- Вон там, внизу - огород. Те два человека живут здесь. Они выращивают овощи. Помидоры. Фасоль. Морковку. Кабачки. Всякие вкусные вещи.
Он продолжал смотреть в окно, переминаясь с ноги на ногу.
- Может, ты работал на огороде?
Он не ответил.
- Ты ешь овощи, я знаю, - сказала Анна.
Она тронула его за руку.
- Как тебя зовут? - спросила она. - Назовешь мне свое имя?
Он не ответил.
- У тебя есть имя?
Снова молчание.
- Как же нам тебя называть?
Она проговорила это с надеждой, потом беспомощно взглянула на меня. Я пожал плечами. Она улыбнулась ему и легонько сжала его руку:
- Не волнуйся, милый. Мы что-нибудь придумаем.
Она оставила его у окна и подошла ко мне.
- Мне ужасно не нравится, как я с ним разговариваю. Звучит так снисходительно. Неудивительно, что он не отвечает. Это ниже его уровня.
- Думаешь? - усомнился я.
- Уверена, - кивнула она.
- Ну, у тебя все равно получается лучше, чем у меня.
- Но что дальше? Он здесь. Мы здесь. Что нам теперь делать? С чего начать? Как провести следующие пять минут? Следующий час?
- Ты меня озадачила, - сказал я, хотя вопрос о том, как провести время, совсем недавно был наиболее существенным в моей жизни.
- Хочешь посмотреть свою комнату? - спросила она Алана. - Пойдем посмотрим твою комнату.
Алан стоял на месте, спиной к нам.
- Идем, - позвала она. - Я покажу тебе, где ты будешь спать. Посмотрим на твою кровать.
Он не шевельнулся.
- Почему бы тебе не переодеться? - предложила она. - Давай? У тебя есть одежда?
Он стоял, словно окаменел.
- Ладно, я пойду посмотрю твою спальню.
Она вышла из гостиной и направилась по коридору.
Алан отвернулся от окна. Он выглядел несчастным.
- Подожди, - окликнул я Анну. - Думаешь, мне надо остаться с ним?
- Я надеялась, он пойдет за мной, - ответила она из коридора.
- Он не пошел, - сказал я.
Она вернулась в комнату.
- Идем.
У нее был умоляющий голос.
- Иди, - сказал я клону. - Скорее.
Он не обратил на меня никакого внимания.
- Пожалуйста, - попросила Анна. - Прошу тебя, идем со мной.
Не знаю, была ли какая-то связь между тем, как она попросила, и его согласием, но на этот раз он пошел с ней. Я стоял чуть в стороне, но он, проходя мимо, толкнул меня плечом. Ощущение было такое, будто меня ударили в грудь тяжелым набивным мячом. Я пошатнулся. У меня перехватило дыхание, я сделал шаг назад, чтобы удержаться на ногах. Когда я сумел выдавить: "Эй, осторожнее!", Алана уже не было в комнате.
Я подошел к окну. В огороде за кирпичной оградой две женщины согнулись над грядкой. На вид они были ровесницами, лет под семьдесят, и, скорее всего, сестрами. На одной из них была широкополая соломенная шляпа, на другой - красный козырек. Обе одеты в шорты и футболки, у обеих на руках садовые рукавицы. Я наблюдал за ними, пока Анна и Алан осматривали спальню, которую нам с ним предстояло делить, что в данный момент казалось зловещей перспективой. Одной из многих. Эти две женщины выглядели так счастливо и мирно. Мне хотелось открыть окно и позвать их. Рассказать им, что здесь происходит. Мне никогда не нравилось копаться в земле - слишком много насекомых, слишком много грязи. Я предоставлял заниматься этим Саре, и она вдохновенно работала в саду. Но сейчас я предпочел бы спуститься в огород к этим двум старым счастливым сестрам, занятым обычным делом под дневным солнцем, наедине с насекомыми и канадской грязью.
Анна вернулась в комнату, Алан держался около нее. Он выглядел довольным. Она несла коричневый бумажный пакет из магазина.
- Это вся его одежда, - объявила она. - Ему нужно все. Белье, носки, рубашки и брюки. У него ничего нет. Не могу поверить. О чем они думали?
- Он может пока надеть что-нибудь из моих вещей, - предложил я.
- Если они подойдут, - сказала она. - Скоро осень. Ему нужна теплая одежда.
- Все будет в порядке, - заверил я.
- Нам придется повести его за покупками.
- Только не сейчас, - попросил я.
Анна улыбнулась:
- Нет. Не сейчас.
Мы повели его за покупками неделю спустя. Совершенно безрассудно. Если не считать короткой полуночной прогулки по Фриэл-стрит, чтобы он немного подышал свежим воздухом, он впервые вышел из квартиры. Прошедшая неделя показала, что он кое-как мог говорить, когда хотел. Ему нравилось произносить имя Анны. Он не называл меня по имени и не заговаривал со мной. Если он хотел есть, он просил еду. Говорил: "Я голоден", или "Я хочу еду", или "Дайте мне еду", или "Я хочу есть". Он не испытывал трудностей с местоимениями, никогда не путал "я" и "ты", "мой" и "твой", как, по словам Анны, часто делают маленькие дети. Говорил: "Я устал", когда ему хотелось спать, желал Анне спокойной ночи, прежде чем лечь спать. Он говорил: "Мне надо поссать" и "Мне надо посрать". Анна просила его употреблять вместо этих слов "пописать" и "покакать", но он не стал этого делать. В первую неделю он узнал, что такое телевизор, а потом постоянно просил включить его. "Я хочу телевизор", - громко повторял он, и нам приходилось его включать, чтобы клон заткнулся. Когда он уставал сидеть в квартире - в первые несколько недель мы, не без причины, отказывались выпускать его на улицу, и он слонялся из угла в угол, - то говорил: "Я хочу на улицу".
Мы поехали за покупками в понедельник утром, выбрав такой день и время, когда, как мы полагали, в магазинах мало народу. Мы отправились в молл в западном пригороде. Мы не учли, что скоро начнутся занятия в школе, и трехэтажный универмаг в одном конце молла был полон матерей с детьми. Я наблюдал за реакцией Алана на отношения матерей с детьми, представленные там во всем своем многообразии, но его это как будто не удивляло. Он не проявлял никакого интереса к детям, но смущенно разглядывал женщин, особенно молодых матерей, и так глазел на каждую из них, словно пародировал изумление. Анна прилагала усилия, чтобы увести его оттуда, заставить молчать и шагать дальше. Проходя мимо молодой светловолосой женщины с большой грудью (возможно, она еще кормила цепляющегося за нее малыша), Алан наклонился и сказал что-то на ухо Анне. Не знаю, что он сказал - она не стала повторять, - но его слова расстроили и рассердили ее.
После этого Анна взяла инициативу в свои руки. Она быстро подобрала носки, трусы - я настоял на "боксерах" - и пижаму, потом взяла несколько рубашек и слаксы, чтобы он примерил. Еще шерстяной свитер с треугольным вырезом. Все это, кроме свитера, мне не понравилось - вещи были слишком модными и дешевыми - но клону было безразлично, как и ей. Мы нашли мужские примерочные. Мы радовались тому, что Алан ведет себя прилично, но все же побоялись отправить его в занавешенную кабинку одного. Мне с ним идти было нельзя, мы даже не рассматривали такую возможность. Всю прошлую неделю мне пришлось спать на диване в гостиной, потому что он отказался впустить меня в спальню. К тому же он не позволял мне смотреть на него, пока он полностью не оденется. Алан спал в нижнем белье - он избегал пижамы, которую купила Анна, - и даже когда он согласился на то, что я буду спать в комнате, я мог войти туда лишь после того, как он ляжет в постель и укроется одеялом. Отчаявшись, Анна решила рискнуть и заплатить за одежду без примерки. За исключением коротковатых слаксов, обтягивавших промежность, одежда вполне подошла ему.
- Он, должно быть, голоден, - сказала Анна. - Ты голоден? - спросила она Алана.
На сей раз он отчетливо кивнул.
- Прогресс, - заметил я.
- Он голоден.
- У нас есть еда?
- Нет, - сказала она. - Холодильник пустой. Надо купить.
- Я схожу.
- Это было бы здорово, - согласилась она.
С утра мы полчаса гуляли по окрестностям, чтобы убить время, и увидели небольшой супермаркет недалеко от нашего дома.
- Что купить?
- О, ты сам знаешь. Все, что необходимо. Хлеб, молоко, яйца, масло. Оливковое масло. Купи фруктов и овощей. Может быть, пасту и соус. Чай, кофе. Не знаю - куриное филе… Купи, что хочешь. Что понравится.
- Ладно, - кивнул я. - Но я обычно плохо соображаю, что нужно. Учти.
- Купи хоть что-нибудь.
- Я возьму машину.
- Конечно, - ответила она. - О, еще купи бумажные полотенца, салфетки и губки для мытья посуды. И туалетную бумагу.
- Ладно, - ответил я. - Я быстро.
- Давай, - сказала она. - Может быть, хлопья. Какие ты любишь. На завтрак. Сок.
- Ты справишься?
- Все будет в порядке. Но все-таки возвращайся побыстрее.
- Так быстро, как смогу.
Я взглянул на Алана, стоявшего около нее. Он улыбался.
- Анна, может, мне лучше остаться?
- Нет. Поезжай. И привези мне несколько журналов.
- Каких?
- Все равно. Любых. На твой выбор. Что-нибудь почитать. И десерт. Крекеры. Печенье. Мороженое. Шоколадное с шоколадными крошками. Мы его любим.
- Что-нибудь еще?
- Ха-ха, - усмехнулась она. - Список нужен? Или запомнишь?
- Будет здорово, если я запомню, где мы живем.
Зеленая машина все так же стояла перед домом, и я сумел найти супермаркет без особых проблем. Уверен, что забыл половину того, что перечисляла Анна. Помню, что купил шоколадное мороженое с шоколадными крошками, потому что вечером во время ужина Анна дала Алану на десерт шарик мороженого, после чего он требовал того же во время каждого приема пищи, даже на завтрак. Если мы не ходили в магазин, и мороженого он не получал, он мог вести себя неприветливо и грубо. Впрочем, в самом начале он почти всегда был таким.
В тот день в магазине со мной произошла неприятность. Не самая последняя неприятность такого рода. Я был в середине какого-то прохода, тележка была завалена покупками. Я смотрел на тележку, смотрел на покупки, но не мог вспомнить, как брал их с полок. Не знаю, как это вышло, но я не узнавал ничего, что лежало в моей тележке. Если, например, там были помидоры, я не мог сказать, что это. Мое сердце заколотилось, появилась одышка. А может, мне просто показалось, что у меня учащенное сердцебиение и что мне трудно дышать. Я превосходно знал свое тело и как оно работает. Начался звон в ушах. Я подумал, что у меня инсульт - я до сих пор помнил весь этот медицинский малопонятный жаргон, - но мне не было больно, я не ощущал особого дискомфорта. Меня захлестнул ужас. Я хотел бежать. От этой тележки. Из этого магазина. Из этого города. Из этой страны. Что я здесь делаю? Покупаю продукты в продовольственном магазине в понедельник днем в Оттаве. Кто бы мог поверить в такое? В тележке лежали продукты, а я не знал, как они называются. Я думал: что я делаю? Кто я такой? Я на самом деле задавал себе эти вопросы. Мне хотелось сесть в зеленую машину и без остановки ехать обратно в Нью-Гемпшир. Я помнил, где живу. Семь часов, и я дома. Меньше всего на свете мне хотелось возвращаться в квартиру, где меня ждали Анна и клон.
Я не сбежал. Я малодушно стоял около тележки и ждал, сам не понимая этого, пока пройдет приступ. Он прошел. Я покатил тележку - хорошо, что было за что держаться, на что облокотиться - к кассе, заплатил за продукты наличными. Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул вечерний воздух. Было все еще жарко и душно. У меня собралось пять пакетов с продуктами. Я изумился, увидев, сколько всего я купил. Загрузил сумки в багажник зеленой машины и вернулся на Фриэл-стрит. Оставив машину перед нашим домом, я три раза проделал путь вверх и вниз по лестнице, отдыхая между подъемами, оставляя сумки перед дверью квартиры. Когда я принес все, я постучал в дверь. Три коротких стука - у меня и в мыслях не было шутить, - как стучал Высокий. Никто не ответил, не раздалось ни шороха. Я снова постучал три раза, подождал, затем попробовал повернуть ручку. Дверь была открыта. Я поднял две сумки с продуктами и вошел внутрь. Анна сидела в углу дивана, клон лежал, растянувшись во весь рост и положив голову ей на колени. Она поглаживала его по волосам. Она поднесла к губам указательный палец, потом улыбнулась мне. Клон спал. Пьета, подумал я, чувствуя себя внезапно расстроенным. Я внес остальные сумки тихо, как только мог.
Анна так и сидела на диване, держа голову Алана у себя на коленях. Я унес сумки на кухню. Мы не разговаривали. Никто из нас, хотя и по разным причинам, не хотел его будить.
День почти прошел. Алан спал, Анна сидела с ним. Может быть, она тоже задремала. Я распаковал в спальне свою одежду. Алан проснулся. Анна приготовила ужин. Пока она была на кухне, я старался вести себя как можно тише. Не помню, что мы ели на ужин. Манеры Алана за столом были лучше, чем я думал. Он умел пользоваться ножом и вилкой. Жевал с закрытым ртом, сидел ровно, не звякал приборами. Когда он не пользовался салфеткой, то клал ее на колени. Он ел вдумчиво и съел все, что дали, включая два шарика мороженого на десерт.
После ужина я стал мыть посуду, а Алан долго сидел в туалете. Он провел там довольно много времени, так что Анна забеспокоилась и постучалась, чтобы узнать, все ли в порядке. Мы втроем посмотрели телевизор. Я сидел в кресле, Алан и Анна - на диване. Не помню, что мы смотрели - что-то развлекательное, - но, судя по всему, Алан впервые столкнулся с телевидением. Он очень заинтересовался программой и расстроился, когда через несколько часов мы выключили телевизор.
Анна первая собралась спать. Алан стоял перед дверью ванной комнаты, пока она была там, а я следил за ним из другого конца коридора, чтобы он не сделал ничего дурного. Когда Анна вышла из ванной в длинной ночной рубашке и халате, туда вошел Алан. Этот случайный порядок - сперва Анна, потом Алан, потом я - так и остался незыблемым, потому что Алан отказывался его менять. Мы с Анной стояли в коридоре.
- Долгий день, - сказал я.
- Да.
- И странный.
- Очень странный, - кивнула она.
- Что будем делать завтра?
- Начнем.
- Что начнем?
- Начнем с ним работать.
- Это будешь делать ты, - уточнил я. - А я?
- Ты будешь помогать.
- Не уверен, что от меня будет польза.
- Значит, просто не будешь мешать.
Анне нравилась роль учительницы Алана, она относилась к ней очень серьезно. Но она испытывала двойственные чувства к этому проекту. Ради Алана, да и ради себя она хотела, чтобы он постоянно развивался под ее руководством. И так оно и было. В то же время она считала планы своей организации в отношении Алана и те способы, какими ее соратники намеревались использовать его, когда он будет готов к разговорам и выступлениям на публике, настолько одиозными и жестокими, что ей всеми фибрами души хотелось замедлить процесс, помешать развитию клона, чтобы он оставался бесполезным для них так долго, как только возможно. Однако это было сложно для нее самой. Она без тени сомнения верила, что Алан может стать определяющим фактором в усилиях ниспровергнуть правительственную программу клонирования. Точно так же она верила в великую важность этих усилий. Обучая Алана, она считала, что у нее есть возможность участвовать в чем-то, что имеет важное преобразующее значение. Она полагала - и говорила об этом, заглядывая вперед, - что находится если не во главе революции, то в самом ее сердце. Ее саму нисколько не интересовала власть, но, несмотря на принципиальную приверженность к жизни простой, как григорианский хорал, в глубине души Анна была революционеркой. Она давно могла бы… что? Править? Нет. Жить. Я не верил в идею, что Алан, Анна или ее организация сумеют вызвать хоть какое-то реальное изменение в политике или действиях правительства, и не хотел участвовать ни в этой революции, ни в любой другой.
Алан вышел из ванной. Он все еще был в одежде.
- Стой спокойно, - сказала Анна.
Она сняла бейсболку с его головы.
Алан вошел в спальню, нашу спальню, и закрыл за собой дверь. Анна немного подождала, потом постучала (она ожидала ответа, но не получила его), потом вошла в дверь. Я остался в коридоре. Алан лежал в кровати, той, что стояла дальше от двери. Он укрылся одеялом. Анна присела на краешек его постели. Положила руку ему на грудь.
- Хочу пожелать тебе спокойной ночи, - сказала она. - Желаю тебе хорошего сна. Хочу, чтобы тебе приснились добрые сны. Утром все будет гораздо лучше. Будет не так странно, не так чуждо. Спи. И не тревожься. Если я тебе понадоблюсь, я буду в соседней комнате. - Она выключила лампу, стоявшую на тумбочке между кроватями. - Спокойной ночи. Сладких снов.
Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
- Думаешь, подействует? - поинтересовался я.
- Что именно?
- Думаешь, он уснет?
- Надеюсь, - ответила она.
- Я тоже, - проговорил я. - Не хочешь поговорить?
- Не знаю. Не очень. А ты?
- Я бы не возражал.
- Ладно, - сказала она. - Идем в гостиную.
Мы проговорили около часа. Мы говорили об Алане. О его отношении к ней - я выразил свои сомнения - и о его отношении ко мне. Это беспокоило нас обоих. Я не стал рассказывать о том, что случилось со мной в магазине, но выразил опасения о своем здоровье.
- Ты ведь знаешь, - сказал я, - рано или поздно мне понадобится врач. Кардиолог.
- Хорошо, - ответила Анна.
- Я рассчитывал попасть к своему врачу через семь недель. Чтобы проверить, насколько сильно повреждено сердце.
- Семь недель еще не прошли, - отозвалась она. - Заканчивается вторая.
- Правда? - изумился я. - Господи! Действительно, правда. Но мне все равно нужно это сделать. Напомнишь мне?
- Ты волнуешься.
- Да, - кивнул я. - А ты бы не волновалась?
- Волновалась бы.
Мы поговорили о Высоком. Я пожаловался на зеленую машину. Обсудили завтрашний день. Пока мы разговаривали, Алан лежал в постели и, по-видимому, уснул.
- Ты заметила, - спросил я, - что у него пробор с правой стороны?
- Нет, - ответила она. - А что?
- У меня пробор слева. Похоже, он делает его в соответствии с ростом волос. Тебе это не кажется странным?
- Не знаю, - сказала она. - Не думаю, что это имеет значение.
- Нет, конечно, я понимаю, - ответил я.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и Анна ушла в свою спальню. Я помылся, потом проверил дверь квартиры, чтобы убедиться, что она заперта. Выключил свет. Я оставил свет в ванной и прикрыл дверь в нее так, чтобы в коридоре было не совсем темно. Потом открыл дверь спальни. Увидел Алана, лежащего в кровати. Казалось, он спит. Я разделся как можно тише и лег в постель. Как только я натянул одеяло, Алан сел.
- В чем дело? - спросил я и тоже сел.
Он не ответил. Встал с постели. Я увидел, что он не снял брюки.
Я тоже поднялся.
- Что случилось? - спросил я. - Все в порядке?
Он подошел к двери. Вышел в коридор, но свернул не к туалету. Я пошел за ним. Он остановился перед дверью Анны. Взялся за ручку двери.
- Эй, - окликнул я. - Что ты делаешь, малыш?
Он открыл дверь.
Я вцепился в его руку, чуть выше локтя.