* * *
Погрузив мокрое лицо в складки махрового полотенца, я, с наслаждением отфыркиваясь, стал вытираться. Затем, разглядывая себя в зеркало, причесал влажные волосы и вышел в комнату. Взяв халат, небрежно брошенный на кровать, я завернулся в него и отодвинул тюлевую занавесь.
Утреннее солнце стояло так, что, скрытое торцом дома, ещё не заливало светом площадь перед фасадом, но зато сбоку ярко освещало пышно-зелёное кружево древесных крон.
С наслаждением вдохнул я свежий утренний воздух, и обвёл взглядом окрестности, видные из открытого окна моего гостиничного номера: морковного цвета черепичные крыши, мощёные древним камнем тротуары, тяжёлые виньетки чугунных оград. Постояв с минуту, я вернулся в комнату.
Одевшись, заперев номер и со вновь испытанной смесью удовольствия и удивления оставив ключ консьержу (да, в этой старенькой и стильно "ретровой" гостинице и консьерж имелся!) – я отправился на прогулку.
Уже три дня прошло, как я находился в Риге. Рудин включил Ригу в мой маршрут потому, что в этом городе жил его давний знакомый, доктор Кэлинеску, который преподавал в университете и разрабатывал теоретическую основу мозгокомпьютерных технологий. Я должен был встретиться с ним и на базе университетской компьютерной сети сделать то, что уже сделал в нескольких российских городах за время своей командировки. Но Кэлинеску внезапно уехал на неделю, и мне пришлось его дожидаться.
Честно говоря, я был даже рад такой паузе в моей работе; в этом прекрасном городе, как и вообще в Прибалтике, Психонет был пока ещё мало распространён, и у меня, соответственно, здесь не было особых поводов цепляться профессиональным интересом за нюансы функционирования местного психополя. Я отдыхал.
Как и вчера, сегодня я слонялся по городу, глазея на рижские достопримечательности.
Бесцельно бродя по торговым центрам, улочкам и площадям, я дошёл до небольшого сквера. Обойдя вокруг крошечного, скромно журчащего фонтанчика с ржаво-зелёными пятнами по краям чаши на ножке в его центре, двинулся по тропинке.
Слева от меня тянулось широкое и пустое пространство с редкими деревьями, меж которых вдалеке мелькали автомобили. Справа навстречу монотонно, через равные промежутки, наплывали скамейки. Время шло к концу сентября, и дорожку там и сям украшали опавшие жёлтые листья. Я поддевал эти листья носком своего туфля и с шорохом отбрасывал их в сторону, с дорожки на примятый блеклый газон.
– Развлекаетесь? – раздался приятный акцентированный баритон.
Я поднял голову. На ближайшей скамейке, откинувшись на её спинку, сидел мужчина лет сорока – короткая геометрическая стрижка, крепкий, в чёрном костюме, сидящем безупречно, отчего он был похож на манекена. Или на телохранителя. Последнее впечатление у меня возникло, когда я увидел на его щеке вертикальный шрам – сразу подумалось о возможном спецназовском или полицейском прошлом незнакомца.
Остановившись, я взглянул на него. Улыбался он несколько натянуто, но приветливо, а собеседник мне сейчас не помешал бы. Подойдя ближе, я опустился рядом с ним на скамейку.
– Чудесная погодка, правда? – произнёс незнакомец, подняв лицо и чуть прищурившись на бессильное осеннее солнце. Я согласно промычал в ответ.
– Удачно, что мы с вами встретились именно здесь, – незнакомец повернулся лицом ко мне.
– Простите?… – теперь я тоже к нему повернулся.
– Ну, мне бы не хотелось ожидать вас в гостинице… она далековато, да и я очень спешу…
– А откуда вы знаете, что я живу в гостинице? Кто вы? – слегка насторожившись, спросил я. Что это за тип?
Я внимательно вгляделся в черты его лица, но он был совсем не похож на приятеля Рудина. А впрочем, я ведь видел Кэлинеску лишь на фотографии, да и то сделанной несколько лет назад.
– Скажем, так: я человек, собирающийся сделать вам интересное предложение. Оно касается вашей работы, – незнакомец пристально посмотрел мне в глаза. Я молча ждал продолжения.
– Я представляю компанию, которая занимается созданием программного обеспечения для работы с НК-интерфейсом. Как вы понимаете, специалистов вашего уровня в этой области не так уж много, поэтому узнать о вас и вашем визите в Ригу не составило труда. Вот моя визитка, – незнакомец отправил правую кисть за пазуху пиджака, вынул и протянул мне плоский прямоугольничек, – …а вот – официальное приглашение для вас, – он добавил к визитке сложенный пополам листок, вынув его из кожаной папки, которая лежала у него на колене, закинутом на другое колено.
Я мельком взглянул на визитку, увидев ничего не говорящее мне имя, а также ничего мне не говорящую аббревиатуру, и раскрыл сложенный пополам листок.
Пробежав глазами по короткому печатному тексту, я уразумел, что меня приглашают на международный семинар, "который будет проходить…" – далее значилось сегодняшнее число, а также адрес – это было недалеко, здесь же, в центре, и время – семнадцать ноль-ноль.
– А теперь я должен вас покинуть, – незнакомец поднялся со скамьи. – Извините, что не удалось предупредить вас раньше, и что наше знакомство состоялось вот так, несколько бестолково и на лету… Я действительно очень спешу. Итак, – приходите! Будем вас ждать! – с нажимом, настаивая, произнёс незнакомец, на секунду впившись в меня острым, пристальным взглядом. Затем он развернулся и быстро зашагал прочь.
Повертев в руках листок приглашения и не обнаружив на нём никакой дополнительной информации, которая могла бы мне помочь сообразить, с кем мне предлагалось иметь дело, я, пожав плечами и вздохнув, сунул листок в карман и встал.
До пяти оставалось часа полтора, и я решил, что успею зайти в ресторан. Утром у меня не было аппетита и на завтрак я ограничился чашкой кофе, а сейчас вдруг почувствовал, что проголодался.
САЙТ 24
Публика в "Серебряном кубке" на этот раз собралась большей частью незнакомая для Юлии. Но не для Донатаса – он переходил от группы к группе из троих-четверых, всем улыбался и успевал информировать Юлию.
– Видите вон того господина с седой бородкой? – возбужденно шептал он. – Биржевой туз. Уже знаком с вашим творчеством. Уверен, он купит все ваши картины. Но дело даже не в этом. Перспективное сотрудничество – вот о чем с ним можно говорить, при его настрое по отношению к вашему творчеству. Идемте, я вас познакомлю!..
– Может, потом?… – пересохшими губами прошептала взволнованная Юлия.
Ее выручил ведущий вечера.
– Господа, минутку внимания! – объявил он громко, капитулирующе подняв ладони. Легкий гул в зале угас.
– Прошу всех пройти в соседний зал.
– О! Сейчас начнется! – возбужденно проговорил Донатас.
– Что начнется? – спросила Юлия.
– Тот самый сюрприз, о котором я вам говорил.
Собравшиеся потянулись в смежный зал, четверть которого скрывал тяжелый занавес из темно-красного плюша.
– Итак! – почти выкрикнул ведущий. – Кто из нас свободен от чар непостижимого? – чуть тише продолжал он, медленно прохаживаясь вдоль занавеса. – Кого из нас не притягивают тайны? Кого из нас не завораживают захватывающие зрелища?
В зале стояла тишина.
"О чем он? Что здесь должно произойти?" – с гулко стучащим сердцем, сглатывая от волнения, думала Юлия. "Может, что-то вроде кровавых схваток людей с хищниками?…" Такое, как говорят, бывало в клубе "У Эйно". "Да нет, здесь совсем другая публика…"
– Многое происходило в этом зале, – произнёс ведущий. – Но то, что вы увидите сейчас – это нечто особенное…
Свет начал медленно гаснуть.
– …это не спиритизм, не перформанс…
Свет почти совсем погас.
– …это революция духа!..
Под редкие нетерпеливые возгласы и аплодисменты по занавесу прошла волна, он раздвинулся и… Юлия чуть не упала в обморок: ярко освещенный софитами, в кресле на низком ринге сидел Казимир, а рядом стоял его аппарат! Возникший рядом с Юлией Донатас взял ее под локоть:
– Все в порядке, все объяснения позже! – скороговоркой произнес он. Ведущий взошел на ринг и объявил:
– Дамы и господа! Позвольте представить – Казимир М., изобретатель этой чудо-машины.
Под разнобой аплодисментов Казимир с полупоклоном встал.
– Расскажите уважаемой публике, в чем суть вашего изобретения, – пригласил ведущий.
– С юных лет у меня две страсти – техника и искусство… – начал Казимир, и запнулся, будто в нерешительности, как человек, не привыкший выступать перед многочисленной аудиторией.
В зале было слышно негромкое покашливанье и шорох. Казимир расправил плечи и продолжил:
– Ну, с техникой я довольно скоро и удачно…"поженился"! – он усмехнулся, – окончил университет, стал инженером. А вот с искусством для меня все обстояло сложнее. Мне не удалось получить художественного образования. Я пытался учиться живописи самостоятельно, но мои попытки дали очень слабые результаты. А мне хотелось, чтобы кисть в моей руке не имела никаких препятствий, потому что в моей фантазии возникала масса удивительных и прекрасных образов, но как их мог выразить на холсте я, мазила, неуч в живописи, человек, как утверждали некоторые, неспособный усвоить основы живописного мастерства?!
Казимир сделал паузу, а затем продолжил:
– Этот разлад стал моим наваждением. Почему кому-то дано, а мне – нет?! Я завидовал тем, кто профессионально умел писать картины, и смягчало мою зависть лишь то наблюдение, что многие из моих знакомых художников, классно владея кистью, не обладают и малой частью моего художественного воображения, не способны к созданию оригинальных образов и сюжетов. Недостаток мастерства, точнее, его отсутствие при жгучем желании художественного самовыражения, и уверенность в том, что я могу создавать, пусть пока хотя бы только в мыслях, на самом деле оригинальную, талантливую живопись – все это и подтолкнуло меня к вопросу о том, а возможно ли найти способ воплотить на холсте образы, посещающие меня, не умея рисовать, не владея кистью?
Казимир снова сделал паузу.
– Вопрос как будто бы абсурдный, но он не покидал меня. Разрешить этот вопрос мне помогла удивительная технология, которая называется НКИ – "нейрокомпьютерный интерфейс". Каким именно образом – я сейчас попробую объяснить… Среди вас ведь, наверное, немало тех, кто дружит с Психонетом? – Казимир окинул зал вопросительным взглядом. – Вы, вы… да-да, вижу! – указал Казимир на руки, поднятые в толпе. – Смотрите-ка, сколько людей интересуется техническими новшествами! И это при том, что у нас в Риге пока только один Психонет-салон…
– "Психонет упразднит Интернет"! – громко выкрикнул кто-то из зала заголовок газетной статьи, заголовок, загулявший по устам публики почти как какой-нибудь популярный афоризм.
Казимир кивнул, и продолжил:
– Ну так вот. Раз вы знакомы с Психонетом, то, вероятно, знаете, что Психонет как раз и появился, как следствие развития технологий НКИ. Если попытаться объяснить попросту, НКИ – это устройство, которое способно улавливать в клетках мозга изменения электромагнитных полей и преобразовывать их в буквенные и цифровые символы…
В зале слегка зашумели. – Здесь художественный клуб, а не кафедра технического вуза! К чему эти подробности, господин М.? – раздался чей-то голос.
Казимир поднял руку:
– Минуточку! Я сейчас закончу… Так вот, – несколько трансформировав НК-интерфейс, я пришёл к интересному результату. Я увидел, что, раз возможен "перевод" сигналов человеческого мозга, его мыслеобразов, в команды для компьютера, то возможен и обратный процесс – перевод команд для компьютера в человеческие мыслеобразы!
– Уж не хотите ли вы сказать, что нашли способ этого обратного перевода? – недоверчиво спросил мужчина у сцены. – Именно! – воскликнул Казимир. – Более того – я сумел передать перевод другому человеку!
– Не понимаю, зачем все это нужно? – шепнула женщина рядом с Юлией и хихикнула.
У Юлии горели уши, как от стыда.
– Результатом моих размышлений и исследований стала особая техническая схема, по которой и работает созданный мной аппарат, – произнес Казимир. – Сейчас я продемонстрирую всем присутствующим аппарат в действии. Мне нужен помощник; это должен быть художник. Найдутся ли в зале добровольцы?
На ринг вышел тот самый завсегдатай "Серебряного кубка", который зло критиковал картины Юлии.
За рингом открылась дверь; оттуда вышел человек, вынес и установил на ринге мольберт с чистым холстом и подставку с кистями и красками.
– Этот господин будет моими руками, а я – творческой фантазией, направляющей его. Вместе мы на ваших глазах воплотим на холсте картину, которую я давно "написал" в своем воображении, – сказал Казимир.
Человек, вынесший мольберт, осторожно взял с верхней панели аппарата тонкий и изогнутый, как наконечник у фонендоскопа, предмет и ввел его в левое ухо добровольного помощника, стоящего покорно, но со скептической миной. Казимир сел в кресло и второй такой же предмет ввел в свое правое ухо.
– Ну что ж, начнем! – произнес Казимир, прикоснулся к треугольной клавише внизу аппарата и закрыл глаза, расслабленно прислонившись к спинке кресла.
Доброволец криво улыбнулся и что-то хотел сказать, но не успел. Лицо его на секунду исказилось, он сделал резкий шаг вперед, словно его толкнули в спину. Аппарат тихо гудел. Доброволец медленно взял кисть, с недоумением глядя на Казимира.
– Как… как это?… Почему?… – пробормотал он, переводя взгляд с Казимира в зал. – Господа, я… Что за фокусы?!
Доброволец топтался на месте, глядя то себе под ноги, то, нервно улыбаясь, на зрителей. Чуть поморщившись, он взялся за ухо, в которое было вставлено странное устройство. Снова резко, будто подталкиваемый, шагнул он к мольберту, и начал класть мазки.
Поначалу его движения выглядели неестественными, как у марионетки. Шумно дыша, доброволец чрезвычайно быстро сделал набросок. Глаза его были полузакрыты, казалось, он вообще не глядит на холст. Лоб Казимира, сидящего в кресле, блестел от пота. Юлия облизнула губы. Донатас сжал ее локоть.
Зрители придвинулись к рингу; их напряженные лица постепенно приобретали выражение удивления и восхищения. На холсте с невероятной быстротой из линий и пятен возникало изображение площади, на которой столпилось множество людей, образовавших круг. В центре круга стоял тянитолкай – фантастическое существо, похожее на кентавра, но не с одним, а с двумя человеческими торсами; второй торс был там, где хвост у "обычного" кентавра, и обращен он был в сторону, противоположную той, в которую обращен был другой торс. Чудище играло на дудочке, причем второй из этих "сиамских" кентавров, обернувшись, протягивал руки, пытаясь отобрать дудочку у играющего. Присмотревшись, Юлия увидела, что вокруг тянитолкая толпятся не люди, а крысы, одетые в костюмы и платья и стоящие на задних лапах.
Казимир открыл глаза и прикоснулся к треугольной клавише. Художник опустил голову и дрожащую руку с кистью. Гуденье аппарата постепенно стихало. Помощник вынул из уха художника прибор и усадил его на место вставшего Казимира. Теперь художник сидел в кресле, насупившись, как пьяный, и тяжелым взглядом смотрел на публику.
– Господа! Перед вами – плод моей фантазии, переданный посредством этого аппарата в сознание художника и мастерски выполненный им на холсте! – победно резюмировал Казимир.
– Восхитительно!.. – раздался неуверенный женский голос.
В толпе прошел ропот.
– Но это совсем не его манера, – произнес кто-то рядом с Юлией, имея в виду Казимирова подопытного.
– Что вы хотите сказать? – обернулся Донатас.
– Я хочу сказать, что он ничего подобного раньше не писал, – ответили ему.
– Это что, гипноз? – выкрикнули сзади.
– Произведение оригинальное, и выполнено, действительно, мастерски, но почему мы должны верить, что эта ваша идея, ваш образ? – спросил кто-то.
– Ну, во-первых, как здесь только что было сказано, художник, помогавший мне, пишет совершенно в иной манере.
– Это уж точно! – мрачно прошипел тот, о ком говорили.
– Представьте, что Ван Гог вдруг в корне изменил бы свой "фирменный" стиль, стал бы писать точь-в-точь как, допустим, Левитан. Как такое возможно? "Стиль – это человек", так, кажется? – усмехнулся Казимир. – А во-вторых, истинность объявленного факта может на себе проверить любой желающий. Собственно, даже необязательно видеть картину именно на холсте: посредством аппарата мы можем соединить наши сознания, и сознание заменит холст.
– Потрясающе! Браво! – крикнул Донатас и захлопал. Многие присутствующие тоже зааплодировали.
– А это не опасно? – с сомненьем произнес господин, стоявший ближе всех к рингу.
– По-моему, это все подстроено! – произнес высокий молодой человек.
– Зачем же мне лгать? И как бы я мог надеяться на длительное сотрудничество с представителями серьезного бизнеса… (в голосе Казимира послышались чужие, отрепетированные нотки, он машинально заскользил искательным взглядом по публике)…если бы мое ноу-хау было основано на лжи? Ведь я собираюсь совершенствовать найденную технологию…
– Нет, это не подстроено, – вмешался художник на ринге, все еще не могущий отойти после эксперимента.
Все обратили внимание на него.
– Скажите, что вы чувствовали во время…м-м… сеанса? – спросила его одна из дам.
– Это ненужное, нелепое изобретение, – не отвечая на вопрос, произнёс художник, встав с кресла.
Оживленное переговариванье в зале утихло.
– И это, – художник со злостью ткнул пальцем в мольберт так, что он покачнулся, – это – не искусство!
– В своем репертуаре, – недовольно проговорил Донатас.
– Не заводись, здесь всем известно, что ты не сторонник сюрреализма! – выкрикнули сзади.
– Не могу поверить, что эта мазня – дело моих рук, – с отвращением сказал художник.
– Бросьте, картина великолепна! – раздалось сразу несколько голосов.
– Вы спрашиваете, что я чувствовал во время сеанса? – обратился художник к спрашивавшей его женщине. – Я чувствовал себя так, как, прошу прощения за сравнение, чувствовали бы вы себя, если бы вами попытались насильно овладеть. Только в вашем случае речь о бренном теле, а в моем – о душе, – заявил художник, сошел с ринга в толпу и, рассерженно жестикулируя, стал проталкиваться вон из зала.
В зале зашумели. Донатас выскочил на ринг и громко сказал:
– Господа, господа! Мы присутствовали при демонстрации действительно уникального изобретения, и я думаю, многие из вас уже задумались о перспективе его использования. Ведь это переворот в искусстве, и не только!
В зале еще больше зашумели.
На ринг поднялся ведущий и произнес, видимо, какие-то заключающие слова, но Юлия их толком не расслышала; кажется, это были стихи. Часть публики отправилась в бар.
Донатас с Казимиром подошли к господину, которого Донатас назвал биржевым тузом. Затем Казимир приблизился к Юлии.
– Дорогая, мечты осуществляются! – улыбаясь и протягивая к ней руки, произнес он.