Конечно, рыцарь ничем не показал, что оценил финансовое положение спутницы. Но положил себе добиться дружбы с Марианой как можно скорей – хотя бы ради того, чтоб гордячка позволила ему платить за еду и выбирать трактиры.
Обед привел сэра Барти в настроение более-менее благодушное, однако, глядя на хмурую спутницу, рыцарь счел за благо не затевать новых разговоров. Хочет ехать молча – пусть. Может, ей подумать надо. Может, еще и до чего дельного додумается, бывают ведь чудеса на свете.
Постоялый двор, куда свернула Мариана вечером, надежду на чудеса разрушил. Не понравился он рыцарю с первого взгляда. Прежде всего – тем, что стоял на отшибе, шагах в ста от огородившего деревеньку частокола. Конечно, такое вольное расположение можно было бы оправдать благой целью удобства постоянных гостей – если бы в таковых числились крепкие купцы, путешествующие большими караванами, или, скажем, воинские отряды; говоря короче, постояльцы шумные и не привыкшие соразмерять свой распорядок с деревенской жизнью. Но гости такого рода вряд ли остановятся без крайней нужды в настолько запущенном, неухоженном, да и попросту тесном заведении. Даже забора толкового нет: покосившийся плетень разве что курицу остановит, но уж никак не человека или волка. Задворки бурьяном поросли, разве добрый хозяин такое безобразие потерпит?! Да и гостевых комнат тут навряд ли много: второй этаж, хоть и ведет туда обычная для этих краёв наружная лесенка, явно переделан из чердака. Нет, не дотягивает заведение до пристойного постоялого двора – так, забулдыжный трактир с кроватями для случайных постояльцев. С подобного заведения честным трудом не прокормиться.
Барти остро пожалел, что, выезжая обычно из Себасты рано утром, оставлял этот странный трактир без внимания. Выходит, не так хорошо знает он путь до Корварены, как думал до сих пор! В досаде Барти даже отступил от принятого решения – хотя бы несколько дней молча соглашаться со спутницей – и сказал:
– Выбери другое место для ночлега, я тебя прошу.
Но Мариана в ответ лишь пожала плечами – и, поручив Пенку дурковатого вида конюху, решительно вошла внутрь подозрительного заведения.
Коротко помянув Нечистого, Барти повел Храпа вслед за Пенкой. Маленькая, всего на шесть денников, больше пропахшая застарелой пылью, чем лошадьми, конюшня глянулась рыцарю не больше трактира.
Конюх, мыча что-то себе под нос, неторопливо расседлывал Пенку.
– Эй, парень, – окликнул его рыцарь, – скажи, хозяина как звать?
Обернувшись, конюх ткнул себе пальцем в рот и развел руками.
– Немой? – перевел пантомиму Барт. Махнул рукой в ответ на быстрые кивки и повел Храпа в соседний денник. Доверять доброго коня невесть кому рыцарь не собирался. Сам расседлал и разнуздал, принес сена – сено, кстати, оказалось на удивление пристойным: мягкое, вкусно пахнущее, богатое люцерной и донником. Выходя, бросил конюху: – Моего не трожь, сам всё сделаю. Поем, приду. Слышал?
Парень закивал, и Барти, снова махнув рукой, пошел искать Мариану.
Общий зал, темный, пропахший горелым мясом, прогорклым жиром и перекисшей бражкой, оказался больше, чем можно было предположить снаружи, и, вопреки ожиданиям рыцаря, не пустовал. Вернее, не совсем пустовал. Кроме Марианы, занявшей ближний к выходу стол, здесь наливались элем трое деревенских сопляков, явно сбежавших от отцовского надзора. Этим на руку, что на отшибе, усмехнулся Барти. Верней, это им сейчас кажется, что на руку. Отцы, небось, тоже не дураки. А вот в дальнем от входа – и ближнем к кухонной двери – сумрачном и чадном углу расположилась куда более загадочная компания. Сам Барти сел бы за тот стол лишь при крайней необходимости, поэтому вроде бы мирно ужинающих мужиков он оглядел весьма внимательно. Но, кроме того, что их там пятеро здоровых лбов и у ближнего на поясе открыто висит широкий охотничий нож, ничего разглядеть не удалось. Зато осталось ощущение, что ему ответили полной взаимностью, промерив острыми взглядами от и до, прикинув толщину кошелька и длину шпаги, а заодно оценив красоту спутницы.
Руки коротки, зло усмехнулся Барти. Поищите добычи в другом месте.
Мариана с отвращением на лице прихлебывала суп. Взглянув исподлобья на подсевшего к ней рыцаря, сморщила носик:
– Возьмите что-нибудь другое, сэр Барти, мой вам совет. Хотя сомневаюсь, что оно окажется хоть малость приличнее этой бурды.
– Нам лучше уйти отсюда, – почти не разжимая губ, сказал Барти. – И поскорее.
– Это еще почему?
– Не внушает доверия. Ни сам трактир, ни посетители.
Мариана подняла голову от наполовину опустевшей миски, насмешливо прищурилась:
– Это, наверное, от голода.
– Поверь моему чутью, Мариана…
– Закажите себе ужин, благородный сэр Бартоломью, и не лезьте в мои дела, – едко отозвалась девица.
Рыцарь ограничился неодобрительным взглядом. Какого пса девица собиралась делать в рыцарском отряде, когда она не умеет даже видеть, что происходит вокруг?!
Тем временем подбежал хозяин заведения, просипел, согнувшись в кривобоком поклоне:
– Чего угодно доброму господину?
Барти одним взглядом охватил быстрые глаза трактирщика, нитку старого шрама, превращающего угодливую улыбку в кривую, как дорожка разбойника, ухмылку, поджарую, не отягощенную брюшком фигуру. Коротко ответил:
– Ничего.
– То есть…
– То есть совсем ничего, – в голосе рыцаря звякнуло отчетливое "проваливай, покуда цел", рука, словно невзначай, погладила рукоять шпаги, но трактирщик нагло притворился глухим и слепым.
– У нас так не принято, добрый господин. Уж коли зашли…
Мариана подняла глаза от миски с недоеденным супом:
– Может, мне…
– Не стоит, – оборвал глупую девицу Барти. – Ступайте, любезнейший.
На сей раз трактирщик внял весьма откровенно прозвучавшему предупреждению. Барти краем глаза следил, как он шмыгнул за стойку, поднес кувшин компании в темном углу, потоптался рядом – видимо, оставлять посетителей на произвол судьбы не входило в число его привычек. Тем временем Мариана доела и спросила:
– Почему вы не спросили себе комнату, сэр Бартоломью?
"Уж не собрался ли ты ночевать со мной?" – перевел Барти. И ответил, дивясь неуместной подозрительности слепой на реальную опасность девицы:
– Я устроюсь поближе к коням. Так что, если случится ночью какая неприятность, прорывайся к конюшне.
Мариана приподняла бровь:
– Чего вы боитесь, благородный сэр?
– Но я провожу тебя до твоей комнаты. – Барт сделал вид, что не слышал вопроса. – Гляну, где тебя искать в случае чего… И не спорь, я тебя прошу. Достаточно того, что мы здесь остаемся.
Девица пожала плечами; Барти подумал, что только воспитание помешало ей покрутить пальцем у виска или постучать себя по лбу. Но взгляд ее показался рыцарю даже красноречивей неподобающих благородной девушке вульгарных жестов.
Отведенная Мариане комната располагалась в тупичке за общим залом: узкий коридор, четыре двери. Явно не лучшие апартаменты. Мутное, засиженное мухами оконце смотрело на свиной загон: круглая спина откормленной хрюшки сквозь него казалась грязным весенним сугробом. Барти щелкнул пальцем по хлипкой двери, попробовал открыть окно – безуспешно. Выцедил:
– Ловушка.
– Право же, сэр Бартоломью, вы ведете себя странно. – Мариана подняла брови в деланном изумлении.
– Всегда имей запасной выход. – Барти достал узкий засапожный нож и принялся отгибать заколоченные в раму толстые гвозди. – Так, один есть. – Кривой гвоздь полетел на пол и завалился в щель между досками.
– Я полагаю, это годится для воров и разбойников! – Мариана швырнула котомку на кровать и уставилась в спину рыцарю злым взглядом.
– Тем, кто не хочет стать их беспомощной жертвой, тоже не помешает, – пробормотал Барти, расшатывая следующий гвоздь. Отогнул, оставил торчать в раме. – Нет, зацепиться можешь, если лезть придется. – Поднатужился, выдернул. Третий вывалился почти сразу, и Барти удовлетворенно хмыкнул.
– Запомни, – прошипела Мариана, – я не беспомощна. Я – не – беспомощна!
– Теперь – нет. – Выдернув последний гвоздь, рыцарь подхватил выпавшую прямо ему в руки раму, прислонил к стене. В комнату ворвался насыщенный ароматом свежего навоза ветер, Мариана поперхнулась и закашлялась.
– Так-то лучше, – кивнул рыцарь. – Конюшня, если бежать отсюда, направо за углом. Только, – Барти высунулся из окна, оглядел стайку бурых поросят, роющих земляную грушу вдоль заборчика, – не споткнись ненароком.
– Я не привыкла бегать, благородный сэр!
– Верю, – примирительно сказал Барти. Прошел вдоль стен, заглянул под кровать. – Что ж, спокойной ночи, Мариана.
Выходя, услышал ставшее уже привычным презрительное фырканье. Осторожно закрыл за собой дверь, оглянулся: коридор пуст, – наскоро повязал на ручку заговоренную сигнальным наговором суровую нитку. Усмехнулся в усы: если им повезет и ночь пройдет спокойно, девчонка вволю на нем отыграется.
Проходя через зал, бросил взгляд в темный угол. Насторожившая его компания вела себя тихо, что никак не уменьшило подозрений рыцаря. Словно ненароком, попался навстречу хозяин:
– Господину точно ничего не угодно?
– Точно, – кивнул Барти. Добавил, выудив из кошеля пару медяков: – Я не заплатил за сено для коня, возьми.
– Здесь нет за работу конюха, – мрачно буркнул трактирщик.
– Конюх к моему коню не прикоснется, – отрезал рыцарь. – А посмеет, я сам ему заплачу. – И погладил эфес шпаги. Хозяин торопливо поклонился, Барти отстранил его и вышел на улицу.
После вонючего трактира вечерний воздух показался сладким. Барти неторопливо обошел двор, приглядывая, откуда может подобраться опасность и куда разумнее отступать. Заглянул в конюшню; Храп неторопливо дергал сено. Поилка была пуста: видно, конюх принял Бартово "не трожь" как разрешение вообще не обращать внимания на гнедого. Рыцарь отыскал ведро, принес воды. Проверил на всякий случай Пенку. Напоил и ее, положив при случае объяснить легкомысленной девице, как важно в дороге заботиться о коне.
Взял мешки и отправился на сеновал: ужинать.
Устроился с самого края навеса: отсюда прекрасно просматривались заросшая бурьяном задняя часть двора, покосившийся плетень и тропка, ведущая в лес. Достал завернутую в тряпицу лепешку, несколько ломтиков копченого мяса. Скупо запил вином. Наедаться не следовало: иначе усталость могла взять верх. И так тянуло рухнуть в мягкое сено, закрыть глаза – и пусть самоуверенная девица выпутывается, как умеет, если вдруг среди ночи грабить придут.
Плащ лег на сено – лучшая постель из возможных в дороге. Вздохнув, Барти вытащил сверток с амулетами. Дома разобраться времени не хватило, в трактире Джекоба тоже было не до них, но теперь уж тянуть нельзя. Так, ну и что у нас с собою имеется?
Опытным людям известно: чем меньше всякоразной магии на себе таскаешь, тем лучше она работает. Кроме "зова другу", Барти носил, не снимая, лишь один амулет – на защиту от чужих чар. Сейчас рыцарь прибавил к нему "глаз совы" и "большое ухо" – привычный набор для ночного караула.
"Дымчатую кошку" Барт осторожно переложил в потайной карман. Остальное богатство, перебрав и прикинув, что может понадобиться достаточно скоро, а что, если повезет, не пригодится вовсе, – завернул, как было, в заговоренный полотняный лоскут и уложил обратно в мешок.
Теперь оставалось только ждать.
"Сигналка" сработала часа через два после полуночи. Барти подхватился с сена, после мига колебания: зайти разбойникам в тыл или встретить их в комнате вместе с Марианой? – выбрал комнату, но добежать до окна не успел. Усиленный "большим ухом" слух уловил недовольный шепот: "Прочь, быстро! Тут наговор! – Какой? – Хочешь проверить, умник? Валяй, только мы сначала отгребем подальше! – Да ладно, я ничего…"
Тихое дыхание Марианы перебил поспешный шорох шагов, Барти подобрался к углу, проводил взглядом пятерых уходящих к лесу молодцов. Отметил: хорошо, нам завтра в другую сторону.
Остаток ночи прошел спокойно.
Когда над лесом разгорелся рассвет, Барти усмехнулся, покачав головой. Вернул в сумку караульные амулеты, отряхнул плащ от налипших сухих травинок, потянулся и пошел умываться. Если придется караулить еще одну ночь… А впрочем, придется так придется. В первый раз, что ли?
2. Утренняя разминка
– Как спалось, достославный сэр? – насмешливо поинтересовалась Мариана, столкнувшись с рыцарем у колодца. – Что-то я не вижу трупов. Неужто мерзавцы посмели притвориться добронравными поселянами и всю ночь мирно спали по домам? Какое, должно быть, разочарование. На вашем месте, достойный сэр, я примерно наказала бы негодяев.
Барти отвечать не стал. Вышел уже из того возраста, когда победа в любом споре кажется непременным условием незапятнанной чести. Обошлось – и ладно. А могло ведь и не обойтись.
Как видно, Мариана приняла молчание спутника за свою безусловную победу. Горделиво повела подбородком, расправила плечи, улыбнулась… ох и заразительная улыбка, невольно восхитился сэр Бартоломью.
В молчании покинули трактир, в молчании же проехали через деревеньку. Поселение хоть и маленькое, да не из бедных. Кудлатые шавки провожали путников яростным лаем, в панике шарахались из-под копыт пестрые куры. Чуть ли не посреди улицы, в разбитой колесами луже, залегла пятнистая свинья. На завалинке под резными ставнями сидели две старушки, лузгали тыквенные семечки, сплевывали шелуху под ноги. Проводили рыцаря и его спутницу любопытными взглядами. Барти не отказался бы перекинуться с ними словечком: расспросить насчет постоялого двора и его хозяина. Уж кто-кто, а деревенские кумушки знают. Но подобный разговор требует неторопливой доверительности, а Мариана так и рвется вперед, знай горячит красавицу-Пенку; пожалуй, предлагать остановку сейчас бессмысленно. А разделяться – нет, не время и не место. Мало ли…
Выбежав за околицу, тракт пересек широкую луговину и нырнул в лес. Барти невольно нашарил самострел. Мариана заметила; покосилась не то насмешливо, не то просто недоуменно.
– Не люблю этот перегон, – ответил на невысказанный вопрос рыцарь. – Вечно тут что-то происходит. Ольховник да орешник, самые засадные места.
– Какой вы, однако, воинственный, сэр Бартоломью, – протянула Мариана. – Ночью вошли во вкус, или у вас в традиции по утрам разгонять пару-тройку засад? Вместо завтрака?
– Хорошо бы подвиги совершались острым язычком, – буркнул Барти. – Тогда, доблестная Мариана, мы могли бы засчитать тебе победу над королевским рыцарем и повернуть обратно в Себасту.
Мариана вспыхнула; на язык ей рвались сразу несколько ответов, один другого язвительнее. Но тут до путников донесся истошный женский визг.
Девушка, отложив спор на потом, выхватила шпагу и пустила Пенку в галоп. Храп, не дожидаясь понуканий, пристроился кобылице в хвост. Сама бы не порезалась, злобно подумал Барти. Ишь, разогналась навстречу подвигу. Мысленно костеря на все корки родителей, дающих дочкам слишком много воли, зарядил самострел. На самом дне сознания мелькнуло: странно, один-единственный крик – и всё. Что-то здесь не так. Но думать было некогда: обогнув пригорок, всадники во весь опор вылетели на большую поляну, и рыцарь осадил коня, решив: здесь.
На поляне, вдалеке от дороги, горел костер, над костром булькала в котелке пахучая гусиная похлебка, и коренастый дядька в летах увлеченно мешал варево деревянной ложкой на длинной ручке. Лысина дядьки блестела каплями пота, на круглом добродушном лице читалось предвкушение доброго обеда. Стояла поодаль крытая тентом телега, паслась выпряженная низкорослая лошадка с вислым брюхом.
Коротко рассмеявшись, Барти разрядил самострел.
– А кто кричал? – растерянно спросила Мариана.
– А вам-то какое дело? – Из телеги выпрыгнула девушка в полотняных некрашеных штанах и рубахе с закатанными рукавами; кудрявые рыже-каштановые волосы, небрежно стянутые на затылке дорогой алой лентой, рассыпались по плечам. Она и визжала, усмехнулся Барти. Подвиги откладываются, какая жалость, благородная Мариана.
– Наш долг защищать слабых и обижаемых, – торжественно выдала Мариана. Добавила, чуть запнувшись: – Во имя Господа.
– Ну и защищайте себе, кто ж вам мешает. – Девчонка потянула носом и пошла к костру, нарочито не обращая внимания на новоявленную защитницу.
Барт, смеясь, соскочил с коня:
– Рад встрече, Базиль. Каким ветром в этих краях? Ты ж вроде в отпуск не собирался?
– А, рыцарь Барти! Доброго тебе здоровьичка! – Дядька облизал ложку, положил на лист лопуха и встал. – Не собирался, верно. Нам сейчас в отпуска ходить не с руки. На севере, понимаешь, неспокойно, жалованье страже идет как по военному времени, дай Господь здоровьичка и Хальву и братцу его. Да вот, понимаешь, пришлось. Племяшей к себе забрал. Это вот Кэтрин, племяшка моя. Хорошая девочка, одна беда – шумная чересчур.
Мариана, окатив девушку презрительным взглядом, вогнала шпагу в ножны.
– Слышно было издалека, – кивнул Барти. – Что стряслось-то? Будь дело на постоялом дворе, решил бы, что мышь напала.
– Змея, – ухмыльнулся Базиль. – И ладно б какая гадина, понимаешь, ядовитая, а то…
– Дядя! – Кэтрин сердито тряхнула головой.
– Что "дядя"? Ужика испугалась! Подсаживайтесь, что ли. Трапезничать будем.
– Мариана? – спросил Барт.
– Э-э-э…
– Прошу, благородная госпожа, – Базиль указал на расстеленное у костра одеяло. – Не побрезгуйте угощением простых людей. Дорога уравнивает всех.
– Э-э-э… ладно. – Мариана неторопливо спешилась.
– Позволь представить, Мариана… – Рыцарь взял девушку за руку и церемонно подвел к костру. – Базиль, мой старый друг. Бывший десятник себастийской городской стражи, бывший наемник, бывший… впрочем, нет. Воином он быть не перестал. Сейчас устроился в Цзельке.
– В замковую стражу принца Филиппа, – с неприкрытой гордостью уточнил Базиль. – А уж туда, благородная госпожа, абы кого не возьмут.
– Еще бы, – хмыкнул Барти. – Филиппу трусы не нужны, что правда, то правда. – Хватит того, что сам он трус несусветный, добавил мысленно рыцарь. Базиль понимающе усмехнулся. Мариана, похоже, приняла издевку за чистую монету: неудивительно, на юге полуострова мало что знают о королевском кузене. – Базиль, благородная Мариана странствует во исполнение обета.
– И куда держит путь благородная госпожа?
Мариана нахмурилась. Села вслед за рыцарем на одеяло, уставилась в огонь. Призналась, помолчав:
– Сама не знаю.
Базиль словно невзначай глянул на Барти; рыцарь чуть заметно пожал плечами.
– Как такое может быть? Уж простите, благородная госпожа, а только непохожи вы на такую девицу, которой приходится приносить обеты и искать покаяния.
Мариана не обиделась за намек на гулящих девок. Похоже, и вовсе пропустила мимо, как никаким боком к ней не относящийся. Ответила едва слышно, глядя на лижущие закопченный бок котелка язычки пламени:
– Я ищу подвиг.
– Зачем? – Кэтрин сделала большие глаза.
– Надо, – сердито отрезала Мариана.
– Ясно, что надо! Кто ж станет бродить по дорогам, если не надо! Но зачем?!
– Да затем, что я поклялась!