Первое, что бросилось в глаза, – янтарные цифры над входом. Девятый час по среднеевропейскому, самое время позавтракать.
Вавилов по-хозяйски обревизовал зал, сунулся в кабину "Форда", – ничего не скажешь, роскошная рухлядь! – и, желая послушать стариков голос, стиснул резиновую грушу клаксона. Гнусавый рёв распорол тишину, Илья повеселел, спрыгнул с подножки и вразвалку направился к стойке. Хороша тачка, никаких бабок за такую не жалко. Конечно, ездить по Луне – думать нечего, да и в шлюз она не влезет, но чего стоит представить, будто на ней прибыл? Задумавшись, он чуть было не влез на барный табурет, но опомнился – кто примет заказ и втолкует его синтезатору? – и зашёл за стойку.
Овсяная каша, омлет, ветчина, – Илья Львович придерживался консервативных взглядов, – салат по-гречески, – не чуждаясь при этом демократических ценностей, – сливки, чёрный кофе по-турецки, – симпатизировал радикалам правым и левым, – без сахара, – либералов только не любил, хоть и признавал их полезными при некоторых обстоятельствах. Сообщив свою волю синтезатору, хозяин-бармен-посетитель возложил на дактилосканер длань и свободной рукою выбрал в экранном меню пункт "за счёт заведения". Прозвенел колокольчик, хозяин-бармен-посетитель с видом весьма консервативным дождался появления в окне раздачи заставленного подноса, демократично доставил завтрак клиенту и радикально принялся за него, орудуя обеими руками – правой и левой. Насытившись, он развалился на стуле, либерально протянув ноги в проход, и приготовился просмаковать кофе, думая при этом: "Что мне точно не грозит, так это сдохнуть с голоду. Две цистерны "унитранса", каждая по двадцать тонн. Сорок тонн жратвы. Нет, не сорок, ещё ведь эта балалайка воду берёт из резервуара. Тонн восемьдесят выходит на круг. Или сто? Лет на сто мне одному хватит или на тысячу. А в бассейне с водой вообще нырять можно, если сдуру туда забраться". Вавилов лениво глянул в пол, как будто можно было увидеть под ногами подземный резервуар, на котором покоилась станция.
– Нормально у меня тут с водой, – лениво проговорил он. – Херр профессор сказал, что она к тому же круговращается. Но об этом лучше не надо сразу после завтрака.
Отпив кофе, Илья Львович скривился. Что-то было не так.
– Музычки не хватает, вот что, – сказал он, отставил чашечку, звякнув ею о блюдце, поднялся и проследовал к пульту медиацентра. На досуге, надо заметить, Вавилов в виде развлечения препарировал звуки. Было у него такое невинное хобби – резать аудиотреки опер или там фильмов, в общем, без разницы, главное, чтобы получалось смешно. Тенора запросто мог превратить в дисканта, баса наградить приятным контральто, а партию первой скрипки сделать похожей на визжание циркулярной пилы. Медиацентром Илья Львович манипулировал виртуозно, и особым пунктом оговорил в контракте, какую именно модель сего полезного инструмента хочет видеть у себя в заведении.
Но редактурой за утренним кофе Вавилов заниматься не собирался, просто хотелось пустить фоном что-нибудь джазовое: саксофон, к нему сопровождение, или что попадётся в таком же роде. Он врубил пульт, вызвал меню, полез в фонотеку…
– Пусто, чтоб тебя! А видео?
Но не было в памяти центра ничего, даже рекламных клипов. Хозяин ресторана приготовился обозвать подрядчиков жуликами и разгильдяями, но перед внутренним его зрением промелькнули пункты договора. Ни слова в них о музыкальном наполнении медиацентра не было.
– Не они, значит, жулики, а я дурак, – резюмировал Илья. – Но это дело поправимое.
Он отдал электронике приказ обшаривать эфир в поисках чего-нибудь и вернулся за столик, прихватив клавиатуру. Экран снежил, в динамиках шуршало, как будто на диффузоры кто-то сыпал тонкой струйкой песок, остывший кофе показался Вавилову кислым, к сливкам он не притронулся.
– Как, ничего не нашёл?! – гаркнул Илья, заметив, что движок сканера добрался до последней черты. – А ну-ка, давай ещё! Шурши!
Но и второй проход не дал результатов.
– Ещё!
Не дал и третий. Песчаный шорох, снегопад…
– Скотина! – выкрикнул Вавилов и в сердцах саданул кулаком по столу. Звякнула, опрокинувшись, чашка, покатилась, за нею потянулась по фальшивому мрамору грязная дорожка. Выкрик увяз в снежном шорохе. Илья взял себя в руки и нажатием клавиши остановил поиск. Снегопад прекратился, огромный экран опустел, стало тихо, как будто купол по самую макушку засыпало снегом.
Вавилов развёз пальцем по столу коричневую жижицу, буркнул: "Помои. Тут не кофе нужен, тут…"
Не договорив, он вскочил и кинулся к синтезатору, отирая палец о штаны.
– Стопку и ещё стопку. Будем здоровы! – Он суетливо звякнул стекляшкой о стекляшку и стал хлебать беленькую, как воду. Чтоб обожгла глотку и продрала до желудка, чтобы забила гнусный кислый привкус тишины. Снежный шорох чтоб не мерещился больше. После второй стопки в ушах зашумело, а по животу разлилось тепло. Какой-никакой, а результат, но Вавилу этого показалось мало, он заказал ещё двести. Цедил мелкими глотками, наблюдая, как немеют щёки, как руки становятся ватными.
– Вот так, – заявил он победно. – И никакой тишины, понятно! Молчать за-пре-ща… Вы хотели заставить меня молчать? Думали, я хлебало заткну пяткой… Ну ничего, вот поправлюсь немного, потом пойду в свой кабинет, там у меня по договору ин-тер-нет. Только не надо… Не надо! Не говорите, что его там нет. Я вы-ка-чаю… Не, чаю не надо, при чём здесь… Саксофон! Вот он мне нужен, его и вытяну. Это же ну… То есть я хотел… Это же надо! Снегом на Луне засыпаться!
Илья Львович захихикал, расставляя пустые стопки строем, словно хотел произвести им смотр.
– С-смирно! – скомандовал он. – Слушай мою… Ва-апрос!
Он обдумал формулировку, сощурил один глаз и спросил:
– Какого хрена я здесь?
Илья выдержал паузу, склянки ничего не ответили.
– А-а! Не знаете?! Тогда я вам скажу. Тесно мне. Не развернуться стало: бабки, бабки, бабки! Дофига бабок, и всё без толку. А я хочу раз-з… Нет, вернуться я не хочу. Зачем? Пускай все сюда летают. Знаете, сколько эта ваша вонючая контора, мун атр… артр… Нет, надо ещё хлопнуть.
На этот раз Илья ограничился одним стаканчиком, чтобы вышло ровно пол-литра. Не чокаясь, выпил одним духом, стукнул о стол донцем и продолжил спич:
– Вонючая ваша контора, мун атракшн, трах её в тебедох, за каждый заход клипера так башляет, что можно всех поить за счёт заведения, н-но! – Вавил воздел указательный палец. – Шары больше не будет. Сто экю за стопку, пока не вылакают всю воду и не сожрут… Только один – вы поняли?! – один человек на всей Зем… То есть на Луне… Короче, один я буду жрать это дерьмо бесплатно. А почему?
Вавилов сделал паузу, ожидая ответа.
– Потому что ты избранный, – ответил ему знакомый голос.
– Хрена! – радостно возразил Вавилов, повернувшись на голос. – Какой я тебе избранный?
Человек на экране телевизора плыл и двоился. Илья попробовал навести резкость, собрался с мыслями и пояснил:
– Избранный или не избранный, а патент на унитр-р-р… на дерьмо это, короче, купил три года назад у хер-ра профессора и самого его с потрохами купил. О чём ты вообще? Избранный… Я в политику не лезу, мне, бля, своего дерьма хватает выше крыш-ш…
Вавилов рассмотрел одеяние собеседника, потому и зашипел. Поп какой-то. При попах, кажется, не матерятся. В чёрном весь, только шапка белая и на шапке что-то вроде кокарды или герба. Крепкий мужик, морда ящиком, на кого похож – не разобрать, в телевизоре расфокус или в глазах.
– Избранный, – снова сказано было Вавилову с экрана телевизора. – Ты соль земли. Если соль потеряет силу, то чем сделаешь её солёною? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить её вон…
– Почему соль? – Илья выкарабкался из кресла и подошёл ближе.
Человек в телевизоре не унимался, монотонно бубнил, текст его выступления показался знакомым. "Ток-шоу какое-то, – решил Вавилов, разглядывая родинку на щеке ведущего – Таки сработала автонастройка".
– Свет мира, – говорил ведущий. – Не может укрыться город, стоящий наверху горы. Зажёгши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет твой…
– Но я же выключил центр! – выкрикнул Илья, подойдя совсем близко.
Лицо телеведущего… Родинка на правой щеке… Щетина трёхдневная…
– Не думайте, что я пришёл нарушить закон или пророков: не нарушить пришёл я, но исполнить, – веско заявил шоумен, глядя на Вавилова исподлобья.
"Да это же я!" – сообразил Илья, и смысл происходящего дошёл до него в полной мере.
Очнулся он в спальне. Спиною вжимался в дверь, держась за ручку, как будто кто-то пытался вломиться. Горло першило от крика, хмель соскочил. Мир виделся чётко, никакого расфокуса. Илья заставил себя отпустить ручку двери и провёл по ней пальцем, потом пал на колени, обшарил паркетные шашки, на четвереньках добрался до кровати, ощупал изгибы полированной резьбы… Реально всё, реальней некуда. "С поллитры до чертей допиться, это надо уметь, – подумал он, забираясь на ложе. – И даже не до чертей, а до попов. Говорил же кто-то из инструкторов, что могут от одиночества начаться глюки".
Вавилов вытянулся на кровати и уставился в потолок. Надо было обмозговать положение.
"Не думал я, что так быстро спрыгну с катушек. Но, если разобраться, что случилось-то? Почудился спьяну поп, нёс всякую ахинею… Нет, минутку, если это был глюк, нести он мог не всякую ахинею, а только то, что я слышал раньше. То-то мне показалось… Ладно, это дело десятое. Как проверить, бред это или нет? Сейчас-то я ни в одном глазу. Надо пойти глянуть, там ли он".
Приняв такое решение, Вавилов долго не мог принудить себя исполнить задуманное: пойти и посмотреть. Казалось бы, чего проще? Пришлось собрать волю в кулак. По короткому коридору он шёл, как арестант с гирями на ногах. Прислушивался на ходу. Ничего такого слышно не было. Выглянув из-за угла, Илья зыркнул на экран. Пусто. А панель управления? Выключена, огоньки не горят.
У Ильи Львовича отлегло от сердца: мало ли что спьяну померещится? Такое с кем угодно бывает, а тут ещё тишина, одиночество, снег. Он поёжился. Захотелось рассказать кому-нибудь: "Слышь, прикинь, выжрал с утра поллитру, и так мне вштырило, что себя самого увидел в телевизоре. В поповском прикиде, с делами. И сам с собой разговаривал о соли какой-то, о свете. Бред ведь, а?!" Рассказать хоть кому, хоть диспетчеру, хоть инструктору, хоть бомжу последнему, хоть Джине, если больше некому. Нестерпимо захотелось, аж свело челюсти. Всосав сквозь зубы воздух, Вавилов сообразил – это ведь можно устроить. Терминал в кабинете.
Оттолкнувшись от стены, он ринулся к офисной двери, стал рвать на себя медную ручку, потом вспомнил – не туда ж открывается. Чертыхнулся, справился с собою, внутрь вошёл нарочито спокойно и аккуратно прикрыл дверь. Оживил терминал, подождал загрузки, досчитал до пяти, стараясь не думать о том, что будет делать, если нет связи, и дал команду установить соединение. Связи не было.
Покусывая губу, Вавилов опустил руки, бессильно плетьми свесил. Внутри всё смёрзлось в ком. Можно было попробовать ещё раз, ещё и ещё, но Илья Львович не стал. Представилось ему, как он неделю кряду торчит перед дурацким терминалом и тычет ежесекундно пальцем в клавишу. Тоже сумасшествие, и даже похуже разговоров с шоуменом в рясе.
– Через неделю придёт клипер с первыми туристами, – сказал он.
Воображение тут же нарисовало картину: прибывают клиенты и застают голого безумного хозяина за беседой с пустым экраном.
– Даже через шесть дней, – добавил он в виде утешения, но легче не стало. Если двенадцати часов тишины хватило, чтобы съехала крыша, что же будет через двадцать четыре? А через сорок восемь? А через…
– К хренам собачьим! – злобно выхаркнул Вавилов. – Тишину эту! Надо что-то делать, и я знаю, что! Клиенты тебе нужны? Будут!
Он шумно выкарабкался из кабинетного кресла, шумно откашлялся. Шаркая, чтобы побольше было шума, вышел в коридор и шарахнул дверью. Та, отскочив, визгнула петлями, грохнула об стену, вернулась – он шарахнул ещё раз. Потом, печатая шаг, промаршировал в торговый зал своего ресторана.
– За мной! – гаркнул через плечо воображаемой колонне призраков. – Шире шаг! Примкнуть ножи к вилкам! К жратве…
Не присаживаясь, он включил медиацентр, скомандовал: "Готовьсь!", пустил по всем каналам запись и вызвал редактор звуков.
Выписка из журнала обрезки побегов (hacked by WPTranslator)
Думовед: Реакция на диалог парадоксальна. Чувственный ряд: безразличие, заинтересованность, осознание, удивление, осознание, испуг, паника. Передаю подробно для фиксации контакта. Коррекция карты памяти думотерия выполнена. Проверка достоверности самооценки выполнена. Самооценка завышена.
Хранитель: Записываю. Чувственный ряд контакта зафиксирован. Карта памяти думотерия принята.
Думовед: Контакт отвергнут. Приступаю к ментальному моделированию с последующим синтезом личностей. Прошу разрешение на изоляцию зоны исследований.
Судья: Мотивировка?
Думовед: Чистота ментального эксперимента.
Судья: Изоляцию разрешаю.
Техник: Ожидаю указаний по способу и полноте изоляции. Избирательная или полная? Электромагнитная или гравитационная?
Судья: Соображения?
Техник: Оптимальная избирательная электромагнитная изоляция.
Судья: Полная электромагнитная изоляция.
Думовед: Протестую!
Судья: Мотивировка протеста?
Думовед: Полная электромагнитная изоляция демаскирует станцию и повлияет на ментальное состояние испытуемого думотерия.
Судья: Протест принят. Частичная электромагнитная изоляция.
Техник: Спектр?
Судья: На усмотрение технической службы.
Техник: Изоляция выполнена.
Думовед: Массив данных для личностного моделирования…
Конец выписки
Гости
Позвякивание ножа о вилку, дребезг лотка со стаканами, стук отставленной тарелки, скрежет кресельных ножек о плитку пола, звон упавшей чайной ложечки записал он, чтобы заполнить свой мир звуками, но этого оказалось мало, – не клиенты, а сборище привидений.
Покашливание, чавканье, причмокивание, сытую отрыжку, глотки, шорох салфетки, постукивание ногтей о столешницу записал он, чтобы оживить призрачных едоков, но и этого показалось мало, – не посетители получились, а бесплотные вурдалаки.
Вздохи, смех мужской, женский и детский, собачье повизгивание, кошачье урчание, шаги мужские, каблучков цоканье, детский топот записал он, намучившись с тональной дисторсией, но звуковая картина не ожила. С досады вытер собак – нечего тут, пусть на улице дожидаются, – а кошек не тронул.
Для пущей достоверности пришлось стучать дверью, орать клаксоном, изображать рокот оставленного на холостом ходу автомобильного двигателя, – чтобы доносились с улицы звуки, когда входит кто-нибудь. Поразмыслив, Вавилов добавил стук трамвайных колёс, визг тормозов, глухой удар и верещание сигнализации.
На всё это Илья Львович потратил прорву времени, но его-то как раз было в избытке. Слушая фонограмму, покачал головой – не понравилась. Какофония. Пришлось тасовать звуки, составлять из них цепочки сообразно вымышленным событиям. Это помогло немного. Вавилов слушал, закрыв глаза, и представлял себе: вот вошли двое – парень с девушкой, он усадил её, сам потащился к стойке, чтобы… Картинка, возникшая в воображении, застыла, не хватало мелочи, чтобы двинулось дальше действие.
Илья добавил ещё один слой, снова пустил запись и наскоро изготовил шипение пара в кофеварке "эспрессо". Ничего, что нету в лунной блинной такого раритета, пусть будет хотя бы звук. "Два эспрессо", – подумал Вавилов.
Призрачный парень, прибывший прямиком из юности, дождался кофе, взял заказ…
– Сахар тебе брать? – спросил с закрытыми глазами Илья и тут же понял, какого свалял дурака. Голоса нужны, реплики.
Он набрал себе какой-то еды, поскольку проголодался за работой зверски, и, жуя, взялся за голоса посетителей. Ресторан "BlinOk" стал понемногу заполняться студентами, менеджерами разных калибров, офисной мелюзгой, сбежавшими на перерыв секретаршами, их воздыхателями с фигой в кармане и видами на будущее, приезжими лопухами, прощелыгами с юридическим образованием…
Вавилов прервался, чтобы заказать себе пива, сдул на микрофон пену, хлебнул и вернулся к приятному занятию. О чём говорят друг с другом клиенты, знал прекрасно, успел побывать в шкуре каждого из них, исключая женщин, но и с ними Илья не испытывал затруднений. Ясно же, что именно секретарша, прожжённая баба, ответит глисту в обмороке на предложение съездить с ним в Турцию.
Под пиво к юристам добавились их дёрганые клиенты, таксёры, продрогшие уличные шлюхи, бритые сопляки, косящие под братву из модного сериала, саксофонист из соседнего джаз-бара…
Вавилов попробовал наиграть на губах импровизацию, тряся у щеки рукою, сложенною ракушкой, чтобы вышло гнусавое вибрато, но сбился и бросил это дело.
– Обойдёмся без музыки, – сказал он, окидывая хозяйским оком озвученный зал.
Скрипнул стул. За спиной Вавилова какая-то девчонка прыснула смехом и закашлялась.
– По спинке похлопать, зая?
– Короч, три пива нам, орешки солёные. Кто играет сегодня?
– Зая, салфетку возьми.
– А тут он справа ка-ак… В дыню прямо, а у того из пасти, ты понял, посыпались…
– Ирина, представьте: пляж, песочек, водичка двадцать шесть, тент, ведёрко со льдом, во льду бутылочка, а?
– Во-от. И я думал – зубы. Орешки он жрал, вон как ты сейчас. Полон рот набил как раз.
– А тут я такой, весь в белом. А, Ири…
– Га! Орешки!
– А вы такая…
– Я не такая. Отстань. С тебя мачо, как с конуры дача.
– Почему вы так… Что смешного?
– Ты смешной.
Илья Львович сидел, откинувшись в кресле, и смотрел в потолок.
Шипела кофеварка, поминутно хлопала дверь, пуская в зал волны городских шумов, рядом прощёлкали каблучки, Вавилову почудился запах духов, едва заметное движение воздуха коснулось его щеки, по векам прошла тень.
Он открыл глаза, огляделся. Иллюзия развеялась, пусто стало в зале. На хозяина лунного ресторана навалилась усталость. Не мудрено – весь день убил на звуки.
– Есть не хочу, – сообщил гостям Илья, подумав при этом: "И не странно. Жрал что ни попадя весь день. Вон сколько посуды грязной".
Кое-как запихав использованную посуду в приёмный ящик мойки, он запустил длинную программу. После машинально выдвинул лоток кассы. Пусто.
– А ты думал, они ещё и платить будут, – буркнул он, вышел из-за стойки и направился было в кабинет, но передумал. Нечего там делать, да и спать хотелось смертно, прямо не держали ноги.
– Вас я выключать не буду, развлекайтесь, – бросил он через плечо, заходя в спальню. – Ресторан работает до последнего посетителя.