- Я не знаю, - сердито ответил Фулгрим. - Он мог бы остаться, какое значение имели еще несколько лет? Что могло быть таким важным, чтобы он покинул нас именно тогда?
Феррус сделал шаг ему навстречу, и в зеркальных глазах брата Фулгрим увидел отражение своей боли и гнева, вызванных предательством всего, за что последние два столетия сражались Дети Императора.
- Я не понимаю, к чему ты клонишь, Фулгрим, - упавшим голосом сказал Феррус, постепенно осознавая важность слов своего брата. - Что ты имел в виду, говоря о втором самом печальном моменте в твоей жизни? Что может быть еще печальнее?
Фулгрим сделал глубокий вдох. Настало время откровенности, пора высказать все, ради чего он приехал.
- Что может быть печальнее? День, когда Хорус сказал, что отец нас предал, что он собирается бросить нас в своем стремлении к божественности, - произнес Фулгрим, наслаждаясь выражением изумления, ужаса и ярости на лице брата.
- Фулгрим! - закричал Феррус. - Во имя Терры, что с тобой случилось? Предательство? Божественность? О чем ты толкуешь?
Фулгрим быстрыми шагами подошел к Феррусу Манусу. Теперь, когда он сделал последний шаг и открыл цель своего приезда, его голос зазвенел страстью:
- Хорусу открылось истинное положение вещей, мой брат. Император уже покинул нас и теперь строит планы своего апофеоза. Он лгал нам, Феррус. Мы были для него лишь инструментами для возвращения Галактики под его власть, для подготовки его обожествления! Он представлялся образцом совершенства, а оказался низким лжецом!
Феррус оттолкнул его и попятился, загорелое морщинистое лицо побледнело от ужаса. Фулгрим понимал, что необходимо продолжать натиск:
- Другие уже осознали эту истину и встают на сторону Воителя. Мы нанесем удар, прежде чем Император узнает, что его замыслы открылись. Хорус возвратит Галактику тем, кто проливал кровь ради ее завоевания.
Слова без остановки лились из его рта, а Фулгриму нестерпимо хотелось смеяться, стремление наконец освободиться было так велико, что он не мог остановиться. Легкие с трудом перекачивали воздух, и стук крови в ушах не отличался от грохота молотов в далеких кузницах.
Феррус Манус тряхнул головой, и Фулгрим с ужасом увидел, что его изумление превращается в ярость.
- Это и есть новое направление Великого Крестового Похода, о котором ты говорил?
- Да! - крикнул Фулгрим. - Брат мой, настанет великая эпоха совершенства! Все наши завоевания уже отданы в руки несовершенных смертных, которые попусту растрачивают добытую нами славу. То, за что мы платили кровью и слезами, должно снова стать нашим, неужели ты этого не видишь?
- Я вижу только предательство, Фулгрим! - взревел Феррус Манус. - Ты говоришь не о возвращении всех наших завоеваний; ты говоришь о предательстве всего, ради чего мы воевали!
- Брат мой, - взмолился Фулгрим, - прошу тебя! Ты должен меня выслушать! Адептус Механикум уже пообещали свою поддержку Воителю! Нам грозит война, которая окутает пламенем всю Галактику. Когда все закончится, тем, кто не на нашей стороне, не будет пощады!
Он видел, как лицо Ферруса вновь обретает цвет: яркий агрессивный красный цвет, так хорошо ему знакомый.
- Феррус, ради нашего братства, я умоляю тебя присоединиться!
- Братства?! - закричал Феррус. - Наше братство погибло в тот час, когда ты стал предателем!
Фулгрим попятился, увидев в горящих серебряных глазах грозную решимость.
- Лоргар и Ангрон уже готовы вступить в войну, и Мортарион тоже скоро будет с нами. Ты должен присоединиться, иначе будешь уничтожен!
- Нет, - бросил Феррус, поднимая на плечо свой Сокрушитель. - Это ты будешь уничтожен!
- Феррус, не надо! - умолял Фулгрим. - Подумай хорошенько. Разве я пришел бы к тебе, если бы не верил в правоту нашего дела?
- Я не знаю, что случилось с тобой, Фулгрим, но это предательство, а для предателей уготована только одна участь.
- И ты… собираешься меня убить?
Феррус замер, и Фулгрим увидел, как плечи брата в отчаянии опустились.
- Я твой брат, и я поклялся никогда тебе не лгать, - настаивал Фулгрим, все еще надеясь удержать брата от поспешных поступков.
- Я знаю, что ты не лжешь, Фулгрим, - печально ответил Феррус. - И потому ты должен умереть.
Фулгрим выхватил меч, а Феррус Манус с непостижимой быстротой размахнулся молотом, целясь ему в голову. Оружие столкнулось с оглушительным грохотом, и эхо многократно усилило его. Лезвие меча вспыхнуло огнем, а из молота вылетели молнии. Два примарха сошлись в поединке, Фулгрим старался достать пылающим лезвием до Ферруса, а командир Железных Рук блокировал клинок рукоятью своего молота.
Железная Кузница заполнилась светом и звоном, оружие гремело. Феррус резко бросил молот вниз и ударил кулаком в лицо Фулгрима. Удар был достаточно силен, чтобы пробить броню дредноута, но, чтобы поразить плоть примарха, этого было мало. Фулгрим выдержал удар и боднул лбом Ферруса, а затем, развернувшись на месте, взмахнул огненным мечом, целясь в шею противника.
Клинок попал в ворот Ферруса и соскользнул, не оставив на черном металле даже царапины. Феррус уклонился от повторного выпада и крутанул молот одной рукой, обеспечивая пространство для следующего удара. Воины стали осторожно кружить по залу; оба знали, каким опасным может быть его противник, поскольку не одно десятилетие воевали плечом к плечу. Фулгрим заметил на глазах Ферруса слезы. Сожаление и радость, одновременно вызванные этим зрелищем, заставляли его бросить оружие и прижать брата к груди, чтобы тот мог разделить это изумительное ощущение.
- Феррус, это бессмысленно, - сказал Фулгрим. - Уже в этот момент на Истваане-три Воитель готовится избавиться от слабых душ.
- О чем ты толкуешь, изменник? - сердито спросил Феррус.
Фулгрим рассмеялся:
- Против Истваана-три будут посланы воины четырех Легионов, но только те отделения, кто не поддерживает Воителя и его грандиозные планы на будущее Галактики. Скоро, а может, уже сейчас эти слабые элементы будут уничтожены в ходе вирусной бомбардировки.
- Пожиратель Жизни? - прошептал Феррус, и Фулгрим с наслаждением увидел в его глазах ужас. - Великий Трон! Как ты можешь участвовать в подобном преступлении, Фулгрим?
В груди Фулгрима заклокотал дикий смех, и он ринулся в атаку, описав огненным мечом стремительную дугу. Молот Ферруса снова блокировал удар, но это оружие не было создано для длительных поединков, и Фулгрим обогнул рукоять своим клинком и нанес укол в лицо брата.
Горящее лезвие рассекло щеку Ферруса, и плоть обуглилась, сравнявшись цветом с железными доспехами. С губ Ферруса сорвался крик; меч, созданный его руками, нанес ему предательский удар. На мгновение он был ослеплен и, качнувшись, отступил от Фулгрима.
Фулгрим не отставал, не желая давать противнику пространство для размаха. Он снова нанес удар кулаком в лицо и на этот раз услышал, как треснула кость. Феррус развернулся от удара, нижнюю часть лица залила кровь. Все существо Фулгрима при виде боли, причиненной брату, переполнилось восторгом, опасный поединок чрезвычайно обострил его ощущения.
Пока Феррус, ослепленный и оглушенный, не пришел в себя, Фулгрим снова шагнул вперед и размахнулся мечом. Клинок стремительно приближался к шее Ферруса, но, вместо того чтобы поднять молот и блокировать удар, примарх Железных Рук бросил оружие и схватил падающее лезвие серебряными руками.
Прерванный выпад вызвал в руках Фулгрима пронзительную боль. Он попытался выдернуть лезвие, но Феррус намертво зажал его в кулаках. Клинок даже не шелохнулся, а стальные руки брата покрылись рябью, словно переходя из твердого состояния в жидкое. Металл меча тоже, казалось, плавился, и, когда огонь с лезвия перекинулся на руки Ферруса, Фулгрим на мгновение прищурился.
Пламя меча ожило и влилось в широко открытые серебряные глаза Ферруса.
- Я создал этот меч, - прошипел он, - и я могу его уничтожить.
Едва он произнес эти слова, как Разящий Огонь взорвался расплавленным металлом. Сила взрыва сбила с ног обоих примархов, раскаленные добела капли, разлетаясь, прожгли их доспехи и плоть.
Ошеломленный Фулгрим прокатился по полу и заморгал, избавляясь от искр в глазах. Он все еще сжимал в руке Разящий Огонь, но от меча осталась только дымящаяся рукоять с оплавленным остатком лезвия. Вид уничтоженного меча прорвал красную пелену, окутавшую сознание, и символизм происшедшего стал ясен.
Брат был для него мертв, он предпочел погибнуть, не пожелав присоединиться к новому галактическому порядку Воителя. Фулгрим надеялся, что до этого не дойдет, но не представлял себе другого выхода из трагической ситуации.
Феррус лежал неподвижно, его руки все еще пылали после разрушения Разящего Огня. Сознание страшного преступления, совершенного в его святилище, причиняло ему сильнейшую боль, заставившую застонать. Фулгрим торопливо поднялся на ноги и, наклонившись, поднял боевой молот своего брата. В это оружие он вложил сердце и душу, он выковал его по своей руке, но так давно… Словно с тех пор прошла целая эпоха.
Рукоять отлично легла в ладонь, и Фулгрим, легко забросив молот на плечо, торжествующе встал над распростертым телом брата. Феррус, приподнявшись на локтях, взглянул на него залитыми кровью глазами:
- Тебе лучше убить меня, иначе я буду добиваться твоей смерти.
Фулгрим кивнул и поднял над головой Сокрушитель, готовясь нанести решающий удар.
Могучее оружие дрогнуло в его руках, но Фулгрим понимал, что тяжесть молота тут ни при чем. Его останавливало осознание того, что он намеревался сделать. Тьма в его глазах встретилась со сверкающим серебром взгляда брата, и перед лицом предстоящего убийства его решимость поколебалась. Он опустил молот.
- Феррус, ты же мой брат, - сказал он. - И я не колеблясь пошел бы с тобой на смерть. Почему ты не хочешь сделать того же для меня?
- Ты мне не брат, - вместе с кровью выплюнул Феррус.
Фулгрим тяжело сглотнул, собираясь с силами. Это необходимо было сделать. Он слышал смутный гул голосов, требующих лишить Ферруса Мануса жизни, но их заглушали воспоминания о великой дружбе, когда-то связавшей его с братом. Что может сравниться с этими узами?
- Я навсегда останусь твоим братом, - произнес Фулгрим.
Он размахнулся молотом и по широкой дуге обрушил оружие на челюсть Ферруса. Голова брата дернулась назад, и Феррус снова рухнул на пол Железной Кузницы. Удар, которого хватило бы, чтобы снести голову любого смертного и отбросить ее в воздух на сотню метров, только лишил его сознания.
Далекие голоса в голове настойчиво требовали довершить убийство, но Фулгрим, проигнорировав их, отвернулся от брата. Он крепче сжал рукоять молота и направился к двери, ведущей обратно, в Анвиларий.
За его спиной остался Феррус Манус, побежденный, но живой.
Высокая дверь Железной Кузницы распахнулась, и Юлий увидел выходящего Фулгрима с могучим Сокрушителем на плече. Габриэль Сантар тоже заметил это оружие, но не сразу понял, что это означает, пока Юлий, обернувшись, не крикнул:
- Фениксийцы!
Гвардейцы Феникса тотчас с изумительной синхронностью взмахнули золотыми алебардами и обезглавили стоявших рядом морлоков. Десять голов покатилось по полу, а Юлий с усмешкой наблюдал, как Габриэль Сантар и главный астропат с ужасом озираются по сторонам. Гвардейцы Феникса, словно палачи после казни, размеренными шагами сошлись в центре зала, выставив перед собой окровавленные алебарды.
- Во имя Аверния, что вы делаете? - вскричал Сантар, как только дверь Железной Кузницы с глухим стуком захлопнулась за спиной Фулгрима.
Юлий видел, что Первый капитан Железных Рук жаждет обнажить меч, но не делает этого, понимая, что за первым же его движением последует неминуемая гибель.
- Где Феррус Манус? - тревожно спросил Сантар, но взмахом руки и полной сожаления улыбкой Фулгрим заставил его замолчать.
- Он жив, Габриэль, - сказал Фулгрим, и Юлий при этих словах с трудом скрыл свое удивление. - Он не прислушался к доводам разума, и теперь пострадаете все вы. Юлий…
Юлий улыбнулся и повернулся к Габриэлю. Из рукавиц его терминаторских доспехов выдвинулись когти, с которых потекли голубые огоньки. Даже если Сантар и сознавал, что последует дальше, было уже поздно. Юлий ударил потрескивающими энергетическими когтями по груди Первого капитана и провел рукой вниз. Лезвия пробили доспехи, рассекли кожу на груди и вышли из живота.
Габриэль Сантар рухнул на пол, корчась в судорогах от электрошока и заливая все вокруг потоками крови, а Юлий с наслаждением вдохнул запах плоти, обожженной электрическими разрядами.
Фулгрим одобрительно кивнул и включил канал связи с "Гордостью Императора".
- Марий, - произнес он, - мы возвращаемся на "Огненную птицу". Неплохо было бы отвлечь корабли Двадцать пятой экспедиции. Можешь открыть огонь.
20
Трудный переход
Истваан III
Совершенная неудача
Темные потоки и водовороты красок, неведомые по ту сторону врат эмпирей, окружали "Гордость Императора" с немногочисленным эскортом, прокладывающую себе путь через варп. На корабле Фулгрима появились свежие боевые отметины, но, за исключением нескольких царапин, его корпус оставался безукоризненным, совершенство не пострадало. Пушки боевых кораблей Железных Рук оставили свои метки на девственно-чистой броне, но выстрелы были произведены в спешке и не нанесли существенных повреждений, тогда как суда Фулгрима застали Железные Руки врасплох.
Схватка получилась короткой и односторонней, и, хотя сопровождавший "Гордость Императора" эскорт был небольшим, корабли нанесли значительный урон своим бывшим союзникам и лишили их возможности полноценного ответа.
К большому разочарованию Мария Вайросеана, Фулгрим приказал прервать атаку до того, как "Железная Длань" была полностью уничтожена. Корабли Детей Императора, оставив дрейфовать потрепанную флотилию Десятого Легиона, набрали скорость и совершили переход в имматериум, чтобы снова встретиться с силами Воителя.
В начале перехода все шло в обычном порядке, но за неделю пути до Истваана III в варпе разразились бури невиданной силы. Цунами нереальности ударили по кораблям Двадцать восьмой экспедиции и уничтожили один из них, пока немногие из оставшихся в живых навигаторов пытались проложить путь через полосу штормов и вывести флотилию в относительно безопасную зону.
За несколько мгновений до первого штормового удара из капеллы астропатов по "Гордости императора" от борта до борта прокатилась волна пронзительных воплей, полных ужаса и агонии. Зазвенели сигналы тревоги, и разбуженные мощные псионические силы сорвали с корабля один из ремонтных доков, на корпусе заплясали багровые зигзаги молний, но вскоре нуль-щиты и защитные поля закрыли образовавшуюся пробоину. Сотни псайкеров погибли, а выжившие превратились в совершенных развалин и бессвязно бормочущих идиотов. Перед ликвидацией те, кто восстановил хоть какую-то способность общения, вопили об ужасающих изменениях Галактики, о вырвавшихся смертоносных силах, о монстрах, поглощающих миры, о подкрадывающейся смерти, огнях до небес и миллиардах жизней, прерванных одним ударом.
Только Фулгрим и его ближайшее окружение доверенных воинов понимали, что скрывается за разбушевавшимися силами, и они встретили известия невиданными пирами и кутежами. Дети Императора праздновали грядущие победы Воителя с несдержанностью, уже ставшей в Легионе обычным делом.
Пока продолжались бесконечные пиры, приготовления к "Маравилье" Бекьи Кински достигли новых высот декаданса, на каждой репетиции выявлялись новые источники наслаждения. Коралин Асеник работала по ночам, тренируя голос, чтобы воспроизвести звуки, записанные в лаэрском храме, и симфония Бекьи достигла небывалых высот страсти и мощи. Вместе с тем она продолжала поиски и изобретала новые диковинные музыкальные инструменты, голосов которых еще никто не знал и не слышал. Их формы и размеры больше напоминали оружие: чудовищно разбухшие трубы были похожи на ракетные установки, а струнные механизмы с длинными грифами - на винтовки.
"Ла Фениче" превратился в магическую обитель музыки и искусств, и все летописцы без устали работали над украшением и театральными декорациями, стараясь создать сцену, достойную постановки "Маравильи".
Фулгрим тоже проводил много времени в "Ла Фениче", высказывал художникам и артистам свои предложения, и каждое его замечание порождало новые взрывы творческой активности и немедленно претворялось в жизнь.
С Истваана III поступали лишь отрывочные крохи информации, из которых стало ясно, что Воителю с первого раза не удалось избавиться от тех, кто сохранил верность Императору. Он не стал расстраиваться по поводу этой неудачи, а воспользовался возможностью привязать верных воинов узами крови и закончить то, что начиналось как война против Аурейской Технократии.
Астартес из Легионов Пожирателей Миров, Гвардии Смерти и Сынов Хоруса продолжили войну на обожженных руинах вымершего мира и теперь выслеживали и уничтожали тех заблудших глупцов, кто надеялся противостоять воле Воителя.
Фулгрим объявил, что капеллан Чармосиан и лорд-командир Эйдолон своим воинским совершенством наверняка заслужат похвалу Воителя и почести любимому Легиону. По окончании этой операции силы Воителя, освободившись от вредного балласта, станут острым лезвием, нацеленным в сердце загнивающего Империума.
Но, как оказалось, воссоединение Фулгрима и Хоруса на некоторое время откладывалось.
После гибели большей части астропатов связь с Шестьдесят третьей экспедицией стала, мягко говоря, проблематичной, а из-за расстройства рассудка тех, кто остался в живых, обмен точной информацией между двумя флотилиями и вовсе был невозможен. Навигаторы оказались не в состоянии проложить курс через разбушевавшиеся течения и бури без ущерба для своей психики, а вскоре объявили, что на путь к Истваану III потребуется не менее двух месяцев.
Фулгрим ненавидел подобные проволочки, но даже такому могущественному существу, как примарх, было не под силу успокоить грозный имматериум. Во время вынужденного ожидания он прочел еще несколько работ Корнелия Блейка и наткнулся на отрывок, ледяной занозой засевший в его сердце.
Он вырвал и сжег страницу из книги, но слова всплывали в памяти и мучили его на всем протяжении тяжелого варп-перехода.
Феникс есть ангел; биение его крыльев подобно грому.
Этот гром несет в себе ужасное откровение о надвигающемся катаклизме.
Страшной буре, которая разрушит рай.
Скульптура была почти закончена. То, что изначально было белой прямоугольной глыбой, привезенной из каменоломен Анатолийского полуострова, превратилось в огромную величественную статую Императора Человечества. В мастерской Остиана было почти чисто: на пол падали лишь крошечные лепестки мрамора - на последней стадии работы над скульптурой он пользовался самыми точными и тонкими резцами.
Кто-то сказал, что в путешествии самое важное не пункт назначения, а наслаждение самим процессом перемещения. Остиан никогда не понимал этого афоризма и считал, что любой процесс может оправдаться только конечным результатом.
Для постороннего зрителя статуя могла бы показаться уже совершенно готовой, но Остиан давным-давно понял, что только на последней стадии можно вдохнуть жизнь в скульптуру. На этом критическом этапе художник должен отыскать последний штрих, который превратит изделие из камня в произведение искусства.