* * *
Звук гонга за дверью вынудил Этайю закрыть лицо.
- Входи, - сказала она, и дверь отворилась.
Молоденькая девушка нерешительно шагнула на покрывающую маты шелковую ткань. Ткань была расписана под лесной луг. Небольшие цветы утопали в голубой траве. Художник изобразил даже пару серебряных аллор, пьющих нектар. Девушка потерла маленькие босые ступни, очищая их от уличной пыли. Серебряные браслеты на щиколотках тихо звенели. Чуткий твердый пальчик с перламутровым ногтем потрогал шелковый цветок…
- Госпожа! - в голосе девушки, звучном, полном обертонов, слышались одновременно и смущение, и вызов. - Можно мне говорить с тобой?
- Войди и сядь, - предложила Этайа.
- Благодарю! - двигаясь плавно, чуть покачиваясь, девушка пересекла гостиную и осторожно присела на край стула, плотно соединив круглые загорелые колени, но расставив узкие ступни на мин одна от другой. У нее было типичное конгайское личико, нежное, приятное, с мелкими правильными чертами. Умело подведенные большие карие глаза казались влажными. Тяжелый узел волос оттягивал затылок. Ожерелье из небесных камней спускалось с длинной сильной шеи до линии ключиц. Голубая безрукавка была расстегнута на груди.
По ножным браслетам и нарисованному на лбу знаку Этайа поняла, что конгаэла - танцовщица.
- Хочешь пить? - спросила аргенета, кивнув на кувшин с соком.
- Если госпожа позволит - чашку вина! - лицо девушки было спокойно, но пальцы рук, лежащих на коленях, безостановочно двигались.
Этайа потянула шнурок под светильником. Появился служка. При виде девушки на лице его выразилось слабое удивление.
- Сениора?
- Чашку вина светлого уинона! - велела Этайа и, обращаясь к конгаэле. - Слушаю тебя, девушка!
Гостья облизнула карминно-красные губы. Запах юного тела, смешанный с ароматом благовоний, коснулся ноздрей аргенеты, и Этайа подумала, что танцовщица наверняка не испытывает недостатка в мужском внимании.
- Мальчик, - сказала девушка, - его зовут Соан, говорил с большим воином. Большой воин сказал ему: он будет искать Санти… Сантана этто э Тилон-и-Фламма…
- А не сказал ли он также, что большой воин велел ему не болтать? - спросила Этайа.
- Он не виноват, госпожа! - Девушка еще раз облизнула губы розовым язычком. - Ему трудно скрыть от меня то, что для меня важно. Он еще молод.
- А ты - нет?
Девушка улыбнулась, но улыбка не украсила ее. Было в этой улыбке что-то непристойное.
- Я - не он, - сказала конгаэла. - Прошел слух, что ночью у дома Тилона, отца Санти, что-то произошло. Скажите мне, - мольба слышалась в ее голосе, - вы ищете Санти? Да, госпожа? Позвольте мне помочь вам! Я… - Девушка осеклась, потому что в комнату вошел слуга, принесший вино. Выхватив у него чашку, она залпом осушила ее и вытерла рот тыльной стороной ладони. На руке остался розовый след. Слуга взял чашку и вопросительно посмотрел на Этайю. Женщина отпустила его взмахом руки.
- Я не верю тебе, девушка, - сказала она.
На глазах у ее гостьи выступили слезы.
- Но почему?
- А даже если бы и верила - не думаю, что это твое дело.
Слезы на глазах девушки мгновенно высохли.
- Это мое дело! - заявила она гневно. - Мое, а не твое! - Конгаэла вскочила на ноги.
- Если я - кормчий на судне моем,
Значит, ты - ветер, летящий беспутно.
Но почему ясноглазое утро -
Только помедли - окажется днем?
Только помедли - окажется днем,
Душным и влажным, текущим устало
В настежь раскрытый оконный проем
Запахом дерна и криками алок.
Запахом дерна и криками алок
Вместо терпчайшей вихрящейся пены?
Ах, почему, почему непременно
Волны, уйдя, оставляют так мало?
Вместе мы влагу соленую пьем.
Мне ль удержать своенравное судно,
Если ты - ветер, летящий беспутно?
Если я - кормчий на судне моем?
Девушка оборвала песню так же резко, как и начала:
- Это он мне написал! Мне!
Она топнула ногой. Глаза ее разгорелись. Круглые груди подпрыгивали в такт быстрым взмахам руки.
- Сядь! - повелительно произнесла Этайа. И сила, которая была в голосе аргенеты, заставила конгаэлу угаснуть. Обмякнув, она безвольно опустилась на стул.
- Оставь свою магию для мужчин! - сказала Этайа. - Мне оскорбителен твой крик. Ты поняла?
Девушка кивнула. Потухший взгляд ее блуждал по стенам комнаты. Этайа взяла кувшин с соком и выплеснула его в лицо гостьи. От неожиданности девушка вскрикнула, вскочила. Густой сок, холодный, желто-зеленый, тек по ее груди и животу, по складкам красной повязки, туго охватившей бедра, по стройным ногам. Он лужицей скапливался у ее ноги, на голубом паутинном шелке, не пропускающем влагу.
- Полегчало? - спросила Этайа.
- Да, госпожа.
- Я скажу тебе. Да, мы ищем Санти. Я знаю, что он, может быть, еще жив. Если так, мы найдем его. - Лицо девушки посветлело. - Но не для тебя. - Ровные белые зубки впились в губу. До крови. - Согласна ли ты и теперь помогать нам?
Девушка кивнула, не поднимая глаз.
- Молодец! - похвалила Этайа. И отстегнула вуаль.
Щелчок застежки заставил конгаэлу посмотреть на нее.
- Боги! - прошептала она. - Как ты прекрасна!
Этайа ласково улыбнулась:
- У меня есть то, чего нет у тебя, но ведь и у тебя есть то, чего у меня нет, девочка.
- Это слишком сложно для меня, - тихо сказала конгаэла.
- Ты - танцовщица… И не только танцовщица, верно?
- Да, госпожа. - Девушка смутилась.
- И у тебя есть друзья… Важные друзья.
- Да, госпожа.
- Они многое рассказывают тебе…
- Да, госпожа.
- Я хочу услышать о Наместнике!
Конгаэла смотрела на точеный подбородок Этайи.
- Наместник… не в числе моих друзей.
- Знаю. Но у него есть доверенные. Я думаю, он причастен… Понимаешь?
- Да, госпожа.
- Ты узнаешь?
- Попробую, госпожа.
- Я дам тебе денег?
- Не нужно. Денег у меня хватает.
- Не для себя. Для тех, кому есть что сказать.
- Нет, госпожа. Платить опасней.
Этайа с новым интересом посмотрела на девушку:
- А ты права. Не зови меня госпожой. Когда мы вдвоем, мое имя - Тай. А твое?
- Мара.
- Храни себя, Мара! Нет, постой! - Женщина протянула ей полотенце. - Вытрись. И будь осторожна, девочка!
- Храни себя, Тай!
Лекарь воткнул золотую иглу в колено спящего Тага. Две такие же иглы уже подрагивали в правой кисти сановника. Лекарь был сухой крепкий старик невысокого роста с непроницаемым темным лицом. Вращая иглу между большим и указательным пальцами, он ввел ее на необходимую глубину и оглянулся.
Нил вошел в гостиную, неся на руках Торона. Походка его потеряла кошачью мягкость, но все же могучее тело борца не слишком обременяло гиганта. Воин опустил свою ношу на тростниковый мат. Лекарь мельком взглянул на превратившееся в кровавую кашу лицо Торона.
- Нет, это не мое, - сказал он и вновь повернулся к чиновнику.
Подошедший Саннон коснулся плеча лекаря.
- Ты должен сделать все, что возможно, - сказал Начальник Гавани. - Я не хочу, чтоб болтали о том, что я не проявил милосердия в собственном доме!
Лекарь пожал плечами (ты - господин) и присел около тела борца. Достав маленькое круглое зеркальце, он поднес его к окровавленной щели в сплошной ране, которой стало лицо Торона. Серебряная поверхность осталась незамутненной. Взяв руку более толстую, чем бедро самого лекаря, старый конгай пощупал пульс.
- Мертв, - сказал он уверенно. И вновь занялся сановником.
Нил, расставив ноги, стоял над телом Торона. Лицо его ничего не выражало, но аргенет, хорошо знавший его, по неуловимым признакам понял: великан думает, и думает напряженно. Вот он опустился на колени рядом с борцом, провел рукой по круглой, как днище лодки, покрытой шрамами груди… И вдруг резко ударил по грудине основанием ладони. Звук был такой, как если бы он ударил в дно пустой деревянной бочки.
Лекарь с любопытством посмотрел на воина. Нил положил ладонь левой руки на левую сторону груди борца и нанес еще три быстрых удара, не таких сильных, как первый, но достаточных, чтобы угомонить среднего мужчину. Какое-то время Нил держал обе руки на груди борца, потом переместился поближе к голове и погрузил пальцы в месиво, которое прежде было лицом. Лекарь оставил своего пациента и, присев на корточки рядом с воином, с крайним интересом наблюдал за его действиями.
Нил закончил свои манипуляции и вытер окровавленные пальцы о набедренную повязку борца. Положив ладони на ребра Торона, он с силой нажал.
Пузырящаяся пена выплеснулась изо рта борца. Еще толчок - еще один алый фонтанчик. После пятого раза в бронхах лежащего раздался хрип и судорога прошла по телу Торона. Трижды повторив ту же операцию, Нил отодвинулся от тела.
- Твоя очередь, - сказал он лекарю.
Тот с уважением посмотрел на воина.
- Слышал я, что врачеватели Тиниана делают подобное, - сказал он. - Но сам не видел никогда. Не сочтешь ли за труд показать мне…
- Прости, целитель. Это скрытое знание. И не врачевателей Тиниана, а воинов Севера. Клятва связывает меня.
- Понимаю, - согласился лекарь. - А что можешь ты поведать, не нарушив обета?
- То, что ты плохо ценишь настоящих бойцов, целитель. Этого парня мало треснуть головой о камни. Он живуч, как котоар, иначе давно бы уж развлекал своей глупостью Нижний Мир. Да, он никогда не будет дышать носом. Но он и так им не дышал. Челюсть сломана в двух местах, но этот череп прочней скорлупы ореха тикки. Корми его кашей, не давай болтать - и через три месяца он опять будет безобразничать с портовыми девками.
- Мудрость твоя покорила меня, - улыбнулся лекарь. - Прими мое уважение.
- И мое, Нил, сын Биорена, - сказал Начальник Гавани. - Не будь ты так вспыльчив, я уступил бы тебе свой чин.
- Я верен своему сениору.
- Скажу тебе, Саннон, - вмешался аргенет, - что прежде чем стать моим хранителем, Нил был Хранителем Границы Магра в Норне. Раздери меня магрут, если я понимаю, зачем он сделал то, что сделал!
Начальник Гавани удивленно взглянул на воина.
- Мессир, - сказал он, поклонившись, - я думал, ты простой ситтур.
- Думай так и сейчас, ошибки не будет! - сказал гигант. - А тебе, сениор, я отвечу: мой путь - твой путь. В Тангр. Прошу тебя, отважный Саннон, забыть то, что ты слышал. Ты и лекарь узнали то, что надо бы оставить в тайне! - Он укоризненно посмотрел на Эака. - Надеюсь, ты не откажешь мне. А лекаря и просить не нужно: тайна - его профессия.
Врачеватель кивнул.
- Настало время нам вернуться в гостиницу, - сказал Эак. - Благодарим тебя, отважный Саннон!
- Предлагаю вам переселиться в мой дом, - сказал Начальник Гавани. - Он не менее удобен, чем "Добрый приют", и более… безопасен.
- Благодарю тебя. Мы останемся в гостинице.
- Как угодно светлорожденному. Хранят вас боги.
- Хранят и тебя! - ответили Эак и Нил.
Жара, столь обычная в Ангмаре в этот сезон, начала спадать. Мощенные камнем улицы и улочки заполнились людьми. Смуглые мужчины и женщины в разноцветных косынках и набедренных повязках спешили сохранить время между окончанием полдневной жары и короткими южными сумерками - сохранить для своего нелегкого труда.
Глядевший на конгаев со спины урра аргенет ни разу не заметил недоброго взгляда. Напротив, люди улыбались друг другу. И ему, чужаку, тоже улыбались. Даже хищные конгские урры, не упускавшие возможности ляскнуть зубами на наездника, кротко протискивались сквозь толпу там, где улица становилась тесной. Казалось, благодушие овладевало Ангмаром, когда лучи Таира переставали сжигать голые спины.
Как обычно, когда аргенет ехал вместе с Нилом, взгляды, сперва обращенные к непривычно одетому красавцу армэну, потом будто притягивались могучей фигурой Нила. Эак много раз замечал, что и его собственное внимание точно так же неизменно оказывалось сосредоточенным на собственном слуге. Привыкший полагать себя выше и значительней других, Эак не испытывал ревности. Как бы ни оценивали люди Нила, он, аргенет Старшей Ветви, наследник Правящих Короната, сам один из высших мощнейшей державы Асты, не сравним ни с кем, кроме родичей и коронноса. Более того, привыкнув относиться к слугам как к собственности, он даже испытывал определенное удовлетворение от того, что столь незаурядный человек, как Нил Биоркит, - его преданный слуга. Да, Нил привлек людей. "И этим мой урод похож на прекрасную Этайю", - вдруг подумал аргенет. И мысли его обратились к аргенете.
Сам великий короннос даровал Этайе титул светлорожденной Нетона. И никто из гордых аристократов не злословил. Чудесна была игра ее. Чудесна была и сама Этайа. Любой из светлорожденных с готовностью выполнил бы ее просьбу, любой ее каприз. Но у Этайи было так мало просьб. И совсем не было капризов. В Нетон она приехала из Тиниана и была столь непохожа на других женщин, что никто не рискнул бы сказать, что знает ее мысли. Тем не менее, когда прекрасная аргенета попросила у Эака позволения сопровождать его в странствии, тот не задумался ни на долю мгновения. Так лестно и радостно было ему услышать просьбу светлорожденной, что он совсем не подумал о том, как труден и опасен для женщины выбранный им путь. Лишь много позже, оставшись наедине с собой, вспомнил Эак, что путь в Тонгор не путешествие по Тианне. Но отогнал тревожные мысли.
Биорк проснулся, когда дневная жара начала спадать. Пройдет хора - и вечерние паломники потянутся в храм, чтобы принести бескровные дары Великому Быку. Комната, в которой он спал, была пуста. Зато служебный двор храма-монастыря был полон народа. Служки, "синие" служители, рабы (в Ангмаре их было немного, но они были). По вымощенному камнем подворью бродили оисы, оставляя после себя кучки помета. Два старых нонтора вращали деревянный маховик над колодцем, и струйка воды непрерывно текла по узкому акведуку в священные водоемы слева и справа от Аллеи Паломников. Был на подворье и собственный водоем под двускатной тростниковой крышей. Омовение - вещь крайне необходимая в здешнем климате. "Слава" о Тумесе уже разнеслась по служебному двору, но туор надеялся, что его известность не выходит за пределы касты храмовых служек. Он ополоснулся в бассейне (двое голых мальчиков-служек, увидев Биорка, поспешно полезли из воды) и отправился искать Скона.
Старшего служку он застал за благородным занятием - поркой. Заметив Тумеса, будущий "синий" оставил в покое разрисованные тростью ягодицы наказываемого (тот тут же улизнул) и обернулся к туору.
- Не знал, что ты такой крутой! - сказал он. - Думаю, тебе больше пристало бы служить отважному Саннону, чем Быку.
- Я думаю, сила угодна Тору.
Скон уставился на недетское лицо туора.
- Сила угодна всем, - сказал он не спеша. - Но многие принимают за силу жестокость. Здесь, в нашем храме, жестокость не должна быть чрезмерной! - выговорил он явно услышанную фразу. - Смотри у меня! Тор не любит зряшней крови: если покалечишь кого - отдам страже Наместника.
- Меня не обидят - я не обижу! - сказал Биорк-Тумес.
- Тебя не обидят. Видели, каков ты. Дураков нет.
Туор по собственному опыту знал обратное, но промолчал.
- Все! - оборвал разговор Скон. - Быкам надо жрать. И тебе надо жрать. Набей брюхо и принимайся за работу. Живо, живо!
- Господин! Господин! - Босоногий бегун в оранжевой головной повязке догонял их, расталкивая прохожих.
Эак придержал урра, подождал, пока бегун проберется к нему.
- Начальник Саннон просит тебя вернуться! - задыхаясь прокричал бегун. Струйки пота текли по худому лицу.
- Что он еще сказал? - осведомился Эак.
- Сказал, что зовет тебя по интересующему тебя делу, господин. Больше ничего.
- Ты хочешь вернуться? - спросил Нил.
Аргенет задумался.
- Меня беспокоит светлорожденная, - сказал он. - Чем дальше, тем больше я опасаюсь этой страны.
- Думаю, светлейшая сама позаботится о себе, - сказал Нил. - Кто станет обижать женщину?
- Как знать. Полагаю, тебе нужно ехать в гостиницу. Я вернусь к Саннону один.
Эак чувствовал желание пообщаться с конгаем с глазу на глаз. Нил будет ему мешать.
- Мне это не нравится! - сказал гигант.
- Не бойся за меня, - заметил Эак. - Саннон силен в Ангмаре. И расположен ко мне. Ты видел: он не вступился за Тага. Саннон - воин. Я ему доверяю. Он обеспечит мою безопасность не хуже, чем это сделаешь ты.
- Сениор, - осторожно сказал Нил, заметив, что Эак начинает сердиться. - Я не стал бы слепо вверяться никому в этой стране. - Он погладил пятнистую шею урра.
- Ты считаешь меня юношей, впервые увидевшим кровь? - спросил Эак, с трудом сдерживая себя. - Ты думаешь, мой меч недостаточно остр для шей моих врагов?
- Воля твоя, сениор, - сказал Нил. - Поступай как знаешь. - И, не сказав больше ни слова, поехал в сторону гостиницы.
Эак, оскорбленный его поведением, обещал себе впредь поменьше обращаться за советами к слугам.
- У меня есть к тебе предложение, благородный Эак, - сказал Начальник Гавани, когда аргенет вновь оказался в его доме. - Но позволь сначала предложить тебе отобедать со мной.
На этот раз обед был подан не на террасе, а внутри дома, в высоком, на два этажа, пиршественном зале. Потолка не было - вероятно, крыша была раздвижной. Сквозь шелковую сетку синело безоблачное небо. Высокие стены были расписаны сценами из "Кимиона". Деревянные раскрашенные фигуры стояли по углам зала и рядом с большими окнами-арками. Посреди же зала находился небольшой помост, крытый алым бархатом. Полукругом, рядом с помостом, располагался пиршественный стол, за которым могло поместиться человек сорок. Но Саннон и Эак обедали вдвоем. Прислуживали им те же девушки, что и утром. И обед был хорош.
После третьей перемены в зал вошли четверо актеров в живописных одеждах и столько же музыкантов. Актеры поднялись на помост и без энтузиазма принялись разыгрывать бытовые коротенькие сценки. Судя по уровню игры, это была импровизация. Две итарры, энона и барабан сопровождали их движения.
- Тебе не нравятся актеры? - спросил Саннон, поймав брезгливый взгляд Эака, который тот бросил на сцену.
- Они двигаются как больные водянкой нонторы, - сказал аргенет. - И пыла в них столько же.
- Да, они не слишком стараются, - сказал Саннон. - Обычно их зовут, чтобы соблюсти приличия. К чему стараться, если плата останется прежней.
- Пожалуй, я мог бы подарить им пару серебряных монет, - произнес Эак, глядя на трех мужчин и одну женщину. Закончив одну импровизацию, они еще не начали другой и просто толклись на помосте, пока музыканты наигрывали одни и те же пять тактов.