* * *
Машина появилась через шестнадцать минут. Маринка еле-еле успела одеться и не успела накраситься. Странно, но похоже, что для нее это важнее, чем все наши проблемы. Правильно говорит мой папа: женщины – это совсем другие существа, понять их невозможно, но жить с ними как-то надо.
У подъезда нас встретил высокий светловолосый мужчина лет тридцати с открытым располагающим лицом. Увидев Маринку, он улыбнулся, она улыбнулась в ответ и сказала:
– Привет, Карабас!
– Приветствую! – Он протянул мне руку и представился: – Карабас-Барабас.
– Игорь.
– Тогда я – Леонид. Можно просто Леня. – Он улыбнулся. – Пойдемте.
Оказалось, что Борман выслал за нами "Ауди" C6R. Обычная, ничем не примечательная машина среднего класса с усиленной подвеской для российских дорог. Данный экземпляр выглядел далеко не новым, и, хотя ржавчина еще не успела проступить, сразу бросается в глаза, что эта машина принадлежит далеко не новому русскому.
Карабас-Барабас сел вперед, мы с Маринкой – назад. Водитель (ничем не примечательный седоватый мужик с внешностью непьющего пролетария) вопросительно взглянул на Карабаса, тот кивнул, мол, поехали, но внезапно поднял руку ладонью вперед. Входящий мобильный звонок. Водитель заколебался, но наш провожатый неопределенно махнул рукой, машина тронулась, и мы поехали в гости к Борману.
Карабас беседовал долго. Похоже, разговор был не из простых, я даже не сразу понял, когда он завершился. Карабас долго сидел молча и неподвижно, будто все еще разговаривал по телесвязи, затем неразборчиво выругался сквозь зубы и обратился к водителю:
– Планы меняются, едем на "Новослободскую". По дороге захватим еще одного человечка, так что сильно не гони. Вот, блин, работа, вкалываем, как афроамериканцы на плантации, – это он обратился к нам с Маринкой. – Ехали по своим делам, никого не трогали, и вот на тебе – переться через всю Москву к черту на рога.
Он замолчал, явно расстроенный. Мне показалось, что не из-за того, о чем только что сказал, но я не стал это комментировать. В конце концов, его дело.
До площади Серпуховской заставы мы ехали молча. А дальше события стали развиваться с молниеносной быстротой.
Проезжая площадь, наша машина заглохла. Прямо на трамвайных путях. Водитель, тихо матерясь, крутил стартер, но двигатель упорно отказывался заводиться. Зеленый свет погас, загорелся красный, перпендикулярный поток двинулся к нам, моргая и бибикая, и в этот момент "ауди" завелась. Двигатель взревел, машина прыгнула вперед, водитель дернул ручником вверх-вниз, машину занесло, завизжали покрышки, я не успел ни за что ухватиться и меня завалило на Маринку, двигатель взревел снова, и мы, стремительно набирая скорость, влетели в лабиринт старомосковских переулков. Три или четыре поворота в управляемом заносе на пределе водительского мастерства, мы пролетаем проходной двор, распугивая прохожих, наш путь ведет в арку, но в арке стоит грязный и ржавый "Москвич-2141", я и не знал, что такой антиквариат еще ездит по Москве, он загораживает нам дорогу, но кажется, что водитель ожидал чего-то подобного. А вот Карабас злится, он орет мне в ухо, я делаю усилие и понимаю, что хочет охранник. Он требует, чтобы я отключил мобильную связь. Какого черта, ору я, это что, похищение? Карабас громко и виртуозно матерится, из "москвича" выскакивает немолодая и некрасивая женщина то ли кавказской, то ли еврейской внешности, у нее в руках продолговатая металлическая коробка зловещего вида, она направляет эту коробку на меня и что-то нажимает на ее корпусе.
Ничего не происходит, но она удовлетворенно кивает, и Карабас немного успокаивается. Он говорит рублеными фразами, стараясь излагать мысли коротко и понятно:
– Игорь, на тебе был жучок. Прослушка. Его только что обезвредили. За нами был хвост. Мы его стряхнули. Отключи мобильную связь. Иначе нас очень быстро найдут.
Я ошеломлен. Я понимаю смысл каждого произнесенного слова, но все вместе до меня не доходит. Мои мозги как у зомби. Тем не менее я отключаю мобильную связь, и Карабас-Барабас облегченно вздыхает.
Мы пересаживаемся в "москвич", все четверо. Некрасивая женщина и еще двое мужчин, которых я так и не успеваю разглядеть, садятся в "ауди", разворачиваются полицейским разворотом и исчезают за углом. Мы медленно едем по раздолбанному асфальту, мотор ощутимо постукивает, подвеска скрипит, но стекла в этой развалюхе, будто для контраста, тонированы. И вот я начинаю понимать, что произошло.
На мне был жучок. Откуда? Кто мог его повесить? Незнакомый человек в метро или автобусе? Маринка? Егор? Родители? Или… Конечно! Я витиевато матерюсь.
Карабас вопросительно смотрит на меня, и я говорю:
– Понял, кто мне его повесил.
И матерюсь еще раз. Потом спрашиваю охранника:
– Вы знаете, кто за мной охотится?
– Нет. Борман, думаю, знает. Или догадывается. Я тоже могу высказать несколько догадок, но не буду. Меньше знаешь – лучше спишь.
– Боюсь, мои проблемы серьезнее, чем казал ось раньше. Этот жучок висит на мне уже…
Сколько времени прошло с тех пор, как я впервые разговаривал с Царьковым? Неужели это было только сегодня утром? Невозможно поверить.
– …уже с утра, и я наговорил в его присутствии много лишнего.
– Это дело шефа, что с тобой делать. Он отдал приказ, мое дело – этот приказ выполнить. Те, кто следили, потеряли тебя, и в ближайшее время не найдут. На этой машине нет автопилота, она не дает сигналов в эфир, поэтому ее невозможно запеленговать. У нас у всех отключена мобильная связь, значит, засечь нас тоже невозможно. Сесть на хвост… они вначале должны узнать, в какую машину мы пересели и куда поехали. Я бы на их месте искал тебя через Бормана, но вряд ли это им подойдет – с его дачи вытащить вас будет трудновато даже для ФСБ.
– А для ФР? – Не знаю, кто тянул меня за язык, я произнес эти слова и тут же пожалел о сказанном.
– Вот, значит, как? – задумчиво протянул Карабас. – Тогда это вопрос времени. День-другой вам ничего не грозит, а потом надо класть вас на дно. А лучше сделать это сразу. Но ты не волнуйся, если Борман что-то обещал, все будет как надо.
Что ж, звучит достаточно оптимистично. Хотя мне он ничего и не обещал. А если не получится? Будем искать другие варианты. Конечно, я не стану угрожать Борману ликвидировать его яйца, как предлагала Маринка, но этим другие варианты не ограничиваются. Придется снова воспользоваться способностями, ничего не поделаешь.
Но все-таки, черт меня подери, как я лопухнулся! Я уничтожил компромат, который ФР собрала на Егора, я мастерски изобразил потерю данных из-за несчастного случая, но даже не подумал, что на мне висит жучок. Когда я успокаивал Егора и говорил ему, какой я крутой, все мои слова моментально транслировались Царькову. И в конечном итоге он меня переиграл. Да, я убил его, но разве можно это считать победой? Скорее китайская ничья в шахматах. Если бы он не сорвался в последний момент… вряд ли что-либо серьезно изменилось бы. Рано или поздно на меня бы вышли, не ФР, так ФСБ, максимум, что я мог выиграть, – несколько дней. Разве что искали бы меня не так активно, все-таки убийство оперуполномоченного – не самый плохой стимул для поднятия энтузиазма правоохранительных органов.
Итак, что обо мне знают враги? Впрочем, какие они враги? Это скорее я – враг. Сумасшедший волшебник, творящий чудеса и одновременно убивающий людей, пусть даже и в целях самозащиты. Наплевать! Пусть они думают, что хотят, я ни на миг не должен допускать, что они правы.
Иначе так легко поверить в то, что они правы, и тогда меня возьмут голыми руками. Сколько я смогу скрываться? Через сколько дней я начну тосковать по привычной жизни? Сколько недель выдержит моя психика? Через сколько месяцев я буду готов сдаться властям под хоть какие-нибудь гарантии, пусть даже самые нереальные? Нет, так думать нельзя. Они – мои враги. Не важно, кто прав, а кто не прав на самом деле, для самого себя я всегда должен быть прав. По определению. Кто не с нами, тот против нас. Иначе не выжить.
Хватит распускать сопли! Что обо мне знают? Первое: я каким-то образом уничтожил данные о финансовых махинациях Егора и подсадил в сеть ФР вирус "Ниндзя". Они думают, что я либо крутой хакер, либо как-то связан с крутыми спецами, взломавшими сеть, пожалуй, самую защищенную в мире. Второе: я сломал ментоскоп. Впрочем, здесь меня не в чем обвинить, ментоскоп мог сломаться и сам по себе. Хотя… что там они говорили про Эль Янтара? Кто это вообще такой? И что такое "Аль-Адха"?.. Но все это мелочи по сравнению с тем, что я совершил убийство. Не абы кого, а капитана ФР. И не абы где, а непосредственно перед объективами телекамер. Готов поспорить на все что угодно, что камеры там были. Не одна и не две. Сейчас крутые полковники просматривают эти записи и – так, и эдак, и задом наперед и думают, что со мной делать, думают так, что извилины скрипят от напряжения. И ведь я убил Царькова не абы как, а самым что ни на есть сверхъестественным образом. Или противоестественным, с какой стороны посмотреть.
Короче говоря, спецслужбы знают, что я могу ликвидировать предметы, включая живых людей, умею телепортироваться и способен делать все что угодно в компьютерных сетях, независимо от степени их защищенности. Не так мало, но и не так много. Как звали этого деятеля из фильма? Газонокосилыцик? Или Неудачник? Или это была книга? Не важно. Важно то, что я пока продемонстрировал не намного большие возможности, чем у этого персонажа. А его в конце концов замочили. Или не замочили? В общем, он не оказался непобедим. А непобедим ли я? Смогу ли я что-либо противопоставить пуле снайпера? Не знаю. Надеюсь только, что до этого не дойдет. И эти сны… Надеюсь, это не более чем шутки подсознания, но… не слишком ли много накопилось вещей, на которые остается только надеяться?
* * *
Ехать пришлось недолго. "Москвич" поплутал по переулкам и зарулил на платную стоянку, каких полно около Садового кольца. Водитель заглушил двигатель, и практически сразу же к машине подошел человек. Седой пожилой мужчина с большими залысинами, низкорослый и с заметным брюшком. Я сразу понял, что это Борман. Не знаю почему – ни в его одежде, ни в лице не было ничего, что могло бы навести на мысль, что это крестный отец мафии. Но это был именно Борман.
Он подошел к машине. Карабас вышел ему навстречу, начал что-то тихо говорить, но Борман остановил его коротким жестом. Он наклонился к распахнутой двери и произнес, негромко, но веско:
– Михалыч, Маринка – на выход. Когда приказ был выполнен, он сел на заднее сиденье рядом со мной, протянул руку и представился:
– Борман.
– Игорь, – сказал я в ответ, пожимая протянутую руку.
– Скажите, Игорь, вы верите в Бога? Кажется, я уже привык к тому, что жизнь полна удивительных вещей, и спокойно ответил на заданный вопрос:
– Я крещен. В церковь не хожу… Борман перебил меня:
– Я спрашиваю не о том, ходите ли вы в церковь, а о том, верите ли вы в Бога.
– Сложный вопрос, так сразу не ответишь. – Я на минуту задумался, формулируя ответ. – Я верю, что существует нечто божественное, но не верю, что его можно понять. Я не верю, что можно чего-то добиться, читая молитвы или соблюдая посты. Я не думаю, что Богу есть дело до людских дел. И я не понимаю, почему каждая церковь считает, что ее Бог – истинный.
– А в загробную жизнь вы верите?
– Нет.
– А в Страшный суд?
– Нет.
– Как же тогда быть с моральными установками? Зачем соблюдать правила, если за их нарушение не придется расплачиваться?
– Разве жить достойно можно только из-под палки? Разве настоящий человек – это не тот, кто сам решает, как правильно жить?
Борман удовлетворенно кивнул.
– У нас говорят, что каждый сам выбирает себе понятия. Вы читали Апокалипсис?
– Полностью – нет.
– Вам не кажется, что приближается время второго пришествия?
– С чего бы?
– Пророчества сбываются. – Борман помолчал. – Скажите, Игорь, вам никогда не приходило в голову, что вы – Мессия?
Пожалуй, это мне в голову не приходило. Раньше. Но сейчас я подумал – почему бы и нет? Я могу исцелять неизлечимо больных, способен превращать воду в вино, скорее всего, и другие чудеса Иисуса Христа тоже мне по плечу. Но я не хочу закончить жизненный путь на кресте.
– Нет, – ответил я. – Не думаю. И, вообще, к чему все эти вопросы?
– Я хочу понять, кто вы – Мессия, Антихрист или какая-то третья сила. Сами-то вы как думаете?
– С чего вы взяли, что я об этом думал? И откуда вообще взялись такие предположения? Что вы вообще знаете обо мне?
Борман вздохнул:
– Рассказывать придется долго. Ну ладно. В пятницу мне доложили, что Юлька Прилипала вышла из комы.
– Кто?
– Юлька Прилипала. Маринкина мать. Я удивился. Не столько от самого факта, сколько от того, как она себя повела, придя в сознание. Юлька никогда не отличалась хладнокровием. Она умная и хитрая баба, она умеет плести сложные комбинации, она сумела женить на себе Сан Саныча, но она… Понимаете, Игорь, она приехала в Москву из Урюпинска. Такой город существует на самом деле.
– Я знаю. В Тамбовской области.
– Да. Ей было девятнадцать лет. Она ничего не умела и ничему не хотела учиться. Начинала как уличная проститутка, но на улице простояла всего несколько дней – в молодости она была настоящей красавицей. Юльку заметили, она начала работать в апартаментах. Хотела выйти замуж за крутого мужика, все девочки из апартаментов этого хотят, но Юлька перешла все границы – брала в оборот каждого подходящего клиента, притом не примитивно вешалась на шею, а разрабатывала сложные планы, выясняла исподволь, что любит очередной кандидат в женихи, старалась произвести хорошее впечатление на жертву, что ей удавалось. Дважды ее избранники заводили разговоры о свадьбе, но оба раза замужество срывалось. Третий раз получилось. Юлька всегда была готова на все ради хорошей жизни, для нее не было никаких моральных преград, внутренних тормозов. Она стремилась захватить все и не отдавать ничего. Понимаете? У нее ничего нельзя отнять просто так. Когда кто-то покушается на что-то, ей принадлежащее, она теряет контроль над собой. Полностью. Закатывает истерики, делает глупости, в том числе и опасные глупости. Если бы она не была женой Сан Саныча, ее бы уже десять раз убили. Она не могла просто так взять и отдать мне квартиру. Физически не могла. Скорее попыталась бы сдать меня ментам, потеряв при этом последнюю надежду на нормальную жизнь, но просто так отказаться от квартиры она не смогла бы.
– Кстати, – перебил я Бормана, – что там за история с квартирой?
Борман поморщился:
– Неприятная история. По документам квартира принадлежала Сан Санычу. По понятиям… у нас была договоренность. Вам, наверное, не понять. Такое бывает только между друзьями, когда доверяешь другому, и нет нужды заранее договариваться, кому что принадлежит и что сколько стоит. В человеческих отношениях есть некий предел, и когда он перейден, обманывать нет смысла, потому что никакая выгода не перекроет этого. И ты будешь страдать от обмана куда сильнее, чем от того, что упустил удачную сделку. Мы с Сан Санычем были очень близкими друзьями. Ему нужна была квартира, но не хватало денег. Я одолжил ему из семейной казны и сказал, что сочтемся. Когда даешь деньги близкому другу, больше ничего не нужно. Я знал, что в любой момент, когда эта квартира понадобится семье, ну провести конспиративную встречу или хранить что-нибудь запрещенное…
– Наркотики, например? – снова перебил я Бормана.
– Например, наркотики, – согласился он. – Я знаю, что вы думаете обо мне. И вообще о таких, как я. Да, наркотики – это зло. Они действительно убивают. Наркоманы обычно говорят, что они не знали этого, когда начинали колоться, надеялись, что смогут бросить в любой момент. Ерунда! Каждый знает, колоть героин – это отсроченное самоубийство. Только многим из них просто наплевать на свою жизнь. Понимаете, Игорь, героин запрещен уже почти сто лет, но он все еще в ходу. Если не буду продавать героин я, этим займутся другие. Закон рынка – если вещь пользуется спросом, предложение появляется автоматически.
– Если вы не будете посылать драгпушеров к школам, это сделают другие?
Борман, кажется, обиделся:
– Мои пушеры никогда не продают наркотики детям. Это закон семьи, который не обсуждается. Есть вещи, на которые я никогда не пойду. Сажать на иглу неразумных подростков – это… это недостойно в конце концов.
– Ладно, бог с вами. Значит, Маринкина мама повела себя… необычно?
– Да. – Борман явно обрадовался смене темы разговора. – Это меня удивило. Я не понимал ее. А я всегда должен понимать близких людей – от этого очень многое зависит. Меня заинтересовало, в чем причина того, что она отдала квартиру без боя. Я установил Юльке и Маринке прослушивание телесвязи, я активизировал прослушку в их квартире.
– Значит, вы тоже слышали, как я рассказывал Маринке все, что со мной было?
– Да.
Я выругался.
– Не расстраивайтесь. – Борман попытался меня успокоить. – Вы все-таки новичок в этих делах. Никакие способности не заменят опыта. Было бы странно, если бы вас в конце концов не вычислили.
– Я не думал, что это произойдет так быстро.
– Но вы совершенно не скрывались! Вы исцелили Юльку, и это привлекло внимание к ней, а заодно и ко всем, кто ее окружает. Вы должны были отойти в тень, но не сделали этого. Вы дали своему другу открытый счет, но не подумали, насколько подозрительно это выглядит. Вы должны были сделать так, чтобы этот счет внешне не отличался от других. Ограничить сумму, предусмотрев автоматическое пополнение, если вам было так уж необходимо, чтобы сумма эта была бесконечной. А лучше положить туда десяток миллионов и все, вашему другу этого хватило бы надолго. Нужно было обязательно навесить пин-код, а лучше делать счет не на предъявителя, а на несуществующего человека, а деньги снимать по доверенности, выданной этим несуществующим человеком. Понимаете, Игорь, финансовыми махинациями занимаются так давно и настолько успешно, в этом деле придумано столько хитростей, что новичок просто не может оставаться незамеченным дольше нескольких часов. А жучки… Это же просто азбука: пообщался с ментом – проверься на жучки. Кстати, вы можете использовать свои способности, чтобы получать информацию?
– Могу, но это происходит как-то странно. Иногда мне кажется, что оно надо мной издевается.
– Оно?
– Порой я воспринимаю свои способности, как будто во мне что-то живет. Я это полностью контролирую, но оно все равно другое. Как бы это объяснить… ну, как член.
Борман расхохотался:
– Хорошо сказано!
Он вытащил пачку сигарет и протянул ее мне.
– Я не курю.
– Не возражаете, если я закурю?