Вот, собственно, и всё. Судя по стилю действий Кроля, гвардейцы сразу поставили себе задачу оказать на меня лёгкое психологическое давление. Пожалуйста. Сколько угодно. Всё равно я так напуган, что страшнее уже не будет.
Ну, а что там дальше - посмотрим…
Я ещё раз взглянул на часы. Теперь чем скорее за мной придут - тем лучше.
Видимо, моя молитва была услышана. По крайней мере, уже через две минуты дверь открылась, и Кроль заглянул в комнату. Теперь он был не в пальто, а в чёрном мундире.
- Пойдёмте, - сказал он. - Нас ждут.
Нас ждали в полутёмном кабинете неподалёку. Окно было, разумеется, занавешено наглухо, а люстра не горела. Хозяин кабинета работал при свете настольной лампы.
Кроль отсалютовал человеку за письменным столом, и я, чуть-чуть помедлив, последовав его примеру. Я ведь ещё не арестован, правда?… Теперь, когда я оказался у конечного пункта, всякое волнение улеглось. Я был спокоен, собран и готов к любому обороту событий.
По крайней мере, мне так казалось.
Человек за письменным столом поднял голову. Кивнул. Кроль повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Мы остались вдвоём.
Некоторое время сохранялось молчание.
- Садитесь, поручик, - сказал человек за столом, кажется, со вздохом.
Стул для собеседника стоял прямо напротив его кресла. Так что теперь я оказался с хозяином кабинета лицом к лицу. Впрочем, то главное, что было в его внешности, я уже заметил. Главным были петлицы. Серебряные трилистники гвардейского генерала.
Ему было, вероятно, лет сорок пять. Правильная, но очень заурядная физиономия: встретишь такого на улице - не узнаешь. По крайней мере, я не узнал бы. Бесцветная личность, клерк в роскошном мундире, каких полным-полно во всевозможных здешних учреждениях…
Через несколько секунд я понял, что такое впечатление сохраняется ровно до тех пор, пока генерал не заговорит.
- Зачем вы ездили в Сплит? - У него был низкий хриплый голос. Резкие интонации человека, привыкшего приказывать. А также задавать короткие вопросы и получать на них чёткие ответы.
- Я ездил в качестве офицера связи. Налаживать взаимодействие с Восточным охранным корпусом. Вы же знаете, что он теперь вошёл в состав нашей армии…
Генерал смотрел на меня со странным выражением, и я сбился. Собственно, он всё время на меня так смотрел. Смесь интереса и брезгливости. Хотя на самом деле это чувствовалось не столько в глазах, сколько в голосе.
- За время пребывания в Сплите вы общались с кем-нибудь из имперских офицеров?
Что и требовалось доказать. На втором ходу - я уже проиграл. Этим единственным вопросом генерал сразу помещал меня в воронку, которая дальше могла только сужаться. Сказать сейчас правду было бы равносильно прямому самоубийству. Но и враньё означало то же самое самоубийство, только отсроченное. Я очень хорошо знал, что при элементарной грамотности допрашивающего любая ложная версия разваливается, как карточный домик, за какие-то минуты.
Я не мог ничего прочесть по глазам собеседника, но не сомневался: он тоже всё понимает.
Я ответил единственно возможным образом.
- Общался. С лейтенантом в вокзальной комендатуре. И с тем подполковником, которого я случайно встретил на автостанции и который взял меня с собой в обратный путь.
Итак, я вошёл в пике. Теперь стоит поставить серию простых проверочных вопросов - и я из него не выйду.
Первый из таких вопросов не замедлил последовать.
- Вы знали подполковника раньше?
- Встречались на Востоке. Не помню, где именно…
Всё. Вляпался, и уже достаточно глубоко. И теперь это личное дело генерала: как скоро он пожелает развернуть данную тему до конца, чтобы получить возможность разделать меня и подвесить на крючья. Хорошо ещё, если только в переносном смысле…
- Возвращаясь к вашим задачам в Сплите. На чём вы туда прибыли?
- На бронепоезде.
Лицо генерала отразило удивление, и я пояснил:
- Бронепоезд "Фафнир". Он катается взад и вперёд по рокаде…
Генерал кивнул: с этим всё ясно.
- Поручик Маевский ездил с вами?
И вот тут я растерялся. Этого вопроса я не ожидал.
- Нет, - сказал я, заставив себя на этом остановиться. Похоже, я всё-таки опоздал, потому что в лице генерала нечто промелькнуло. Он явно отслеживал всё моё поведение - мои попытки самоконтроля, мои непроизвольные реакции, мою интонацию - и именно сейчас что-то важное выяснил.
Хотя, возможно, это лишь мои домыслы. Я никакой не психолог, а гвардейские генералы, как легко догадаться, обычно хорошо владеют лицом.
Но Маевский, Маевский… Что, чёрт побери, им нужно от Маевского? Что они о нём знают?
А главное - если они за мной следили, то почему же они не знают, что Маевский со мной вовсе не ездил?
- Вы понимаете, что я в любой момент могу приказать вас расстрелять? Например, за измену.
Генерал сказал это таким же ворчливым тоном, каким задавал все предыдущие вопросы…
Реплика была риторической, но я очень хорошо понимал её цель. Человек, услышавший вопрос, всегда вынужден так или иначе на него отвечать. Если вопрос заведомо призван действовать на эмоции - значит, при ответе на него человек неизбежно будет обнажать свои собственные эмоциональные реакции. Что и требуется. И неважно - говорит он правду, врёт или вообще молчит. В любом случае допрашивающий получает некоторые данные, которые остаётся только интерпретировать. Его игра - беспроигрышная.
Беседуя со мной, генерал всё время играл в эту игру. Вместо того чтобы тратить время на вытягивание из меня конкретных сведений, он использовал для получения информации именно такой метод - косвенный. Менее точный, зато быстрый и экономичный.
С другой же стороны - ставя вопрос таким образом, генерал заставлял меня ощутить мою от него зависимость, тем самым создавая задел для будущей вербовки. Причём опять - независимо от моих личных мыслей по этому поводу. Игра шла на уровне подсознания.
Профессионализм собеседника меня восхищал.
Однако сейчас опять надо было что-то отвечать. Молчание в таких случаях - всего лишь вариант ответа, причём далеко не лучший.
- Понимаю, - сказал я покорно.
- Хорошо, что понимаете. - сказал генерал уже другим тоном. Словно внезапно потеряв ко мне интерес. - Вы мне помогли. Спасибо. Не исключено, что мы ещё встретимся.
С этими словами он нажал кнопку у себя на столе. Никакого звонка я не услышал, но в дверях через мгновение появился Кроль.
- Франц, мы закончили. Проводи поручика к выходу.
Только оказавшись на улице и отойдя от проклятого здания достаточно далеко, я нашёл силы, чтобы воссоздать в памяти случившееся и сказать себе, что всё это - правда.
Надо теперь разбираться с этой правдой.
Итак, что же со мной, собственно говоря, произошло?
Хороший вопрос. Сейчас мы на него будем отвечать…
Я полез было за сигаретами, но передумал. Сейчас гораздо больше хотелось пару раз вдохнуть полной грудью. Холодный влажный ветер… Нет, полной грудью - не получается. Сердце опять сбоит.
Чёрт с ним.
Вдруг сильно закружилась голова - я непроизвольно схватился за случившийся поблизости уличный фонарь. Так стоять не годится. Несолидно. Вот, кажется, подходящие ступеньки…
Сев на ступеньку, я всё-таки закурил. Сделал затяжку, другую. Сказал себе, что не тороплюсь. Торопиться вообще никогда не надо.
Проходивший мимо пожилой господин посмотрел на меня, кажется, с удивлением. Шли бы вы, уважаемый господин, к дьяволу. Для вас же будет лучше, если вы меня не заметите…
Конечно, на самом деле мне полагалось спешить с отчётом к Беляеву - но именно сейчас этому придётся немного подождать. Разобраться в случившемся было важнее.
Итак. Если прокрутить в памяти мой разговор с гвардейским генералом - прежде всего бросается в глаза, что он был на удивление пустым. Несколько простых вопросов, на которые генерал даже не добивался подробных ответов. Ну, ещё угроза в конце.
Вывод? Генералу была нужна от меня не столько новая информация, сколько материал для проверки каких-то уже сложившихся у него конкретных предположений.
В таком контексте упоминание имени поручика Маевского выглядело не просто угрожающе - а смертоносно.
Хорошо. Допустим самое худшее: Маевский - сотрудник разведки противника, и работники ГТП об этом знают. Тогда поведение генерала выглядит более чем странно.
Налицо вражеский агент. Вражеского агента надо либо немедленно и внезапно хватать, чтобы потом под давлением вытягивать из него разные полезные сведения, либо - в общем случае - оставлять на свободе, но под наблюдением, создавая перспективу игры. А вот вызвать на беседу друга этого самого выявленного шпиона и не задать ему ни одного серьёзного вопроса - зато назвать имя ключевого фигуранта, причём это вообще единственное имя, прозвучавшее за весь допрос… В любом из возможных сценариев подобные действия выглядят абсолютным идиотизмом. Находящийся в здравом уме контрразведчик на такое просто не способен.
Значит, что-то из моих исходных посылок неверно.
Что, если генерал вовсе не стремится ликвидировать разведывательную сеть разведки, а наоборот - налаживает контакты с ней? Такое предположение выглядит дико, но я ведь уже привык ничему не удивляться, правда?…
В том, что настоящие начальники Маевского способны в своих интересах пойти на сделку с кем угодно, в том числе и с гвардейскими главарями, - в этом я не сомневался ни секунды. Другое дело - есть ли тем что предложить?
Во всяком случае, если на минуту принять мою бредовую теорию, то сегодняшние действия генерала начинают выглядеть отчасти логично. Он не прихлопнул мухобойкой притаившегося в центре сети паука, а аккуратно дёрнул за паутинку, чтобы подать ему некий сигнал.
Интересно, кем же он при этом считал меня?…
Не увлекайся, сказал я себе. Вариантов может быть много. Он мог действительно считать меня членом той же сети. Мог считать сторонним человеком и использовать именно в этом качестве, как тестовый объект для проверки каких-то своих гипотез. Что он мог ещё?…
Но ведь при всём этом надо учитывать, что тема, связанная с Маевским, - не единственная. Был ещё вопрос о моих контактах с армейскими офицерами. Интересы гвардейцев и армейцев за двенадцать лет существования Империи никогда не пересекались, а были скорее противоположны - это я знаю точно; в отличие от гвардейцев, армейцы никогда не пойдут на контакт со спецслужбами ЕАС - этого я знать не могу, но уверен в этом совершенно. А на что они пойдут? Что у них за организация? Ведь какая-то военная конспиративная структура после прошлогоднего погрома всё-таки сохранилась - в этом я тоже уверен. Но генерал, разумеется, знает это лучше меня. И, сопоставив факты, он вполне способен прийти к выводу, что наше движение ищет тайных связей с военными. Вывод, скорее всего, неверный, но обоснованный, вот в чём дело! Мы же помним, например, что генерал Спарре - тот самый, который принёс на совещание к главкому знаменитый портфель с бомбой, - считался в Имперском генеральном штабе нашим главным покровителем…
Сформулируем проблему иначе. Сколько здесь единиц анализа? Гвардия с ГТП. Высшие армейские круги. Разведка Евразийского Союза. Всё? Конечно нет; но даже этих трёх - достаточно. Все эти объекты обладают своими интересами, которые могут всячески пересекаться и взаимодействовать. А могут и не взаимодействовать. И остаётся пустячок - выяснить, какое же место в этом сплетении интересов занимаем мы…
Бесполезно, понял я. Это совершенно бесполезно. Никакого интеллекта не хватит, чтобы абстрактно просчитать все вытекающие из подобной схемы возможности. За такие задачи надо браться профессионально - или не браться вообще.
Но что же тогда остаётся бедным дилетантам?
Ответ банален до отвращения. Делай, что должен, и пусть будет, что будет…
И остаётся только понять - что же именно я должен.
А это, как всегда, и есть самое сложное.
- Алло, - сказал мне в ухо голос Ольги, и я повесил трубку телефона-автомата на рычаг.
Телефоны-автоматы в этом городе ещё работали, несмотря на осадное положение. Очень кстати. Теперь я, по крайней мере, знаю, что с Ольгой всё в порядке. А большего мне, наверное, и не требуется.
Пойти к ней я сейчас не мог: уже не говоря о том, что на это не было времени, существовали ещё элементарные правила безопасности. Конечно, если ГТП разрабатывает нас с Маевским, то Ольга уже засвечена давно и многократно; но всё равно ни к чему светить её ещё раз. Наблюдения за мной сейчас вроде бы нет, но ведь неизвестно - когда оно появится.
Разговаривать с ней я не мог тоже. Во-первых, я вообще не люблю разговоров по телефону. Во-вторых, мне не хотелось давать о себе знать именно сейчас, когда мои дальнейшие планы ещё совершенно не определились. Вдруг мне вновь придётся уехать?… А сообщать сам факт, что я вернулся, - да не так уж ей это, наверное, интересно…
И кроме того, я просто-напросто не знал, что хочу сказать.
Плохо это - когда не знаешь, что хочешь сказать. Это уводит в дурную бесконечность.
Ну, ничего. Я ещё подумаю об этом. Чуть позже.
Когда - позже? - спросил кто-то очень ехидный.
Позже, повторил я упрямо. Позже - но скоро. И обязательно.
Просто в данную минуту у меня есть ещё одно небольшое дело - и оно-то как раз срочное.
Выслушав мой доклад, майор Беляев в первую минуту не сказал ничего. Он даже не пошевелился. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и сосредоточенно размышлял. С опущенным взором он был немного похож на бронзового азиатского божка.
- Больше тебя там ни о чём не спрашивали? - спросил он наконец.
- Только об офицерах, - сказал я.
- Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, - сказал Беляев.
Мне было стыдно, но в то же время я чувствовал, что моя легенда - прошла. Врать, не краснея, я за последние годы научился. Ещё одно полезное умение из копилки жизненной практики…
Я с самого начала понимал, что, обнаружив в непосредственной близости к секретному штабу действующего вражеского агента, Беляев не станет играть ни в какие принятые у контрразведчиков игры - ну, не до игр сейчас… - а примет защитные меры сразу же, немедленно. Пуля в упор на улице - и пусть потом, кто хочет, думает на ГТП, на чёрта, на дьявола… Я сам на его месте наверняка действовал бы именно так.
Только мне не хотелось этого допускать. Не хотелось - и всё.
Я надеялся, что это не слабость.
- Ну, хорошо, - сказал Беляев, поднимая на меня взгляд.
Я испытал в этот момент огромное облегчение, почувствовав, что самое трудное уже состоялось. Доклад окончен и принят. Врать больше, слава Богу, не надо. Порог позади, дальше можно просто плыть.
- Ну, хорошо. Задание ты выполнил. Привёз ценную информацию. Молодец. Правда, я ещё не знаю, что с этой ценной информацией делать… ну да эта проблема не твоя. Поручик Рославлев, я объявляю вам официальную благодарность. И - следующий вопрос. Что ты хотел бы делать дальше?
- Всё, что понадобится, - сказал я. - Но лучше бы ты меня отправил куда-нибудь. Сам понимаешь…
- Понимаю, - сказал Беляев. - Здесь тебя достать слишком легко; а вот сорвать боевого офицера с передовой - это даже для них не так просто. Так что - да, тебя надо отправлять. Вот только куда?…
Он встал, потянулся и подошёл к окну. И прищурился, увидев в этом окне что-то интересное.
- Смотри, - сказал он, подзывая меня к себе. - Видишь вот этот крытый грузовик? Он уходит на наш опорный пункт в Гелеге. Везёт туда небольшое подкрепление и боеприпасы. Вся проблема в том, что с Гелегой уже несколько суток нет связи. Может, они там в окружении, может, просто держат оборону. А может, там и вообще ничего не происходит - на нашем фронте сейчас, как ни странно, затишье. Поезжай и разберись. Твоя конечная задача - вытащить оттуда оставшихся людей и довести их до точки сбора. Где точка сбора, помнишь? - Я кивнул. - Связь с нами будешь поддерживать по радио, радист с тобой поедет. Если потребуется - примешь командование. Официальные полномочия на это я тебе сейчас выдам. Подожди, пока я схожу в канцелярию штаба за предписанием, а машину я на это время задержу… Всё? - спросил он, глядя на меня очень пристально.
Это было неспроста. Он всё-таки угадал, чисто интуитивно, в моём изложении какую-то фальшь и теперь хотел дать мне последнюю возможность поступить в точном соответствии с долгом. Очистить свою совесть, сказав всю правду.
- Всё, - сказал я.
Дорога…
Я настоял на том, чтобы ехать не в кабине грузовика, а в кузове, предоставив вероятные объяснения с военной полицией ефрейтору-шофёру. Это было не по уставу, но мне очень хотелось отдохнуть. И даже не отдохнуть… Просто вдруг пришло неожиданное, полузнакомое, упоительное ощущение: от меня больше ничего не зависит.
Совсем.
В кузове располагалось обещанное мне "подкрепление": два унтера и радист. Мне полагалось бы использовать время дороги, чтобы как следует познакомиться с этими тремя людьми, - но я решил, что успеется. Вот приедем на место, а уж там как-нибудь разберёмся. Не впервой, в конце концов.
Я сидел, упёршись ногами в борт, а спиной - в ребристый ящик с патронами, - и в очередной раз пытался привести в порядок разбросанные мысли. На ухабах меня то и дело подбрасывало, выступы ящика врезались в спину, но почему-то всё это не мешало, а скорее помогало сосредоточиться…
Было очень чёткое ощущение, что я опять что-то сделал не так. Уже совершил какую-то постыдную ошибку, о которой придётся страшно жалеть, - но пока ещё не понял, какую именно.
Когда пойму, будет хуже.
Ну и не будем торопиться.
Мне ещё найдётся, о чем пожалеть. Уж в этом-то я уверен.
Хорошо, что кузов грузовика закрыт брезентом и мне пока не приходится мерить взглядом здешние однообразные поля. Надоело. Ах, как надоело. Скорее бы это всё хоть чем-нибудь кончилось…
Я наклонил голову, делая вид, что засыпаю, - чтобы спутники не видели моих глаз.
Разумеется, я думаю только о себе. Наверное, мне от этого должно быть стыдно.
Не дождётесь.
По-настоящему жаль, пожалуй, только одного: я так и не зашёл в то место, которое однажды назвал домом. У меня отняли даже это.
Или - я сам отнял у себя?…
Не будем пустословить, рассуждая на эту тему. Гораздо важнее другое. Я только что понял: пока человек жив, у него есть такая вещь, как будущее.
Значит, есть и надежда.
Надежда. Я изгонял её, боясь даже произнести само её имя, - а она всё равно пробивается сквозь щели.
Спасибо тебе. Спасибо вам всем. Как это трудно - надеяться. Но, может быть, я ещё научусь…
Всё кончится хорошо. Ну разумеется, всё кончится хорошо.
Я вернусь.
Я обязательно вернусь, повторил я убеждённо и настойчиво.
Но я не был уверен, что меня хоть кто-нибудь слышит.
Когда Гера уговаривала Зевса согласиться на разрушение Трои, тот, устав от домашнего скандала, в конце концов сказал: хорошо. Пусть Приамов град будет разрушен. Но - с условием. Если я, в свою очередь, когда-нибудь захочу разрушить один из городов, любимых тобой, уважаемая супруга, - ты позволишь мне это и не будешь спорить.