- Все помнишь, фройляйн доктор? - спросила я, остужая резак.
- Да. Ничего не трогаю, держусь сзади и стреляю только по команде. И без рассуждений.
- И чтоб никакого "дружественного огня", договорились?
- Алекса… А почему мне нельзя внести вас в список автоматически игнорируемых целей?
Я не стала ничего говорить. Сама поймет, что я могу стать целью, которую нельзя игнорировать. Черт. Первое, что я увидела, когда вырезанный кусок брони ввалился в шлюз "Маттаха", это была отзеркаленная надпись. Ее исковеркало так, что прочитать не получалось: больная симметрия, больные буквы, сливающиеся в сплошную вязь, один вид которой внушал безотчетный страх. А ведь почти наверняка здесь была какая-нибудь невинная сентенция в духе: "При аварии проверните ключ до упора и зажмите кнопку "А"".
- Как это получается?
О, черт. Ученица на поводке. Надеюсь, хоть в медотсеке ты и впрямь полезная барышня.
- Уровни и направления симметрии абсолютно случайны. Здесь вот уцелел фюзеляж, но внутри все покроило. Иногда вместо корабля груда металлолома получалась. И вообще, тихо. Запоминай вопросы, на "Телесфоре" отвечу.
Давно стоило это сделать: вот еще, что за мода болтать в таких обстоятельствах.
Ко мне вернулось ощущение пространства, и я тут же об этом пожалела: сумасшедшая опасность лилась из всех стен и переборок, я чувствовала каждую искалеченную секцию каравеллы. Вот переборка рассечена неправильной трапецией, внутри все смешано несколькими линиями преломления. Вот верхняя часть двери движется по направляющим слева направо, нижняя - справа налево. А вот коридор завален по часовой стрелке градусов на тридцать. Разум отказывался это принимать.
Мария, судя по звукам, уже трижды выблевала в шлем.
"Здесь нельзя находиться, уж лучше бы все забрызгало кровью и мозгами".
- Алекса, Мария. Слева источник высокой радиации. Три с половиной метра.
А он молодец, даже не заикается, и плевать, что та же информация висит у меня на рамочных дисплеях скафандра. Давай, подбрасывай немного нагрузки на уши. Я протянула руку, чтобы взрезать заклинившую от коверкания дверь, и увидела, что тень от моей руки движется не в том направлении, в каком должна.
"О, черт. Марии лучше этого не видеть. Хотя… Мне, в принципе, тоже".
- Дональд, ты можешь связаться с этим выжившим?
- Нет. Не могу, сигнал блокируется.
- А как наш?
- Неуверенный, но проходит.
Я кивнула себе. Серые стены, ноль света, кроме наших фонарей, и дикие углы вокруг. Мне почему-то захотелось, чтобы "Маттах" сейчас оказался в прицеле, а мои руки - на гашетках "линейки". Мысль пришла - и как-то быстро исчезла.
- В атмосфере много сероводорода.
- Спасибо, Мария, я вижу, - буркнула я, выводя резаком пробную линию.
- Что?
Резак пошел хорошо, бодро так пошел. До радиорубки мне хватит даже его собственных батарей. Голубоватое пламя весело искрило, кромсая порченую органику.
- Говорю, я вижу, у меня есть данные о сероводороде.
- Но я ничего не говорила о сероводороде…
В животе взорвалась маленькая вакуумная бомба, и я медленно обернулась. В зеркальном забрале Марии отражался мой собственный аварийный "гроб", тоненькая струя плазмы из резака.
- Алекса, твоя ЧСС зашкаливает за сотню, - обеспокоенно произнесла Мария. - Что случилось?
- Ты ничего не говорила про сероводород?
- Н-нет.
"О, scheisse…"
- Дональд?
- Я тоже слышал, но у меня тут неувязка, - ровно произнес обормот. - Фоноанализ этой реплики: не отвечает голосу Марии.
Я вернулась к двери: быстрее вырежу - быстрее свалю. Быстрее разграблю бар и выжру пива в третьей позе бифудху. И главное: не думать о дерьме.
- Температура - сто двадцать три градуса, - сказал тот самый голос, который не отвечает голосу Марии. - Я не вижу… Такой туман!
Я обливалась потом и резала дверь. Девичий голос тревожно комментировал какой-то мир, какую-то атмосферу, изредка вставляя свои впечатления, все больше нервно-восторженные. Девушке было не по себе, она не впервые высаживалась на чужие планеты, но впервые - на такую.
- Алекса, что это? - шепнула Мария.
- Фантом. Заткнись.
- Как…
- Заткнись.
Шипела плазма, голос стал совсем неразборчивым, поверх него бубнили помехи, на него ложился треск, и шуршало что-то, а потом послышалась тонкая мелодия, будто запела флейта, и это уже было чересчур.
Я одним росчерком дорезала дверь - немного не там и не так, как хотела.
- Что это? - удивленно спросила девушка-фантом. - Вы слышите?
"Да. Мы слышим".
Надеюсь, Мария теперь понимает, почему люди прекратили совать руки в червоточины. Я изнанкой клянусь, эта самая дура, чей голос пойман на корабле-призраке, была на одном из миров зазеркалья.
- Теплого космоса, Эрроу.
- Спасибо, Катя. Я привезу тебе…
Скрежет. Писк сервера борткомпьютера. Свист переборок, шорох шагов.
Потревоженная каравелла оживала, бросаясь в нас кусками своего прошлого, и поверх все тяжелее ложился шум, бормотание идиота, которое почти наверняка можно расшифровать - да хотя бы просто записать и включить обратное воспроизведение.
Черт, меня тошнит.
Блики света ложились не туда, куда должны - даже свету было неловко двигаться по прямой, его тоже мутило от этого всего, потому что не должно вот так быть: темнота, обломки голосов, звучавших задом наперед, звучавших неделю назад, год назад, придуманных изнанкой и зазеркальем.
- Дональд, быстрее, свяжись с этим недоноском!
- Неуверенный, но проходит, - ответил обормот.
Я почему-то сразу поняла, что это, сразу поверила и приняла. Ну, конечно, если сигнал выжившего блокируется, то почему наш должен оставаться чистым?
- Проходит, - повторил Дональд. - Проходит. Проходит. Проходит. Про…
Я отрубила связь с кораблем и вошла в следующий блок, держа резак перед собой.
О, вот и кровища.
Линия "зеркала" прошла через помещение по диагонали, еще одна - вертикально, и человек попал под обе. По-моему, его просто вывернуло наизнанку, хотя я различала один глаз и целый ромбовидный сектор кожи, которая, видимо, была на лице. Или не на лице. В остальном тело качественно перемешалось с одеждой и вывалило наружу содержимое брюшины. Этот сектор коридора так изгваздало кровью, что выглядел он буднично и, я бы сказала, не впечатляюще.
- Вперед.
Мария молча сделала несколько шагов и вслед за мной обошла труп. То ли привыкла, то ли ее успокоила знакомая доктору картина потрохов. Мой скафандр, подсвеченный фонарем Карпцовой, отбрасывал тень, в контуры которой вглядываться категорически не хотелось, и это не говоря о том, что уже некоторое время мне мерещились две разные тени.
"Найти выжившего засранца. Проверить его, сделать пару снимков на память и валить. Грохнуть этот Летучий Голландец - и валить".
Дальше по коридору в органику корабля врастал камень. Серовато-рыжая бугристая поверхность тускло блестела в свете прожекторов. Мария засопела особенно тщательно, и я ее понимала: по поверхности породы бежали световые блики - мягко подрагивая, будто волны на ленивой воде. От такого без всякой морской болезни стошнит.
- Он изнутри светится?
- Заткнись, Мария.
Камень рывком бросился ко мне, и "флоганеф" сам прыгнул в руки из заплечного захвата. Поверхность породы бурлила, как ненавистный гель на огне. Она шла пузырями, оставаясь такой же плотной на вид, а ближайший ко мне блик сложился в упорядоченные линии.
"Что я здесь делаю?" - подумала я, тупо разглядывая проявляющееся лицо. Я словно бы впервые поняла, что нахожусь в неподдельном аду.
- Кто вы? Вы меня слышите? Сделайте, сделайте что-нибудь!!
Иногда так бывает: когда тебя долго что-то пугает, долго подбирает к тебе ключики, подносит к лицу баллончик с кислотой, водит над кожей потрескивающим нейрошокером - ты перестаешь бояться.
У вас так не было? Подите вон из инквизиции.
Я опустила дробовик и всмотрелась в призрак, мерцающий на поверхности камня. За ним толпились еще призраки - я видела их всех одновременно, всех сразу, всех. И камень я тоже видела, как на стереокартинке.
"Этот голос. Я его слышала? А, ну да: сероводород, сто двадцать три градуса".
- Я Сэм, слыши…
Отчаянный крик о помощи оборвался, а я стояла и понимала, что, даже знай я, как помочь, - ни за что бы не полезла. Ни за какие шиши, потому что занять место пленника можно не только в сказке. Камень тем временем погас и снова стал просто камнем.
- Дальше, - хрипло сказала я. - И - заткнись, Мария.
- Один вопрос, Алекса.
Свет впереди нас ложился неровными бликами. Я забросила "флоганеф" за плечо и двинулась вперед.
- Хорошо. Один вопрос.
- Такое всегда на вернувшихся оттуда кораблях?
- Не знаю. Но знала бы - ни за что не полезла.
Мария хотела спросить что-то еще, но она девушка честная, и потому смолчала. И правильно, ведь докторша бы почти наверняка спросила: "Как так инквизитор Алекса не знает, а?" И вот здесь прозвучал бы совсем не нужный сейчас ответ.
Не люблю отвечать в таких обстоятельствах.
Лучше еще одну дверь порежу.
Кусок обшивки ушел внутрь, и это наконец была рубка. Левая стена - почему-то здесь левая - оказалась каменной, и смотреть на нее я не стала. Приборы тускло бликовали в привычно безумном свете фонарей, здесь все протухло и погасло, здесь что-то звонко цокало, и на фоне затихших фантомов это казалось едва ли не сказкой.
- Человек, - шепнула Мария севшим голосом.
"Вижу".
Одетый в легкий скафандр космонавт сидел на обломках, обхватив голову руками. Шлем, цвет наплечных бронепластин - вроде все сходится, похоже, это тот, кто связался с нами. Я выдохнула и включила общий радиоканал.
- Штурман Дюпон?
Человек приподнял голову и кивнул. Как у него в процессе не оторвалась голова - я не в курсе. Он напрягся, пытаясь встать, но снова оплыл на свои обломки, по-прежнему не поднимая лица. Я подняла руку, не давая Марии подойти к нашей цели.
- В доктора потом сыграешь. Штурман, сидите и отвечайте на вопросы.
Еще размашистый кивок. Еще один приступ опасения за его шею.
- Назовитесь.
- Олег Дюпон. Штурман второй. Класс.
Странные паузы, но чему я удивляюсь?
- Место вербовки, планета рождения.
Повисла тишина. Потом в коридоре истошно вскрикнул фантом, и я едва не выпрыгнула из скафандра. Терзаемый непонятно чем человек удалялся, его голос затихал в черноте корабля. "У Марии очень высокий порог звуковой терпимости. Наверное, Лиминали - громкие подопытные. Или Карпцова оперирует без анестезии". Посторонние наблюдения - мощное оружие в борьбе со своими слабостями. И логику тренируют.
- Завербован на РК45, родился на РК45.
Пока все в норме. Я просканировала его пульс, уловила слабые радиоволны. Сигнальные маячки в моем теле подрагивали, предупреждая, мол, "мы не в курсе, как там с мозгами, но плоти сейчас уже довольно хреново".
Я щелкнула по запястному голоэкрану, сгоняя рябь, заодно надеясь на устранение бреда: данные совпадали по второму пункту, но не совпадали по первому. В смысле, родился и вербовался на РК45 боцман Фукуяма Томас, а штурман Дюпон был с Верданы.
"Отлично. Или как бы поточнее выразиться".
- Что вы видели по ту сторону червоточины?
Молчание - и молчание полное, даже фантомы и цокот затихли.
- Я… Эта планета. Была странная… Высокая температура, сплошные испарения, датчики показывали. Сероводород. С ветвей капает. Мне пришлось усилить щиты над головой…
Голос тихий и глухой, паузы не к месту и не ко времени, а главное - не по смыслу. И еще кое-что, что куда страшнее всех интонаций вместе взятых. Что бы его еще спросить? А, знаю.
- Все в порядке. Сообщите коды самоуничтожения корабля. Мы забираем вас.
Мария облегченно вздохнула, но с места не сдвинулась - и правильно.
- Три - семь - новембер - танго - сто два - сто три - зулу - четырнадцать…
Я подошла к центральной консоли - бочком, бочком, чтобы не терять парня из виду. Левой рукой я из-за спины поманила Марию за собой. Интерфейс, экстренное питание, запитка пошла… И вот он - последний экран, солюцио ультимум.
"Реактор подготовлен. Для коллизии сверхтоплива введите код подтверждения".
О, еще как введу. Ну-ка, что он там набредил? Три, семь, новембер…
Когда борткомпьютер сожрал последний знак, я сделала шаг назад, выдернула из поясного захвата Марии скорчер и выстрелила. Миллионвольтная вспышка прожгла легкий скафандр, и неудавшийся штурман влетел в переборку куском дымящегося шлака.
- Что?! Алекса!
- Валим, быстро!
На экране горело "Код принят". Там светился обратный отсчет, и прямо под полом рубки специальный реактор готовил сверхтопливо к последнему прыжку - в никуда. Я не могла узнать этот код: его запрещено передавать, а я даже не предъявила полномочий.
И главное: этот код не мог знать штурман. Ни при каких обстоятельствах.
И оставим вопрос "как?!" до лучших времен.
По кораблю прошла судорога. Прямо передо мной вспух пузырь, внутри которого перемешало куски переборки. Скрежет, вой, высокий, на грани ультразвука визг - и еще один фрагмент брони развернуло в сложное соцветие.
Я заметалась взглядом и обнаружила, что даже ожившие "зеркала" - это еще не все.
Ярко-желтое свечение вокруг обугленного тела становилось все сильнее, из него изливались целые ручейки сияния - гибкие и подвижные. Кусок шлака оживал самым противоестественным образом, подтверждая, что штурман так и не узнал код самоуничтожения - зато его узнал кое-кто другой. Очень другой.
Я выхватила "флоганеф" и втиснула гашетку. Плазмакластический удар сжег обшивку, как бумажку, и последние остатки атмосферы корабля рванули наружу - вместе со мной и Марией.
Оглушенные плазменным ударом сенсоры оглохли, по экранам скафандра шла рябь помех, мелькала надпись "подстройка", а я в полной тишине кувырком летела в космос, в невесомость, под невидимое сияние червоточины, к теплому фрегату "Телесфор".
Звон в наушниках затухал, возмущенные приборы оживали, и очередной оборот вокруг оси развернул меня лицом к "Маттаху". Из пробитой мной дыры слабо сочился пар, но он на глазах разгорался все ярче, и я потратила последний выстрел на то, чтобы отправить еще один смерч плазмы аккурат в пробоину.
"Гори в аду, Hure! Гори!!!"
Черт, у меня паника. И слава космосу, что я не слышу визга Марии. Ну, почти не слышу. В ушах звенело, экраны предупреждали о слабых щитах, о том, что "флоганеф" откачал почти три четверти энергии, а я пыталась вспомнить что-то важное.
А, ну да: одиннадцать. Десять. Девять. Восемь.
Никаких красивых циферок - просто по-умному настроенные мозги, которые считают, сколько мне жить осталось, потому что "Маттах" слишком близко. На цифре "три" я спиной почувствовала мягкий толчок и, включив затылочную камеру, обнаружила темно-фиолетовые чешуйки обормотского фрегата.
Еще ни на один взрыв я не смотрела так спокойно. Обломки испарялись молчаливыми вспышками, едва коснувшись щитов "Телесфора", в наушниках сдавленно хрипела Мария: она пыталась восстановить дыхание. Докторша держалась неплохо, вот только опять икает.
- Карпцова, ползи налево. Там шлюз, душ и выпивка.
- Ва… Ва-ва!
Я обернулась. Обломки корабля медленно разлетались. В их мешанине ярко светящийся булыжник разворачивался в огромное чудовище с лентами-крыльями.
Дальше была тишина.
Глава девятая
Мне было плохо. Я сидела в затемненной боевой рубке, обхватив голову руками, потому что эту самую голову срочно требовалось держать, сдавливать и сжимать - настолько там все было плохо. Так летит перегретый контур, когда закончились теплопакеты. Так греются носовые орудия в пылевых туманностях - на износ, под капремонт, чтобы только пару секунд еще продержаться.
В голове кто-то истошно кричал, а мое плечо мерзло, и бок весь тоже мерз, будто бы я обнималась с Лиминалью.
"С Лиминалью? Что за бред?"
- Это не бред.
Я отняла руку от лица и повернула голову к источнику ледяного холода. Глаза открывались целую вечность, и все это время в мозгах рвались и рвались бесконечные кластерные торпеды. В нескольких сантиметрах от моего лица оказалась серебристая татуированная маска Гончей, и это было слишком. Я кричала - в лицо этому демону, в лицо своему страху, кричала, пока не иссякла.
- Ну и что ты орешь? - услышала я сквозь грохот своего пульса.
Спокойный, безучастный голос так шел мертвецу.
- Что ты здесь делаешь?
- То же, что и ты.
- А что я здесь делаю?
Можно уже шептать: сорванный голос не позволяет больше, да и расстояние между нами располагает. Я не вижу ее глаз, только призрачное свечение серебра в коже, и впиваются в мои щеки промораживающее дыхание, льдистые слова.
- Ты здесь прячешься.
- От чего?
- Вспомни, где ты была.
- Я…
- Вспомни, зачем ты туда пошла.
- Но…
- Ты прячешься от ответов.
"Я - прячусь?" Приятно слышать такое от мертвой Гончей.
- Дальше прятаться некуда.
Она встала, и ее лицо попало в поток бледного сияния обзорных экранов. Глаза бывшей старосты курса сияли звездным серебром.
* * *
Потолок медотсека выглядел до неприличия знакомым, будто я какой-нибудь "хроник" или просто неудачница. Я первым делом вслушалась в свои контрольные маячки, в показания витаконтроллера и убедилась, что с телом Алексы Люэ все хорошо. Мозги задали работу потовым железам, так что послевкусие тягучего кошмара было липким, холодным и по всему телу.
Я села и завернулась в простыню, которой меня укрыли. Отчего-то хотелось укутаться - должно быть, после мороза там, во сне. "Что ж ты повадилась мне сниться, Гончая Фокс? Что я тебе такого сделала?"
Смешок сам застрял в горле.
"Боже, я схожу с ума", - это была мысль номер один.
"Это все "Хаттам", который "Маттах". Ну, или как там правильно".
Мысль номер два оживила воспоминания, и там была странная деталь: огромная туша, из которой во все стороны торчали ленты, собранные в пучки крыльев. Мерзость противно пульсировала, и между ней и "Телесфором" распластались две тушки в скафандрах. Воспоминание было абсурдным, тревожным, но не к спеху: коль скоро я на корабле, то фрегат обормота уцелел, значит, все можно узнать.
Стоп.
А что если фрегат погиб, и я сейчас там - в ловушке из живого камня? Или я до сих пор в бреду внутри порченой каравеллы? Ладонь легла на теплую стену, и в пелене сплошной жути образовался просвет: подделать это тепло нельзя, это самое настоящее тепло.
Самое-самое-самое.
"Давай, убеждай себя", - предложил голос, подозрительно похожий на жуткий голос Джахизы. Я скрипнула зубами: так не пойдет, сука. Это никуда не годится - у меня самый настоящий шок. Посттравма? Эффекты зазеркалья? Так, ладно, разберусь со своим состоянием - и в бой, решать проблемы и разгадывать загадки.