- Она хоть православная? Ах да… - нагнувшись, Миша заметил на шее несчастной крестик. Маленький, зазеленевший, медный, не на цепочке даже, на нитке суровой, по всему видать - из небогатых слоев была девка, наверное, челядинка-холопка - раба. Как когда-то Марьюшка. Марьюшка… А ведь и она могла бы вот так же вот лежать со стрелой в спине или в груди, или вообще с перерезанным горлом, запросто могла… И что - тогда тоже не нашлось бы кому схоронить?
- Что ж, давай рыть могилу, парень, - сухо кивнул Михаил. - Ты начинай, а я в лесок прогуляюсь - досочку там подходящую видел.
"Подходящей досочкой" оказалась коряжина с плоским обломом, удобная вещь, почти как лопата, не забыть бы с собой потом прихватить, пригодится.
Могилу вырыли быстро, причем по большей-то части копал один Олекса, парень явно стеснялся, когда за импровизированную "лопату" брался "боярин-батюшка". Но сам-то работал умело, ходко, управившись с ямой менее чем за пару часов.
Вырыв могилу, выпрямился, посетовал:
- Эх, жаль, без гроба хоронить придется, да и не вовремя, до обеда ж надо… ну да Бог простит, не оставлять же на завтра - жарко, протухнет вся.
Ратников только хмыкнул: ну конечно протухнет.
Вдвоем осторожно перенесли убитую в яму, положили, скрестили на груди руки. Миша нагнулся - закрыть глаза. Большие, синие, кажется… да-да, синие… Или в них просто отражалось небо?
Олекса прочел молитву, бросил горсть земли, потом взялся за "лопату"… Михаил почему-то никак не мог отвести взгляд от мертвого лица девушки. Действительно - красивая. Такой бы замуж по любви, да нарожать бы деток… А тут… Да уж - вот она, жизнь.
Зарыли быстро, соорудили из песка холмик, Миша, оторвав от рубахи подол, примотал крест-накрест найденные неподалеку в лесу палки, воткнул. Оба перекрестились:
- Ну, милая, пусть тебе земля будет пухом. Не сладилась на этом свете жизнь, Бог даст, сладится на том, лучшем.
Постояли, помолчали. Потом вздохнули да зашагали себе обратно, шли тоже молча - каждый по-своему переживали чужую смерть.
Лишь ближе к вечеру, когда пекли на углях рыбу, Ратников тихо спросил:
- Как думаешь, кто ее?
- Шильники! - убежденно отозвался Олекса, а Миша кивнул: ну, знамо дело, шильники. Этим словом в Новгороде называли всех душегубов-разбойничков да, бродяг.
- Стрела-то новгородская, - осторожно переворачивая палочкой рыбу, рассуждал юноша. - Так это еще ничего не значит. Мало ли у кого могут новгородские стрелы быть? И у гостей торговых, и у шильников, и у чудинов здешних, даже у рыцарей… у кнехтов - само собою…
Михаил не спорил, думал, и думы его были не особо веселые… хотя довольно-таки интересные. Молодая красивая девушка из низших слоев. Да еще в таком месте, где… где можно уйти-перейти, занырнуть в чужое время, а там - налаженная работорговая связь! А не старые ли знакомые здесь проявились? Людокрады боярыни Ирины Мирошкиничны? Очень может быть, очень… Кстати, немцы тоже тем же делом занимались - отец Герман, каштелян орденский, тому пример. Друг с другом на пару работали? Или, наоборот, конкурировали? И так могло быть, и сяк. Однако стрела-то все-таки новгородская…
- Я вот что думаю - зря мы здесь сидим, не пасемся! - неожиданно встрепенулся Олекса. - А вдруг…
Михаил покровительственно похлопал парнишку по плечу:
- Ну, это ты, может, не опасаешься… я - так очень даже наоборот. Думаешь, для чего сторожи-нитки поставили? И костерок мы с тобой в темноте не палим, и днем он у нас сильно-то не дымит, я слежу, ты не думай. И местечко у нас глухое, не видное…
Отрок покачал головой:
- Ох, Мисаил-боярин, умный ты человек!
- А ты думал! - внезапно расхохотался Миша. - Не был бы умный, давно бы вон, как давешняя девчонка, лежал, царствие ей небесное!
- Во веки веков. Аминь!
Подросток благоговейно перекрестился. Впрочем, это он в том, оставшемся мире, подросток, а здесь уже очень даже взрослый, путь даже и молодой. Молодой и умелый воин, способный на все!
Усевшись к догорающему костру, Михаил задумчиво поворошил хворостиною угли:
- Я вот что подумал, Лекса…
Парень тут же напрягся, аж шею вытянул - слушал, внимал умному человеку с благоговением. Даже рыбину есть перестал.
- Может, эта девчонка не просто так бежала, а знала - куда. Может - к кому-то, кто бы ее мог поджидать в камышах.
- Да, так могло быть, - важно кивнул Олекса. - Вполне.
- Вполне, - Миша вдруг хохотнул. - Но скорее всего - нет. Однако могло… значит, и мы должны эту возможность со счетов не сбрасывать. Вдруг да кто-то сюда заявится, вот на то самое место… в ближайшие дни. Может быть - даже сейчас вот.
Юноша открыл рот, прислушался… вздрогнул:
- Чу! Кажись, веслище плеснуло!
- Ага, веслище… что на той стороне делается здесь и не услышишь. Дежурить нужно. По очереди.
- Что делать, боярин?
- Де… сторожу ночную нести! Дозор.
- Ясно! - Олекса оживленно всплеснул руками. - Я так могу хоть целую ночку не спать!
- Я же сказал - по очереди, - Михаил недовольно скривился. - Ты когда в дозор хочешь?
- Хоть сейчас, Мисаил-боярин! Приказывай только.
- Ну, сейчас так сейчас, - подумав, согласился Ратников. - Дорогу-то помнишь?
- Угу!
- Тогда иди. Вернешься… м-м-м…
- Когда Матица на поклон пойдет!
Матица… Полярная звезда, что ли? Наверное, так и сеть… На поклон - значит, под утро.
- Молодец! Верно все рассчитал, парень.
Олекса аж зарделся от похвалы, заважничал, не перед Мишей - перед собою:
- Я, боярин-батюшка, если что, тихохонько в шалаш прибегу…
- Опять - "батюшка"?
- Не гневайся, Мисаиле-боярин!
- Да не кланяйся ты, сколько раз уже говорить? Собрался? Иди!
Ратников и сам, как мог, старался рассчитывать: с той стороны острова до шалаша минут двадцать ходу - это учитывая ночь. Вряд ли там за двадцать минут что-то такое произойдет, что нельзя бы чуть позже иль раньше увидеть… тем более, все равно Мишу-то разбудить некому. Ладно - уж как решил!
В эту ночь Ратникову приснился сон, странно, но Миша его запомнил, хотя обычно такой вот на сны памятливостью не отличался, как, впрочем, и любой другой человек, кроме совсем уж древних старушек. Ну, не запоминал он сны, даже если когда и видел, а тут вот запомнил - наверное, потому, что разбудили посреди ночи. Олекса и разбудил, кто же еще-то? А сон был престранный! Будто стоит он, Миша, на вершине белой и искрящейся от снега горы, стоит не так просто, а на лыжах, а за спиной у него - рюкзак, а внизу, в долине темно - буря, а на вершине горы - солнышко… даже не солнышко вовсе - а сияющий змейка-браслет!
И вокруг, сколько хватает глаз - снег, снег, снег! Синие долины, снежные шапки угрюмых скал, перевалы… Что за место такое? Михаил мог бы поклясться, что никогда и нигде ничего подобного не видел.
Может, конечно, чуть позже и прояснилось бы что-нибудь в этом сне, если бы не разбудил Олекса:
- Боярин-батюшка, поднимайся! Сам ведь строго-настрого наказал будить.
- Спасибо, что разбудил, молодец, службу знаешь! - Ратников протер глаза, уселся на мягком, заменявшем ложе, мху. - Ну, как там?
- Все спокойно! - тут же заверил подросток. - Уж я все глаза просмотрел.
Ну, уж в этом ему можно было верить.
- Благодарю за службу, товарищ сержант! - пошутил Ратников и, пожелав парню спокойной ночи, вышел.
Ночь была спокойной и тихой, такой, какой и должна быть летняя ночь - спокойной и тихой лишь в меру. И для того только, кто не умеет ходить бесшумно. Миша вот, как ни старался, не умел… в отличие от того же Олексы. Впрочем, такое умение не купишь и не приобретешь - таким родиться надо. В этих вот самых условиях.
Отведя еловые ветки от глаз, Ратников на секунду остановился, замер. И тут же услышал, как где-то неподалеку плотоядно ухает филин, как - чу! - пронеслась меж деревьями чья-то небольшая стремительная тень - белка? Заяц? Как что-то затрещало наверху, на ветках… затрещало и стихло. А вот кто-то пискнул… Наверное, филин все ж таки нашел свою жертву. Интересно было бы послушать ночную симфонию дальше, но нужно было идти, уж потом там, на месте, наслушаться.
Михаил старался передвигаться неслышно, бесшумно, как ходили охотники, и получалось вроде неплохо, но… для человека двадцать первого века, конечно, неплохо, даже просто замечательно, а вот для местных же - хуже некуда! Уж те-то ходили, как индейцы, - и Миша даже надеждами себя не тешил, что сможет перехитрить в лесу охотника, да и вообще - обычного средневекового человека, бывшего куда как ближе к природе, нежели он сам. Не тешил… но старался.
К камышам путник выбрался без всяких проблем - все-таки умел ориентироваться, не потерял еще нюх, даже живя в глуши, приобрел и некоторый опыт. Затаился в ивовых зарослях, место специально выбрал так, чтобы озеро, чтоб камыши, чтоб узенькая полоска песка - чтоб все было как на ладони. Чтоб, ежели что, не отводить потом ветки рукой. Отведешь - покажется, что бесшумно, а на самом-то деле "шильники" услышат на раз. Запросто. Куда там индейцам!
Яркая луна, сверкающая на полнеба, постепенно стала приобретать утренний серебристо-белый цвет, блекли и звезды, а небо на востоке алело пока еще узенькой полосой. Алый, оранжевый, темно-голубой, глубоко-синий такая вот предрассветная радуга. Часа четыре утра, тот самый час, когда так хочется спать. Час волка.
Вот именно, что волка! И волки эти не замедлили появиться. Естественно - двуногие!
Михаил сначала услышал негромкий плеск волны под веслами, а уж потом заметил вынырнувшую из утреннего тумана ладью, небольшую, в пять пар весел. Она шла ходко, видать, плывущие на ней люди хорошо знали фарватер, мелей не убоялись. Разогнав суденышко, разом подняли весла, мягко ткнулись в песок, выскочили.
Немцы!
Разглядев наконец пришельцев почти впритык, Ратников закусил губу - ну точно немцы. Двое монахов с бритыми лицами и с десяток кнехтов - стеганые гамбизоны, кое у кого кольчужка, небольшие, с черным на белом фоне тевтонским крестом щиты, железные шапки. Ну, копья, понятное дело, шестоперы-палицы, даже секиры. А вот мечи только у двух - оружие дорогое, рыцарское. У этих-то наверняка самые плохонькие, хорошие-то клинки не по чину.
Итак, орденцы. Верно, приплыли проведать рыболовные свои угодья. Но почему явились под утро? И почему так таятся? Громко не разговаривают, общаются все больше жестами… Ага! Вот ладья отчалила, скрылась в тумане, тихонько так, словно подводная лодка во вражеских водах, а эта дюжина - кнехты и два монаха - так и остались на берегу. Впрочем, нет - тут же пошли в лес, и Ратников, немного подумав, за ними. Утро уже, утро, солнышко вот-вот взойдет, роса кругом - знать, снова погожий денек будет. Еще чуть-чуть, и весело запоют-зачирикают птицы, лес наполнится шумом, не так-то просто будет идущим заметить осторожно крадущегося позади человека. Да и не очень-то они и прислушивались - шли себе по узенькой тропке, шагали быстро и целеустремленно, наверняка знали куда.
Ну и Миша сзади. И все думал, как бы к шалашу не свернули, не заметили бы… Нет, не свернули. Прошли прямо к поляне в окружении сосен и молодых дубков, той самой, где и появились провалившиеся в прошлое Ратников с Олексой, где в далеком будущем будет стоять мыза… Горелая мыза… Проклятая мыза.
Ага, пришли… Один из монахов - высокий и сутулый, лица за дальностью было не разглядеть - что-то отрывисто бросил, и кнехты разом попрятались в сосняке, затаились… гам же, чуть погодя, укрылись и монахи.
Зачем? Кого-то поджидали? А, пожалуй! Очень уж все было похоже на засаду.
Мише даже стало интересно, кого это они тут ждут, кого схватят? Все равно было - кого, Ратников давно уже научился в чужие дела не встревать, особенно здесь, в Пограничье. А потому тоже затаился за ракитовыми кустиками, ждал. И все прикидывал, с какой стороны подойдут те, на кого охотились монахи и кнехты. С той стороны, куда причаливала ладья? Вряд ли… тогда б уж там бы и ждали - куда как удобнее, взяли бы сразу по высадке, тепленьких! Скорее всего - с пляжа подойдут, с того, где обычно купались "робинзоны"… или с плеса.
Но откуда тевтонцы знают, что те, кто появится, придут именно сюда, именно на это место? Значит, знали откуда-то…
Михаил почувствовал волнение, азарт даже - ведь именно с этой полянкой и была связана тайна проникновения в иную эпоху, туда-то ему и надо бы… так может быть, повезет?
Чу! Рядом, слева, вдруг послышались чьи-то шаги, не такие уж и осторожные! Кто-то шел по лесу прямо на затаившегося в кустах Ратникова. Миша приготовился выскочить, убежать, петляя, к болотцу… конечно, не с той стороны, где шалаш…
Кнехты - да, это были именно они, двое - прошли мимо, буквально в двух шагах… уселись за деревьями, так, чтобы хорошо видеть поляну. Приготовили копья, один сорвал с плеча лук… вообще-то оружие для орденских служилых людей нехарактерное. Но у этого вот был хороший такой лук, татарский - уже стало настолько светло, что Ратников во всех подробностях смог рассмотреть. И кольнуло вдруг - а не из этого ли лука была убита та несчастная девушка?
Ладно, что уж гадать… мало ли здесь лучников? Ну, не так много, конечно, как где-нибудь в степных кочевьях, но все-таки…
Странно вели себя эти кнехты. Не то чтобы очень уж шумели, но и не особо таились - вполголоса переговаривались, шутили, смеялись даже. Умели бы курить и было бы курево, так, верно, и засмолили бы, а что ж? Ну ничего себе засада! Любой местный охотник или рыбак засек бы враз. А им, похоже, и дела нет. Ни на тропу, ни назад вообще не смотрят, только на поляну пялятся, надо сказать, весьма внимательно, глаз не отрывая.
И чего ждут? Или - кого?
Оп!!! Миша и не заметил, как в воздухе словно бы что-то хлопнуло, как потянуло гарью… да нет - сигаретным дымом!
И на поляне прямо из воздуха материализовался, возник - именно возник, вот как Михаил с Олексой возникли! - плечистый мужчина с квадратным подбородком и такими же квадратными плечами, одетый в серый приталенный плащ вполне современного покроя и кепку. В руке визитер держал небольшой чемоданчик - коричневый, старинного типа, с блестящими металлическими застежками и уголками, таких чемоданов полным-полно на шкафах у всех наших бабушек-дедушек. Но этот был новый, ослепительно новый. На уголках вдруг отразилось только что вышедшее на небо солнышко… Мужчина снял кепку, прищурился…
И Ратников едва сдержал крик! Узнал… еще бы…
Кнут! Кнут Карасевич! Старинный, с новгородских еще времен, враг, садист и убийца, опытный людокрад и доверенное лицо боярыни Ирины Мирошкиничны!
Ах ты, гад…
Кто-то повелительно крикнул. Вскинув лук, затаившийся кнехт ловко пустил стрелу… угодившую работорговцу в грудь! Миша только головой тряхнул - ну и дела, однако. Кнут Карасевич пошатнулся и, выпустив из рук чемодан, медленно повалился навзничь. Радостно загомонившие тевтонцы бросились к нему со всех сторон. Ага… вот на кого, значит, была засада! Ну, не повезло тебе, Кнут… и поделом!
Бабах!!! Утреннюю тишину, едва тронутую людским гомоном и пением птиц вдруг разорвал выстрел! Потом - еще один, и еще!
Вот упал на бегу один кнехт, смешно перевернулся через голову, застыл… За ним повалился другой его сотоварищ… еще один…
Бах! Пришла очередь и сутулому монаху!
Ратников аж привстал, вытянув шею. Картина того стоила: казавшийся мертвее мертвого визитер, сбросив плащ, под которым оказалась кольчуга, прицельно выстрелил в тевтонцев из парабеллума. Да-да, это был именно парабеллум, Миша хорошо разглядел…
Не так-то и глубока, видать, оказалась рана! Или и не было никакой раны, и людокрад просто умело притворился?
Снова выстрел. На этот раз, судя по всему, мимо. Пора бы уже и закончиться патронам… или имеется еще и запасная обойма? Да нет… похоже, что нет…
Впрочем, кнехты тоже не оказались такими уж потрясенными… Вот поднял голову один, другой… Снова засвистели стрелы.
А ведь точно - патроны кончились! Сунув парабеллум за пояс, Кнут Карасевич подхватил чемодан и, петляя, как заяц, со всех ног бросился к озеру.
Туда бежал, туда… к плесу…
Тевтонцы - те, кто еще был жив - нимало не растерявшись, понеслись следом. Ну а за ними, чуть выждав, и Михаил.
Разбойник бежал быстро, очень быстро, ловко перепрыгивая через овражки. Вот метнулся к болотине… гад! Там же шалаш! Нет, снова свернул… Опытный. Прячется за деревьями - попади в него тут, попробуй!
Вот и пляж, плес… Ага! Кнут уже без чемоданчика - видать, сбросил где-то… остановился, быстренько скинул сапоги, кольчугу - ах, как блеснуло, прямо больно глазам! Оглянулся, ухмыльнулся и, бросившись в воду, поплыл, умело загребая руками.
Погоня замешкалась. Лучники выпустил пару стрел… безрезультатно. Выбежал на берег запыхавшийся монах с чемоданом… ишь ты, подобрал все-таки… Что-то отрывисто приказал… Трое кнехтов скинули одежку, вошли в воду… Только, увы, поздно. Из-за мыса уже выгребала узенькая рыбацкая лодка. К ней-то как раз и плыл Кнут Карасевич. По всему, "рыбачки" именно его тут и ждали. Подплыл, перевалил через борт. На лодке заработали веслами, подняли парус…
Монах возвел глаза к небу, сплюнул и гнусно выругался.
Глава 6
Лето. Чудское озеро
КРОВЬ
Конкретность всякого исторического объяснения означает, что наш мир состоит из действующих сил, из центров действия, которые только и могут быть действующими причинами, в отличие от абстракций.
Поль Вен. Как пишут историю.
Опыт эпистемологии
- Вот это вещица! Блестит, спасу нет… Для чего вот только? Однако орехи колоть ей хорошо будет!
Сидя на бревне, у погасшего еще с вечера кострища, Олекса любовался парабеллумом. То подбрасывал пистолет вверх, то заглядывал в ствол, одновременно дергая спусковой крючок…
- Эй, эй! Ты не очень-то! - выбравшись из лесу на поляну, Ратников первым делом отобрал у парня оружие, вытащил пустой магазин, передернув затвор, убедился, что патрона в патроннике нет, а уже потом, переведя дух, спросил: - Где взял?
- А там нашел, на тропинке, - беспечно отмахнулся подросток. - Присел по большой нужде, гляжу - блестит что-то… А что это, Мисаиле-боярин? И вправду - орехи колоть?
- Можно и орехи, - оторвав от рубахи подол, Миша хозяйственно завернул оружие в тряпицу и, подумав, сунул под бревно. - А можно и по голове кому-нибудь дать!
- Однако по голове неудобно…
- Тебе, например, чтоб с незнакомыми штуковинами не игрался!
- С чем не игрался?
- Все, проехали, парень, давай-ка черниц поедим да пройдемся… поглядим тут, что к чему!
- Приплыл кто? - Олекса тут же преобразился - вот только что сидел расслабленный, добродушно-вялый, улыбался совсем по-детски щурился, ни дать, ни взять ленивый двоечник на последней парте… а вот, предположив про чужих, резко собрался, свел скулы, глазами сверкнул серьезно, так, что сразу стало ясно - воин!
- Да уж, приплыли…