Однако волдыри на теле Конана иллюзорными не были. Он действительно обжегся. И неизвестно еще, не вспыхнет ли колдовской огонь у него внутри, когда пройдет достаточное количество времени. Следовало избавиться от наваждения как можно скорее. Конан вновь побежал сквозь джунгли. В любом случае ему необходимо найти воду. Он умирал от жажды. После битвы со зверем горло у него пересохло, и Конан едва держался на ногах.
Глава четвертая
Монстр в джунглях
Когда впереди блеснула полоска воды, Конан понял, что наступил рассвет: вода была залита ярко-розовым светом. И опять оглушительно запели птицы, все разом. Конан с размаху бросился в воду и долго с наслаждением плескался там, разбрызгивая золотисто-розовые капли. Он то погружался с головой и пил восхитительную прохладную воду, то выныривал на поверхность и любовался розовыми небесами. Рассвет плескался в воздухе - казалось, его можно было поймать рукой и сжать в пальцах.
Прохладная вода принесла облегчение обожженной коже варвара. Когда он выбрался на берег и устроился там, чтобы передохнуть, он еще раз внимательно осмотрел себя. Волдыри никуда не исчезли. Пятна ожогов - тоже. Боль, отпустившая было, пока Конан сидел в воде, начала донимать его с новой силой.
Киммериец решил не обращать на нее внимания. Рано или поздно ожоги заживут, и боль пройдет сама собой. Разумеется, если сыщется какое-нибудь средство против случившейся с Конаном неприятности, он не станет пренебрегать этим; но пока средство не найдено - нечего и думать о том, что у него, к примеру, здоровенный ожог на ляжке или что болит вздувшийся пузырь на спине.
Конан вытащил из кошеля алмаз и поднял его перед глазами, держа двумя пальцами. Волшебный свет восходящего солнца заиграл на чудесных гранях, отбрасывая мириады искр. "Вот что извиняет все мои дурацкие похождения, - думал киммериец, любуясь камнем. - Вот мое главное утешение! Ради этой побрякушки я готов перенести и не такие испытания. Она принесет мне богатство и удачу, а какой-нибудь бездельник в Шадизаре, у которого денег несчитано, заполучит в свои цепкие лапы счастье любоваться этой штукой в любой момент. Повесит ее на смуглую красавицу или вденет в собственную корону…"
Или преподнесет какому-нибудь божеству.
Впрочем, Конану мало дела было до того, как поступит с драгоценностью шадизарский богатей. Пока длится путешествие, Конан имеет возможностью наслаждаться игрой прекрасного камня; после его ждет иное наслаждение - счастье обладания деньгами. Очень большими деньгами.
Предаваясь мечтам, киммериец заснул. Вероятно, он проспал несколько часов, потому что когда он открыл глаза, был уже полдень.
Праздник рассвета закончился, начались будни обычного дня в джунглях. Лес жил полной жизнью, самые разнообразные существа - его обитатели - охотились, искали на деревьях плоды, ссорились, совокуплялись, заботились о детенышах, враждовали из-за охотничьей территории.
Конан с трудом встал на ноги и побрел дальше. За время его сна ожоги как будто разрослись и стали донимать его еще сильнее. Ему трудно было переставлять ноги. Хотелось упасть на четвереньки. Почему-то казалось, что таким способом передвигаться будет легче.
Вот еще не хватало! Конан был достаточно горд для того, чтобы не прибегать к подобному образу хождения. Пока он еще в силах, он будет идти, гордо выпрямив спину.
Но какая-то злая сила продолжала упорно гнуть его к земле. Каждый новый шаг давался Конану все с большим трудом. Тем не менее, киммериец продержался еще больше часа.
Неожиданно впереди между стволами деревьев показался просвет. Конан остановился, не веря собственным глазам. Он вышел к человеческому жилью! Здесь имелась какая-то деревня.
Конан явственно различал хижины, круглые, сплетенные из травы и накрытые соломенными крышами. Ноздри его раздувались, улавливая запах огня и готовящейся на огне пищи. До его слуха начали доноситься и голоса. Звонкие голоса детей, более приглушенные и тихие - голоса женщин. Мужчин в селении не было. Должно быть, ушли на охоту или рыбалку.
"Добыча", - подумал Конан и облизнулся.
И тотчас одернул сам себя. Что с ним происходит? Почему он подумал о людях, живущих в этой деревне, как о добыче? Не превратился же он в людоеда? Хотя в этих ядовитых вендийских джунглях с человеком может произойти все что угодно. Самые невероятные мысли являются без спроса и поселяются в голове.
Конан заметил мальчика, бегущего в его сторону. Это был худенький смуглый ребенок в набедренной повязке. Клочок ткани прикрывал его голову от солнечных лучей. Больше на нем ничего не было. Очень темная кожа блестела от пота, огромные глаза с голубоватыми белками были широко раскрыты, зубы блестели - ребенок смеялся. Он бежал за тряпичным мячиком, который улетел в сторону леса.
Конан видел и игрушку. Но он не мог отвести глаз от мальчика. В мыслях почему-то варвар представлял себе сладкий хруст, который издадут эти тонкие кости на его зубах…
Странно. В самом деле, странно.
Конан опустился на четвереньки и услышал приглушенное рычание, в котором звучало торжество и предвкушение трапезы.
Ребенок остановился. Улыбка застыла на его губах. Он повел глазами из стороны в сторону и вдруг, оглушительно завизжав, бросился бежать обратно к домам.
А Конан, не вставая на ноги, как был на четвереньках, устремился в другую сторону.
Теперь он очень хорошо видел. Гораздо лучше, чем прежде, хотя и раньше он не мог пожаловаться на зрение. И очень хорошо чуял все происходящее. Не так, как чуял в былые времена. Запахи рассказывали ему гораздо больше, нежели когда-то. Он чувствовал чужой страх - кисловатый запах пота, проступающий на человеческом теле, говорил ему об этом. Он чувствовал все - вплоть до того, чья плоть будет вкуснее. К примеру, одна из женщин в деревне недавно ела чеснок, а Конану очень не хотелось бы мяса, пахнущего чесноком. Зато другая обожала перец. Чудесный душистый сладкий перец. У нее изумительная плоть. Конан облизнулся, предвкушая, как вонзит в нее зубы.
Он остановился, сел и поднес к глазам руку. Что-то с ним происходило неправильное. Впрочем, рука была замечательная. Огромная, лохматая, покрытая чудесной желтой шерстью. С надлежащими когтями. Конан почесался задней лапой за ухом, стукнул хвостом по земле. Зуд в коже прошел. Ему было хорошо. Он встал на лапы и побежал дальше. Джунгли лежали перед ним и манили его тысячами запахов.
Странно выглядел этот зверь в обрывках человечьей одежды на шкуре, туго перепоясанный кожаным поясом, на котором болтался кошель с бриллиантом, и в ножнах, где еще сохранялся большой прямой меч.
* * *
К ночи Конан успел убить и съесть косулю. Он был сыт и страшно доволен - доволен всем: собой, своей жизнью, развитием событий. Еще бы! Весь мир лежал перед ним, все джунгли, и он мог охотиться, где пожелает. Даже тигр уступит ему свою охотничью территорию, если он явится туда и потребует своего. Даже тигр! Что же говорить о других хищниках, менее крупных и куда менее опасных…
Впрочем, самку леопарда Конан не обидит. В глубине своей памяти он хранил воспоминание о том, как трогательно мяукали в ночи маленькие котята. Пусть растут. Пусть вырастут во вкрадчивых хищников, движущихся сквозь ночь на мягких лапах. Пусть в джунглях появится новая ласковая смерть с чудесной пятнистой шкурой и вспыхивающими во тьме глазами.
Конан ласково зарычал, думая о них.
Ему хотелось самку. Но он знал, что нигде поблизости нет самки его вида. Может быть, и во всем мире не сыщется таковой. Он не знал. Может быть, он один на всем свете.
Что ж, тогда ему остается только одно: сеять смерть. Убивая, он получал удовольствие. Возможно, несопоставимое с наслаждением, которое дарит самцу соитие с самкой и продолжение рода, но все же лучше уж такое, чем никакого. Он жрал, чтобы жить, и убивал, чтобы испытывать радость.
Насытившийся, довольный, Конан растянулся на листьях и заснул. Во сне он видел человека, которого встречал прежде. И даже, кажется, хотел зарезать. Да, он хотел уничтожить этого человека, но что-то остановило Конана. Вероятно, ему подвернулась добыча получше. Он вспомнил об этом во сне и даже засмеялся. Камень. Вот о чем он думал тогда. Драгоценный камень. Бесполезная безделушка, которая до сих болтается у него в кошеле.
Странно устроены люди. Для чего им вещь, которую нельзя съесть? Вещь, не нужная при устройстве логова? Впрочем, подумалось Конану в том же сне, этот предмет имеет какое-то значение для самки и, следовательно, может представлять ценность для самца, который желает обзавестись подругой. Но кому нужна самка, если у нее столь нелепые желания? И Конан расхохотался.
Он проснулся от собственного хохота - точнее, от громового рева. Лес содрогался, слыша этот жуткий звук, исторгаемый могучей глоткой монстра.
Конан встал, потянулся… и вдруг зарычал от: злобы и обиды. Кто-то подкрался к нему, пока он спал, и выпустил в него стрелу. "Проклятье! - думал Конан, катаясь по земле и вслепую молотя лапами воздух. - Кто же это сделал? Как ему удалось? Проклятье, проклятье! Если я сумею встать на ноги, я разорву его на клочки! О, пусть только покажется, презренный трус, который прячется в кустах с луком, - и он увидит, на кого посмел поднять свою жалкую, мерзкую, голую руку!"
Вслед за первой стрелой вылетела вторая, за нею - третья, и все они угодили в цель. Они пронзили руки и ноги Конана, причем нога - точнее, задняя лапа - оказалась пригвождена к земле. Конан утробно и страшно рычал. От этого звука, казалось, гнулись деревья. Но человек, прятавшийся за кустами с луком, оставался невозмутим и никак не выдавал себя.
Наконец от боли и гнева Конан обессилел. Он упал на бок и, тяжело дыша, стал смотреть перед собой. Верхняя губа его поднималась, обнажая огромные желтоватые клыки, на которых вскипала пена, и глухой рев время от времени вырывался из горла. Но теперь это клокотание звучало негромко и напоминало звук уходящей грозы - буря иссякла, исчерпала себя и теперь бессильно злобилась издалека.
И только тогда из укрытия выбрался человек.
Конан узнал его. В его желтых широко раскрытых глазах мелькнул последний отблеск сознания, а затем они подернулись тусклой пленкой, и Конан погрузился в сон.
* * *
Он пришел в себя и увидел над головой навес из пальмовых листьев. Это киммерийцу не слишком понравилось. Последнее, что он помнил отчетливо, было его стояние над спящим бритунцем: тот, кажется, говорил про "глаз Кали"… Затем киммериец наклонился над Фридугисом и снял кошель с его пояса. Нашел там камень. Алмаз дивной красоты и невероятного размера. После этого Конан ушел, оставив Фридугиса на милость неприветливых жителей Рамбхи.
Что же он делает здесь, под навесом? Почему у него так болят руки? Отчего он не в состоянии пошевелиться? И, главное, кто этот человек, который сидит рядом и тянет из фляги какое-то пойло?
Конан попробовал заговорить. Голос его звучал хрипло, но все же вполне внятно.
- Кто ты? - спросил киммериец.
- Я? - Человек живо обернулся к нему. - А ты меня разве не помнишь?
- Не помню, если спрашиваю, - огрызнулся Конан.
Тот заткнул флягу пробкой, сунул ее за пояс и приблизился к варвару. Навис над ним, широко улыбаясь.
- Мое имя Фридугис. Я бритунец. Мы встретились с тобой в Рамбхе. Ты помнишь свое имя?
- Конан, - буркнул Конан. - Из Киммерии. Ты, никак, за дурака меня держишь, Фридугис из Бритунии? Гляди, я ведь не всегда буду в плену. Когда освобожусь, порву тебя в клочья.
- Это уж как тебе захочется, - неопределенно ответил Фридугис.
- Ты, наверное, хочешь пить.
- Хочу.
Фридугис поднес флягу к его губам. Конан сделал несколько жадных глотков. Дурное местное пальмовое вино, сильно разбавленное к тому же. Но для человека, умирающего от жажды, - в самый раз.
- Ну, что со мной случилось? - осведомился Конан. - И где я нахожусь? Ты ведь, кажется, осведомлен о моих делах лучше моего.
- Наконец-то разумные речи… Начну с конца. Ты находишься в Рамбхе, Конан, в моей хижине.
- Рамбха… - Конан громко застонал, как будто его мучила страшная головная боль.
- Вот именно, - подтвердил бритунец невозмутимо. - Я обосновался в этом городе. Поскольку найти съемное жилье здесь оказалось невозможно - больно уж неприветливы жители, знаешь ли, - я построил собственное. Оно, правда, находится за городской чертой, так что я, как считается, не посягнул на здешнюю земельную собственность… Они ведь ужасно пекутся о соблюдении законности, знаешь? - Бритунец хохотнул. - У каждого свои причуды. Если бы я жил посреди диких джунглей, как эти вендийцы, я бы возвел себе огромный дом с гигантским участком, окружил бы все это высоченным забором… и процветал бы там, за забором, как мне вздумается. Но им почему-то охота лепиться друг к другу. Вероятно, чтобы удобнее было сплетничать. У тебя нашлось время заметить, что сплетни - это самое главное их занятие? В всяком случае у мужчин, особенно у наиболее почтенных…
Конан прошептал:
- А у тебя, видимо, любимое занятие болтать.
- Я ведь путешественник и собираю впечатления, - возразил бритунец. - Это то, чему я всегда отдавал предпочтение. Новые лица, новые обычаи, новые странные города - и, разумеется необычные для меня способы проводить время.
- Ага, - сказал Конан. - И странные методы зарабатывать на жизнь.
- Ты имеешь в виду кражи? - Бритунец смешливо сморщил нос. - Во-первых, этим меня не удивишь. Видел, и не раз. Во-вторых, не вижу в данном методе ничего странного. Обманчиво простой - и к тому же не требует интеллектуальных затрат. В-третьих, в том, что касается кражи моего алмаза… Ты не первый, кому это удалось. И не первый, кому это принесло сплошные неудобства.
Конан поперхнулся.
- Какой алмаз? О чем ты говоришь?
Он приподнялся на локте и вперил в бритунца гневный взор.
- Ты обыскал меня, пока я был без сознания?
- Ну, ты ведь поступил так, покуда спал, - отозвался бритунец, улыбаясь. Судя его виду, он совершенно не был рассержен случившимся. - Впрочем, мне и обыскивать тебя не нужно было. Я заметил пропажу алмаза и сразу пошел за тобой следом.
- Ну да, конечно, - Конан скривился. - Можно подумать, у тебя был шанс против меня. Да если бы я захотел, от тебя бы даже мокрого места не осталось!
- Хочешь сказать, что ты попросту пожалел меня и не стал убивать? - Фридугис фыркнул. - Впрочем, не буду спорить. Вероятно, ты испытывал ко мне нечто вроде жалости… Однако дело совершенно в другом. Я пошел за тобой следом потому, что ты понравился мне, киммериец. Да-да, я счел тебя человеком весьма достойным, несмотря на твой способ зарабатывать на жизнь и проводить свое время. Мне было бы жаль, если бы ты погиб глупо и бессмысленно. Еще при первой нашей встрече я счел тебя достойным лучшей жизни, нежели та, которую ты вынужден вести.
- Ты хочешь сказать, что отправился выслеживать меня из жалости ко мне? - медленно проговорил Конан.
Бритунец кивнул.
- Ты попал точно в цель, любезный варвар. Именно так. Из жалости к тебе. Не к тому тебе, каким ты являешься сейчас, - добавил он туманно, - но к тому, кем ты станешь - быть может - впоследствии. Неважно. В общем, я пошел за тобой. Я видел яму-ловушку, в которую ты попался. О, жители одной соседней деревушки были страшно разгневаны! Они собрались на краю ямы, они вопили, размахивали своими черными костлявыми руками и жутко ругались на десятках языков, из коих я два кое-как понимал. Они посылали тебе самые жгучие проклятия. Впрочем, они полагали, что ты - большая обезьяна.
- Что? - завопил Конан. Раны сразу отозвались болью в его теле, но киммериец не обратили на это внимания.
- Что-о?!! Эти чертовые мартышки сочли меня большой обезьяной?
- У них забавное отношение к обезьянам: них они едят, других считают за своих родственников и не трогают.
- Это ты тоже выяснил, путешествуя?
- Нет, - признался бритунец, - об этом я прочитал в манускрипте моего соотечественника, Бридуна Странника. Он много рассказывал любопытного, в том числе о джунглях Вендии.
- К демонам Бридуна Странника! - энергично высказался Конан. - Что было дальше?
- Словом, эти добрые охотники бранили на все лады крупную обезьяну, которая испортила им ловушку. Но я сразу смекнул, что в яме бывал человек. И притом - белый человек, то есть - ты.
- Ага, - сказал Конан. - Конечно.
- Видишь ли, в этой округе белых людей всего двое, ты да я, и поскольку я стоял на краю ямы живой, здоровый и невредимый, то, следовательно, в самой яме побывал второй белый…
- Довольно, - оборвал Конан. - Ты чудовище.
- Не больше, чем ты. Лежи смирно, процесс трансформации еще не закончился, - предупредил бритунец, поскольку Конан в ярости дернулся на своем ложе и обнаружил, что привязан.
- Как ты понял, что я попался? - смирившись на время со своей участью, спросил Конан.
- Местные знают, где у них ловушки. Кроме того, на мягкой глине остались отпечатки твоих сапог.
- Ага, - сказал Конан.
- Дальше началось самое трудное, - признал бритунец. - Я набрел на труп чудовища. Выглядел этот зверюга, скажу тебе прямо, неважно. Ты отрубил ему лапу, рассек его шкуру, вонзил меч ему в небо, словом, поработал над ним, как мясник.
- Весьма сожалею, - буркнул Конан. - Вероятно, гуманнее было бы позволить ему убить меня и слопать. Бедная зверюшка!
- Зверюшка? - Фридугис выглядел изумленным. - Ты называешь эту тварь зверюшкой? Да это же кенокефал, песьеголовый людоед! Лишь один человек, встречавшийся с ним, остался в живых и сумел воспроизвести его облик в рукописи "Все путешествия в колдовские страны, собранные Атезисом Бритунским". Весьма поучительно, кстати. Я нарисовал труп убитого тобой монстра, чтобы вложить его в тот манускрипт о путешествии, которую намерен написать после возвращения.
- Ну, это если ты вообще вернешься домой, - заметил Конан мрачно.
- Пока что обстоятельства складывались удачно, - указал ему бритунец.
Конан фыркнул.
- Удачнее некуда! Однако говори дальше.
- Я знал об одном свойстве кенокефала. Дело, в том, что убитый зверь разбрасывает вместе со своей кровью особые споры, так что убийца или тот, кто случайно оказался поблизости от раненого кенокефала, заражается ими и постепенно, также превращается в подобного же зверя. Некоторое время в превращенном еще теплятся воспоминания о прошлой жизни, но если надлежащие меры не будут приняты в течение полутора - двух дней, то последствия приобретают необратимый характер. Я понятно выражаюсь?
- Вполне, - буркнул Конан. - Не надо считать меня глупцом только потому, что у меня развитая грудная клетка и сильные руки и я могу порвать тебя на куски, не прилагая особенных усилий. Если ты не забыл, некогда я возглавлял философическую школу в Кхитае.
Бритунец выразительно поднял одну бровь и промолчал.
Он молчал ровно столько, сколько понадобилось, чтобы Конан осознал: его собеседник… как бы это выразиться?.. немного сомневается в правдивости утверждения касательно этой самой школы.
Привязанный к топчану, сделанному из куска гигантского ствола, Конан бессильно сказал:
- Я бы убил тебя, да ведь это не поможет.