– Сигналом об опасности при выходе из пространственно-временного тоннеля послужат обнаруженные радары или то, что нас самих взяли на прицел, пусть даже из отдаленного уголка системы.
С тех пор как эскадра Чен проводила рейды в тылу врага, наксиды выключали все свои радары и навигационные приборы, поэтому Чандра не ошиблась, что любой сигнал станет предупреждением об опасности.
Миши наполнила бокал янтарным вином и, барабаня пальцами по столу, любовалась цветом.
– Лучшей защитой будет уничтожение пространственно-временных станций на нашем пути, – сказала она. – Тогда наксиды не смогут корректировать маршруты своих ракет. Не хочется уничтожать станции, это дикость. Но ради моей эскадры я пойду на всё.
Мартинес вспомнил, как горело и рушилось кольцо Бай-до.
Миши подняла бокал:
– Почему никто не пьет?
Мартинес налил себе вина и молча поднял его за Чандру. Она доказала свою ценность, теперь на неё не повесят убийство Флетчера.
***
На следующий день Мартинес наконец пообедал с Чандрой. Такой необходимости в этом уже не было, но капитан на всякий случай предупредил Алихана, что не надо слишком долго оставлять их наедине.
В парадной форме Чандра выглядела великолепно. Серебристый аксельбант мерцал на ее темно-зеленом мундире. Каштановые волосы спадали на высокий воротник, на котором красовались красные нашивки штаба Миши.
– Поздравляю, лейтенант.
– Спасибо, капитан. И вас с новым назначением. – Чандра улыбнулась. – Вам удивительно везет. Людей убивают, а вы занимаете их место.
Тема смертей Мартинесу не понравилась. Слишком мало времени прошло с последнего убийства. И ему совсем не хотелось обсуждать, сколько человек погибло, чтобы он стал капитаном "Прославленного".
– Вот мы и встретились. Парочка подозреваемых, – отшутился он.
– Точно. За сговор! – откликнулась развеселившаяся Чандра.
Заговорщики из них вышли так себе. Мартинес сидел во главе стола, Чандра справа от него. Пока Алихан разливал вино и ставил тарелки с орешками и соленьями, они обсуждали, кем из кадетов лучше заменить Чандру. Капитан раздумывал, не сказать ли Чандре, что Миши собиралась пожертвовать ею, обвинив в убийстве, но все-таки промолчал.
– Что там с журналами? – спросила Чандра. – Кроме паники в рядах старшин, конечно.
– Утром получил последние. Сейчас просматриваю. Некоторые даже заполнены целиком, – ответил Мартинес.
По крайней мере фальшивые сведения вписывать перестали; если не могли заполнить какую-то ячейку, не скрывали этого, вбивая фразу "Данные уточняются", возможно, потому что она солидно звучала.
– Наверняка, связист Ньямугали заполнила всё целиком, – предположила Чандра.
– Точно. – Мартинес улыбнулся и подал знак Алихану нести первое. – Ваши бывшие подчиненные молодцы. Конечно, я всё равно их проверю.
– И ошибок не найдется. Я их держала в ежовых рукавицах.
– Связистам проще, чем остальным. Франсис придется отчитываться за каждый насос, вентилятор и термостат.
– Вдруг стало их жалко? – В голосе Чандры звучало недоверие.
– Не особо.
Вошел Алихан с тарелками теплого тыквенного супа, сдобренного сливками и корицей. Чандра попробовала ложку.
– Повар здесь лучше, чем наш, хотя и у нас неплох.
– Я передам ему.
– Еда была хоть чем-то хорошим в отношениях с Флетчером. Всегда вкусно кормил, прежде чем задолбать до смерти.
Мартинес ел суп и думал, что Чандра могла хотя бы притвориться расстроенной – все-таки любовника убили.
– Чем же? – спросил он.
– Помимо секса?
Когда Мартинес не улыбнулся шутке, она продолжила, пожав плечами:
– Болтал обо всем подряд. О еде, вине, увлекательнейших отчетах, подписанных им за день. И об искусстве. И всегда занудно. – В глазах Чандры мелькнули чертята. – Понравилась штуковина в спальне? Навевала сладкие сны?
– Я сразу от неё избавился. Джукс подобрал не столь угнетающую вещицу. А зачем в спальне Нараянгуру? Флетчер говорил?
Чандра демонстративно вздохнула.
– Мне пересказать его теории?
– Почему бы и нет?
– Ну, он говорил, что если когда-нибудь выберет себе религию, то станет нараянистом, потому что только они по-настоящему цивилизованны.
– То есть?
– Дай вспомнить поточнее. Я старалась в это не вникать. – Она скривила пухлые губы. – Кажется, потому что нараянисты считали, что жизнь это страдание. Всё истинное совершенно, прекрасно и бессмертно, но существует только вне нашего мира, и мы можем приблизиться к этому лишь через созерцание красоты.
– Страдание, – повторил Мартинес. – Гомберг Флетчер, неприлично богатый и невероятно знатный, верил, что жизнь это страдание. Что его жизнь это страдание.
Чандра покачала головой:
– Я тоже удивлялась. Может, он и страдал, но не при мне. – Она презрительно усмехнулась. – Конечно, он же весь такой возвышенный, вот и вообразил, что его страдание столь высоко, что остальным не понять.
– Теперь ясно, почему шаа убили Нараянгуру, – сказал Мартинес. – Если ты веришь, что иной мир существует и не можешь этого доказать, при этом полагая, что он более совершенен и реален, чем наш мир, существование которого легко доказывается, ты, безусловно, идешь против Праксиса и Легион справедливости распнет тебя, даже чихнуть не успеешь.
– Тут не только вера в невидимый мир. Еще и чудеса. Когда после казни Нараянгуру сняли с давно засохшего дерева – с аяки, она зацвела.
– Да, чудеса тоже вряд ли понравятся Легиону справедливости.
Вечером, устроившись на кровати с чашкой какао и глядя на мать, ребенка и кота, Мартинес представлял, как на этом же месте, созерцая жуткого Нараянгуру, сидел и думал о страдании Флетчер. Доводилось ли этому знатному пэру из чуть ли не самого прославленного терранского клана Империи действительно страдать и какое утешение он мог получить, глядя на окровавленного человека, привязанного к дереву.
По словам доктора Цзая, Флетчер добросовестно делал, что должен, но тяготился навязанной ролью. Он играл сноба, но не был им.
"Флетчер заполнял свою пустую жизнь формальностями и искусством, – думал Мартинес. – Он ничего не создавал – ни скульптур, ни картин, а просто собирал их. Даже его манера командования не несла ничего нового и оригинального; он лишь полировал умения и навыки экипажа подобно тому, как полируют старинную серебряную статуэтку.
Но он страдал. Возможно, понимая, насколько пуста его жизнь".
И Флетчер сидел, как сейчас сидит Мартинес, и смотрел на предметы, наполненные святостью в глазах других.
Мартинес решил, что хватит думать про Флетчера. Поставил чашку в сторону, почистил зубы и забрался под одеяло.
Глава 14
"Сопротивление" с инструкциями по созданию партизанской сети быстро разошлось среди жителей Заншаа. За ним последовали выпуски с небольшими заметками о самодельных зажигательных бомбах и пластиковой взрывчатке, что не представляло особого труда, а также о более сложном изготовлении детонаторов.
– Если хочешь учить народ работать с пикриновой кислотой, не забудь об оторванных пальцах, – предупредила Спенс.
Сула пожала плечами.
– Напишу, чтоб были осторожны.
Не может же она стоять у них за спиной, контролируя каждое движение.
Жаль, что не получится дать чертежи огнестрельного оружия.
К этому времени у наксидов появились изображения двух терранцев, сбежавших с места убийства лорда Макиша. Это были фотороботы, составленные, как подозревала Сула, по большей части со слов встреченной тогда классной дамы.
Портреты оказались совершенно неузнаваемыми и при этом были мужскими.
Суле даже захотелось обидеться. Да, фигурка у нее изящная, но не мальчишечья. Это заметно даже в рабочем комбинезоне.
Вероятно, все терранцы для наксидов на одно лицо, прямо как наксиды для терранцев.
Пока она рассылала "Сопротивление" по несколько тысяч за раз, на улице раздались крики и грохот. Она подошла к окну. Пытаясь скрыться от полиции, черноволосый терранец петлял между торговцами, но был пойман. Такими же терранцами. Был ли этот человек преступником? Очередным заложником? Обреченным на казнь лоялистом?
Сула видела, что эти же вопросы задают себе и люди на улице, хотя они и старались выглядеть равнодушно. Мир изменился. Раньше задержание было делом обыденным, но сейчас, когда властям требовались заложники, любой арест таил смертельную опасность.
Жители Риверсайда любили проводить свободное время на улице, а не в тесноте своих квартир. Теперь же каждый раз приходилось взвешивать, стоит ли рисковать жизнью ради глотка свежего воздуха.
"Пока наксиды у власти, страшно всем", – думала Сула.
В последнее время Команда 491 развозила шоколад, табак и кофе по клубам и ресторанам. Дело приносило прибыль, но не только, так как у них появилась возможность посплетничать с персоналом о происходящем в городе.
На выручку они купили грузовичок. Формой он напоминал пузырь, по бокам которого были встроены хамелеоновые панели. После разрушения кольца рекламные электрощиты были запрещены в целях экономии энергии, и теперь за небольшую плату Сула могла сдавать панели под объявления.
Пусть до свержения режима наксидов еще далеко, Команда 491 хотя бы могла гордиться своими успехами в бизнесе.
Активных действий против мятежников больше не предпринимали, но даже за рулем грузовика Сула не переставала присматривать возможные цели. "Надо что-то делать", – невольно думала она.
Что-то делалось и без них. Старшеклассники из частной школы Грандвью попытались, хоть и неудачно, напасть на наксидского офицера, возвращавшегося домой на поезде. Официально об этом умалчивалось, но по слухам они собирались его оглушить и забрать оружие. Двоих убили прямо на месте, остальных поймали. На допросах они признались, что входили в "анархистскую ячейку", и, вероятно, назвали других, потому что потом наксиды арестовали их учителей и одноклассников.
В школе Грандвью провели чистку. Предполагаемых анархистов пытали до смерти в прямом эфире, а их семьи расстреляли.
"Сопротивление" почтило их память, назвав мучениками за дело законного правительства и Праксиса.
Крей, доставлявший рыбу в один из ресторанов Грандвью, рассказал Суле, что в торминельском районе, кажется, в Старой Трети, убили наксида. Это случилось ночью, а наутро полицейские окружили район и прямо на улице отстреливали прохожих. Возможно, убили несколько сотен торминелов.
– А я почему об этом не слышала? – удивилась Сула. Обычно подобные новости распространялись с ураганной скоростью.
– Они же об этом молчат, – мелодично протрещал крей, пожалуй, слишком радостно для такой темы.
– Такие громкие новости тут же разлетаются по всему городу.
Крей подвинулся поближе. Сула всем телом почувствовала идущую от него инфразвуковую волну.
– Еще разлетятся, любопытная терранка. Это случилось только утром. Я сам слышал выстрелы.
Слышал, но не видел. Креи близоруки, и он все равно ничего бы не рассмотрел на расстоянии, но их огромные уши не могли обмануть.
Старая Треть была далеко, на другом конце города, но по скоростному шоссе с ограниченным въездом на дорогу ушло меньше часа. Уже в окрестностях стены были выщерблены пулями, окна разбиты, а на тротуарах растеклись лужи крови. Сула решила, что дальше ехать не стоит.
Подробности она узнала позже, просматривая свидетельства о смерти в базе Управления госрегистрации. Убитая наксидка оказалась санитарным работником, закончившим свою смену не в том районе. Полиция расстреляла не сотни, а около шестидесяти жителей.
А потом наксиды направились в местную больницу и расстреляли всех в отделении скорой помощи, приняв за аксиому, что там сидели те, кого ранили во время только что прошедшего рейда. Не повезло сломавшим ногу именно в этот день. Еще тридцать восемь трупов.
В следующем выпуске "Сопротивления" публиковался частичный список жертв: перечислять всех было нельзя, потому что стало бы понятно, что у лоялистов доступ к базе данных. Сула не скупилась на трагические подробности, описывая мать, прикрывшую грудью своих детей, но погибшую вместе с ними, рассерженного торговца, пытающегося отогнать полицейских метлой и павшего под их пулями, кровавые отпечатки на стенах тупика, в который наксиды загнали обезумевших от страха торминелов.
Сула понимала, что кривит душой. Но всё равно эти трогательные сцены не шли ни в какое сравнение с ужасом произошедшего. С беспомощностью и паникой жертв, треском автоматов, стонами умирающих и криками раненых…
Она помнила, как это было на шоссе Акстатл. Ее выдумка меркла по сравнению с реальными воспоминаниями.
"Умрут, так умрут. Душевная теплота мне не положена", – думала она.
Она написала в "Сопротивлении", что наксиды, как обычно, не смогли найти настоящих нападавших и расстреляли всех попавшихся под руку. И добавила:
"Торминелы ошиблись, убив не того наксида. Нужно совсем не уметь считать, чтобы подумать, что гибель одного санитарного работника стоит еще ста смертей.
Граждане, в следующий раз выбирайте чиновника, полицейского, надзирателя, инспектора, бригадира или судью. И позаботьтесь, чтобы тело не нашли".
Два дня спустя пенсионерка-торминелка взорвалась в собственной квартире, пытаясь изготовить бомбу. По всей видимости, зажигательную, так как сгорело полдома.
Наксиды нашли ее детей и расстреляли их.
Пока Сула искала подробности происшествия в базе Управления, выяснилось, что другим взрывом, приписанным "анархистам и саботажникам", убило наксида. Он был мелкой сошкой в Министерстве финансов, и его не охраняли. Ему подложили маленькую бомбу, начиненную гвоздями.
В следующем выпуске "Сопротивления" торминелку объявили истинной лоялисткой, пытавшейся отомстить за убийства в Старой Трети, а про чиновника написали, что его осудил Тайный трибунал, а приговор исполнили члены группы Октавиуса Хонга, входящей в Повстанческую лоялистскую армию.
В отместку был расстрелян сто один заложник; наксиды, как обычно, предпочитали простые числа. Сула сразу обратила внимание, что наксиды казнят в ответ не на само действие, а на его огласку. То есть они убивали заложников не потому, что им сопротивляются, а потому что стремились не потерять лицо. Этим можно воспользоваться.
Присмотревшись внимательнее к свидетельствам в базе, Сула обнаружила, что многие старики умирают при необычных обстоятельствах. Интересно, можно ли использовать и это, например, приписав естественные смерти действиям лоялистов, хотя что-то она расфантазировалась.
Воображение разыгралось не только у нее. В средствах массовой информации появилось сообщение об аресте и казни членов группы Октавиуса Хонга и их семей.
"Я же их выдумала!" – возмутилась Сула.
Но когда она зашла в базу Управления госрегистрации, там оказались настоящие свидетельства о смерти.
***
На улице парило после летнего ливня, из-под колес грузовика разлетались фонтаны брызг. Макнамара остановил машину рядом с кафе на Торговом проспекте и нажал на рычаг, открывая грузовой отсек. Задняя дверь поднялась, осыпав дождевыми каплями. Сула вышла, прищурилась от яркого солнца и вдохнула свежий воздух, наполненный запахом опавших во время грозы цветков аммата.
– Пахнет деньгами, – сказала она Спенс.
Курносый носик Шоны втянул воздух.
– Хорошо бы.
Внутри Сула забрала деньги у хозяина кафе, худого унылого терранца в белоснежном накрахмаленном фартуке, и дала знак Макнамаре заносить герметично упакованную коробку харзапидского кофе и положить ее у бара.
– Спасибо, – сказал хозяин и недовольно посмотрел на мокрые следы Гэвина, оставленные на блестящем кафельном полу. – Кстати, тут с вами хотели поговорить.
Сула заметила, как двое мужчин встали из-за мраморного столика.
– Хороший кофе, – сказал первый, и Сула сразу почувствовала неладное. Громила был одет в цветастый пиджак и брюки-клеш, натянутые чуть ли не до подмышек и почти скрывающие тяжелые ботинки. Его толстая серебряная цепь с таким же браслетом переливались искусственными рубинами.
– Очень хороший кофе, – поддакнул его спутник, чья безупречно уложенная прическа напоминала петушиный гребень. Он был меньше, с бочкообразной грудью и мускулистыми руками культуриста.
– Вопрос в том, есть ли у вас разрешение им торговать? – продолжил первый.
Сула почувствовала, что Макнамара приблизился, прикрыв ей спину. Чуть отступив, она встала поудобнее, а Спенс, почуяв беду, озабоченно шагнула вперед.
Сула пристально взглянула на того, что повыше:
– А вы, собственно, кто такие?
Он дернул рукой, словно собирался отвесить пощечину и проучить за наглый вопрос. Но он имел дело с человеком, прошедшим флотский курс боевой подготовки. Сула перехватила его руку и двинула кулаком по лучевому нерву, и громила невольно дернулся вперед, открыв горло. Ребром ладони Сула ударила по гортани и, когда он согнулся, схватившись за шею, ткнула пальцами в глаза. Потом просто дернула его за голову и с размаху врезала коленом.
С приятным хрустом сломался нос. Мужчина корчился, задыхаясь, и Сула с легкостью добила его локтем, стукнув по шее. Он распластался на полу.
Макнамара дрался с культуристом. Они были на равных, пока Спенс не швырнула в лицо качку горячий кофейник, а затем пнула его сзади под колено.
После они втроем пинали его, пока он не затих на полу.
Макнамара обыскал бандитов, забрав два пистолета, которые те не успели достать. Единственная пара посетителей кафе с ужасом следила за дракой, посматривая на свои нарукавные коммуникаторы, но не решаясь вызвать полицию. Сула подошла к барной стойке и схватила хозяина за волосы, притянув к себе:
– Кому это ты нас продал?
– Улице Добродетели. Я отдаю им долю. – Глаза мужчины расширились от страха.
– Больше тебе кофе от нас не видать, – сквозь стиснутые зубы проговорила Сула.
Она забрала кофе и понесла его в грузовик. Злость и адреналин сделали коробку легкой как перышко.
– Черт! – выругалась Сула, когда машина отъезжала. – Черт! Черт!
Злясь на себя, она несколько раз ударила по подлокотнику сиденья.
– Всё обошлось. – Макнамара пощупал царапины, оставленные на щеке перстнями культуриста.
– Да я не о том, – прорычала Сула. – Забыла про долю! Черт! – Она стукнула себя ладонью по лбу, а потом опять шарахнула по сиденью. – Ведь знала же! Чёртова дура!
Она отменила оставшиеся поставки и бушевала всю обратную дорогу, выплескивая злость по малейшему поводу. При виде Скачка, расположившегося в тени возле ее подъезда, наконец успокоилась. Скачок поднялся навстречу и, лучезарно улыбаясь, продекламировал:
– Прекрасная госпожа! Вот и ты – ярче солнца, нежнее цветка.
– Хочу кое о чем спросить, – сказала Сула.
– О чем угодно. – Скачок приглашающе взмахнул рукой. – Спрашивай, прекрасная госпожа.
– Расскажи о банде с улицы Добродетели.
Скачок погрустнел.
– Ты ведь не связалась с ними, моя прелесть?
– Они связались с фирмой, где я работаю.
– Работаешь? По-настоящему? – неожиданно оживился Скачок.
– Занимаюсь доставкой. Но вернемся к Улице Добродетели.