Он почувствовал приковавшее воинов к полу гнетущее разочарование и с трудом сдержал готовый вырваться смех.
- Легион будет разделен, - продолжил Фулгрим, поднимая руки, что сразу же заставило утихнуть ропот, вызванный его словами. - Я поведу малую группу на Каллиниду IV, где мы встретимся с Феррусом Манусом и его Железными Руками. Остальная часть Легиона отправится в систему Истваан, где ее ждет Шестьдесят третья экспедиция Воителя. Таковы приказы Воителя и вашего примарха. Лорд-командир Эйдолон возглавит поход на Истваан и будет командовать от моего имени, пока я не вернусь. Прошу, лорд-командир, - добавил Фулгрим, приглашая Эйдолона выйти вперед.
Эйдолон кивнул в знак признательности.
- Воитель снова призвал на помощь наш Легион, - заговорил он. - Он отдает должное нашему мастерству, и мы с радостью воспользуемся этой возможностью доказать свое превосходство. В системе Истваан предстоит подавить мятеж, но мы будем сражаться не одни. Кроме своего собственного Легиона, Воитель счел нужным призвать силы Гвардии Смерти и Пожирателей Миров.
При упоминании столь грозных Легионов по грузовой палубе прокатились сдавленные вздохи. Эйдолон усмехнулся:
- Как я вижу, вы помните, что значит сражаться плечом к плечу с нашими братьями Астартес. Всем нам известно, каким грубым и мрачным делом становится война в руках подобных воинов, так что я еще раз говорю: это превосходный шанс показать Воителю, как сражаются Дети Императора!
Астартес снова оживились, но возбуждение Фулгрима мгновенно сменилось горестным сожалением. Из-за упрямства Веспасиана значительная часть этих Астартес лишилась возможности стать ударной силой нового похода Воителя.
С такими воинами, с Воителем во главе, им были бы по плечу любые высоты совершенства. Отказ Веспасиана позволить своим людям подвергнуться действию новых препаратов Фабия или его хирургическим операциям по аугметации обрек многих из них на гибель в ловушке Воителя на Истваане III. Он понимал, что Веспасиана надо было обрабатывать намного раньше, и чувство вины и предвкушение гибели многих Астартес принесло Фулгриму мощный заряд свежих ощущений.
- Воитель потребовал нашего немедленного прибытия! - закричал Эйдолон, перекрывая оживленные возгласы. - И хотя Истваан недалеко, условия путешествий в варпе осложняются, так что нам придется поторопиться. Боевой крейсер "Андроний" отправится к Истваану через четыре часа. По прибытии на место нам предстоит стать послами нашего Легиона, а по окончании битвы Воитель увидит, насколько великолепной может быть война.
Эйдолон отсалютовал Фулгриму, и примарх, прежде чем покинуть собрание, выслушал еще одну бурю оваций.
Теперь ему оставалось выполнить вторую часть обещания, данного Воителю.
Ему необходимо убедить Ферруса Мануса присоединиться к величайшей из кампаний.
19
Неверная оценка
Стук молотов и грохот отдаленных кузниц разносился по всему Анвиларию "Железной длани", но Габриэль Сантар, Первый капитан Железных Рук, его почти не слышал. По периметру зала на страже стояли морлоки в терминаторских доспехах, и самые могучие из них охраняли вход в личное убежище примарха - Железную Кузницу. В облаках пара, залетающих с палубы, грозные фигуры терминаторов напоминали Сантару мстительных хищников мерзлой тундры Медузы, в честь которых и были названы воины этого подразделения.
Его сердце билось в такт с огромными молотами на нижних палубах, а перспектива находиться в обществе двух самых могущественных созданий во всей Галактике наполняла сердце гордостью, но никак не страхом.
Феррус Манус, великолепный в блестящих черных боевых доспехах, в мерцающем кольчужном плаще, переливающемся, словно крученое серебро, стоял рядом с ним. Высокий ворот из кованого железа, как обычно, скрывал нижнюю половину его лица, но Сантар достаточно хорошо знал своего примарха, чтобы понять, что тот улыбается в предвкушении встречи со своим братом.
- Мое сердце переполняется радостью, я снова увижу Фулгрима, Сантар, - сказал Феррус.
В голосе примарха X Легиона Сантар услышал нотки беспокойства, отвечающие его собственному настроению, и он искоса глянул на своего командира.
- Мой господин, что-нибудь не так? - спросил он.
Взгляд серебряных глаз обратился в его сторону.
- Нет, не могу этого сказать, мой друг, но ты присутствовал при нашем расставании с Детьми Императора после победы над Диаспорексом. Наши Легионы прощались совсем не так, как подобает братьям по оружию.
Сантар кивнул. Он хорошо помнил церемонию прощания на верхней посадочной палубе "Гордости Императора". Церемонию пришлось провести на борту флагмана Фулгрима, поскольку "Железная длань" получила сильные повреждения, спасая "Огненную птицу" от двух крейсеров Диаспорекса, и примарх Детей Императора счел невозможным проводить на его борту столь торжественное событие.
Несмотря на гнев капитана и команды своего корабля, Феррус Манус со смехом принял условия своего брата и согласился взойти на борт "Гордости Императора".
Феррус Манус и Сантар в сопровождении морлоков прошли к ожидавшему Фениксийцу и его боевым капитанам сквозь строй гвардейцев Феникса в причудливо украшенных доспехах. Этот почетный караул был больше похож на строй вражеских воинов, нежели на гвардейцев любимого брата.
По мнению Сантара, церемония была проведена с неподобающей поспешностью. Фулгрим заключил своего брата в объятия, казавшиеся настолько же неловкими, насколько дружескими были приветствия при встрече. Конечно, Феррус Манус не мог не заметить перемен в поведении брата, но даже по возвращении на "Железную длань" он ничего не сказал. Лишь напряженно сжатые челюсти примарха, когда он смотрел на уходящие в бурлящий водоворот варпа корабли Двадцать восьмой экспедиции, выдавали его огорчение безразличием Фулгрима.
- Вы думаете, Фулгрим еще чувствует себя униженным из-за того, что произошло у звезды Кароллис?
Феррус не ответил сразу, и Сантар понял, что именно тревожит примарха.
- Мы спасли его самого и его драгоценную "Огненную птицу" от угрозы превратиться в космическую пыль, - продолжил Сантар. - Фулгрим должен быть благодарен.
Феррус невесело усмехнулся.
- Значит, ты плохо знаешь моего брата, - сказал он. - Для него унизительно уже то, что он вообще нуждался в помощи, поскольку склонен считать свои действия почти безукоризненными. Не вздумай упомянуть об этом случае в его присутствии, Габриэль. Это серьезно.
Сантар покачал головой и скривил губы в усмешке:
- Они все слишком уверены в своем превосходстве. Разве вы не заметили, каким взглядом смерил меня их Первый капитан, когда мы впервые взошли на борт "Гордости Императора"? Не надо быть слишком проницательным, чтобы заметить их высокомерие. Оно написано на лице каждого из его воинов.
Феррус Манус обернулся к нему, и вся мощь серебряных глаз обрушилась на Сантара; их холодная глубина быстро остудила неуместный порыв сдержанной яростью. Сантар понял, что зашел слишком далеко, и проклинал внутреннее пламя, загоравшееся при первом же намеке на оскорбление его Легиона.
- Прошу прощения, мой господин, - произнес он. - Я высказался, не подумав.
Гнев Ферруса исчез так же быстро, как и возник. Примарх склонился к Сантару и почти зашептал ему на ухо:
- Да, ты говорил необдуманно, но от всего сердца, за это я тебя и ценю. Как тебе известно, эта встреча не была запланирована, поскольку я не просил Детей Императора помочь в уничтожении противников. Пятьдесят вторая экспедиция не нуждается в помощи, если речь идет всего лишь о зеленокожих.
- Тогда почему они здесь оказались? - спросил Сантар.
- Я не знаю, хотя и рад возможности снова увидеть брата и устранить возникшие между нами препятствия.
- Может, и он чувствует то же самое и прибыл, чтобы восстановить дружбу?
- Я в этом сомневаюсь, - сказал Феррус Манус. - Не в привычках Фулгрима признавать свои ошибки.
Огромные черные врата Анвилария распахнулись, и Фулгрим в своей отороченной мехом накидке, развевающейся от потоков горячего воздуха кузниц, шагнул вперед. На пороге зала он на мгновение замер. Следующий шаг выведет его на дорогу, которая может навсегда разлучить его с горячо любимым братом. Он уже различал силуэты Ферруса Мануса, стоящих рядом Первого капитана и главного астропата и мрачные фигуры морлоков, застывших вдоль стен зала.
Юлий Каэсорон, величественный в своих терминаторских доспехах, и десять гвардейцев Феникса, сопровождавшие примарха, подчеркивали торжественность встречи. Выждав подходящий момент, Фулгрим вступил в жаркий и сухой зал Анвилария и, больше не останавливаясь, прошел к своему брату. Юлий Каэсорон проследовал за ним, а гвардейцы Феникса разошлись по периметру и присоединились к морлокам, так что у каждого терминатора в серо-стальных доспехах появился пурпурно-золотой двойник.
Обращение к Феррусу Манусу напрямую таило в себе немалый риск, но честь быть причастным к неизбежному успеху Воителя перевешивала все сомнения Фулгрима.
Воитель уже начал процесс привлечения других примархов на свою сторону, и Фулгрим пообещал, что сможет привести в его ряды Ферруса Мануса без единого выстрела. Вся история их знакомства и последующей дружбы подсказывала ему, что Феррус Манус обязательно поверит в правоту их начинаний. С глаз Фулгрима упала пелена лжи, и он считал своим долгом просветить любимого брата.
- Феррус! - воскликнул он, открывая объятия. - Мое сердце радуется нашей новой встрече.
Феррус Манус обнял его, похлопал серебряной рукой по меховой накидке, и Фулгрим почувствовал, как братская любовь заполняет его грудь.
- Своим приездом ты доставил мне неожиданную радость, брат мой, - ответил Феррус, отступил на шаг и окинул Фулгрима взглядом с головы до ног. - Что привело тебя в систему Каллиниды? Или, по мнению Воителя, мы недостаточно быстро расправляемся с врагами?
- Напротив, - широко улыбнулся Фулгрим. - Воитель лично шлет тебе свою похвалу и предоставил мне честь отметить быстроту твоих завоеваний.
Он сдержал усмешку, чувствуя, как гордость переполняет сердце каждого воина, присутствующего в Анвиларии. Конечно, Воитель ничего такого не говорил, но лесть никогда не помешает, если хочешь завоевать чье-то сердце и мысли.
- Вы слышали, братья? - воскликнул Феррус Манус. - Воитель удостоил нас своей похвалой! Слава Десятому Легиону!
- Слава Десятому Легиону! - громогласно откликнулись Железные Руки, и Фулгрим, видя такую примитивную радость, едва не рассмеялся.
Он мог бы показать этим глупым солдатам, что такое настоящее удовольствие, но всему свое время.
Феррус хлопнул серебряной ладонью по плечу Фулгрима:
- Ну же, братец! Кроме удовольствия передать одобрение Воителя, что еще привело тебя к нам?
Фулгрим улыбнулся и опустил руку на рукоять Разящего Огня. Он счел неуместным идти на встречу с братом без меча, выкованного им два столетия назад в кузнице горы Народной, но остро ощущал отсутствие серебряного оружия. Феррус, заметив его жест, протянул руку и достал из-за спины Сокрушитель - огромный боевой молот, созданный Фулгримом.
Оба примарха одновременно улыбнулись, и всем стало ясно, что их братские узы нерушимы.
- Ты прав, Феррус, я хочу поговорить еще кое о чем, но это касается лишь нас двоих, - сказал Фулгрим. - Речь пойдет о будущем Великого Крестового Похода.
Феррус мгновенно стал серьезным.
- Тогда поговорим в Железной Кузнице, - предложил он.
Марий неподвижно замер на посту в капитанской рубке "Гордости Императора". Вид "Железной длани", представшей в обзорном иллюминаторе сплошной стеной из стали и бронзы, наполнял его тело непередаваемо чувственными ощущениями. На взгляд Мария, корабль был ужасно уродливым, его корпус, не перекрашенный после битвы у звезды Кароллис, все еще испещряли шрамы и вмятины. Что это за Легион, если его воины путешествуют на судне, неспособном соответствовать их мастерству и славе? Разве у его лидера совсем нет гордости и он не счел нужным украсить свою флотилию, чтобы она соответствовала совершенству представляемого Легиона?
Марий чувствовал, как в его душе разгорается гнев, и постарался держать свои эмоции под контролем, обнаружив, что уже смял латунные поручни по бокам командного пульта. Гнев стимулировал недавно вживленные в мозг центры наслаждения, и он мог сохранять спокойствие лишь благодаря мощным усилиям воли.
У него имелся точный приказ примарха, приказ, который, в зависимости от обстоятельств, сулил жизнь или смерть всем, кто находился на борту "Железной длани". И смерть грозила ему, если он не выполнит этот приказ. Фулгрим намеренно выбрал его для этой роли, поскольку был уверен, что среди Детей Императора нет более ответственного воина, чем Марий. Выполнению этого приказа не помешают ни сомнения, ни конфликт с совестью.
После того как Вайросеан отдался во власть Фабия, Марию казалось, будто его кожа - это тюрьма для целого сонма ощущений, бурливших в мышцах и костях его тела. Каждое переживание наполняло его радостью, каждая боль дарила спазмы наслаждения. Юлий подсказал ему прочитать труды Корнелия Блейка, и Марий передал эти знания воинам своей роты. Все его офицеры и многие из рядовых Астартес побывали на "Андронии" ради химического или хирургического усовершенствования. Спрос на мастерство апотекария Фабия оказался так велик, что для удовлетворения всех запросов Легиона пришлось установить совершенно новый комплект автохирурга.
После неожиданной атаки на орбитальную станцию ДС-191 Железные Руки встретили их с распростертыми объятиями, и дружеские узы, завязавшиеся в сражениях против Диаспорекса, были обновлены. Сторожевые суда Железных Рук расступились, и "Гордость Императора" в сопровождении своего эскорта беспрепятственно встала среди кораблей Пятьдесят второй экспедиции.
Произнеся всего одно слово, Марий мог нанести Железным Рукам непоправимые повреждения. От этой мысли на лбу выступила испарина, и каждое нервное окончание от возбуждения, казалось, стремилось пробить кожу и вырваться на поверхность.
Если миссия Фулгрима завершится успешно, необходимость в таких решительных мерах отпадет.
Неожиданно для самого себя Марий вдруг понял, что желает провала переговоров своего примарха.
В Железной Кузнице Феррус Манус хранил самые Дорогие реликвии и собственноручные творения. Гладкие стены из блестящего полированного базальта были увешаны всевозможным оружием, доспехами и механизмами, созданными серебряными руками примарха. В центре зала возвышалась огромная наковальня, и Феррус Манус давным-давно объявил, что это священное обиталище доступно только для его братьев-примархов, и никого другого. Фулгрим только однажды заходил внутрь.
Когда-то Вулкан, примарх XVIII Легиона, чтобы описать величие сооружения, воспользовался языком Древней Терры и назвал наковальню святилищем. В знак признания мастерства Ферруса Вулкан подарил ему знамя с огненным драконом, и теперь оно висело рядом с ружьем удивительно искусной работы; заряжающийся сверху магазин и перфорированный кожух оружия образовывали оскаленную морду дракона. Фулгрим никогда не видел такой искусной чеканки, красовавшейся на бронзовых и серебряных накладках ложа, и сейчас он остановился перед ружьем. Линии и изгибы были столь прекрасны, что язык не поворачивался назвать его просто оружием, это было настоящее произведение искусства.
- Я сделал его для Вулкана две сотни лет назад, - сказал Феррус. - Еще до того, как он повел свой Легион к созвездию Мордант.
- А почему же оно все еще здесь?
- Ты же знаешь Вулкана, он любит работать с металлом и не признает того, что создано без помощи молота и жара горна. - Феррус поднял вверх свои серебряные руки. - Я думаю, ему не по нраву то, что я могу обрабатывать металл без огня и молота. Сто лет назад он вернул мне ружье и сказал, что оно должно оставаться здесь, рядом со своим создателем. Кажется, суеверия еще не совсем забыты, как ни старается брат заверить нас в обратном.
Фулгрим протянул руку, чтобы дотронуться до ружья, но сжал пальцы в кулак, так и не прикоснувшись к теплому металлу. Нельзя тронуть такое совершенное оружие и не выстрелить из него.
- Я понимаю привлекательность тщательно изготовленного оружия, но тратить такое мастерство на предмет, целью которого является убийство, кажется мне немного… экстравагантным, - сказал Фулгрим.
- Вот как? - усмехнулся Феррус, покачивая молот и указывая на Разящий Огонь на бедре Фулгрима. - А чем же мы тогда занимались на Урале?
Фулгрим вынул меч из ножен и повернул его в руке, отбрасывая лезвием дрожащие красноватые блики на стены Железной Кузницы.
- Это было соревнование, - с улыбкой сказал он. - Тогда я еще не знал тебя и не мог допустить, чтобы ты меня превзошел.
Феррус прошелся по Кузнице, указывая своим молотом на разные замечательные предметы собственного изготовления.
- В оружии, механизмах и приспособлениях нет ничего такого, что делало бы их уродливыми, - сказал Феррус. - Уродство - это мера несовершенства. Кому, как не тебе, это понимать.
- Тогда ты, должно быть, образец несовершенства, - сказал Фулгрим, маскируя улыбкой язвительное замечание.
- Я достаточно хорош для тебя или Сангвиния, брат мой. И для сражений. А теперь рассказывай, ради чего ты приехал. Ты говорил о будущем Великого Крестового Похода, а сам рассуждаешь об оружии и былых временах. Что происходит?
Фулгрим напряженно помолчал, внезапно осознав, к чему хочет склонить своего брата. Он надеялся подойти к опасной теме издалека, выяснить позицию Ферруса, определить возможность его добровольного согласия, но брат, со своей медузианской откровенностью, спросил напрямик и потребовал открыть карты.
Как неискусно и грубо.
- Когда ты в последний раз видел Императора? - спросил Фулгрим.
- Императора? Какое это имеет значение?
- Прошу, ответь мне. Когда это было?
- Очень давно, - признал Феррус. - На Орине Септимус. На хрустальном мысе над кислотным океаном.
- А я видел его на коронации Воителя, на Улланоре, - сказал Фулгрим, приближаясь к огромной наковальне и постукивая пальцами по холодному металлу. - Я плакал, когда он объявил, что настало время оставить Великий Крестовый Поход сыновьям, а самому пора возвращаться на Терру ради еще более высоких целей.
- Великий Триумф, - печально кивнул Феррус. - Я тогда возглавлял кампанию в туманности Каэлор и был слишком далеко, чтобы присутствовать лично. Единственное, о чем я сожалею, что не простился с нашим отцом.
- Я был там. - Голос Фулгрима прерывался от нахлынувших эмоций. - Я стоял на помосте рядом с Хорусом и Дорном, когда Император объявил о своем отъезде, и это второй из самых печальных моментов в моей жизни. Мы умоляли его остаться, увидеть результаты его начинания, но он от нас отвернулся. Он даже не открыл свои высшие цели, сказал только, что, если не вернется на Терру, все наши завоевания могут обратиться в прах.
Феррус Манус сосредоточенно прищурил глаза:
- Ты говоришь так, словно он нас бросил.
- Именно так оно и было, - горько подтвердил Фулгрим. - Так и есть.
- Ты сам говорил, что наш отец возвратился, чтобы сохранить то, ради чего мы сражались и проливали кровь. Неужели ты думаешь, что ему не хотелось бы увидеть окончательную победу Великого Похода?