Коридор за мертвецом был пуст. Шуршание в рации усилилось, кто-то деликатно кашлянул, и в эфире раздался примирительный голос Карпова.
- Ты уже тут, Прохоров? Я знал, что ты придешь. Тебе ведь нужны ответы, тебе нужен Феникс, тебе нужна полная картина этого мира.
Илья пошел к мертвецу и, сорвав устройство с клапана кармана, прямо с куском материи, поднес его к лицу.
- Да, это я. Ваши хозяева прибыли. Верно?
- Верно, майор. - Карпов дружелюбно рассмеялся. - Это такой оборот речи, хозяйничать, прибирать к рукам, держать в порядке. Прибыли те, кто наведет порядок на этой земле.
- Так уж и порядок, - хмыкнул Прохоров, однако, внешнее веселье сменилось холодом внутри. План рухнул окончательно. Предстояло преодолеть несколько лестничных пролетов, поднимаясь наверх. Стратегически это был провальный ход. Трешеры ждали сверху, и совершенно непонятно, почему до сих пор медлили. Видимо, встреча мусорщиков была чем-то более важным, чем диверсанты в тылу.
Решив не дослушивать врага, Илья размахнулся и швырнул рацию в стенку. Прочный японский аппарат, не выдержав такого отношения, осыпался на ступеньки пластиковым крошевом.
- Вверх идти нельзя, - резюмировал меченосец. - Нас там расплющат, как жабу катком. Предлагаю вообще убраться с лестничного пролета, пока трешаки гранату не метнули.
- Мысль здравая. - Зельдин перешагнул через мертвеца. - Вот только нет ли на этаже сюрпризов?
Новые помещения снова были заброшенными, и патрульный, одинокий и потому мертвый, находился здесь только потому, что рядом была шахта лифта. Небольшая, предназначенная для доставки грузов. На этом этаже предполагался ресторан, а одна его площадка планировалась на самой верхотуре. Через гуртовой люк предполагалась доставка напитков и еды, приготовленной на местной кухне.
И снова пустота, полиэтилен на полу и упаковки с отделочными материалами, которые бог знает когда сюда попали.
- Платонов, - Илья вдавил кнопку на Кенвуде. - На смотровую площадку еще доступ есть, ну кроме как через пожарную лестницу и шахту лифта?
- Сейчас план здания подгружаю, - поделился админ. - Минуту дайте.
- Минуты у нас может и не быть, - возразил Илья, нервно прохаживаясь по скрипящим доскам пола и готовый в любой момент рухнуть вниз и открыть огонь по внезапно появившемуся врагу.
Бум. Бум. Бум. Снова с крыши, на этот раз еще более отчетливо.
- Сигнал бьется, - снова Платонов в эфире. - Есть вентиляционная шахта, но она узкая как черти что. Никто не проберется. Погоди, нашел, кажется.
- Что?
- Тебе не понравится.
- Давай уже. Сейчас тут будет жарко.
- Ну ладно. Вам на этаж ниже надо будет спуститься. Там напротив панорамного окна болтается строительная люлька. На таких еще окна моют в небоскребах. Она работает от электросети здания. Если вы ей вдруг решите воспользоваться, то комар носа не подточит.
- Дело говорит админ, - кивнул Зельдин. - За окном ветер воет, что-то сверху гремит. Трешеры и не заметят, как механизм подъемника включится.
Сказано - сделано. Новый пустой этаж встретил холодом и порывами ветра. Отсутствующие секции панорамных окон, из которых была видна почти вся акватория залива, открывали доступ к стальной конструкции, привязанной тросами к стальным опорам. На конце каждой петли имелся замок, который Илья без труда сбил прикладом.
Схватившись за поручни люльки, Прохоров попытался что-то сделать и тут же отпрянул внутрь, хватая ртом воздух. Стихия за окном опасно разбушевалась. Грозовой фронт, окончательно заполнивший небосвод, принес с собой непривычный сумрак. Струи дождя били по лицу и рукам, воздуха в груди не хватало, рев ветра на такой высоте чуть было не лишил слуха.
- Туда только в скафандре, - прохрипел Илья, с омерзением вытирая мокрое от дождя лицо мокрым же рукавом пиджака.
- Которого у нас нет. - Разумовский сорвал с себя рубашку, обернув ею лицо, напялил поплотней тактические очки, закинул сумку со снаряжением через плечо на манер рюкзака и одним ловким движением оказался на раскачивающейся над бездной стальной платформе. Ухватившись получше, он что-то закричал, но ветер растерзал слова.
Пришлось последовать его примеру. Илья и лейтенант соорудили маски и, перебравшись наружу, некоторое время пытались привыкнуть к смене обстановки. Именно так мог выглядеть ад в представлении некоторых конфессий, разве что температура там предполагалась повыше.
Прохоров никогда не думал, что имеет какую-то фобию. Он прыгал с парашютом, ходил по краю крыши, забирался на гору вместе с альпинистами и прыгал с тарзанки, однако высота башни и ветер в ушах заставили уважать себя. Мощь стихии и восторг инженерной мысли, жуткий сплав силы и амбиций мог подавить кого угодно.
Платформа дернулась, поехала вверх. Это Разумовский разобрался с простеньким пультом управления. Илья еле успел сбросить крепежные тросы. Этаж за этажом, сантиметр за сантиметром, стальная платформа уверенно ползла, иногда неприятно покачиваясь под особенно сильными порывами ветра. Руки сводило от холода, зубы стучали барабанной дробью, рискуя раскрошиться, одежда вымокла так, что хоть отжимай, однако все это были мелочи. Показался край смотровой площадки, несколько труб, голова трешера. Человек смотрел куда-то в сторону, совершенно не обращая внимания на происходящее.
Прохоров прицелился в голову врага, однако нажимать на спуск не спешил. Парень стоял так, будто и не бушевал вокруг ветер, не рвал небеса в клочья, не стремился наполнить все вокруг тоннами воды из облаков.
Подъем закончился так внезапно, что что-то вокруг изменилось. Илья обернулся, глядя, как под ногами расстилается город, кашлянул в кулак через плотную ткань пиджака и понял, что рева стихии больше нет. Тишина и спокойствие царили на смотровой площадке, и, что самое интересное, поверхность ее была совершенно сухой.
Рявкнул АК, Зельдин срубил двух бойцов на выступе, прямо над странным сооружением, из которого доносился тот бухающий звук. Один из них, переломившись пополам, так и рухнул вниз, сжимая в руках винтовку. Второй осел на стальное покрытие площадки невзрачным серым кулем.
Взвизгнула сирена, град пуль заставил вжаться в поверхность. Светошумовая граната из руки Разума ушла в толпу, грохнуло, снова огрызнулся автомат, на этот раз в руках у лейтенанта. И вдруг все снова затихло, затаилось перед броском.
Прохоров мотнул головой, сорвал очки и, зачем-то отшвырнув их в сторону, ударил ногой странную фосфоресцирующую тварь, похожую на гигантского уродливого земляного червя. Тень, вдруг накрывшая площадку, окончательно закрыла ее от робких лучей солнечного света, еще пробивавшихся сверху, и вместо них принялись вспыхивать один за другим странные создания, расцветив крышу причудливой цветовой мозаикой. На какой-то момент Илье показалось, что он попал внутрь калейдоскопа. Растения, вот уж чего он не ожидал, стелились по земле, оплетая строение и, о ужас, большой гидравлический пресс. Люди в камуфляже подтаскивали к прессу какое-то причудливое оборудование, в горе которого майор разглядел и большой деревянный ящик с Фениксом, тот самый, который он помогал грузить в кузов автомобиля на даче покойного Краша.
Тут же стояли трешеры, прекратив всяческое сопротивление. Лица их были бледны, взгляды пусты и стеклянны. Безвольные руки людей уже не удерживали оружие, и то валялось под ногами, и только четверка в камуфляже все еще сохраняла какую-то способность двигаться. Очередное устройство улетело в пресс, и парень, отправивший его туда, нажал на какой-то рычаг. Бум, бум, бум, разлилось вокруг.
Это была другая реальность, другой мир, осколок чужого обиталища. Звуки, цвета, даже воздух, наполняющий легкие, казался каким-то чужеродным и неправильным. Однако не это было самое странное. Вы когда-нибудь видели озеро, парящее в воздухе? Странная аномалия, которую засек с земли Платонов, висела в воздухе, отставая от крыши едва ли на десять сантиметров. Волны, расходившиеся в разные стороны, чертили в воздухе причудливые, хорошо различимые узоры, менялись в странной пляске, то вздымаясь в панике и злобе, то опадая в апатии. И с настроением аномалии менялось все вокруг. Трешеры оживали, потом снова уходили в себя, погружаясь в этот странный летаргический сон. Причудливые листья на странных растениях с каждой волной колыхались, будто попадая в порыв воздуха. Светящиеся твари, бесформенные, вытягивающиеся и сужающиеся, выворачивающиеся наизнанку или вдруг сходящиеся в один тугой пульсирующий шар, меняли интенсивность свечения.
Разумовский лежал за горой из кирпича, с ужасом и придыханием наблюдая за странными светляками. Прижимая к груди автомат, лейтенант щурился, переводя ствол с одной группы соляных фигур, на другую. Картинка поплыла, ожив, сменив цветность, кусками впустив реальный мир в эту фантасмагорическую утопию, и Прохоров с ужасом почувствовал, как что-то холодное уткнулось ему в затылок.
Трешеров-кукол больше не существовало. Бойцы были окружены со всех сторон десятками наймитов мусорщиков, и их оружие хищно и нетерпеливо поглядывало на свои жертвы, в любой момент готовое разразиться свинцовым дождем. И только люди у пресса, и аномалия в самом центре смотровой площадки остались неизменными.
- Прохоров, это так банально. Простейший инструмент наших друзей так запутал вас, что вы застыли как идиоты. - Блондин смотрел на Илью, и лицо его исказилось маской злобы и торжества. - Вы так просты, так слабы в своем невежестве. Достаточно показать вам краешек прекрасного мира наших друзей, как вы впадаете в ступор.
На тройку навалились скопом, вывернули руки, лишили оружия, и вскоре Прохоров, Зельдин и Разумовский лежали на полу, связанные по рукам и ногам. Из ниоткуда возник Карпов, что-то шепнул блондину, тот радостно закивал.
- Готовьтесь, - вымолвил он так пафосно, как только мог.
- К чему я должен готовиться? - Илья сплюнул набежавшую в рот кровь, сочащуюся из разбитой губы, и плевок благополучно приземлился на ботинок альбиноса. Тот оскалился и носком ботинка ударил Илью под ребра. Острая боль пронзила живот, в глазах заплясали кровавые круги. - Квиты.
Прохоров распрямился и, привалившись к трубе вентиляции, встретил непонимающий взгляд Разумовского.
- Было дело, - прохрипел он. - Я не в претензии, но это первый и последний удар от тебя, блондиночка.
- Идут! Идут! Идут! - эхом пронеслось по крыше.
Все взгляды обратились к колышущемуся озеру, и наступила такая противоестественная тишина, что, если прислушаться, можно, наверное, было услышать удары сердца стоящего рядом человека.
Тварей оказалось трое, и они совершенно не маскировались. Может быть, эти мусорщики не умели скрываться или не сочли нужным набросить на себя маскировочную личину. Они проходили один за одним, как бы просачиваясь в этот мир, материализовываясь, перемещаясь как жидкость в сосуде, и вскоре первая лапа грузно опустилась на землю, затем вторая, и странное существо с треугольной головой и россыпью голубых глаз, выставив вперед грудь в толстых роговых пластинах, уверенно шагнуло к пленнику. Росту в нем было метра под три, а то и больше, и если нижние конечности чудовища еще хоть как-то походили на человеческие ноги, то передние, неестественно длинные, больше походили на костяные пики. Глаза, живые, внимательные, смотрели пристально и требовательно, казалось, что существо давно знает тебя, отлично понимая все твои терзания и потаенные страхи. Эта россыпь глаз, пугающая и отталкивающая, вводила в транс, гипнотизировала, и только чудовищное усилие воли не позволило Прохорову попасть под его чары. Глаза у уродца были василькового цвета. Следом шагнула еще одна тварь, гораздо меньше в размерах, и если бы Прохоров мог знать, есть ли у мусорщиков пол, то принял бы ее за женскую особь. Более изящная, с невероятным количеством наростов на голове и тонкими, почти шилообразными передними конечностями, удар одной из которых почти наверняка способен был проткнуть человека насквозь, пригвоздив его к поверхности, как булавка мотылька. Следом за ним шагнул еще один чужой, да такой, что бетонные блоки под его лапами дрогнули. Больше всего к нему бы подошло определение - танк. Все те же пластины, которыми покрыто тело, россыпь гляделок неприятного болотного цвета, несколько горизонтальных прорезей в роговом наросте в том месте, где у человека должен быть рот. Но размеры! Существо показалось Прохорову исполинским. Тяжело нависая над собравшимися, оно поворачивало свою шею, из-за чего раздавался странный щелкающий звук.
На лицах трешеров отразилось омерзительное по своей силе обожание. Люди, столпившись вокруг, протягивали руки, бормотали, кто-то вдруг заплакал навзрыд, однако тройке было не до своих рабов. Вышедший первым, вновь шагнул к пленникам, и бойцы расступились, давая своему хозяину пройти.
- Вот никогда бы не подумал, - тщетно пытаясь сдержать дрожь в голосе, поделился Зельдин, - что приму смерть от инопланетного таракана.
- Господа офицеры, - поделился Разумовкий, - было приятно с вами работать.
Существо снова шагнуло и, наклонившись над Прохоровым, повело башкой.
Голос мусорщика буквально возник в голове, материализовавшись, будто по волшебству. Слова были отрывистые, с неправильным ударением. Зачастую шипящие преобладали, из-за чего было похоже, что в черепе засела ядовитая змея.
- ЧЕЛОВЕК. ТАК ВЫ СЕБЯ НАЗЫВАЕТЕ.
Слова сложились в фразу, тихо и без интонаций. Не понятно было, утверждение ли это или вопрос, настолько нейтрально это было "произнесено".
- Ты можешь говорить на русском? - Илья на секунду даже позабыл об острой боли в животе. Похоже, мерзавец альбинос что-то повредил своим ударом.
- НЕ КРИЧИ. - Треугольная голова вдруг мотнулась, и россыпь глаз мусорщика на миг превратилась в сверкающую груду драгоценных камней. - ДУМАЙ. МЫСЛЬ - ГЛАВНОЕ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ.
Прохоров скрипнул зубами от бессилия. Похоже, их просто заманили, оставив на крыше чертов Феникс как приманку для крыс, и он, как этот тупой грызун, попался в ловушку, а заодно привел сюда своих друзей.
- ТЫ ПОНЯЛ ПРАВИЛЬНО.
Тварь читала мысли. От нее нельзя было спрятать ничего.
- Что тебе надо?
- ЛЮБОПЫТСТВО. МЫ ПОБЫВАЛИ ВО МНОГИХ МИРАХ. ВЕЗДЕ СЛОВО.
- Какое?
- ХАРТУМ. БАРАЛ. ИЛЛИШАН. СВОБОДА. ЧТО ЕСТЬ СВОБОДА ДЛЯ ТЕБЯ, ЧЕЛОВЕК?
Илья вдруг понял, что проиграл в самом начале боя. Он совершенно не мог передать мысленно, или словесно, определение самого светлого и правильного, того, что по праву рождения принадлежало каждому жителю планеты. К свободе он относился как должному, неотъемлемому праву, как к воздуху в легких или наступлению нового времени года. Звезды вспыхивали на небосклоне, как только на планету опускалась ночь, солнце растапливало снежные шапки ледников, и те, устремляясь потоками, наполняли реки. Листья на деревьях появлялись весной, а дети рождались после секса. Свобода всегда была, как волосы на руках. Странная и непредсказуемая, и вроде бы такая обычная и скучная. Свобода. Что для тебя свобода?
- Врешь. - От обиды внутри неприятно засвербило. - Свобода это воля, это собственные желания, это трепещущий на флагштоке стяг твоей страны, - горячо заговорил Прохоров, забыв, что ему приказали молчать и только думать. - Свобода - это высоко поднятая голова, это возможность выбора, пусть даже выбор этот и ошибочный. Свобода - это то, без чего человек уже не человек, а зверь, загнанный в клетку, и клетка эта есть нейрофон.
- ТЫ ПЫЛОК, ЧЕЛОВЕК. ТЫ ПРОЯВЛЯЕШЬ ЭМОЦИИ. ТЫ СЛАБ, И Я МОГУ ДАТЬ ТЕБЕ СИЛУ. ТЫ СТАНЕШЬ САМЫМ МОГУЩЕСТВЕННЫМ НА ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ. МОЖЕШЬ СТАТЬ КЕМ УГОДНО. КОРОЛЕМ. АНГЕЛОМ. БОГОМ. ВЛАСТЬ, ЧЕЛОВЕК, - ЭТО ТО, ЧЕГО У МЕНЯ В ИЗБЫТКЕ И ЧЕМ Я МОГУ С ТОБОЙ ПОДЕЛИТЬСЯ. ЗАЧЕМ ТЫ ВОЮЕШЬ, УБЕГАЯ ОТ НЕИЗБЕЖНОГО. ВСЕ УЖЕ РЕШЕНО.
- Ничего не решено, - захрипел Илья, чувствуя, как ярость застит глаза. - Ничего не решено. Пока есть на этой земле люди, которым не по нраву стоять на коленях и плясать под дудку тварей вроде тебя и твоих мерзких дружков, вопрос свободы остается открытым.
Мусорщик пожал плечами, снова затрещали пластинчатые наросты, и в дело вступила маленькая тварь. Приблизившись к Прохорову, она уставилась на него всем своим сонмом глаз, пристально и с буквально ощутимой неприязнью. Илья почему-то уверен был, что перед ним именно самка. Морда ее была настолько близко, что майор мог различить каждый микроскопический нарост, каждую щелочку в пластине, каждую каплю биологической жидкости на теле существа. И вдруг мусорщик ударил, два тонких костяных стилета вошли в тело Прохорова. Один пришелся в левую часть груди, пронзая легкое, второй чудом прошел мимо сердца. Пронзившая тело боль оказалась нестерпима. Тело взвыло каждой своей молекулой, Илью выгнуло дугой, да так, что затрещали ребра. Тварь вздернула Прохорова над собой, будто тряпичную куклу, поднесла консультирующего человека к морде и, легко освободив конечности, сбросила его на пол.
- Ублюдки! - зарычал лейтенант, тщетно ерзая. Бессилие, скованные руки и ноги не позволяли даже дернуться толком, и это приносило не меньше страданий, чем открытая рана.
Илья уже ничего толком не слышал. Кровопотеря, болевой шок. Отчетливо пришло понимание того, что теперь он умрет, отвратительно и мерзко, от конечности ужасной твари, перед которой вскоре встанет на колени вся страна, затем континент, а после и земной шар. По малейшей ее прихоти люди уверуют вдруг во что-то, станут собираться в толпы, идти в сторону обрыва и прыгать головой вперед, а может, и начнут грызть друг друга, как дикие звери.
Мораль будет попрана, хотя нет, просто изменена. Игра, вот что предлагали уроды, самая реалистичная и самая доступная, за крохотные по нынешним меркам деньги. Потрясающая игровая реальность будет способна собирать под свои знамена толпы людей. Игровые армии, сходясь на поле боя, будут проливать кровь, убивать и калечить, и самое печальное, что их это совершенно не будет волновать. Это ведь игра, и не будет его, или меченосцев, чтобы убедить одурманенного в обратном.
Илья не слышал, как меченосцы взламывали дверь, как несколько групп бойцов врывались на крышу с разных сторон, беря мусорщиков и трешеров, их прихвостней, в кольцо. Не видел майор, как одна за другой гранаты ложатся в цель, сначала неуверенно, потом еще один боец, еще, и вот уже град осколков пытаются пошатнуть захватчиков. Не видел Прохоров и того, как те дрогнули, попятились, не слышал рева винтов боевого вертолета, прорвавшего облака и, изрыгая свинцовый огонь, идущего на сближение. Не смог увидеть Илья, как дрогнули, побежали чужие, потеряв все свое величие и безразличность, прыгая в свою аномалию. Как та сияла и выворачивалась наизнанку, а потом просто растворилась в воздухе. Как истончились и перестали материально существовать фосфоресцирующие исчадия ада, сжимались и превращались в прах листья.
Не застал Прохоров и тот момент, когда меченосцы валили трешеров на землю, пеленали по рукам и ногам, держали иных, что порывались прыгнуть с крыши в момент отчаяния и бессилия. Майор умер.