Он успел перекатиться в сторону, и пуля выбила облачко бетонной пули возле его плеча, а в следующий момент резко выбросил ногу.
Да, тот, кого он знал как прапорщика Деревянко, был профессионалом. Он легко уклонился от удара, пропустив носок ботинка в нескольких миллиметрах от своего тела. Этакий небрежный финт виртуоза своего дела: могу, мол, и в десяти сантиметрах, но несколько миллиметров - самое то. Погляди, какой я мастер!
Но лезвия он в расчет не принял…
Торжествующая улыбка на лице шпиона сменилась искренним изумлением. Не веря себе, он опустил глаза на разошедшийся прямым разрезом комбинезон, откуда мгновением спустя хлынул кровавый поток и комком вывалилось что-то серовато-белесо-розовое, трепещущее.
- Что это? - прошептал стремительно бледнеющий прапорщик одними губами…
* * *
Ротмистр Кавелин предавался сиесте.
В последнее время он находил, что южные народы не настолько уж глупы и ленивы, как кажется обитателям северных, суетливых и деловитых стран. Зачем укорачивать себе жизнь, стараясь поддержать привычный твоему организму ритм в совершенно чуждой для него среде? Не проще ли подстроиться под него и сделать его своим союзником вместо врага. Разве не приятнее перед телевизором с приглушенным звуком потягивать в благословенной тени холодный напиток через соломинку, наслаждаясь покоем и негой, чем носиться по городу, рискуя заработать инфаркт или инсульт, а то и обе прелести сразу? А дань заботам отдавать ранним утром или вечерком, в прохладе…
И как мерзко в такую минуту слышать телефонный зуммер!
- Господин ротмистр, - послышался в мембране искаженный помехами (да, связь в Кабуле не выдерживает никакой критики) голос поручика Нейварта. - Ситуация "А". В мастерских.
- Черт побери! - Стакан с лимонадом полетел на пол…
Кортеж автомобилей влетел во двор мастерских, плавящийся под солнцем, и уперся в перегораживающий вход внутрь броневик с намалеванной на борту оскаленной лошадиной мордой. Не без знания дела, надо сказать, намалеванной, хотя далеко не Леонардо да Винчи.
- Чегой это? - вскочил на ноги дремлющий на броне станичник в пятнистом комбинезоне танкиста и лихо заломленной на ухо бескозырке с оранжевым околышем. - Кто такие?
Башенка вездехода крутанулась и уставилась на жандармские автомобили черным зрачком пулеметного ствола. Повисла гнетущая пауза: одно неловкое движение - и сонная одурь сменится яростным выплеском перестрелки.
- Стоп-стоп-стоп! - Ротмистр Кавелин вышел вперед, выставив вперед пустые ладони. - Предлагаю успокоиться, господа, и не делать глупостей!
- Кто таков будешь? - казак уже успел вооружиться поднятым с брони коротким автоматом.
- В погонах не разбираетесь, урядник? - гаркнул жандарм, поняв, что опасный миг миновал и инициатива уже у него в руках. - Одичали совсем на своей линии? А ну, представиться по чину, казак!
- Урядник Ильинских, ваше благородие! - вытянулся станичник. - Станица Логарская! Сопровождаю поручика Бежецкого!
- Бежецкого? - изменился в лице Кавелин. - Что ж ты… молчал? За мной!
Отряд ворвался в мастерские.
- Туда! - махнул рукой ротмистр, сориентировавшись на чей-то полустон-полукрик, тянущий на одной ноте: "О-о! О-о! О-о!.."
Весь пол был залит красным, и опередивший ротмистра жандарм едва не разъехался в огромной, лаково блестящей луже. А еще по полу протянулись какие-то белесые щупальца…
- Нашли время! - оттолкнул согнувшегося пополам в приступе рвоты подручного ротмистр. - Кисейная барышня!
Ему самому давненько не приходилось бывать на бойне, но не показывать же слабость перед подчиненными! Осторожно ступая по липкой крови, он подошел к скрутившемуся в тугой узел человеку в синем комбинезоне и прикоснулся ладонью к его шее.
- Он жив, - услышал жандарм знакомый голос. - Только что вопил, как резаный.
- Поручик? - обернулся Кавелин к Александру, сидящему на ящике с пистолетом в опущенной руке. - Опять вы на моем пути? Я же предупреждал вас!.. Что с вами? - обратил он наконец внимание на бледность молодого офицера и его скованную позу. - Вы ранены?
- Вроде бы нет… - слова давались поручику с трудом, глаза блуждали. - Но что-то мне не по себе…
- Еще бы, - кивнул ротмистр на стонущего Деревянко, над которым склонились сразу трое жандармов. - Это вы его так разделали? Я вас недооценивал, Бежецкий!.. Э! Э! Ну-ка взбодритесь!..
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НАД ПРОПАСТЬЮ
Ты, покорив меня, не многого достиг.
И от грехов моих убыток не велик.
Вручать и отбирать не утруждайся больше:
Вручаешь поздно Ты, а отбираешь вмиг.
Омар Хайям
11
Волоча на плечах неподъемный груз, Александр брел и брел по раскаленной каменистой пустыне, едва передвигая ноги.
Невозможно шагать, когда на каждой ноге висит, вцепившись клыками в ботинок и плотоядно урча, по огромному зверю. На правой висел белый и пушистый, похожий на кота Маркиза, некогда - Сашиного любимца. Так бы и погладил, почесал за ушком, если бы не яростный взгляд налитых кровью, совсем человеческих глаз… Того, что волочился за левой, погладить не решился бы и самый бесстрашный в мире укротитель - короткошерстный, почти голый, поджарый, угольно-черный зверь кротко глядел на свою жертву серо-голубыми, тоже человеческими глазами…
Хотя пейзаж вокруг был знаком до мелочей, нес на плечах поручик вовсе не раненого фон Миндена: его пригибала к земле огромная каменная глыба - выщербленная пулями и окрашенная кровью. Одна из тех, меж которых он, чтобы спасти свою жизнь, оставил умирать безвестного солдатика. Покорную пешку в игре, придуманной вовсе не им.
Вот он, бредет чуть поодаль, опустив голову. Он тоже несет камень, правда, куда меньше. И не в странноватую свою мешковатую униформу одет, а в просторный белый балахон. Кровь стекает по короткому ежику волос, странным образом не пятная его белоснежных риз…
Все они здесь: и Еланцев, и Селейко, и Ратников, и Таманцев… Облаченные в белое помощники несут и несут каждый свою ношу, не ропща и не задавая вопросов. Но Бежецкий точно знает, что попутчики - не навсегда. Впереди распахнулась во всю ширь бездна, и оттуда веет жаром, будто из печного поддувала. И на краю ее все, кроме него, должны будут сложить с плеч свой груз. Пусть она совсем не приближается, с каждым шагом отдаляясь на такой же шаг: у каждого пути должен быть свой финал…
Смертельно хотелось пить. Вода была рядом - только руку протяни. Необъяснимым образом она колыхалась неподалеку - не струилась по земле, не текла с неба, не была налита в какой-нибудь сосуд. Время от времени она подплывала к самому пылающему лицу, едва не касаясь губ. От нее веяло умиротворением и прохладой, нужно было лишь чуть приоткрыть рот, чтобы влага чудесным потоком влилась в страдающее от нестерпимой жажды нутро… Но Александр лишь упрямо стискивал зубы, и она укоризненно - хотя как может излучать укоризну обычная вода - удалялась.
Иногда клыки зверей пропарывали прочную кожу ботинок и вонзались в плоть. И страдалец чувствовал отзвуки укусов во всем теле - от головы до пят. Яростные, скручивающие тело в тугой узел боли. До крика, до хруста в размалываемых в пыль зубах… Но палачи вновь ослабляли захват, стремясь продлить пытку, и боль отступала. Не уходила совсем - вон она бредет чуть в стороне: красивая стройная женщина с рассыпавшимися по обнаженным плечам иссиня-черными волосами. И улыбается, не разжимая губ… Обнаженная красавица, против его, Сашиной, воли вызывающая в молодом теле горячую волну желания, перед которым тускнеют все мучения…
"Я в аду, - думал молодой мужчина, и мысли его текли плавно, как мутная река, вздувшаяся в половодье. - Все это - ад. Весь Афганистан - ад. За что мне все это? Зачем я здесь?.."
А сверху, с черного неба, тяжкими гирями падали непонятные слова, никак не желающие складываться во что-то осмысленное…
* * *
Бескрайнее белое пространство наискось пересекала прихотливо извивающаяся темная черта. Такую оставляет карандаш, если не глядя вести им по листу бумаги в раскачивающемся на стыках рельсов железнодорожном вагоне. Или в учащемся по бездорожью автомобиле. Она одновременно казалась расположенной далеко-далеко - на другом конце Вселенной (и тогда должна быть исполинской), и совсем рядом - перед глазами.
Саша вел взглядом вдоль этой черты и размышлял, что бы она значила. Неужели из пылающего ада он угодил в ад ледяной? Нет, температура вокруг была довольно комфортной - не слишком холодно, но и совсем не жарко… Что же это за наваждение? Уж не получил ли он на самом краю геенны огненной неожиданную амнистию, чтобы вознестись в чертоги ангельские? За какие такие заслуги?..
Зрение вдруг сфокусировалось - и молодой человек понял, что странная черта - тонкая трещина, пересекающая белую плоскую поверхность. И до нее - вовсе не бесконечность. Метра два-три - не больше. И тогда это…
"Да это же потолок! - простая мысль показалась гениальным озарением. - Я лежу на спине и смотрю в потолок. А на потолке - трещина".
Он попытался повернуть голову, но ее удерживали на месте какие-то мягкие, но прочные тиски, и удалось лишь чуть-чуть скосить в сторону глаза. И увидеть краешек оконной ниши, с крошечным проблеском чего-то ярко-голубого в уголке… Движение это вызвало яростный взрыв боли, заставивший сцепить зубы, чтобы не застонать.
Но застонал, тонко и мучительно, кто-то другой, совсем рядом.
"Мучается, бедняга, - сочувственно подумал Александр, пережидая, пока перед глазами калейдоскопом перестанут мельтешить красные и зеленые пятна и сквозь них проступит знакомая трещина, за которую можно зацепиться, будто за спасительный якорь, - тело попало в плавный водоворот, выворачивающий душу наизнанку. - Почище моего, видать, ему приходится…"
- Очнулся, касатик!
Мамин голос. Нет, бабушкин. Но бабушка ведь умерла? Да, давным-давно, когда Саше было… Сколько же ему было лет, когда умерла бабушка - нестарая еще, удивительно красивая женщина, страдавшая ужасным недугом? Десять лет? Двенадцать? Кажется, двенадцать… Хотя какое сейчас это имеет значение - она же рядом…
В поле зрения появилось какое-то странное, перевернутое лицо - сначала шел подбородок, потом губы, нос и уж в последнюю очередь - глаза. Так в жизни не бывает, и Саша неожиданно развеселился.
Видимо, его попытки сдержать смех не понравились хозяину странного лица, и тот исчез, пошевелив напоследок бровями.
"Привидится же такое? - думал Бежецкий. - Никогда не думал, что бывают такие лица…"
А глаза сами собой тянулись к окну, несмотря на мучительную боль, тупыми шурупами ввинчивающуюся в мозг. И спустя немного он уже мог убедиться, что это - действительно окно, а за ним - чистое безоблачное небо.
- Ожил, гвардеец!
Этот голос ему тоже был очень знаком. Только вспомнить бы, кому принадлежал…
- Молодец! А то я уже думал, что придется тебя в Россию таким и отправлять. Хотя это и небезопасно…
"Иннокентий Порфирьевич!.."
* * *
- Где тут наш страдалец? - раздался где-то вдалеке раскатистый бас, и подпоручик Стебельков, ворвавшись в палату, прежде чем подскочить к своей койке, сделал страшные глаза и изобразил руками что-то огромное.
- Что за пантомима, право, подпоручик? - оторвался от книги капитан Хлебников, старший по чину в шестиместной палате для выздоравливающих: Александра не так давно перевели сюда со второго этажа, из вотчины невропатологов. - Скажите словами, а то мим из вас, признаться, никакой…
Но сообщить бедняга ничего не успел: дверь распахнулась, и на пороге воздвигся генерал Мещеряков в накинутом на плечи так, чтобы не скрывать парадного мундира, белом халате. За его плечами виднелись еще чьи-то головы.
- Лежите-лежите, господа! - замахал генерал руками на зашевелившихся (впрочем, не слишком активно) офицеров. - Вы не при мундирах, да и у меня чина не видать, - с улыбкой коснулся он плеча, где под тонкой тканью халата топорщился эполет. - Я тут по-простому, по-свойски…
- Чем обязаны, Василий Никитович? - нахально заявил Хлебников, который и не собирался вставать - костыли, приставленные к изголовью его "привилегированной" - у самого окна - койки, и толстая от бинтов нога говорили сами за себя.
- Увы, не к вам, Павел Тихонович, - развел руками Мещеряков. - Вы уже свое получили-с… Где же у нас Бежецкий? - Генерал близоруко осмотрелся и только сейчас заметил бледного, похудевшего поручика, сидящего на своей койке в углу. - Ах, вот вы где спрятались!
Громыхая по полу сапогами (следующий в толпе свиты полковник Седых лишь воздел очи горе), генерал прошел к Сашиной койке.
- Поздравляю вас, поручик, кавалером ордена Святой Анны! - торжественно провозгласил Василий Никитович, вынимая из кармана халата красную картонную коробочку. - За храбрость, проявленную в бою с инсургентами, - словно в пояснение обвел он палату взглядом. - Так что можете прикрепить на саблю.
Александр принял из генеральских рук "клюкву" и с трудом удержался, чтобы сейчас же, сию минуту не открыть коробочку со своей первой наградой.
"Прямо как ребенок с рождественским подарком, - недовольно подумал он. - Стыдно…"
- А сабля-то у вас есть? - улыбнулся генерал.
- Не успел обзавестись, - потупил глаза поручик, действительно совсем позабывший в здешней суматошной жизни о почти бесполезном на современной войне оружии.
- Й-й-эх! - крякнул Мещеряков. - Как же это вы так?.. Ну ничего, дело наживное! Была бы "клюква", а куда ее привинтить - найдется. Правильно я говорю?
- Пусть к кобуре своего "Федорова" привинтит, - пробасил от дверей прапорщик Храмов. - Я слышал, наш поручик любит тяжелым оружием пофорсить.
Ответом ему был дружный смех: смеялись и выздоравливающие офицеры и многочисленная свита командира. Не до смеха было одному лишь Бежецкому.
- Но это еще не все, - добавил, когда утихли последние смешки, генерал. - Вы, поручик, проявили храбрость в бою и за храбрость сию достойно награждены. Но храбростью на поле боя ваши подвиги, Александр Павлович, не исчерпываются.
Василий Никитович сделал театральную паузу, и все притихли, ожидая продолжения.
- За доблесть, проявленную при освобождении из вражеского плена статского советника Линевича, вы, поручик, награждаетесь орденом Святого Станислава с мечами.
Из генеральского кармана явилась вторая красная коробочка - побольше размером. Саша просто не верил собственным глазам: Дед Мороз в лице генерала Мещерякова проявлял чудеса щедрости! И уж вторая награда была встречена одобрительным гудением. Станислав с мечами хоть и невелик по статусу, да не нюхнувшему пороху его не иметь никогда!
- Поздравляю, поручик, - протянул руку генерал. - Да вы поставьте, поставьте коробки на тумбочку! Не пропадут, чай!
Палата вновь вздрогнула от хохота.
- А это вот, - принял Мещеряков у адъютанта увесистый пакет. - От одной дамы… В благодарность за спасение еще одного человека, - подмигнул он поручику. - Не орден, конечно, а жаль! Но, думаю, вам он будет к месту.
- Василий Никитович! - подал голос полковник Седых. - Вообще-то, у меня в госпитале строгий режим…
- А что такое? - сделал невинное лицо генерал. - Разве я чего-то нарушил, Иннокентий Порфирьевич?
- Знаю я ваши подарки от неизвестных дам… - махнул рукой врач. - Будто не слышно было, как этот "подарок" булькает!
- Да бросьте вы, полковник! Мы вот сейчас пойдем чревоугодничать, а имениннику что - постной кашей давиться? Он, думаю, и с товарищами поделится.
- Поступайте как знаете, - махнул рукой Седых, демонстративно отворачиваясь.
- Видите, Бежецкий: медицина дала добро. Ну, не буду вас отвлекать, господа офицеры, - лукаво оглядел больных генерал. - Сам был молодым - все понимаю… Пойдемте, господа!
Гости, сохраняя субординацию, покинули палату. В дверях задержался лишь полковник Грум-Гржимайло и, нахмурив брови, погрозил вконец засмущавшемуся Саше кулаком, пряча в густых усах усмешку. Как суровый, но справедливый отец, командир был рад за своего питомца…
Едва дождавшись, пока шаги стихнут, выздоравливающие окружили пунцового от смущения Александра. Даже капитан приковылял с костылем: не спеша тянуться перед начальством, он рад был поздравить младшего товарища.
- Это моветон, господа, - остановил он насмешников Рихтера и Сапунова, "штаб-близнецов", как звали их в палате - штабс-капитан артиллерии и драгунский штаб-ротмистр действительно весьма походили внешне: сейчас один прикалывал Станислава на грудь поручиковой пижамы, тогда как второй пытался привинтить "клюкву" куда-то на боковой карман. - Негоже так поступать с боевыми наградами - не цацки. Давайте лучше посмотрим, что прислала Сашеньке прекрасная дама…
В коробке обнаружились две объемистые бутыли "Шустовского" и множество съестного, при сытной, но весьма однообразной кормежке показавшегося офицерам истинными деликатесами.
- А дама-то знает, чем угодить! - пробубнил, откусывая от огромного бутерброда с консервированной лососиной, подпоручик Стебельков. - Право, господа - я не отказался бы заиметь подобную пассию! Поделитесь, поручик - где вам удалось познакомиться?
- Да так… - опустил голову Александр.