…Еще не успел Конан, король Аквилонии, отбросить на задворки памяти заговор Аскаланте, бывшего графа Туны и схватку со слугой самого Сета, а судьба уже запаслась новыми сюрпризами.
Содержание:
Глава 1. Огни Тарантии 1
Глава 2. Священная Земля 7
Глава 3. Смерть и пепел 12
Глава 4. Тайна Хорота 18
Глава 5. Оскал войны 23
Алекс Мак-Кинг
Пламя возмездия
Глава 1. Огни Тарантии
1
Силий улыбался. Он бодро вышагивал по узкой тропке, тянущейся между двумя золотистыми коврами спелой пшеницы. Крестьянина радовало абсолютно все: и жгучее солнце летнего дня, и безоблачное небо, отражающееся в глазах яркой синевой, и даже ленивое комариное облако, также изнывающее, от жары.
Силий нес в поселок добрые вести о богатом урожае, который не прогнулся даже под необузданной силой страшных дождей, окативших поля в середине лета. Этих новостей ждали с нетерпением. Так получилось, что поселок основали далеко от будущих полей, в местности, непригодной для посева. Аквилонцы-основатели были больше охотниками, чем земледельцами. Только через многие годы они поняли, что живут возле плодороднейших земель. Брошенное случайно зернышко обязательно прорастало могучим колосом. Жмени просыпанных на землю зерен вскоре заставляли охотников заворожено наблюдать великолепные золотистые оазисы. В поселении это восприняли, как знак самого Владыки Света - Митра хочет, чтобы аквилонцы занимались земледелием. И охотники, следуя благословению, превратились в крестьян. Не за день. Не за два…
Прошли годы.
Все складывалось хорошо. Земледелие легко давалось аквилонцам, а богатая земля снисходительно исправляла их ошибки, награждая щедрыми урожаями. Вот только одно обстоятельство не давало новоявленным крестьянам покоя и умиротворения. Поля находились довольно далеко от поселения, и аквилонцам трудно бывало сохранить урожай от ненасытных зингарских воришек, саранчой слетающихся на золотистые поля. Многие годы крестьяне безуспешно пытались поймать хотя бы одного, но ловкость воров всегда позволяла им легко вывернуться из любой западни, оставляя за собой лишь обидные пустоты в покрывале из пшеничных колосьев. В конце концов аквилонцы бросили гоняться за призраками и тенями, мелькающими иногда в поле, и просто увеличили посевные площади.
Силий спешил рассказать односельчанам, что в этом году воры практически не тронули драгоценный урожай, а главное - пшеница уже жаждет уборки. Поэтому крестьянин, забыв свою обычную медлительность, шел быстро.
Внезапно Силий замер. Он увидел, что среди колосьев что-то чернеет.
"Вор!" - мысленно вскрикнул крестьянин и решительно сошел с тропы, аккуратно раздвигая перед собой сочные колоски. Бережливое отношение к пшенице отнюдь не мешало ему высказывать в каждом движении ярость и презрение, которые он испытывал при одной только мысли о зингарском отродье, паразитирующем па их, аквилонцев, мирном образе жизни.
Крестьяне ни разу не видели воров, но все, как один, были уверены, что урожай крадут не аквилонцы, а жители Зингары, на границе с которой и разбили когда-то свое небольшое поселение охотники. Поля располагались спорно. Нечеткая граница вполне могла разрезать их пополам. Но аквилонцев это не беспокоило. Они уже давно решили - где, чьи территории. Да и их барону, живущему дальше на север, не было дел до границ. Его волновала лишь своевременная доставка налога на землю - десятой доли урожая. Крестьяне хоть и недолюбливали своего господина, но власть уважали и платили исправно, не забывая и про десятину для служителей Митры.
Силий замедлили шаг, остановился, озадаченно потирая затылок. Перед ним ничком лежал человек в черной рубахе и штанах. Теплая одежда так не сочеталась с дневной жарой, что удивленный крестьянин несколько мгновений никак не хотел обратить внимание на четыре стрелы, торчавшие из спины, руки и ног человека, играя на ветру аккуратным опереньем. Аквилонец невольно отшатнулся, когда понял, что перед ним лежит мертвец. Но любопытство взяло вверх над ужасом и отвращением, и Силий склонился над телом. Присмотрелся и судорожно задержал дыхание, боясь упустить догадку.
Зингарец!
Низкий рост, крепкое телосложение. Крестьянин вынужден был оторвать от земли голову мертвеца, вцепившись в липкие волосы, чтобы посмотреть на лицо. Очень смуглая кожа…
Крестьянин разжал пальцы, отпустив голову зингарца. Резко выпрямился. Взгляд упал на небольшой сверток, лежащий у ног мертвеца. Силий поднял его и с удивлением обнаружил, что тот, разворачиваясь, легко превращается в огромный мешок. По плотной ткани скатилось одинокое зернышко.
"Ворюга!" - зло выкрикнул крестьянин. Сплюнул. Теперь он знал, что предположение его односельчан, касающееся зингарских воров, было верным.
Силий еще некоторое время постоял возле мертвеца, обозревая окрестности - запоминая по расположению далеких деревьев место, где лежал зингарец, и двинулся дальше, в поселок.
Но не успел он сделать и десяти шагов, как наткнулся на странный колосок и остановился. Из земли торчала стрела. Такая же, как и из тела убитого вора. Силий осмотрелся и удивленно поднял брови. Взгляд нашел вокруг десятки стрел. Они виднелись между колосьями по одной и пучками. Только сейчас крестьянин осознал, какому обстрелу подвергся зингарец. По нему стреляло не меньше десятка лучников. Но зачем кому-то обстреливать вора? Ведь он крадет зерно только с полей Силия и его односельчан.
Или причина - в другом?
Крестьянин представил себе картину происшедшей здесь бойни.
Зингарец ночью, о чем свидетельствует относительно теплая одежда, вышел в поле. Но не успел он приступить к своему грязному делу, как его обстреляли лучники.
Наверное, они его с кем-то перепутали. Другого объяснения Силий не находил.
Но с кем они спутали вора? И не бродят ли где-то здесь неподалеку эти неведомые стрелки, готовые перепутать с кем-нибудь и его самого?
"Почему лучники не забрали такие хорошие стрелы? - мысленно удивился крестьянин. - Может, они решили отыскать их при свете солнца? В темноте все-таки найти сложно. Если так, тогда они вернутся!.."
Эта последняя мысль Силию очень не понравилась. Он неуверенно наклонился к длинной стреле, которая даже после того, как вонзилась в землю, сравнялась по высоте с колосками.
Внезапно послышался короткий свист, и перед расширившимися от страха глазами крестьянина в землю вонзилась еще одна стрела.
2
В дверь тихо постучали. Конан не успел сказать ни слова. Просперо, как обычно, стучал исключительно из привычно аристократических побуждений. Поэтому, исполнив ритуал, тут же распахнул тяжелую дверь королевской опочивальни и вошел внутрь.
- Готов к подвигам? - усмехнулся он, глядя на заспанного короля.
Конан протер глаза огромными кулачищами и, почесав щетину, затянувшую пол-лица, удивленно посмотрел на друга.
- Не рановато ли для подвигов? - осведомился он, нехотя отбросил ногами пушистое одеяло и медленно поднялся на ноги. В голове что-то хрустело и вяло потрескивало, словно умирающий костер. В висках болезненно пульсировали раскаленные угольки, каждым ударом затуманивая воспаленное зрение.
Киммериец некоторое время тщетно пытался расшевелить отекшие мозги.
- Вчера был праздник, - неуверенно сказал он, вспоминая отрывки громких мелодий и столы, ломящиеся от выпивки и яств.
- У тебя великолепная память! - улыбнулся Просперо. - А что ты еще помнишь?
- Хм-м…
- Говорил же, не пей столько. Последний кувшин явно был лишним.
- А в честь чего праздник? - осторожно спросил король Аквилонии, мысленно проклиная дремлющую память.
- Услышал бы тебя сейчас Эпимитреус, - покачал головой Просперо.
- При чем здесь жрец? Неужели я был настолько пьян, что…
- Нет, святыни ты не осквернял. Не успел. Заснул как раз тогда, когда принялся рассказывать о вашей пьянке с Эпимитреусом на горе Голамайра. Ну что, вспомнил, в честь чего ты закатил праздник?
Киммериец кивнул. Головная боль понемногу утихала.
- Победа над слугой Сета. Нелегкая победа, я тебе скажу… Скажи-ка, а мой новый меч уже готов?
- Наконец-то ты станешь похожим на самого себя, - улыбнулся Просперо. - Твое новое оружие проходит испытание в королевских кузнях. К слову, тот обломок твоего старого меча, благословенный самим Эпимитреусом, я поместил в дворцовое хранилище редкостей. Пусть потомки поглядят на оружие легендарного предка, которым тот убил могущественного слугу Сета.
- Потомки? - кисло усмехнулся Конан, наматывая набедренную повязку, расшитую жемчугами и драгоценными камнями. Он все еще не мог от нее отвыкнуть. Да и не хотел скрывать свою невероятную мускулатуру. - Надо еще удержать эту проклятую власть, которую хотят отобрать все, кому не лень.
- После нескольких неудачных заговоров твой авторитет в народе окреп. Ты показал себя сильным. Народ это любит!
Киммериец недовольно посмотрел на пустующие ножны. Без меча он чувствовал себя совсем скверно.
- Я уже давно, еще в Киммерии, понял, что простые люди любят сильных правителей. Да вот беда: яд в бокал сыпет не народ… Все-таки хорошо, что ты так быстро вернулся из Немедии.
- Я повернул своих людей назад, в Тарантию, в тот же миг, когда понял, что неспроста кто-то пытается отделить от тебя верных людей. Да, кто бы мог подумать, что Аскаланте, бывший граф Туны, будет стоять во главе заговора? Больмано, Дион, Громель - еще куда ни шло. Но Аскаланте?!
- Ты забыл Ринальдо, - скривился киммериец. - Поэт неплохо расписался своим острым пером на моем боку.
- Да, к сожалению, мы с Троцеро не успели предотвратить покушение на твою жизнь.
- Зато как мы отпраздновали победу! - усмехнулся король.
3
Несколько мгновений Силий потратил на размышления. Опасно долгие размышления. И только потом сделал шаг в сторону.
Воздух высвистал очередную стрелу, которая тут же воткнулась в землю в том месте, где только что стоял крестьянин. Рядом с ней вонзилась еще одна, пролетев возле самого уха.
Силий побежал. Быстро, как никогда не бегал даже на ежегодном деревенском состязании. Округлившиеся глаза, застланные пеленой страха, сразу же потеряли тропу. Только слух многочисленными посвистами напоминал крестьянину причину и надобность бега. Колоски легко ломались под отчаянным натиском мчащегося человека, похрустывая в унисон со взбесившимся сердцем. Зерна пшеницы разлетались во все стороны, осыпая бегуна щедрым дождем.
Силий бежал. Он не видел, как десятки стрел втыкались в землю за его спиной. Но неожиданно обострившийся слух улавливал частые щелчки тетивы, не допуская даже мысли об отдыхе.
Лучники стреляли быстро, щедро посылая стрелы вслед жертве. Они оживленно переговаривались, обмениваясь небрежными ухмылками, словно предметом их обсуждения была какая-то безделица, а не бегущий прочь старик, которого так решительно приговорил к смерти их главарь.
- Кто попадет в этого крестьянина, - узловатый палец ткнул в сторону пшеничного поля, - получит на обед баранью ногу!
- А как мы определим, кто именно попал в цель? - обернулся один из лучников. - Мы же стрелы не метим!
- Стреляй, обормот! Больше дела.
- Стрелы жалко.
- Потом соберете. Может, тогда будете точнее стрелять! А пока барашек от вас убегает со скоростью этого крестьянина. Если подстрелите так, что он останется жив и сообщит что-то ценное, тогда все получат по ноге.
- Зачем же сразу так сурово? - Лучник, подавив улыбку, погладил свободной рукой свою ногу.
- По бараньей, болван!
- Жалко барашка…
В подлеске, где прятались стрелки, послышался грубоватый смех. Главарь побагровел.
- Молчать! - рявкнул он от души. Гомон тут же стих. - Если аквилонец уйдет, тогда король заставит съесть вас собственные ноги! О нашем продвижении никто не должен узнать. Всем понятно?!
Воцарилась тишина. Затем луки поднялись и выпустили новый смертоносный рой. Стрелы взлетели к небу и тут же обрушились на крестьянина, которого злая судьба подвела прямо под это роковое покрывало.
Силий почувствовал легкий толчок, отозвавшийся несоразмерной болью.
Он удивленно взглянул на наконечник, торчащий из руки. Следующая стрела пронзила шею, затуманивая взор. Легкие конвульсивно содрогнулись. Сердце вложило в последний удар все силы…
Пшеница раскрыла объятия, принимая бездыханное тело.
4
- Никогда об этом не слышал, - признался Конан, спускаясь по ступеням, покрытым красным ковром. - Разве Нумедидес делал так хоть раз?
- Нумедидес не пример для подражания, - заметил Просперо.
- И все-таки споры между простыми аквилонцами должны разрешать их сюзерены, а не король.
- Хочешь укрепить свое влияние, стань народным правителем! Аристократия никогда не примет тебя как равного. Смирись. Но им можно противопоставить народную любовь. Это не я придумал, Конан. Так гласит вековая мудрость. Стань народным правителем, и тогда ты без труда сможешь подвергнуть любого врага остракизму.
Киммериец замер, заставив Просперо несколько мгновений балансировать на узкой ступеньке.
- Чему подвергнуть?
- Это из древнетурийского эпоса. Не бери в голову. - Помощник короля махнул рукой. - Вырвалось.
- Что значит "подвергнуть остракизму"?
- Понимай, как "избавиться навсегда".
- Убить, - кивнул король.
- Не совсем. Скорее - изгнать.
Остракизм. Киммериец задумчиво покрутил новое слово в голове. Затем увидел, что Просперо уже успел отворить двери в тронный зал, сделал глубокий вдох и медленно вошел.
Бароны, графы, - они стояли вдоль стен, образуя живой коридор. Конану уже давно надоели эти титулованные бездельники. Половина из них - отъявленные негодяи, прикрывающиеся изысканными манерами. Другая половина - не лучше, но скрывать свои замыслы им тяжелее. И те, и другие постоянно плели вокруг него заговоры. Киммериец чувствовал злобу и зависть, направленные на него острыми стрелами. Лишь на считанных друзей он мог положиться… но что такое единицы против сотни?
Разноречивые взгляды нобилей провожали правителя до самого трона. Просперо, нацепив на лицо маску невозмутимости, достойную самого Митры, встал по правую руку от короля.
- Я не вижу среди вас Больмано, графа Карабана, и Диона, барона Атталуса, - в глазах киммерийца вспыхнули озорные огоньки. По залу разнесся удивленный шепот. - С чего это они решили не почтить нас своим присутствием?
- Ваше величество, но они же мертвы! - воскликнул чей-то юношеский голос.
- Назовитесь! - приказал Просперо, выискивая глазами крикуна.
- Кандий, баронство Лор.
- Сын барона? - прищурился помощник короля.
- Отец погиб пять дней тому назад. На охоте. Волки…
- Мои соболезнования. Ну, так объясните же нам, барон, причину вашего несдержанного выкрика.
Взор юноши заметался по лицам придворных. Барон пытался понять, в какую интригу его втравили. Но аристократы редко выказывали свои эмоции. Кандий встречал только пустые глаза, смотрящие сквозь него.
- На вчерашнем приеме мне сказали, что граф и барон скончались.
- И как же это произошло? - спокойно спросил король Аквилонии.
- Пали от руки вашего величества, - сказал Кандий. Он поспешил склонить голову, чтобы не выдать свой страх.
На долгие мгновения в зале повисла напряженная тишина. Затем растерянный шепоток сменялся всеобщим ропотом. Придворные не скрывали своего недоумения.
- Кто посмел сказать вам такое? - прокричал кто-то над правым ухом киммерийца. Конан удивленно обернулся. Он и не заметил, когда Публий, главный королевский советник, успел занять место по левую сторону от трона. Рядом с ним гордым изваянием замер верховный жрец. Эта пара смотрелась очень необычно. Худощавая высокая фигура жреца была полной противоположностью тучному королевскому советнику.
- Я, ваше величество! - Паллантид, командир Черных Драгун, резко шагнул вперед.
- Вы ошиблись, достопочтенный Паллантид, - слащаво улыбнулся Публий. Он уже понял, какую игру затеял король, и решил подыграть правителю. - Но, учитывая вашу неискушенность в политике, его величество готов простить вас.
Конан важно кивнул.
- Смею вас заверить, господа, - продолжал главный королевский советник, - что граф Дион, барон Больмано и Громель, командир Черного Легиона, не причастны к заговору. Да и никакого заговора, вообще, не было.
Придворные разом затаили дыхание. В зале воцарилась тишина.
- Король никогда не дал бы ни единого шанса заговорщикам! - подхватил Просперо, одобрительно взглянув на Публия. - Достопочтенные Дион, Больмано, Громель и Аскаланте, бывший граф Туны, помогли королю разделаться с могущественным слугой самого Сета, от которого нас ценой собственной жизни защитил великий Эпимитреус.
На холодных лицах заиграли улыбки. Придворные с радостью приняли такое объяснение. Заговорщики имели среди аристократии слишком много сторонников.
- В дворцовом парке, - прогремел король Аквилонии, - будут установлены пять памятников, в которых ваятели запечатлеют героев…
Тронный зал наполнился оживленным гомоном. Но Конан еще не закончил.
- Отныне всякий, кто будет проходит через парк, будет лицезреть графа Диона, барона Больмано, командира Черного Легиона Громеля, Аскаланте и, - киммериец сделал небольшую паузу, - Ринальдо, величайшего поэта Аквилонии.
Просперо скосил взгляд на сосредоточенное лицо киммерийца. Внешне помощник короля никак не выдал удивления, но мыслями он терялся в догадках.
Аристократия недоверчиво смотрела на правителя. Все прекрасно знали, как Ринальдо ненавидел Конана. И это чувство было взаимным. Самый последний нобиль был уверен в том, что пятый памятник будет изображать самого короля Аквилонии, а не его врага.
Публий мысленно потирал руки. Поступки Конана начали удивлять придворных. А значит, он укреплял свою власть. История всегда давала понять: низвергались лишь предсказуемые монархи.
Просперо склонился к уху киммерийца.
- Ринальдо - любимец народа, - услышал Конан его шепот. - Теперь ты станешь популярен как никогда.
- Я знаю, - улыбнулся король.