- Я? Совсем не так, - ответил Леопольд. - Я работаю в крохотной каюте, с блокнотом и пером, которое отдыхает добрую половину времени. Студии имеются только у самых значительных летописцев.
Горечь в его голосе вызвала в ее теле нервную дрожь.
Кровь громко стучала в висках, и Серене приходилось прикладывать усилия, чтобы контролировать дыхание. Она наполнила два стакана темно-красной жидкостью из бутылки, купленной у маркитанта на нижней палубе специально для этого случая.
- Наверное, мне повезло, - сказала она, пробираясь через завалы мусора. - Хотя, наверное, мне стоило бы хоть чуть-чуть навести здесь порядок. Я не думала, что сегодня вечером вернусь в студию не одна, но, как только увидела тебя в "Ла Фениче", поняла, что хочу с тобой поговорить.
Он с улыбкой принял ее лесть и предложенный стакан и с любопытством посмотрел на густую жидкость.
- Я… я тоже не ожидал, что кто-то проявит интерес к моей работе, - сказал он. - Я попал в Двадцать восьмую экспедицию почти случайно, когда разбился один из челноков, перевозящий избранных поэтов из мериканского улья.
- Хватит глупостей, - оборвала его Серена и подняла свой стакан. - У меня есть тост.
- И за что же мы выпьем?
- За счастливое крушение, - усмехнулась Серена. - Если бы не оно, мы могли никогда не встретиться.
Леопольд кивнул и осторожно пригубил напиток, но, найдя его превосходным, снова заулыбался.
- Что это? - спросил он.
- Это называется "Мама Джуана", - объяснила Серена. - Это смесь рома, красного вина и меда, приправленная золотым корнем.
- Звучит экзотично, - заметил Леопольд.
- Говорят, это очень сильный афродизиак, - промурлыкала Серена, одним долгим глотком осушила стакан и швырнула его в стену.
Леопольд вздрогнул от звона разбитого стекла. Остатки вина оставили на стене длинные красные потеки. Ободренный откровенным проявлением ее желания, он выпил вино и бросил стакан на пол, после чего нервно рассмеялся, словно не в силах поверить своей удаче.
Серена шагнула ближе, взяла его обеими руками за шею и прильнула к губам. Он на мгновение напрягся в ее руках, озадаченный неожиданной страстью, но в процессе поцелуя быстро расслабился. Леопольд даже положил руки ей на бедра, и Серена тотчас прижалась к нему всем телом.
Так, сцепившись, они стояли, пока Серена могла это вынести, а потом она увлекла его на пол и стала срывать одежду, попутно опрокидывая оставшиеся флаконы с красками и мольберты. Ощущение рук Леопольда на теле было ей отвратительно, но даже это вызывало желание кричать от радости.
В какой-то момент Леопольд прервал поцелуй, из прокушенной Сереной губы закапала кровь, а на глупом лице появилось выражение легкой тревоги. Но Серена уже крепко прижалась к его телу, перевернула на спину, взобралась сверху, и они совокуплялись, словно дикие звери, прямо посреди разгромленной студии.
Наконец его глаза расширились и бедра стали содрогаться от спазмов. Серена, протянув руку, нащупала заточенный мастихин.
- Что?.. - только и успел произнести Леопольд, когда она полоснула лезвием по его шее.
Кровь брызнула из раны, и поэт забился в агонии.
От конвульсий Леопольда густая красная жидкость разбрызгивалась, покрывая Серену с ног до головы, но она, охваченная новыми ощущениями в своем теле, только засмеялась. Леопольд продолжал отчаянно извиваться под ней, его руки беспомощно цеплялись за нее, а под ним уже собралась большая лужа крови. Серена продолжала снова и снова вонзать нож в его шею. Спустя несколько мгновений он затих, а наслаждение Серены переросло в бурный взрыв.
Она оставалась на его теле, пока оно не начало остывать. Тогда Серена скатилась на пол; ее плоть отяжелела, а сердце в груди выбивало безумную дробь.
В растерзанном горле поэта булькнула загустевшая кровь, и Серена улыбнулась, почуяв запах предсмертных испражнений его кишечника и мочевого пузыря. Еще некоторое время она лежала неподвижно, наслаждаясь ощущениями убийства, бурным током крови и теплотой в ее теле.
Какие еще шедевры она сможет создать на полотне, имея такой материал?
На тридцатый день после прибытия Двадцать восьмой экспедиции в район Аномалии Пардас разрешились многие вопросы, возникшие при обнаружении чудесных, но незаселенных миров. "Гордое сердце", идущее в авангарде флотилии, первым поймало сигналы неизвестного корабля.
Новость мгновенно разлетелась по всей флотилии, и спустя несколько секунд все корабли были готовы к бою: орудийные порты открыты и торпеды заряжены в пусковые механизмы. Чужой корабль не проявлял никаких признаков враждебности, и "Гордость Императора", несмотря на возражения капитана Лемюэля Айзеля, устремилась вперед, чтобы присоединиться к "Гордому сердцу".
Тогда и на флагмане Детей Императора засекли присутствие вражеского судна, хотя офицерам-тактикам приходилось прилагать все усилия, чтобы изображение не исчезло с монитора.
Многократно повторенные запросы вызвали только волны помех, зато астропаты флотилии доложили о внезапном помутнении их варп-зрения, подобном тому, которое в этом районе сводило к нулю все усилия навигаторов.
В конце концов передовые корабли флотилии подошли на дистанцию прямой видимости к одинокому кораблю, но и тогда его изображение на экранах оставалось совсем слабым и слегка размытым.
Подлинные размеры чужака было невозможно определить, но корабельные логисты заявляли о длине от девяти до четырнадцати километров. Над корпусом волной изгибалась широкая треугольная пластина, словно натянутый парус. Как только чужой корабль достиг центра обзорного иллюминатора, в вокс-системах раздался кристально чистый голос, говорящий на чистом имперском готике.
- Мое имя Эльдрад Ультран, - произнес голос. - Приветствую вас от имени мира-корабля Ультве.
14
На Тарсис
Природа гения
Предостережение
Соломон внимательно следил за высадившимися членами эльдарской делегации, за каждым их невероятно плавным и быстрым движением. У всех воинов за спиной висели два изогнутых меча и на поясе - легкие пистолеты. Светлые шлемы придавали им грозный вид, ярко-алые плюмажи стекали на плечи, а гладкие пластинчатые доспехи были изготовлены из того же, похожего на кость, вещества, что и руины на планете Двадцать восемь - четыре.
- Не слишком внушительный вид, - прошептал Марий. - Сильный ветер может запросто переломить их пополам.
- Не стоит их недооценивать, - предупредил Соломон. - Это опасные воины, и их оружие смертоносно.
Слова приятеля вряд ли убедили Мария, но он кивнул, признавая авторитет капитана, поскольку тот уже встречался с воинами эльдаров.
Соломон вспомнил сражения в продуваемых всеми ветрами девственных лесах Ца-Чао, где Лунные Волки вместе с Детьми Императора воевали против пиратских шаек эльдаров. Первые отдельные стычки быстро переросли в кровавую войну в дебрях леса, когда оружие стало бесполезным и основными средствами были грубая сила и неудержимая ярость. Он помнил ужасный свист лезвий, летящих с вершин деревьев, и пронзительные крики, от которых холодела кровь. В памяти всплыла еще одна картина, когда один из Лунных Волков при помощи куска заржавевшей от дождя проволоки задушил безымянного предводителя ксеносов.
Кроме того, Соломон вспомнил и огромных чудовищ, ростом превосходивших дредноуты, наводнивших леса, словно легендарные великаны. Они крушили Астартес ударами кулаков, а бронированные передвижные средства уничтожали выстрелами из установленных на плечах пушек.
Нет, Соломон отлично знал, что эльдаров нельзя недооценивать.
Встреча с миром-кораблем стала для Двадцать восьмой экспедиции полнейшей неожиданностью, и враждебная настороженность ощущалась до тех пор, пока не стало ясно, что у эльдаров нет агрессивных намерений. Сам Фулгрим лично разговаривал с их Эльдрадом Ультраном - существом, заявившим, что он "ведет мир-корабль", но не признавшим себя предводителем эльдаров.
Сразу начался сложный обмен предложениями и контрпредложениями, поскольку ни одна сторона не желала принимать чужаков на борту своего судна. Соломон, Юлий, Марий, Веспасиан и Эйдолон собрались в личных покоях Фулгрима, и тотчас послышались настойчивые призывы к войне, среди которых голос Соломона был наиболее громким. Почему они до сих пор не атаковали эльдаров, как предписывала доктрина завоевания Вселенной?
Покои Фулгрима были известны изобилием картин и статуй, но на этот раз Соломон пришел в замешательство, увидев у противоположной стены свое скульптурное изображение, стоящее между статуями Юлия и Мария.
- Это же ксеносы! - настаивал он. - Какая еще нужна причина, чтобы начать против них военные действия?
- Соломон, ты же слышал, что сказал лорд Фулгрим, - ответил ему Юлий. - Мы можем многому научиться у эльдаров.
- Юлий, я не верю своим ушам. Мы с тобой вместе сражались на Ца-Чао, и ты прекрасно видел, на что они способны.
- Хватит! - крикнул Фулгрим. - Я принял решение. Я не верю, что эльдары пришли с враждебными намерениями, поскольку у них здесь только один корабль, а у нас - целая флотилия. Они предлагают свою дружбу, и я намерен считать это предложение искренним, пока не будет доказано обратное.
- Все вероломные враги начинают с того, что предлагают свою дружбу, - не унимался Соломон. - Это притворство, они считают нас за дураков.
- Сын мой, - обратился к нему Фулгрим, беря за локоть, - каким бы мудрым ни был человек, в его юности всегда найдутся неприятные поступки или слова, которые он с радостью стер бы из памяти, будь у него такая возможность. Я не желаю испытывать чувство вины за то добро, которое мог бы совершить, но не совершил.
Таким образом, спор был завершен, и все, кроме Эйдолона и Юлия, были отпущены к своим подразделениям. Дальнейшие переговоры с эльдарами продолжались все так же безрезультатно, пока Эльдрад Ультран не предложил встретиться на планете под названием Тарсис.
Такое решение обе стороны сочли приемлемым, и корабли Двадцать восьмой экспедиции вслед за миром-кораблем совершили неторопливый переход через район Пардас еще к одному прекрасному зеленому миру, который был так же необитаем, как и предыдущие. Координаты высадки на поверхность были согласованы с "Гордостью Императора", и после недолгих препирательств по поводу численности обеих делегаций стороны пришли к соглашению.
Штурмкатер достиг поверхности Тарсиса, когда солнце уже склонялось к горизонту. Астартес приземлились на вершине пологого холма, у края обширного леса, возле развалин, которые можно было принять за остатки жилого здания. Едва рассеялись поднятые кораблем облака пыли, Соломон тотчас увидел встречающих эльдаров, хотя экспедиционные наблюдатели не заметили никаких признаков челнока или капсулы, запускаемой с мира-корабля.
Глядя на эльдарскую делегацию, Соломон испытывал самые мрачные предчувствия. Фулгрим первым вышел из штурмкатера, рядом с ним остановились лорды-командиры Веспасиан и Эйдолон, а Юлий, Марий, Саул Тарвиц и Соломон остались сзади, прикрывая тыл.
Эльдары собрались вокруг изогнутого сооружения, подобного тому, что Соломон видел на Двадцать восемь - четыре. Группа из четырех воинов, в доспехах цвета кости, с высокими плюмажами на шлемах, расположилась вокруг "полуарки", и у каждого над плечами торчали рукоятки неизменных изогнутых мечей. Позади них виднелись высокие фигуры в темных доспехах и с огнестрельным оружием, и две машины, сильно смахивающие на танки, охраняли периметр. Под корпусами зависших над землей машин воздух дрожал и волновался, крутились маленькие смерчи из пыли.
В центре группы чужаков, за низким столиком из темного дерева, сидел, скрестив ноги, худощавый эльдар в высоком бронзовом шлеме. В руке он держал длинный посох, а рядом стоял гигант, похожий на те военные машины, что произвели неизгладимое впечатление на Соломона в сражениях на Ца-Чао. Этот воин держал длинный меч, длиной не меньше чем в рост Астартес, а его гибкие конечности таили в себе затаенную мощь. Золотой шлем воина полностью скрывал черты его лица, но Соломон был уверен, что воин смотрит прямо на него, и смотрит с презрением.
- Ну и сборище! - прошептал Юлий, и в его голосе Соломон услышал еле сдерживаемое нетерпение.
Соломон ничего не ответил. Он слишком напряженно следил за малейшими признаками угрозы.
Ты думаешь, это тот самый?
- Я не знаю, - ответил Эльдрад на вопрос Кираэна Златошлемного, прозвучавший в его голове. - И это меня тревожит.
Судьбы еще не ясны?
Эльдрад отрицательно покачал головой. Он понимал, насколько беспокойно чувствует себя могучий дух на встрече с мон-ки, устроенной по настоянию Эльдрада. Давно ушедший воин советовал атаковать корабли людей сразу после пересечения границы пространства эльдаров, уничтожить еще до того, как они догадаются о присутствии противника, но Эльдрад чувствовал, что эта встреча станет особой.
- Я знаю, что это существо будет играть важную роль в разворачивающейся кровавой драме, но не могу сказать, будет ли он на стороне добра или зла. Его мысли и будущее скрыты от меня.
Скрыты? Как это может быть?
- Не знаю точно, но мне кажется, что темные силы, к которым прибег Император при создании примархов, делают их похожими на призраков варпа. Я не могу прочесть ни его мысли, ни будущее.
Он мон-ки; у него нет иного будущего, кроме войны и смерти.
Эльдрад ощущал ненависть мертвого воина ко всем людям, поскольку именно клинок человека прервал его жизнь и превратил в призрака, заключенного в панцирь могучей военной машины. Он попытался не позволить облаку гнева затуманить суждения могучего духа о людях, но это было нелегко, учитывая кровавую историю этой расы.
Да, мон-ки были примитивной расой и жили только ради завоеваний, но эти люди повели себя необычно, и Эльдрад отчаянно надеялся, что у этого Фулгрима хватит мудрости, чтобы донести предостережение до Правителя Человечества.
Ты знаешь, что я не лгу, - настаивал Кираэн. - Ты ведь сам это видел: великую войну, в которой мон-ки вцепятся в глотки друг другу?
- Да, я это видел, великий, - кивнул Эльдрад.
Тогда зачем стремиться ее предотвратить? Какое нам дело, что мон-ки погубят себя в огне и крови? Пусть воюют, ведь жизнь одного эльдара дороже тысячи их жизней!
- Я согласен, - сказал Эльдрад. - Но мне открылась мрачная тьма далекого будущего, когда наше нежелание вмешиваться обернется нашей гибелью.
Надеюсь, что ты прав, прорицатель, и это не просто твоя самонадеянность.
Эльдрад поднял голову, посмотрел на собравшихся на склоне воинов и ощутил трепет в душе. Он тоже на это надеялся.
Фулгрим без долгих разговоров повел своих воинов вниз по склону. Примарх великолепно смотрелся в сверкающих боевых доспехах и ярко-золотом плаще, отражавшем заходящее солнце. Серебристые волосы были тщательно заплетены в косички, а поверх них блистал золотом лавровый венок. Пудра сделала его кожу бледнее, чем обычно, на щеках розовели мазки розовой краски, а глаза были подведены изящными черными штрихами.
Фулгрим отправился на встречу при оружии, на его поясе висел серебряный меч, но, на взгляд Соломона, его господин был одет скорее для дворцового церемониала, нежели для переговоров с вероятным противником.
Но Деметр оставил свое мнение при себе. Дети Императора благополучно спустились с холма, эльдар в темном одеянии легко поднялся с земли и поклонился Фулгриму. Он снял свой бронзовый шлем, и Соломон напрягся, заметив на лице ксеноса мимолетную усмешку.
- Добро пожаловать на Тарсис, - произнес эльдар после официального поклона.
- Твое имя Эльдрад Ультран? - спросил Фулгрим, ответив на поклон.
- Да, - подтвердил Эльдрад и повернулся к военной машине. - А это великий дух Кираэн Златошлемный, один из самых уважаемых в мире-корабле предков.
Соломона снова пробрала дрожь; короткий кивок могучей военной машины с равным успехом можно было расценить и как приветствие, и как угрозу.
Фулгрим поднял голову, взглянул на возвышающегося призрака и в знак уважения к воину ответил таким же кивком. Эльдрад заговорил снова:
- А по твоему росту и внешности я могу догадаться, что передо мной Фулгрим.
- Лорд Фулгрим, примарх Детей Императора, - встрял Эйдолон.
Соломон снова заметил тень улыбки, и сжал зубы, ожидая реакции на почти откровенное оскорбление.
- Я прошу прощения, - спокойно произнес Эльдрад. - Я не хотел никого обидеть или проявить неуважение. Я просто намеревался вести диалог согласно добродетелям, а не рангам.
- Извинения приняты, - заверил его Фулгрим. - Твое замечание совершенно правильно, не рождение и не ранг, а добродетели отличают людей. Мой лорд-командир просто заботится о том, чтобы определить мое положение. Хоть в наших обстоятельствах это и не важно, но мне все же не ясно, какое положение занимаешь ты среди своих соотечественников.
- Меня можно назвать прорицателем, - ответил Эльдрад. - Я веду свой народ через испытания, которые готовит нам будущее, и предлагаю наилучший путь, чтобы их преодолеть.
- Прорицатель… - протянул Фулгрим. - Так ты колдун?
Рука Соломона непроизвольно метнулась к рукояти меча, но он подавил порыв. Примарх категорически запретил им обнажать оружие, пока он сам не подаст пример. Но Эльдрад, казалось, не заметил провокации Фулгрима и лишь слегка покачал головой.
- Это древний термин, - пояснил он. - Возможно, слово не совсем точно переводится на ваш язык.
- Я понимаю, - кивнул Фулгрим. - И прошу прощения за необдуманные слова.
Соломон слишком хорошо знал своего примарха и понимал, что тот намеренно выбрал слово, чтобы проверить реакцию Эльдрада. Против человека такая уловка могла сработать, но на лице прорицателя не отразилось никаких эмоций.
- Значит, в качестве прорицателя ты управляешь миром-кораблем?
- Мир-корабль Ультве не имеет правителя в вашем понимании этого слова. Скорее, это можно назвать советом.
- Я полагаю, что ты и Кираэн Златошлемный представляете этот совет? - настаивал Фулгрим. - Я хотел бы узнать, с кем имею дело.
- Обращайся ко мне, и ты обратишься к Ультве, - пообещал Эльдрад.
Остиан еще раз постучал в шаткую дверь студии Серены и мысленно дал ей пять минут, чтобы ответить, а потом он собирался вернуться к себе. Работа над статуей Императора продвигалась удивительно быстро, как будто руками скульптора двигала сама муза. Но сделать предстояло еще очень много, и визит к Серене отнимал у него драгоценное время.
Он вздохнул, понимая, что Серена не намерена откликаться. Но затем послышался какой-то шорох, из-за двери потянуло слабым, но хорошо различимым запахом давно немытого тела.
- Серена, это ты? - спросил он.
- Кто там? - отозвался охрипший и огрубевший голос.
- Это я, Остиан. Открой.
Единственным ответом ему была тишина, и Остиан уже решил, что обладатель незнакомого голоса, кем бы он ни был, решил проигнорировать его просьбу. Он уже поднял руку, чтобы постучать еще раз, но засов заскрипел и начал отодвигаться, и Остиан, не представляя, кто окажется перед ним, отступил на шаг назад.
Наконец дверь открылась настолько, что он смог увидеть обитателя студии.