- И мебель будут выносить? - спросил я, небезосновательно ожидая повторения ситуации с паркетом и подвесными потолками в квартире нашего покалеченного продюсера.
- Ты все шутишь.
- Да какие тут. - В кадр влезла камера МВДешного канала "Стража". На заднем фоне щелкали вспышки одинаковых японо-китайских туристов. Экскурсовод нервно махал красным флажком, но на него не обращали внимания. - У Шуры из квартиры уже.
- Серьезно?
- По-моему, серьезней некуда.
-Черт, а я в своей квартире недавно обстановку поменял.
- Ты главное не волнуйся.
- Кто бы говорил.
Я представлял себя в эпицентре страшного торнадо, остановить которое было моим истинным предназначением. Я гордо реял буревестником, а окружающие меня гагары занимались собственными делами. По улице туда-сюда шелестели машины, сновали пешеходы, на рекламных экранах по-прежнему что-то рекламировали, по телеку по-прежнему что-то показывали. Торнадо никак не хотело начинаться, а воля народа проявиться. Моя пингвинья тушка глупо пряталась во дворе старого петербургского дома обильно украшенного лепниной.
Настоящий кошмар. Хичкок в России.
Лучше бы я продолжал бы трудиться в сфере общественного питания. А еще лучше, вернулся бы в родные пенаты и устроился каким-нибудь… Ну, я не знаю. Литературным критиком или учителем русской словесности. Тогда бы уж точно не пришлось заниматься такой дребеденью как выборы, реклама, бесконечная текила, рулетка и бабы. Так и представляю. Прихожу вечером домой уставший и счастливый, падаю на диван и до утра размышляю о своей бессмертной душе. Почему о ней? Так ведь невозможно размышлять ни о чем другом на голодный желудок и без секса.
Никаких приколов. Фарш фрейдизма с марксизмом.
Да. Я не meddle. Я не принадлежу к petit bourgeois. Я просто на них работаю.
Вот только одного понять не могу - почему же мне, черт подери, по-прежнему хреново?!
Некоторые думают, что от подобных мыслей спасает алкоголь. Фигня. Ничего от таких мыслей не спасает. Выпивка только ухудшает состояние, превращая тебя в беспомощную рохлю, которая поминутно готова разрыдаться, лишь бы нашлась подходящая жилетка. Так что, если пить, то непременно в одиночестве.
Не надо никаких друзей детства, юности или коллег. Друзей "по жизни" тем более. Большинство из них только и ждет, чтобы наслушаться твоих эксклюзивных стонов о том, что все вокруг "сволочи" и лишь они "старые, верные" опора в нелегкой жизни нормального человека. На самом деле ты так не думаешь, и твоя неискренность лишь ухудшает и без того паршивое настроение, которое тянет дружную компанию все глубже на дно бутылки.
А еще всем окружающим ясно как Божий день, что очень трудно претендовать на нормальность, если ты дошел до такого состояния, что поминутно бросаешься в объятья хоть кого-нибудь с криком "Спасите!". У тебя либо что-то с психикой, либо ты алкоголик. Часто и то и другое сразу. Рано или поздно окружающие это просекают и начинают от тебя брезгливо отворачиваться. Слабаки никому не нравятся кроме таких же потенциальных слабаков. Их терпят. В свою очередь, безвольные выпивохи жаждут понимания и ради этого сомнительного ощущения терпят всеобщую брезгливость.
Чтобы не напрягаться самому и не напрягать других, лучше всего запереться одному в доме (номере гостиницы, бане, на даче и т.д.) взять бутылку (лучше две) и минимум закуски. Медленно, сидя в кресле, рядом с которым все это хозяйство разложено и расставлено на кофейный столик, тихо и мирно набираться. Для разнообразия можно включить музыку или телевизор и пить за каждый удачный по твоему мнению куплет или за оригинальный рекламный ролик счастья расфасованного в пачки с прокладками или налитого в баночку йогурта.
Жалко, но такие возможности похожи на уссурийских тигров – их популяция сокращается, а сами они на грани вымирания. На работе за тобой охотятся бдительные коллеги, а дома родственники. Пичкают советами вперемешку с таблетками и дружно советуют вспомнить, что жизнь не кончилась, а следующий день рабочий.
"Я подумаю об этом завтра", - говорила Скарлет О`Хара.
Замените слово "думать" на слово "выпью" или "напьюсь" и через полгода вы превратитесь в образцового белого воротничка, готового управлять плантацией и сотней другой негров. Ой, простите. Сотней другой афро-американцев. Правда, для этого надо иметь настоящий американский характер ирландского происхождения, которого, увы, у меня нет. Впрочем, нет его и у многих других. Вместо него есть, маленькая фляжечка, которую я пользую тайком от своих церберов. Повышаю градус кипения разума, подливая коньяк в кофе, чай, кока-колу… И не надо ждать никакого завтра.
Завтра не существует. Есть только сегодня.
- Ох, и влипнете вы, Василий Иванович, - провидчески качал головой Федя.
- Экий ты пессимист, - улыбался я ему и шел в самое пекло, к людям.
Людей было много и им - людям - было весело. Под окнами избиркома праздновали начало "Губернатор-Шоу".
Сытые, ухоженные, радостные граждане, гражданки и несовершеннолетние гражданята разбредались по бутикам, магазинам и лавкам. Воскресная прогулка по достопримечательностям потребительского рая. Ах, какая блузочка! Ах, какой жакетик! Ах, какой пиджак! Ботинки! Телевизор! Мама, купи мороженое! Камера! Коммуникатор! Авто! Лица упитанных глупоглазастых младенцев, блузопрозрачные груди женщин, полубоксовые затылки мужчин, надувные шарики, свистелки, кричалки, гуделки, телефонные позывные и разговоры, разговоры, разговоры.
Если бы Эйзенштейн решил снять ремейк своей соцклассики на современном материале или ее продолжение "Броненосец "Потемкин" - 2", одна единственная колясочка на лестнице смотрелась бы убого. Десятки. Сотни. Тарантино отдыхает. А солдаты идут и идут. Блестящие сапоги. По пятнам крови и киселю несформировавшихся мозгов, по брошенным мобилам, шляпкам и перчаткам, по ручонкам и ножкам. Штыками их, штыками. Крик и слезы взбесившихся русских антиглобалистов…
Несмотря на начинающий сереть вечер и имманентно серые фасады домов, улица играла всеми цветами радуги, как во время берлинского Love-parade.
Осторожно! На свободе сумрачный нордический гений.
Кое-где играла музыка, кое-кто пел хором и раскачивался в такт. Тонка, слишком тонка грань между всенародным гулянием и всенародным протестом. Также как между выпившим и пьяным. Всего несколько рюмок.
Чем ближе к избиркому, тем громче и пьянее голоса людей-рыб. Что они говорят? кричат? смеются? Их не слышно за поп-какофонией. Какой там "pop"! Настоящая жопа.
Кругом софиты подсветки и фосфорицирующие транспаранты, на которых разными шрифтами блестят лозунги:
НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ!
НАШЕ ДЕЛО ЛЕВОЕ!
и просто
НАШЕ ДЕЛО!
Несколько мощных мегафонов на разные голоса орали что-то совершенно невнятное о том, что настоящее Единство всех людей доброй воли возможно только тогда, когда у этих людей будет одинаковый уровень доходов. Это предложение было самое популярное и самое близкое сердцу истинного антиглобалиста, болеющему за человечество. Но предложений было до невозможности много и каждый раз, как один из мегафонов заканчивал длинную полуматную фразу, сотни глоток начинали солидаризироваться друг с другом и с тем невидимым человеком (подозреваю, это был компьютер), который общался с народом. Происходил сей сакральный акт с помощью правой руки вытянутой вперед и веского слова:
- Дело!
Крикнул и сразу солидаризировался.
Судя по обилию раздавленных пивных банок и упаковок из ближайшего фаст-фуда, толпа была близка к тому, чтобы перейти от слов к действиям. Например, они уже болезненно реагировали на то, как Федя их раздвигал, освобождая мне дорогу. Еще окружающим, почему-то, перестал нравиться галстук за пятьсот евро, висящий на моей тонкой шее. Некоторые предлагали меня на нем же и повесить. Подобные инициативы уже не нравились вашему покорному слуге. То и дело возникали короткие потасовки, победить в которых помогали спортивный опыт и многолетняя практика моего телохранителя. Федя хорошо знал куда, как и с какой силой необходимо воздействовать кулаком, локтем или ногой, чтобы эти действия выглядели почти дружеской, легкой потасовкой, а не началом большой и кровавой драки.
В общем-то, я согласен, галстук был для меня несколько ярковат, он не совсем подходил к костюму и моему настроению. С ростом банковского счета люди обычно начинают предпочитать более мягкие, пастельные тона. И если у тебя такого счета нет совсем, это не повод, чтобы проявлять несдержанность и наряжаться в вульгарные красные майки с белым кругом на спине и груди, в середине которого покоится спелое, сочное, зеленое латиноамериканское яблоко. Пестро, крикливо и совершено бессмысленно. Кто придумал это дурацкое Яблоко? Никакого сакрального смысла и связи с цивилизационными архетипами. Ни тебе креста, ни полумесяца, ни звезды (хотя бы Давида), ни серпа с молотком. Голая PRастия.
Свидетели рассказывают, что где-то глубоко в подполье существуют отмороженные группки политических карликов, которые по-прежнему верят в то, что могут достучаться до сознания отдельных человеческих особей с помощью активной устной агитации и мелких хулиганских акций. Больше ни на что другое у них нет денег. Кто ж им даст таким уродам?! Они ж гоблины ненормальные!
А нет денег, - нет эфира. Нет лицензии на битье витрин и драки с ОМОНом. Нет разрешений для проведения санкционированных гульбищ… Вообще ничего нет. Только уголовные преследования, политзаключенные в психушках, переломы рук, ног и иногда свернутые головы. Словом, несчастные случаи, вызванные антисоциальным образом жизни.
В толпе, к которой я присоединился, с головами и руками все было в полном порядке. Единообразное яблоко на майке, единообразные мысли в голове.
Что вас беспокоит? Не доволен жизнью? Не поняли родители? Жена? Муж? Обидел начальник? Маленькая зарплата? Маленький член? Нет нормального секса? Ненавидишь слово "нет"? Частицу "не"?
Just do it!
Зайди на сайт, прочитай объявление, заметь рекламу по телеку. Режим on-line. Конект с любой трубки любого сотового оператора. Круглосуточно. Телефон горячей псих-полит-помощи. Даже думать не надо. Просто выходи на улицу и присоединяйся к массе тщательно продуманных и приукрашенных маргиналов.
Действуй!
Демонстрируй миру, что ты есть, что тебя много, что ты не один. Выпусти пар недовольства, обиды, нелюбви, ненависти, всего того, что хочется проорать в лицо равнодушной действительности. Это куда удобнее, чем расчленение трупов ближайших родственников. Это гораздо дешевле, чем хождение в тренажерный зал или лечение триппера, подхваченного у проститутки. Это безопасней, чем захват заложников или голодовка. И, наконец, самое привлекательное - никакой политкорректности!
А если вдруг появились несвоевременные мысли, записи и письма, обратись к распорядителю демонстрации и вместо яблока на персональной майке проявится твой дрессированный внутренний мир:
Жизнь – дерьмо!
Демократия или смерть!
Родина в опасности!
Сколько людей, столько и мнений. Главное, стилистику соблюсти.
Лично у меня мыслей было так много, что, уверен, на одну майку они бы не поместились. Собственно я даже не пытался их сформулировать, просто запульнул своей пустой фляжкой в один из экранов, выставленных на улице, и громогласно объявил свое жизненное кредо:
- А-а-а-а-а!!!
Рядом стояла возбужденная группа глубоко нетрезвых бритоголовых буржуа и подозрительно целеустремленно рассматривала мой верхний волосяной покров. Несмотря на то, что они стали законопослушными болванами вжатыми в правовое поле, они не перестали быть хиповатыми радетелями справедливости. В пьяных глазах читалась жажда социального равенства, всеобщего братства и абсолютной свободы. Их заводила, видимо один из mass-манагеров, планировал расквасить мое выбивающееся из общего стиля интеллигентское табло, но, увидев, что душой я с ними, хрипло продублировал мой красноречивый крик. В экран тут же полетели остатки булочек, без которых невозможно представить себе их/наши сандвичи. Сочно шлепались об ударопрочное стекло недожеванная мясная начинка, полностью сохранившая все вкусовые и питательные качества. Салютом падал на головы золотистый, ароматный, уже остывший, но сохранивший все питательные вещества картофель-фри.
Мы, то есть я и Федя, прибыли вовремя. К самому началу событий.
На экранах уже вертели рекламу "Революции & C". На экранах уже во всю крушили кафе, витрины и лобовые стекла. На экранах бухал визуальный выстрел "Авроры". Зажигательные звуки поп-рока, ставшие музыкой, превысили все допустимые децибелы. Под ее напором рухнула хилая полицейская ограда. Те, кто недавно были людьми, бросились к ярко оранжевым вагончикам управления, куда попряталась TV-обслуга. По бронированным стенкам замолотили кулаки, палки от транспарантов и флагов, бараноподобные лбы. Вреда ровным счетом никакого, зато шума… Шума было много. И его становилось все больше и больше. Телезрители чертыхаются от того, что трансляцию традиционного сериала прерывает экстренный выпуск новостей; детишки плачут от того, что на их любимом мультканале пустили беспокойную дорожку с сообщением-молнией; зажатые в пробке водители матерятся – вместо музыки хриплый вой DJ-я возвещающий о приходе новой, бессчетной, но теперь уж точно настоящей, чисто конкретной революции. И вот уже сплошной "No comments", за которым ты наблюдаешь в многоканальный аквариум обозрения. Разбитые морды, ободранные кулаки, горящие машины.
От удара по голове заложило уши. Звон, переходящий в гудение. Вокруг безголосые рыбы беззвучно открывают рты и беспорядочно машут длинными гибкими конечностями. Он ударил меня резиновым кастетом. Боль я не почувствовал. Потемнело в глазах и на несколько минут пришлось выпасть из реальности, которая нагнала меня ударом по корпусу.
За время моего отсутствия почти ничего не изменилось. Психотронное буйство. Сутолока. Он хотел убежать, но его попытка пробиться сквозь утрамбованную массу тел, не принесла никаких результатов. Слишком много революционеров хотело, чтобы их друзья и знакомые с завистью тыкали пальцами в экран телевизора: "Смотри! Ты узнаешь? Это же…. Круто!"
Куда бить, в отличие от профессионального драчуна Феди, я не знал. Не представлял вовсе. Просто схватил его за складки дешевого черно-серого всепогодного мешка "Made in Китай" с маленькой надписью "Colambia" на загривке и с треском дернул на себя. Треск я не слышал. Догадался по тому, как под руками стали рваться карманы куртки.
Что дальше?
Закричал.
Шарахнул по лейблу пластиковым остатком от кафешного стула, невесть как попавшим в руки. Пинал ногами. Плевался розовой пеной.
Виртуалка "Достань врага".
… Глаза. У него были глаза человека страдающего бессонницей. Красные. Лопнувшие сосудики. Синие мешки вместо век и усталые морщины вокруг. Как оказалось, mass-manager был сравнительно молодым человеком. Скорее всего, студентом социофака или из будущих "психов". Им обычно дают подработать на разогреве в качестве практики по курсу "Управление группой".
Он что-то пытался сказать, но я не слышал его мыслей. У персонажей виртуальных игр нет мыслей. У них сценарий.
Я бил, бил, бил.
Мне потом показали запись.
Безумное лицо. Очищенные и тщательно отреставрированные зубы. Кровь. Когда-то белая рубашка. Рассеченная бровь. Молотящие невпопад руки. Нечленораздельный крик. Простое, недлинное слово: "Ненавижу!" Выходило нечто вроде протяжно-хриплого полета жука:
- Жу-у-у-у!!!
В эфир это не пошло. Даже из интернета выключили. Еще до начала. Еще до того, как невинные демонстранты превратились в инфантильных хулиганов. Засекли меня вовремя и вырубили микрокамеру, спрятанную у mass-манагера в одежде, а ему посоветовали вырубить меня, что он и попытался сделать штатным резиновым кастетом.
Жалко. В самом деле, жалко его. Ничего личного. Сплошное социально востребованное милосердие. Ассенизация.
Правда, осознание того, что он выполнял приказ, а я был не в себе, пришло позже. Уже после того, как остроту мировосприятия наконец-то затуманил слезоточивый газ. Но до этого неизбежного момента я пребывал в сладком неведении. Мне было на удивление спокойно. Я не ведал и ненавидел. Ненавидел их всех вместе и каждого в отдельности. Ни в чем не виноватого парня, туповатых и невинных демонстрантов, циничных и уж точно "не при делах" операторов из оранжевых TV-вагончиков.
Управляемая микро-революция в отдельно взятом квартале мегаполиса продолжительностью от часа до полутора. Народ нагулялся, самовыразился и успокоился до следующей организованной акции. Остальное дело техники, принятой на вооружение МВД. Де-монстрация. Толпе дают понюхать "Черемуху" и сортируют. Кого-то везут в "обезьянник", а кого-то на автобусах по домам. Только мне все равно кажется, что у Эйзенштейна получилось бы лучше.
Оказалось ненависть – это легко.
Ее родина – метро, где вам десять раз на дню наступают на туфли. Ее школа – супермаркеты, где вам хамит кассир. Ее университеты – дорога, где на только что вымытую машину летят брызги из-под колес самосвала.
Это бытовуха. Это нормально. Это гадко.
Как будто прямо по капоту моей машины проехал самосвал с акционером Шнитке в белом халате за рулем, а из окна высунулась экс-жена Лена в униформе кассира "Wal-Mart" и показала длинный розовый язык.
День 3. "…горшки обжигают".
08:24
08:25
08:26
Я на работе. Опять.
08:29
Переживаю эту мысль. Долго.
08:31
Другие часы спешат на две минуты.
Или, наоборот…
08:33 или 08:35
Интересно, какое время правильнее – американское массовое или швейцарское ручной сборки?
08:35
Смотрю в правый нижний угол экрана. Время от Microsoft выглядит дешевкой.
08:37
Дорогие часы. У них и время должно быть дорогое, то есть, по законам рынка, его должно быть меньше.
08:38 или 08:40
Заходит Директор. Судя по его виду, сегодня он настоящий Директор с большущей буквы "Д". Ее величина в подтянутом узле галстука, во взгляде, в осуждающем наклоне головы, в крае скептических губ.
- Звонил наш куратор. Меня пригласили на беседу.
- В прокуратуру?
Он кивает головой и рассматривает мою подбитую скулу, царапины, черные очки и наручники на правой кисти. Под зеркальными стеклами от "Emanuel Ungaro" я прячу опухший глаз, а на другом конце наручников сидит девушка. Ее скрыть не получается.
- Там какой-то детсадовский следователь по фамилии Кривцов.
Директор кивает еще раз и переводит взгляд на девушку. Она отзывается на хорошее имя Зоя. Я привез ее из Петербурга и она воспринимает происходящее как авантюрное приключение: "Вы меня взяли в плен? … Фашисты!" Кажется, ждала, что ее вот-вот начнут насиловать, пытать, вешать. И еще ей, по-моему, глубоко наплевать, что в виде Директора в кабинет вошла моя совесть. Она продолжала с интересом пялиться в экран компьютера и читать.
08:43 или 08:45
Директор больше не говорит ни слова. Уходит.
стр. 5.