Катерина зашевелилась. Вздохнула. Мне в очередной раз приспичило повернуться на бок. Не хотелось будить ее, я сначала старался все-таки не шевелиться, потом мышцы свело так, что я уже не вздохнул, а просто вякнул.
- Артем?
Я закрыл глаза и притворился сладко спящим.
- Что с тобой делается, Артем? Что такое?
- А… Ты не спишь?
- Нет конечно! Уснешь с таким соседом! То ты вертишься, то стонешь.
- Извини… Спи, ложись… мышцы потянул, это пройдет.
- Надеюсь… Ты бы, может, принял от боли чего-нибудь? Слушать просто невозможно.
- Ты спи, Катюша. Я постараюсь тихо.
- Мучиться тихо? - Она поднялась. Наткнулась на стол в темноте: - Ох… Где свет?
- Зачем? Не ходи там… ложись…
- Ты мне будешь указывать?
В самом деле - ловить ее, что ли? Ведь не буду…
- Подвинься немного.
Я ничего не понял. Думал, она собирается уйти.
- Двигайся. Назад чуть-чуть. Получится?
Я собрался с силами и сунулся немного назад. Она уселась у плеча. Запахло какими-то удушливыми пряностями, потом как бы мятой. Она положила пальцы мне на плечи, и это прикосновение было холодное, влажное, сырое.
- О-о-ох… Это что?
- Лежи тихо. Ты обещал стараться.
- Чем ты меня мажешь?
- Салом младенцев и белладонной. Закрывай рот.
И продолжала втирать это неизвестное снадобье - без единого слова, ровно дыша, истово, как сестра милосердия. Что такое настоящий, профессиональный массаж, она, конечно, не знала. Но усердно терла, мяла, разглаживала. А я терпел - тут уже не покряхтишь, - и потихоньку меня отпускало. Было горячо в растертых шее, плече, руках, но не так, как сухое пламя от гуараны. Я осторожно выпростал руку и чуть-чуть прибавил свету. Она как будто и не заметила.
- Перевернись. Ого! Нет, тут я не буду… Зачем ты это делал?
- Что?
- Ну, полез туда? На сцену.
- Мы это называем "древко".
- Кто - мы?
- Парапоки.
- Кто?!
- Парапоки. Так это называется, я же тебе говорил.
- Извини, не обратила внимания. Так что это? Боевое искусство заключенных?
- Это еще почему?
- Ну… клетки эти… и вообще, криминально выглядит.
- Ну уж нет! Этому стилю тысяча лет. Просто его так приспособили для зала. А вообще это искусство драться в любых обстоятельствах. Например, когда руки заняты.
- Искусство боя для воров и любовников, - задумчиво отозвалась она. Я хмыкнул. - Согни ногу… вот так. И где же ты ему обучался? Только не рассказывай, что ты вырос в горном монастыре и у тебя был старый мудрый наставник…
- Был наставник. Не старый. Одноглазый негр с Ямайки.
- Ох, не смеши. Одноглазый негр!!! Ну… как теперь?
- Лучше. Намного… Совсем хорошо…
Она выпрямилась из своей милосердной позы, расправила ноги, но соскользнуть на пол я не дал. Взял за руку, притянул ладонь к губам. Пальцы у нее пропахли теми травами…
- Видишь, я снова живой. Что ж это было?
Видеть-то она видела, да и чувствовала тоже; не знаю, насколько я подгадал, или ей просто надо же было упереться, чтобы в этом неудобном положении не упасть. Она взволновалась, но еще пыталась делать вид, что ничего особенного…
- Это женский крем от усталости ног. Я рада, что тебе помогло, просто ничего другого не пришло в голову. Ты меня отпустишь?
Я в ответ начал целовать запястье и добрался до локтя, логично замыкая свободной рукой объятье. Катерина не могла уже уйти, разве только начала бы вырываться. Но не стала. Я поднял голову и увидел, что она задумчиво смотрит на кончики своих грудей, как будто удивлялась - что они-то в этом нашли хорошего? Она вся была у меня в руках, мы оба почти нагишом - на мне плавки, на ней - три квадратных сантиметра кружев вокруг бедер… Неуместны были речи - что тут объяснять, расспрашивать, обижаться или нет… Дать волю и освободить друг друга - как бывает между людьми.
- Все так и должно быть… Это хорошо. Что тебе мешает?
- Мне не мешает, - опять она смотрела куда-то в сторону, на свое тело, как будто оно было чужое или отдельно от нее. - Никогда мне ничего не мешает заниматься сексом…
Прикрыла глаза, позволила мне пуститься в плавание по неизвестным водам. Тот мизер, что был из одежды, я снял, не было помехи свободно изучать ее тело, я только осторожничал, потому что поединок все-таки отзывался в мышцах. А мне хотелось знать, как она вздрагивает, отчего выгибает спину, какой вздох поймает моя прижатая к ее рту ладонь, если я вот так неожиданно припаду к груди…
- Ты что же, так и будешь?…
- Что? Что такое?
- Так и будешь? Не прикроешься?
Тьфу, черт… а я и забыл.
- Извини… не подумал. У тебя, случайно, нету?
- Я не профессионалка, в сумочке не ношу.
- Ну, ладно… А так не пройдет?
- Так не пройдет.
- Ладно, ч-черт… у меня где-то были по ящикам. Поищу. Прибавь свет.
- Конечно, - она покрутила реостат, уткнулась лицом в сгиб локтя. - Поищи…
Я выдвинул ящик архива, копался в папках и думал: вот мрак-то, а если не найду? Тоже ведь - не секс-шоп и не аптека, мог же весь запас расстрелять. Надо было не слушать ее, вот идиот - упустил момент… Ну? Неужели нет… а! Ага! Слава богу Грома! Нашелся! Последний… да, последний - ну, все-таки ты, брат, везучий…
Я вернулся к дивану - и сердце упало прежде всего остального. Она, конечно, не сбежала - куда бы? Просто свернулась - руки-ноги скрещены, голову спрятала…
- Катюша…
Не отозвалась. Тогда я выключил свет совсем и лег. Отступиться? Как бы не так! И я начал все сначала, не заговаривая и не утешая. Просто делал, что умел - раскрывал и искал, нашел и вошел; свое я получил, а что было с нею - не знаю…
Боль не вернулась - я проспал спокойно уж не знаю, до которого часу, - всласть. И сон мне пришел, как будто Катерина - моя жена, и я просто до неприличия во сне гордился тем, что мы с ней делаем… Потом стал просыпаться - наполовину наяву я уже просто признавал, что имел место пересып, а на три четверти - понял, что ее рядом нет, как, в общем-то, и бывает в таких случаях… Она не лежала со мной и даже не на своем постеленном внизу ложе. Одетая, сидела на полу у двери - голова откинута, глаза прикрыты - дремлет? Я осторожно пошевелился - все в порядке. Живем!
- Ты меня выпусти, пожалуйста.
- А? Что?
- Открой дверь. И не притворяйся, что спишь.
- Который час?
- Не знаю. Поздно. Ночь скоро.
- Не сиди на полу. - Я, честно говоря, не понимал, в чем дело. Говорит отрывисто, глядит, прищурясь - злится, что ли? Дверь я запер… это да, но что за демонстрации? - Поужинаем, и…
- Дверь открой мне, будь так любезен.
- Да ладно, ладно…
Я поднялся. В общем, чувствовал себя довольно глупо. Обида вдруг накатила: в самом деле, корчит из себя изнасилованную! Ведь как все было, - и тут меня осенило наконец, как все было. Конечно, она вроде бы согласилась… Я даже одеваться перестал, так и стоял столбом, штаны на полпути… Да только и в мыслях у нее не было делать это со мной. И воображала она себе - голову даю! - любовника этого своего духовного, педика необычайного…
Какие уж тут речи! Какие объяснения! Молча застегнулся, отпер дверь. Она и не попрощалась. Вот и хорошо, подумал я тогда. И к лучшему. Злее буду, а мне надо быть очень злым, чтобы приманить, словить, удержать Квапаля.
Я нашел его не на сцене, как полагал вначале, а среди зрителей, на балконе Колодца. Он не ожидал встречи со мной, конечно. Он ждал Катерину. А мне надо было сказать ему всего два слова. И посмотреть, как он отзовется. Внизу творилось обычное черт-те что: труппа из Киригуа показывала "Ричарда Третьего" на ацтекском языке, актеры рычали и шипели, и Ричарду гораздо больше бы сгодилась шкура ягуара, нежели дотошно смастеренное облачение короля. Помню, что разглядывал Квапаля, как восковую куклу в музее; искал следов вчерашнего побития - но ничего… И все-таки это был он, с кем я схватился на древке, - во всяком случае, тот, кто напугал и заворожил Катерину, - я узнал по голосу.
И даже если бы не этот тягучий ацтекский выговор… разговор был в точности как давешний бой: с разведкой, с осторожными бросками на пробу и даже с масками. С той разницей, что можно было смотреть прямо в глаза. В моих дозволенно билось нетерпение охотника. Его - просто черные, как полированная пластмасса, гляделки. В них отражался Колодец, горящая смола в плошках, прорезные оборки провинциалок. Но себя я там не видел. Голова кружилась: жарко… и я был слишком близко к развязке. По крайней мере, к одной из… Всего-то два слова, и посмотреть… а вот мы оба медлили, он растягивал гласные, я тянул время. Он сделал вид, будто ему интересно, что происходит на сцене: уперся локтями в парапет, зенки свои нелепые в бинокль упрятал, и тут потные осветители развернули декакиловаттные юпитеры к небесам.
- Что-о? - Он обернулся. - "Самсон"?
Белые лезвия света вверху сошлись с ощутимым шипеньем.
- Для чего ей это?
Такая нынче у него была маска - он говорил только о "ней", о рыжеволосой женщине. О Катерине.
- Ей-то незачем. А вот мне нужно. Послушай, я даже…
- Нет, - отвечало это чудище. - Тебя не буду слушать. А ей отдам. Пусть сама приходит. Без тебя. Ты лучше… вообще там не появляйся, понял?
Сейчас даже самому трудно поверить, до чего странный был разговор, весь недомолвками… Квапаль исчез, спустившись куда-то вниз, к самому жерлу Колодца. Я остался, озадаченный. Два кусочка мозаики сложились, и загадочный Самсон сошелся с ночным бойцом, как орел с решкой. Однако монета подвела, встала на ребро - Катерина! Я совсем забыл, заставил, видно, себя забыть о том, что было несколько часов назад. Бросился прочь из Колодца, потому что нужно было найти ее. Сразу в аэропорт? Нет… Ее рейс только утром, успею. Сначала в "Нопаль"… и тут, наверное, подвело воображение, разогретое в общей моей горячке ловли. Представилось, как я вхожу в абсолютно пустой номер. Там не просто чисто - стерильно. За ней уже убрали, да так, что не узнать, была ли вообще эта женщина или померещилось… В изумлении от этой нелепицы я уже видел себя мотающимся с высунутым языком по всему Теночтитлану: Кухум Виц, "Опоссум", "Голова", даже развалины "Корневища", тольтекская слобода и, наконец, "Ягупоп" - безрезультатно…
Боги Ацтлана, найти-то я ее найду, но что ей скажу? Дескать, дорогая моя, я ничего не объясняю, но мне очень нужно, чтобы ты… как можно скорее отправилась в "Ягу-поп". Там ты побеседуешь с известным тебе человеком… и кое-что от него получишь… и принесешь это мне… Так вот - просто.
И тут я понял, что этого не будет. Какое-то озарение, полсекунды. Сантименты? Ревность? Какое там… Просто железная уверенность в том, что я ничего не сделаю и никуда вот сейчас не пойду. Я остановился. Что-то со мной происходило, может быть, столбняк напал прямо в месте, приютившем днем "кактуса". Только что было жарко, лицо горело, привычный пот стекал по позвонкам. Так и стекал - только холодный. Черт меня подери, я почти не успел осознать, какое решение я принял, не знал еще, что это такое, - а меня больно толкнул в спину и тут же зашел спереди, как бы для извинения, Декан Лелюк.
- А, Тарпанов, - пробурчал он, - что вы встали пень пнем?
Я разинул рот и тут же его захлопнул. Ну да, вчера у "Корневища"… Сейчас мы тоже были в толпе и где-то неподалеку стояла моя "сюиза", но Декан поглядел на меня мельком и пошел влево, под арку. Я поплелся за ним. Мы сели на каменную горячую ступеньку.
Декану жара досаждала не меньше, чем прочим. Он развязал шейный платок, вытер лицо и руки. Фонарь ложился мокрым бликом на залысины. Лелюк не выглядел сердитым.
- Ну что? - сказал он без выражения. - Сомневаетесь? В отказ решили уйти?
И опять я промолчал. Слухи ходили, конечно, всякие: якобы в лобные доли у него вшиты чипсеты, и стеклянный глаз от ИБМ, и что рука у него не дрогнет - ни правая, ни левая, и что он предпочитает яд… Чушь. Было ясно, как на ладони, что он не просчитал меня волшебным образом. Просто он все это видел так много раз… Лелюк потряхивал платок, щурился:
- Вы будете говорить с этой женщиной, Катериной. Убедите ее. Кватепаль не даст вам ни одного шанса, он свято верит в историю о рыжеволосой женщине. Так что не вздумайте уйти с этого пути, Тарпанов. "Самсон" необходим, без него Перо вы не возьмете. Это сильное средство.
- Я бы обошелся и чем попроще.
- Слушайте старших, Тарпанов, это полезно всегда. Попроще? Что "попроще"? Гуарана, кока, "черная рука"? - Лелюк вытер руки и брезгливо перекосил рот. - Перо… это не на древке ногами размахивать. У всех событий есть логика, а у "Самсона" - цена.
- Группа, - сказал я. - Теперь ясно…
- Да, группа. Так что не отклоняйтесь. Вы и так уже усложнили решение. Но если вам пришло в голову, что вы не можете впутывать ее в дело… а причины меня не интересуют, то…
- Мне другое пришло в голову, - я чувствовал, как злоба раскручивается, и надо было ее удержать, и это усилие было чудовищное, как в центрифуге. - Никакого Пера вы не получите, Олег Карлович. Вот о чем я думал, когда вы меня… встретили. - Тут надо было остановиться, но я все-таки добавил: - А причины пусть вас не интересуют.
Это была дерзость, ясное дело. Прошло, должно быть, секунд пять: Декан не спеша перевел взгляд с моих сандалий выше… выше… и наконец уставился в упор. Это тоже длилось недолго, но я успел поверить в чипсеты, ИБМовский снаряд и даже в медленную отраву, потому что из живота поднялась и разлилась до легких жестокая внезапная тошнота. За этот краткий промежуток я увидел, вспомнил и понял все. Увидел вереницу таких же, как я, - может, каждый второй, а может, - и каждый. Понял, как ему, Олегу Карловичу, со мной неинтересно. И вспомнил то, от чего меня, собственно, и затошнило. Я не должен был забывать, но память хитрая штука… Как раз на этот случай, когда сменишь несколько судеб и возомнишь себя вольным, и является лично Декан. Чтобы тихонько пальцем пошевелить торчащий в мягком крючочек. Настоящий, а не как у ламангаров.
- Напоминаю, вы никого не должны упустить. Татуированный, художник, доктор, продажный боец, рыжеволосая женщина. И место действия.
Я дал ему уйти. Что еще? Посидел, покуда не полегчало, и отправился искать Катерину.
Это было просто, она сидела у себя в башне "Нопаль", в полутьме. Светился только дисплей, и повсюду мерцали обертки от шоколадок. Она мельком посмотрела на меня и снова уставилась в строчки на дисплее. Никаких расширенных глаз, никакого трепета.
- Чего тебе, - да и выражения в голосе почти никакого.
Я уселся на нопалевский пуфик.
- Катерина. Послушай. Это странно, но ты послушай.
- Угу, - она откусила от шоколадки. Клавиши трещали, как сухие бобы в горшке. Под их аккомпанемент я и произнес свою роль: монотонно, надеясь, что она не расслышит.
- Какому человеку? - она по-прежнему смотрела не на меня, но клавиши умолкли. Меня словно отпустило, стал видеть лишнее - что на ней надета маечка какая-то и что волосы отсвечивают бронзово на синеватом фоне. Черт… один только раз, - и вот, ни ей, ни мне невозможно уже просто поговорить.
- Ты не пошла сегодня в Колодец.
- Как видишь.
- А он там был. Он хочет видеть тебя.
- Господи, Тарпанов, ты сводник?
Что я мог ответить? Сводник? Есть чем похвалиться - я могу еще быть убийцей, хороший выбор…
- Ты же сама хотела. Рвалась, можно сказать.
- Хотела. Верно. Потому что… дура. А что, нельзя быть дурой, что ли? - она снова застучала кнопками.
- Значит, не пойдешь?
- А кто меня заставит? С какой стати? Это не он. Я… не хожу на свидания с мертвецами.
- Он сказал кое-что. Мне кажется, он тебя… знает.
Я врал, и жестоко. У нее блеснули глаза и остановилось дыхание.
- Что? Откуда? Что… он говорил?
- Да так… всякую всячину. Он очень странный, Катерина, и я бы тебе не советовал…
- Ты бы не советовал… - она бормотала сквозь зубы, отворачиваясь к синей светящейся панели. - Какой он?
- Что?
- Ты же видел. Ну, скажи - какой он?
- Не веришь, что я с ним разговаривал? Думаешь, пришел голову морочить?
- О черт, я просто хочу знать - если ты видел его… так близко, можешь ты рассказать?
- Ты и сама его видела.
- Тарпанов!!!
Она была уже в бешенстве. Я не знал, на руку ли мне это, но не вредно было бы опустить градус. Спокойно, без нажима я стал перечислять все, что запомнил: черты лица, голос, всякие мелочи…
- Кольцо?
- Да.
- Серебряное, с чернью?
- Точно.
Главное - оставаться спокойным. И отговаривать, отговаривать… но не слишком ретиво. Катерина вскочила и заходила туда-сюда, кусая губы. Я, как танцор в пируэтах, "держал точку". Уставился на Матлалькуэ, вышитую на занавесках небесно-синим шелком.
- А серьга? Такая же, как кольцо?
Я решил быть честным. Дело мое было сделано. Я сказал, что серьги не заметил.
- Да… но кольцо, значит, было…
- Твой подарок?
Она отмахнулась. Она уже натягивала платье! Я поднялся.
- Куда ты, Катерина?
- Сиди здесь. Или уходи. Все равно. Нет… лучше сиди. Не смей за мной ехать, ты понял?
Я дал ей выйти и услыхал стоны бамбукового лифта. Я не боялся, не испытывал стыда и не радовался. Подошел к кровати, плюхнулся и заснул сразу же, и спал крепко.
Дорога рывками ползла под колесо, исчезала с хрустом. На высоте перевала не хватало воздуха ни мне, ни мотору.
- Вылезайте.
- Опять?
- Давайте, нечего рассиживаться.
Оран вылез без возражений и тут же стал пытаться раскурить сигару. Гнездович выпихал свои полтораста кило, отдуваясь. Катерина осталась в машине. Мне в зеркальце были видны ее пальцы, сжимающие шоколадку. Даже смотреть тошно. "Сюизе" полегчало, мы медленно поползли вперед. Художник и лекарь топали следом, Гнездович оживленно черкал ладонью по своим волосатеньким предплечьям: все расписывал ойлянину совершенство его будущих новых конечностей кахамаркской выделки.
Итак, мы все тащились в Кахамарку, как и было предписано. Оран - вроде бы за новыми руками, Лео Гнездович - как сопроводитель, и заодно он обещал показать Катерину кому-то из знакомых инкских светил, поскольку она молчала. Просто отсутствовала, грызла свои батончики, пила горную воду, ни с кем не говорила и ничего не замечала, по-моему. Гутан привез ее накануне отъезда, но ни словом со мной с тех пор не обмолвился.