-то проникло на корабль. Я знаю это. Я чувствую. Дай мне несколько дней, Хелен. Мы… мы обязательно обсудим это. Мы во всём разберёмся. Но не сейчас.
- Ладно.
Это лучше, чем ничего, подумала она, - может быть, дело вовсе не в ней.
Она повернулась, собираясь уйти, но его руки неожиданно сжались, и он снова притянул её к себе. Скорее удивлённая, чем обрадованная, она уступила.
Весь день она хотела этого. Хотела, чтобы вечер закончился именно так.
Но больше, чем телесная близость, ей нужна была поддержка и ободрение - а сейчас, вопреки его словам, она чувствовала лишь растущее замешательство, не зная, будет ли лучше уйти или остаться, настоять на своём или подчиниться его желанию. Никогда ещё она не ощущала так остро, что он, как все мужчины, принадлежит к совершенно чуждому ей виду; и когда он потянул её в сторону кровати, Хелен вдруг захотелось, чтобы Ухура была рядом и подсказала ей, что делать.
* * *
Резкий звук вырвал Спока из глубокого сна. Он очнулся в кромешной слепой темноте и некоторое время лежал, прислушиваясь к плотной, давящей тишине вокруг и гадая, что это было.
С точки зрения логики, он не должен был ничего услышать. Звуконепроницаемые стены были чрезмерной роскошью для стандартных кают, однако в условиях пятилетнего похода всё же требовалась некоторая степень звуковой защиты, и все члены экипажа - даже такие любители повеселиться, как мистер Скотт и Брэй из ремонтной бригады - строго соблюдали правила, запрещающие шуметь в неурочный час. И хотя мистер Спок мог расслышать голоса из-за дверей всех комнат, мимо которых он проходил, и иногда - сквозь стены собственной каюты, в большинстве случаев даже его сверхчувствительный слух не различал отдельных слов.
Но сейчас, лёжа и прислушиваясь, он не слышал ничего, ибо то был самый глухой час искусственной ночи "Энтерпрайза".
Шум двигателей? - размышлял он. Но низкочастотный пульсирующий гул машин и электронных систем, что, подобно сосудам и нервам, пронизывали металлическую плоть корабля, звучал, как всегда, - обычным ритмическим фоном для всех остальных шумов. И всё же у Спока осталось впечатление, что разбудивший его звук был издан именно кораблём, не человеком…
Потом он услышал его снова - где-то рядом… Почему-то ему не казалось, что источник звука находится в одной комнате с ним, хотя, логически, в противном случае он не мог бы так ясно различать его.
Кто-то… стучит по переборке?
Этот странный шум не мог быть ничем иным, кроме стука: тупые, тяжёлые, яростные удары. В их ритме крылось нечто, наводящее на мысль о разумном существе, а не механизме - словно кто-то, лишённый дара речи, кричал от горя и безысходности.
В комнате похолодало. Спок установил таймер на понижение температуры в ночное время, чтобы имитировать пустынный климат Вулкана, к которому привык его организм, но этот холод был другим - липким, злым, пробирающим до костей. Спок плотнее закутался в одеяло, но это не помогло - через несколько секунд он откинул его, включил ночник в изголовье и подошёл к двери.
Вполне возможно, подумал он, разглядывая слабо подсвеченный ряд закрытых дверей других офицерских кают, выстроившихся вдоль изогнутого коридора пятой палубы, - что стены сами передают звуки определённого тона, если их частоты попадают в резонанс; и, действительно, это явление объясняло и тот тихий, едва заметный шум, что потревожил его сегодня вечером. Или, с большой долей вероятности, звук мог донестись из коридора - слух вулканца часто улавливал шаги и голоса людей, проходящих за дверью его комнаты.
Когда Спок вернулся в каюту, стук прекратился. В помещении было теплее, чем ему показалось в первый момент после пробуждения; зябко, как ночью на Вулкане, но уже без того леденящего холода. Он включил верхние лампы и в их стерильном белом свете ещё раз обошёл маленькую комнату, уделив особое внимание вентиляции, - ему пришло в голову, что звук мог передаваться по трубопроводам или вентиляционным шахтам.
Не найдя никаких зацепок, он выключил свет и снова лёг.
Но часом позже он ещё бодрствовал, когда услышал за дверью спотыкающиеся шаги и приглушённые всхлипывания женщины, что возвращалась в свою каюту.
Глава 6
Ещё до того, как грянула тревога, это был странный и на удивление беспокойный перелёт к Звёздной базе.
Поначалу тревожные разговоры не доходили до старших офицеров, но среди команды, особенно среди тех, кто служил в дальних отсеках корабля, ходили всякие подпольные слухи. Энсины Бруновский и Миллер слышали что-то вроде стука или грохота, когда работали в главном компьютерном зале на восьмой палубе. По крайней мере, Миллер работал, а Бруновский просто составил компанию другу, сменившись с вахты в отделе чистки и вторсырья - "очисток и старья", как обычно называли бортовую службу уборки и молекулярной переработки отходов те, кто носил униформу и придерживался протоколов только в рабочее время. Стук, казалось, звучал где-то поблизости - возможно, передаваясь по вентиляционным трубам или по переборкам - но прекратился, как только они попытались определить источник. Миллер, протеже мистера Скотта, переведённый в компьютерный отдел из-за временной нехватки специалистов в этой области, сказал, что звук не был похож на механический - скорее, будто кто-то или что-то стучало по стене.
Поговаривали, что энсин Гилден из исторического отдела слышал нечто похожее, когда работал в своем кабинете в кормовой зоне одиннадцатой палубы; по его мнению, постукивание доносилось откуда-то из лабиринта металлических стеллажей где хранилось собрание исторических документов с разных планет, которые он как раз заносил в компьютерную базу. Впрочем, признался Гилден, он не рискнул идти на поиски источника звуков, пока стук не утих. Он был также одним из тех, кто жаловался на таинственное перемещение предметов - кофейные чашки, электронные блокноты, пачки распечаток и стилосы пропадали со своих мест, хотя он точно помнил, где оставил их в последний раз. На первый взгляд, тесный и захламлённый кабинет помощника главного историка сам по себе был достаточным объяснением феномена исчезающих предметов. Тем не менее, как заметила лейтенант Ухура в одном из вечерних разговоров в комнате отдыха, работая в таком бардаке, Гилден должен был развить у себя хорошую память на расположение вещей, иначе он не задержался бы на этой должности. Но её голос оказался в меньшинстве - по крайней мере, сначала.
Гнёздышко мистера Скотта, расположенное в нижней части технического корпуса, стало ещё одним местом, где отмечались исчезновения или странные перемещения предметов. Самым непостижимым был признан случай, когда со стола главного инженера пропала чашка кофе, - впоследствии её обнаружили на верху двухметрового складского шкафа.
Таковы были факты, о которых говорили. Но были и те, о которых умалчивали.
Так, мистер Скотт никому не рассказывал о странном чувстве, охватившем его, когда он работал в одиночестве в ангаре для шаттлов, - об овладевшей им уверенности, что рядом кто-то стоит. Ангарная палуба была около тридцати метров в длину и, пока ею не пользовались, - неосвещённая, за исключением одного ряда горевших вполсилы люминесцентных панелей по центру потолка и рабочей лампы Скотти, озарявшей ярким белым сиянием открытый люк, который он проверял. В дальнем конце ангара неясными тёмными глыбами громоздились шаттлы - "Гершель" и "Коперник", но палуба вокруг люка ясно просматривалась во всех направлениях футов на тридцать или около того. Удивляясь, что не слышал, как открывались двери шлюза, Скотт уже открыл было рот и хотел окликнуть вошедшего, уверенный, что это кто-то из его помощников.
Но там никого не было.
По его спине прошёл холодок, колючий озноб, и от необъяснимого страха вспотели ладони. Дрожащими руками он схватил лапму и поднял её, ярче освещая пространство вокруг себя.
- Кто здесь? - громко позвал он. Сердце у него колотилось.
Никто не ответил. Единственным звуком был отдалённый шум двигателей, слабое гудение самой лампы, да изредка - приглушённое попискивание испытательных приборов.
Злясь на себя, Скотти продолжил работу. Но через некоторое время страх, нарастающая тревога и жутковатое чувство одиночества в этом огромном гулком помещении стали так сильны, что он снова поднялся. Захватив лампу (излишняя предосторожность, о которой он и не подумал бы в других обстоятельствах, поскольку мерцавшие высоко над головой люмопанели давали достаточно света, а ангар он знал не хуже, чем собственную каюту) он прошёл к распределительному щиту и включил всё освещение в гигантском отсеке.
Возвращаясь на место, он покачал головой. Всё благоразумие уроженца Глазго протестовало против этого, но факт оставался фактом - при свете он чувствовал себя значительно лучше.