Этот роман - фантасмагория, в нем - загадочные убийства, мир бесов-искусителей, падения и взлёты человеческого духа… Здесь за взгляд прекрасной дамы сражаются на турнирах, и здесь же - хладнокровно продают душу дьяволу за золотые дукаты, и немногие видят в первых признаках распада древнего рыцарства и охлаждения веры - наступление новых бесовских времен…
Содержание:
Пролог. Описание ужасных событий в Урбино в лето Господне 1538 1
Глава 1. В которой читатель впервые знакомится с урбинскими придворными, которые всё же больше походят на портрет, нарисованный Кастильоне, нежели на карикатуру Аретино 4
Глава 2. Теперь, пока наши герои спят и секретничают, у нас есть время поведать о материях менее тонких - просто для того, чтобы, войдя в замок герцога Урбино, читатель понимал бы, где оказался 10
Глава 3, в которой планы одних героев сталкиваются в неразрешимом противоречии с интересами других 12
Глава 4. В которой мессир Альдобрандо Даноли с горечью убеждается, что напрасно уверял себя в ложности своих искушений 15
Глава 5, в которой Песте продолжает кривляться, Альдобрандо Даноли задается горестными вопросами, а мессир Портофино проявляет всю меру своего гнева 20
Глава 6. В которой повествуется, чем при дворе день отличается от ночи 24
Глава 7. В ней Чума вместо того, чтобы поужинать с Лелио и побеседовать о вечном, проводит ночь с девицей на сеновале в монастырском овине 28
Глава 8. В начале которой повествуется об омерзительной шутке, сыгранной Чумой с синьором Пьетро Дальбено, а в конце - рассказывается о том, как в постели девственника мессира Грациано Грандони среди ночи оказывается фрейлина 33
Глава 9. В которой мессир Грандони убеждается в правоте Камиллы Монтеорфано, а на него самого обрушивается обвинение в убийстве 36
Глава 10. В которой из допроса своих людей мессир д'Альвелладелает неожиданные и весьма неприятные для себя выводы, а мессир Портофино углубляется в литературные изыскания 40
Глава 11. В которой мессир Грандони встречает под луной девицу, потом наталкивается на искусительный текст, а напоследок - вытаскивает из воды новый труп 47
Глава 12. В которой Камилле Монтеорфано предлагаются два ответа на вопрос, почему мессира Грациано ди Грандони называют Чумой 51
Глава 13. В которой мессир Песте трижды задает вопрос, кем был отравлен Тиберио Комини, но ответа не получает. Впрочем, ничуть этим не огорчается 57
Глава 14. В которой мессир Ладзаро Альмереджи сначала узнаёт огорчительные новости, которые его весьма радуют, а затем вынюхивает льстящие ему сведения, которые, тем не менее, сильно его огорчают 59
Глава 15. В ней медик Бениамино ди Бертацци отыскивает причину болезни мессира Грандони, а мессир Грациано ди Грандони находит способ лечения своего недуга 65
Глава 16. В которой мессир Грациано ди Грандони неожиданно догадывается о причинах убийств, но это ничуть не приближает Тристано д'Альвеллу к поимке убийцы 68
Глава 17. В которой мессир Ладзаро Альмереджи сначала кается, а потом снова грешит 71
Глава 18. В которой Аурелиано Портофино уже не зовет Ладзарино Альмереджи прохвостом, а граф Альдобрандо Даноли завершает свой земной путь 73
Глава 19. В которой мессир Ладзаро Альмереджи под конвоем приводит к мессиру д'Альвелле синьорину Гаэтану Фаттинанти 75
Глава 20. "A cada puerco le llega su San Martín…" 78
Эпилог 80
Примечания 81
Ольга Михайлова
Бесовские времена
"Придворный должен быть благородного происхождения,
его порода должна проступать в осанке, в выражении лица, в изяществе.
Он образован и утончённо воспитан, умён и красив,
одарён поэтически и музыкально, скромен, приветлив и обходителен…"
"Il Cortigianо" Бальдасаре Кастильоне
"Главное дело, чтобы придворный умел богохульствовать, быть игроком,
завистником, блудником, еретиком, льстецом, неблагодарным и невежественным ослом;
чтобы он умел молоть языком, изображать собою нимфу, быть лицом активным и пассивным"
"La Cortigiana" Пьетро Аретино
Пролог. Описание ужасных событий в Урбино в лето Господне 1538
… На седьмой день Альдобрандо Даноли понял, что обречён. Обречён жить. До этого молва доносила тревожные слухи о новой вспышке чумы в городе, и перед глазами Альдобрандо снова мелькали видения, запомнившиеся с детства: воздух, тяжелый и заражённый, горестные вопли соседей, погребальный звон колоколов. Страх осквернил тогда город, здоровые стали безжалостны к больным. К умершим же проявляли не больше участия, чем к издохшим собакам. Люди заболевали сотнями, почти все умирали. Иные кончались прямо на улице, кто - днём, кто - ночью, большинство же умирало дома, и соседи узнавали об их кончине только по запаху разлагавшихся трупов, и часто за священниками, шедшими с распятием впереди покойника, к похоронной процессии приставало ещё несколько носилок, и клирики, намеревавшиеся хоронить одного покойника, хоронили порой дюжину. Для множества мертвецов, подносимых к церквам, освященной земли не хватало, на переполненных кладбищах рыли огромные ямы. Клали мертвецов, словно тюки с товаром в корабельном трюме, посыпали землей, потом укладывали ещё один ряд - пока яма не заполнялась доверху…
Сам Альдобрандо, девятилетний, несколько дней пролежал тогда в жару, но - поднялся. Узнал, что остался сиротой, оплакал сестру и брата. И вот - все повторилось. Даноли тяжело встал, обошёл дом. Он снова был живым среди мертвецов. Чума, как в детстве, миновала его. Он сжал нательный крест, приникнув к нему губами. Господи, помоги мне… Он не хотел двигаться - ждал. Ждал, когда же его настигнет полное понимание крушения, когда в него войдет ножевая боль потери, когда сердце сожмёт скорбная мука.
Но ничего не происходило. Оглушённый и опустошённый, Даноли не чувствовал ничего.
Спустился вниз, к службам, взял лопату и заступ. Мягкая земля рылась легко, он углубил и расширил могилы и стал на руках выносить трупы слуг в постельных покрывалах. Опускал мертвых в могилы, зарывал. Вынес тела трёх сыновей и жены: Джиневре и детям предстояло покоиться в семейном склепе. Вечером, не чувствуя ни ног, ни рук, зашёл в домовую церковь. Припал к кресту. Господи, что же это? До темноты из последних сил сбивал доски и ставил на могилах кресты, долго плакал, целуя крест своей кормилицы Симоны, не помнил, как вошёл в дом.
Он не добрался до постели - рухнул навзничь на узкий топчан в каминном зале.
Даноли не знал, сколько часов проспал, но когда проснулся - за окном был ночной сумрак, а сквозь оконные переплеты лился, каменея на плитах мозаичного пола, белый лунный свет. Тут Альдобрандо понял, что спит, ибо увидел стоявшую на бликах лунного света бледную тень человека. Тот казался больным, - но не чумой, а каким-то иным легочным недугом, но вот незнакомец приблизился - и Альдобрандо понял, что перед ним вовсе не человек, более того, сразу постиг - кто перед ним. При этом в ужасе уразумел, что сам вовсе не спит.
Даноли никогда не знал страха, а сейчас, потеряв всё, понимал, что для боязни кого бы то ни было у него нет оснований. Что взять с зачумлённого? Всё, что у него осталось - душа и её бренная оболочка. Но появившееся существо вызвало приступ тяжелой тошноты и настороженного опасения. Зачем пришёл в замок покойников посланец тьмы? За ним? Даноли перекрестился и резко спросил:
- Кто ты?
Пришедший усмехнулся.
- Какая разница?
- Кто ты? - устало, но настойчиво повторил Альдобрандо, предпочитавший знать имя явившейся нечисти, ибо допустить, чтобы тот не назвался - означало дать ему власть над собой. Зная имя, ты способен господствовать над обозначенной именем сущностью, и Даноли, понимая, что перед ним существо инфернальное, решил не говорить с пришедшим, пока тот не назовёт себя.
- Что ты привязался? Сам не видишь?
- Кто ты? - упрямо спросил Даноли в третий раз.
Гость выразил на лице все признаки явного неодобрения педантичной настойчивостью собеседника.
- Утомил. Моё имя - первое. Я - Сатана.
- Первое и последнее, Альфа и Омега - это Христос. - Альдобрандо вяло подумал, что для его гостя, пришедшего в ночи к нему, перехоронившему семью полумёртвому, это имя слишком громкое. Подумать только, сам сатана, а не какой-нибудь мелкий бес, не врёт ли нечисть, утомленно подумал Даноли, но ничего не сказал, лишь устало поинтересовался, - и чего тебе надо?
Ночной гость вальяжно развалился в кресле, стоявшем напротив топчана, где сидел Альдобрандо.
- Ты разозлил меня. В детстве утратил близких - и не похулил Господа. Год тому потерял имущество - и не похулил Господа. Нынче похоронил детей - и не похулил Господа. Подражаешь Иову? Увидел меня - и перекрестился. Ты свят.
Альдобрандо вздохнул.
- Тогда и ты - Христос…
Инфернальная сущность, обозначившая себя Сатаной, поморщилась.
- Я бы сказал - чёрт тебя побери, если бы сам не был нечистой силой…
- Ты пришёл за мной?
- Да нет, - брезгливо отмахнулся дьявол, - просто совпало. Ночь Вальпургия, полнолуние, врата преисподней открыты, а ты трижды за исходный с полуночи час приложился к кресту - к нательному, алтарному и гробовому.
- И что?
- Мне жаль тебя… - и тут, видя, что Даноли хоть и утомлённо, но насмешливо ухмыльнулся, поправился, - ну, ладно-ладно, лгу, конечно. Ничуть мне тебя не жаль. Скажем так - я пришёл с добром и даром.
Полумёртвый от усталости и бедствий Альдобрандо рассмеялся, сам удивляясь, что у него хватает сил на это. Впрочем, если бы он задумался, то понял бы, что запредельный уровень потерь убивает чувствительность души. Теряя близкого - человек скорбит, но теряя всё - он уже ничего не чувствует. Даноли тоже омертвел и не ощущал полноты своих скорбей. Это его и спасало.
- Боюсь я данайцев и коней их троянских… Ты и добро - что общего?
- Ну, и чёрт с тобой.
- Не надо. Господь - прибежище моё.
- Ладно, дело хозяйское. Не хочешь даров - не надо. Но я выполню всё, что пожелаешь. Проси. Хочешь, я верну тебе твои затонувшие корабли?
- "Все, что попросишь я дам тебе, если ты, падши, мне поклонишься?"
- Глупец, зачем мне твои поклоны? Проси, чего хочешь, и не кланяйся. Хочешь, воскрешу твоих сыновей?
- Просьба есть признание твоего могущества, следовательно, ересь. Кто ты, ангел смерти, чтобы даровать жизнь? Впрочем, одна просьба у меня к тебе есть, - Альдобрандо болезненно поморщился: голос пришедшего отдавался в его голове тяжелой болью, - рассыпься ты, Бога ради, отродье диавольское! Это от усталости мне, должно быть мерещится, - горестно пробормотал он.
Пришедший в ночи язвительно и желчно рассмеялся.
- Не надейся, ничего тебе не мерещится. Ну, да ладно. Искусы мои ты отвергаешь, на уловки не ловишься, на дары плюёшь. Я, честно сказать, и не ожидал, что ты попадёшься. Не тот материал. А ведь тысячи бы клюнули… - злобно поморщился он. - Но что врать-то? Я и пришёл-то совсем не за этим. Ты просто бесишь меня, а взбесить Князя бесовщины - это суметь надо. Что же, если я тебе так не нравлюсь… знай, с сего часа и до кончины твоей мир духов не оставит тебя, - глаза Сатаны загорелись злобой. - Я прокляну тебя знанием запредельным. Но то, что понимать будешь - будет тебе ненужным, нужное же - не поймешь, понятое же - изменить будешь ни в силах, ну а то, что мог бы изменить - менять будет глупо… - Сатана усмехнулся. - Ну, то бишь, будеши, яко бози, добро и зло ведати.
Альдобрандо побелел и с отчаянным воплем: "Господи, за что?", вскочил и рухнул на колени пред статуей Христа. Он понял Сатану - и ужаснулся. Но тут неожиданно в зачумлённом доме просветлело. Рядом с Альдобрандо возникло полупрозрачное облако, принявшее очертания крылатой тени. Даноли поразился его совсем не иконописным крыльям - они шевелились белоснежным оперением, сияющим и бархатистым, их размах был огромным, крылья, казалось, заполонили зал. Таким же сияющим было и лицо незнакомца, строгое и спокойное. Ночной гость Альдобрандо не удивился, но поморщился при его появлении.
- Ты превышаешь свои полномочия, Сатана…
- По святости и искус, Микеле. Не вами ли сказано, что "цена одной спасённой души превышает цену всего мира"? Вот и оценим. Ты опоздал. Сказанное останется.
Альдобрандо недоверчиво взглянул на того, кого Сатана назвал Микеле. Иногда и Сатана принимает облик ангела света… Не дурачит ли его дьявол? Не двоится ли он? Сердце его согревалось в сени этих белоснежных крыльев, но на какие обманы не способен Сатана? Крылатое существо прочло его помыслы, но не утрудило себя пояснениями.
- Моё имя Микеле, Альдобрандо. Да, сказанное останется. - Даноли, осмыслив его слова, помертвел и закрыл лицо руками, и тут услышал слова Давидовы, - "но ты сказал: "Господь - упование мое", Всевышнего избрал ты прибежищем твоим, и Ангелам Своим заповедал Он о тебе - охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесу тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею, перьями своими осеню тебя, и под крыльями моими будешь безопасен…"
До Альдобрандо дошло, что словами древнего псалма существо с белоснежными крыльями обещало ему свою защиту и Божью помощь, но потрясение не проходило.
- Но как жить в мире демонов? Я не выдержу, этого нельзя выдержать, никто не сможет, это проклятие, я паду…
- Кто падёт из любви к Богу, взойдет, подобно звезде, Альдобрандо. Я закрою тебя от непереносимого, - глаза архангела заискрились, - и ты не будешь одинок, ибо хоть и много слепых во времена бесовские, не стоят города без семи праведников. Помни об этом…
- Но… зачем… зачем мне жить? - Этот вопрос для Даноли был насущным.
- Зачем на земле святые? - лицо Микеле просияло, - затем, что цена одной спасенной души, истинно сказано, превышает цену всего мира…
…Когда Альдобрандо очнулся - каминный зал был пуст, в окна лился солнечный свет. Даноли возликовал, поняв, что просто видел кошмарный сон. Поднялся, оделся, опустил в холщовую суму каравай хлеба, бритву да огниво, засунул в карман кошелёк, за пояс - отцовский кинжал, уже тридцать пять лет принадлежавший ему, собрал пожитки и, оседлав коня, направился в Урбино. Если герцога Франческо Марии там нет - значит, он в Пезаро. Герцог часто переезжал с места на место, и Альдобрандо решил попытать счастья в столице.
Даноли думал о монашестве. Смысла оставаться в миру не видел. Сказать всю правду - Альдобрандо не видел смысла оставаться не только в миру, но и в мире живых, но уход был не в его власти - Бог не есть смерть, а Альдобрандо любил Бога. Но в миру он, граф Альдобрандо Даноли, принадлежал к свите герцога Франческо Марии Урбинского и не мог без его позволения принять, как намеревался, постриг. Жизненный путь придворного был определен с рождения и до последнего часа: с детских лет его обучали владеть оружием, а в семь лет посылали служить пажом в замок сеньора, где он учился охотничьему мастерству, верховой езде, искусству боя и хорошим манерам. Четырнадцатилетний паж становился оруженосцем, сопровождал герцога в походах и на турнирах, помогая на поле брани и прислуживая в замке. Семь лет спустя посвящался в рыцари. После традиционной ночи бодрствования в часовне Даноли посвятил свой меч Богу и господину, принял причастие, надел шпоры и перепоясался мечом. Всё как обычно.
Но сейчас путь Альдобрандо направлял Господь - и совсем в иную от привычных дорог сторону.
Альдобрандо не думал, что герцог откажет ему. Ныне, весной 1538 года по Рождестве Господнем, в Урбино по Божьей милости был мир, герцог имел сына Гвидобальдо - потомство, обеспечивающее продолжение династии, и нужды в его присутствии, как полагал Даноли, не было никакой. Герцог редко призывал его ко двору, а последние шесть лет и вовсе не звал, и едва ли отвергнет просьбу о пострижении.
И там, за монастырскими стенами, душа Альдобрандо обретёт покой.
…Даноли быстро добрался до Сант'ипполито, издали заметив монастырскую колокольню, располагавшуюся на невысоком уступе. Альдобрандо знал этот монастырь и спешился. Пожалуй, подумал он, стоит договориться с настоятелем. Оставив коня на постоялом дворе, двинулся к обители. Сандалии Альдобрандо скользили по траве, увлажнённой недавним дождем, он перепрыгнул сначала на брусчатые камни мостовой, потом вцепился свободной рукой в лестничные перила и устремился вверх по ступеням. Поднявшись на последний пролёт перед монастырскими вратами, увидел, что улица совершенно пуста, и остановился отдышаться.
Закат розовел, как цветущий миндаль и, глядя на него сквозь корявые ветви ещё сухого клена, Альдобрандо вдруг ощутил непонятное онемение в ногах и нервную судорогу, волной скользнувшую по телу. Веки его странно отяжелели, дыхание на миг пресеклось. Но спустя минуту всё прошло. Даноли вздохнул полной грудью и поднял глаза.
Рот его раскрылся, кошелек упал к ногам: закат по-прежнему алел, но сухое дерево было переполнено сидящими на нём омерзительными тварями, темноликими и остроухими, на зверообразных мордочках которых зеркально светились кошачьи глаза. Одетые в причудливые остроконечные колпаки, эти ужасные создания играли на невиданных музыкальных инструментах омерзительную мелодию и звонко пели. Голоса их звенели вразнобой и резали слух, были удивительно фальшивы и противны. Но Альдобрандо удалось разобрать слова. "Nuovo tempo! Nostro tempo!", ликовали твари. Альдобрандо ощутил мутную, подступившую к горлу тошноту и тяжесть на сердце. В глазах померкло. Кто это? Что с ним, Господи? Неужели… это был не сон?… Даноли снова судорожно вздохнул, голова его бессильно поникла, он заметил упавший к ногам кошелёк и наклонился за ним. Распрямившись, вновь поднял глаза. Сквозь узловатые ветви ещё сухого клена закат опять розовел, как цветущий миндаль. Ветви путаницей сучьев походили на паучьи лапы или на уродливые старческие пальцы.
На ветвях никого не было.
Альдобрандо, чуть шатаясь от дурноты и испуга, спустился по ступеням вниз к пустому в этот час придорожному трактиру, где оставил коня, увидел у потолочных балясин промелькнувшие тёмные тени и, присев у окна, застонал, опустив отяжелевшую голову на руки. Не может быть. Не может быть.