- В Книге Песен, - продолжал Келлхус, - говорится: "Война есть сердце без имен". Или подумайте о словах Протатиса: "Война там, где изо рта малых вынули кляп". Почему вы думаете, что нашу единственную истинную простоту, наш единственный мир мы найдем лишь на поле битвы? Удар отражен. Удар нанесен. Хор ревущих голосов. Чудовищный танец. Маятник ужаса и восторга. Разве вы не видите? Война - проявление нашей души. К ней мы призваны, в ней закалены, в ней мы горим так ярко.
Он держал Священное воинство в кулаке своих целей. Ортодоксы почти растворились пред ликом его божественности. Его Госпожа, его Эсменет заставила замолкнуть последних несогласных. Конфас и скюльвенд сброшены с игровой доски…
Только Ахкеймион все еще осмеливается смотреть на него с опаской.
- Завтра вы пойдете на бой с еще одним нечестивым народом. Завтра вы избавите дом моего брата от их похотливой ярости. - Он посмотрел прямо на Нерсея Пройаса. - Завтра ты поднимешь меч на Шайме! И я, Пророк войны, стану твоей наградой!
Месяцами он обучал их понимать сигналы и реагировать, не осознавая. Когда надо говорить, а когда молчать. Когда закричать, а когда затаить дыхание.
- Но, Благословеннейший! - воскликнул Пройас, используя почетный титул, один из многих. - Ты говоришь так, словно… - Он простодушно нахмурился. - Разве не ты возглавишь утреннюю атаку?
Келлхус улыбнулся так, словно его уличили в том, что он утаил какую-то чудесную тайну.
- Каждый брат есть сын… и каждый сын должен прежде всего посетить дом отца моего.
И снова - взгляд Ахкеймиона. Опять надо успокаивать бесконечные тревоги этого человека.
Собравшись на склонах над лагерем, полководцы Священного воинства единодушно решили, что должны напасть на город. Взять Шайме измором, чтобы вынудить его защитников - и колдунов, и обычных людей - выйти за городские стены и вступить в бой, они не могли. Айнрити потеряли слишком много людей, любая решительная вылазка язычников привела бы сейчас к поражению Людей Бивня. Это понимали все. И хотя гавань Шайме обмелела и покрылась илом из-за небрежения кианских хозяев, припасы все-таки можно было доставлять морем.
Разногласия возникли лишь по поводу требования Воина-Пророка начать атаку утром и идти без него. Последнее он обсуждать отказался, а про первое сказал:
- Мы бьемся с врагами, которые по-прежнему бегут от опасности. Многочисленными врагами. Но теперь, когда мы прибыли к цели… Вспомните о том, что вы пережили. Время кует сердца людей. Уверенность и праведность - вот что разит наповал!
В прошлый день разведчики обшарили окружающие холмы, выискивая следы Фанайяла и собранного им заново войска фаним. Амотейцы, как правило, ничего не знали, а попадавшиеся на пути кианцы рассказывали разные чудеса. О том, что Кинганьехои, Тигр Эумарны, ждет в Бетмулле и может в любой момент напасть на айнрити. Или о кианском флоте: будто бы он высадил армию на ксерашском побережье, и она уже разворачивается у них в тылу. Или о том, что Фанайял приказал всем уходить из Шайме и прямо сейчас отступает вместе с кишаурим к великому городу Селеукара. Или о том, что все кианское войско затаилось в Шайме, словно змея в корзине, готовая ужалить, как только поднимут крышку…
Но что бы ни рассказывали, было ясно одно: идолопоклонники либо победят, либо погибнут.
Великие Имена сошлись во мнении, что эти толки правдой быть не могут. Воин-Пророк не согласился с ними. Он указал на то, что все пленники повторяют примерно пять одинаковых историй.
- Слухи распускает сам Фанайял, - сказал он. - Хочет шумом приглушить голос истины.
Он призвал айнрити не забывать о том, кто сражается с ними.
- Вспомните его отвагу на полях Менгедды и при Анвурате. Хотя Фанайял сын Каскамандри, - говорил он, - он еще и ученик Скаура.
Они решили сосредоточить атаку на западной стене Шайме не только потому, что их лагерь был разбит в этой стороне, но и потому, что на западном берегу Йешимали находился Ютерум. Главной целью были Священные высоты, в этом никто не сомневался. Пока кишаурим не повержены, все находится под угрозой.
Пройас и Готиан обратились тогда к Благословенному, умоляя его вести войско, оставив позади себя Багряные Шпили. Хотя запрет Бивня на колдовство был снят, их отвращала мысль о том, что чародеи первыми вступят в Святой город. Но Чинджоза и Готьелк горячо возразили.
- Яужепотерялодногосынаиз-заБагряныхлентяев! - вскричал старый тидонский граф, напоминая о гибели своего младшего отпрыска в Карасканде. - И не намерен терять другого!
Но, как всегда, последнее слово осталось за Воином-Пророком.
- Мы атакуем все вместе, - сказал он. - Кто идет первым, у кого какое место в боевом строю, не имеет значения. После стольких испытаний есть единственная честь - победа.
А пока Люди Бивня готовились. В поте лица своего они трудились и пели. По амотейскому побережью разослали поисковые группы, чтобы пополнить запасы еды. Рыцари мастерили защитные прикрытия из оливковых ветвей - на многие мили вокруг рощи были ободраны до голых стволов. Из тополей и пальм на скорую руку делали лестницы. С берега привезли огромные камни для камнеметов. Осадные машины, построенные еще в Героте, по приказу Воина-Пророка разобрали и привезли в обозе. Теперь ксерашские рабы собрали их в темноте.
Поздней ночью люди улеглись вокруг костров и долго говорили о странности всего происходящего. В их словах и голосах звучали усталость и возбуждение. Они обсуждали слова Воина-Пророка на совете Великих и Меньших Имен. Несмотря на воодушевление, многих тревожила поспешность действий. Самые нерешительные и сомневающиеся падали духом в момент достижения цели и хотели только одного: чтобы испытания завершились как можно скорее.
Когда возле угасших костров остались лишь наиболее упрямые и задумчивые, скептики осмелились высказать свои недобрые предчувствия.
- Но представьте себе! - настаивали верные. - Когда мы будем умирать в окружении трофеев нашей долгой и дерзкой жизни, мы посмотрим на тех, кто превозносит нас, и ответим им: "Я знал его. Я знал Воина-Пророка".
Глава 14
ШАЙМЕ
Некоторые скажут, что той ночью я обрел страшное знание. Но о нем, как и о многом другом, я не могу писать из страха перед последним приговором.
Друз Ахкеймион. Компендиум Первой Священной войны
Истина и надежда - как странники, что идут в противоположные стороны. В жизни человека они встречаются только раз.
Айнонская поговорка
Весна, 4112 год Бивня, Шайме
Эсменет снилось, что она - принц, павший из тьмы ангел, что ее сердце разбито, а чресла горят уже десятки тысяч лет. Ей снилось, что Келлхус стоит перед ней, как гнев, который надо успокоить, и загадка, которую надо разрешить. А прежде всего надо ответить на один наболевший вопрос… "Кто такие дуниане?"
Когда она проснулась, она не сразу узнала себя. Потянувшись в темноте, она нащупала остывшие простыни там, где прежде лежал Келлхус. Почему-то она не удивилась, хотя была необычно взволнована. В воздухе, как запах высыхающих чернил, висело гнетущее ощущение финала.
"Келлхус?"
Еще во время чтения "Саг" в душе ее появилось недоброе предчувствие. Оно усиливалось, наполняя сердце и тело гнетущей тяжестью. Ночь на нансурской вилле - ночь ее одержимости - добавила к этой равнодушной мрачности черту отчаянной неизбежности. С каждым разом, открывая глаза, Эсменет видела вещи все более ясно. Она по-прежнему ощущала руки твари на своем теле, и память о той покорной похоти не уходила. Какая страсть охватила ее тогда! Отвлечь от такой жажды может лишь ужас, но ужас не в силах ее утолить. Чудовищное и одновременно равнодушное, это распутство превосходило мерзость… и становилось чистым.
Инхорои овладел Эсменет, но то желание, та ненасытная похоть - они были ее собственными.
Келлхус пытался утешить ее, хотя и пытал бесконечными расспросами. Почти то же самое говорил Ахкеймион, рассказывая о мучениях Ксинема: когда ломают личность, "я" не может оставаться в стороне, потому что именно "я" и одержимо.
- Ты не можешь отделить себя от него, - объяснял Келлхус, - поскольку на время он стал тобой. Поэтому он и пытался заставить меня убить тебя - он боялся того, что осталось в твоей памяти из его памяти.
- Но эти мерзости!.. - только и могла ответить Эсменет. - Мерзости, которых я жажду. Искаженные лица. Ухмыляющиеся отверстия, зияющие раны. Горячие влажные потоки.
- Это не твои желания, Эсми. Тебе казалось, что они твои, поскольку ты не могла понять, откуда они взялись… Ты просто терпела их.
- Если так, принадлежит ли мне хоть какое-то желание? Когда Эсменет узнала о смерти Ксинема, она решила, что это он был причиной ее страданий, что ощущение нависшего рока возникло вследствие тревоги за его жизнь. Но она сама не верила такому объяснению и долго ругала себя за то, что не может по-настоящему оплакать гибель своего верного друга. Вскоре Ахкеймион переехал из Умбилики, и Эсменет попыталась использовать новый повод, чтобы прикрыть зыбкую трясину своих чувств. Но и эта ложь, отчасти основанная на правде, продержалась сутки и рухнула в тот самый миг, когда Эсменет осознала истинную причину дурных предчувствий. Шайме.
"Здесь, - думала она под взглядами огромных глаз города, - мы все умрем".
Голова Эсменет гудела. Она отбросила покрывала и позвала Бурулан, которая иногда спала тут же, за ширмой с журавлями. Через несколько минут Эсменет оделась и уже расспрашивала Гайямакри. От него она узнала только одно: Келлхус покинул Умбилику, чтобы пешком пройтись по лагерю.
- Похоже, - сказал темноглазый Гайямакри и нахмурился, - он отказался от эскорта.
Еще недавно Эсменет побоялась бы в одиночку бродить по лагерю Священного воинства, но теперь она не представляла себе более безопасного места. Ярко светила луна, и благодаря натянутому вдоль дорожки канату передвигаться было легко. Большинство костров погасли или мерцали оранжевыми угольками, но люди еще не совсем угомонились: некоторые все еще бродили без цели или пили в молчании, передавая вино по кругу. Если они узнавали Эсменет, они падали перед ней на колени. Но Воина-Пророка никто не видел.
Затем она буквально налетела на айнонского, судя по виду, рыцаря и с ужасом поняла, что пару раз делила с ним ложе когда-то - до своего… обновления. Прежде она повторяла себе: с кем спать, решает она сама, а не ее клиенты. Но ухмылка на лице этого рыцаря говорила о другом. Все ухмылки говорили о другом. Внезапно Эсменет поняла: айнон страшно гордится тем, что спал с ней, Супругой пророка.
Рыцарь схватил ее за локоть.
- Да, - произнес он, словно подтвердил ее унижение.
Он был очень пьян. Его узда, как сказали бы в Сумне, размокла от вина. Внешние приличия, честь - сейчас он легко мог отбросить их.
- Ты знаешь, кто я? - резко спросила Эсменет.
- Да, - омерзительно скалясь, ответил он. - Тебя я знаю…
- Тогда ты знаешь, как близка твоя смерть. Озадаченный пьяный взгляд. Эсменет шагнула вперед и ударила его по лицу.
- Наглый пес! На колени!
Он потрясенно смотрел на нее, но не двигался с места.
- На колени! Или я прикажу живьем содрать с тебя шкуру… Ты понял?
Потребовалось несколько мгновений, чтобы его изумление превратилось в страх. Еще несколько мгновений, чтобы его колени подогнулись. Пьяным всегда нужно время. Он разрыдался, моля о прощении. Но гораздо важнее было то, что он видел Келлхуса: тот выходил из лагеря и поднимался на западный склон.
Эсменет оставила айнона и обхватила себя за плечи, чтобы не дрожать. Она понимала причину своего гнева, но почему она улыбалась? Это сбивало ее с толку. Утром надо послать кого-то прикончить этого человека. Эсменет отвращала жестокость, к которой ее нынешнее положение порой заставляло прибегать, но мысли о том, что она заставит этого рыцаря кричать от боли, почему-то возбуждала. В уме ее прокручивались различные сцены, и пусть это было ничтожно и нелепо, но она наслаждалась ими.
В чем тут дело? В ее стыде? В его ухмылке? Или просто в том, что она может сотворить с ним такое?
"Я, - подумала она, затаив дыхание, - его сосуд".
Погруженная в свои мысли, она вскарабкалась на пологий холм и пошла по чертополоху и мокрой траве, быстро расправившимися с подолом ее платья. Высоко над Менеанорским морем во тьме сверкал Гвоздь Небес. Эсменет дважды обернулась, чтобы посмотреть на Шайме в лунном свете.
Город казался почти нереальным.
Она нашла Келлхуса на развалинах древнего мавзолея. Он напряженно всматривался через Шайризорские равнины в темные очертания города. Эсменет хотела вскарабкаться на разрушенную стену и пройти по ней, как по дорожке, но вспомнила о своем положении - о той жизни, которую носила во чреве. Тогда она прошла по поросшему мхом древнему фундаменту под ногами Келлхуса. Он сидел, скрестив ноги и сцепив руки на коленях. Волосы его были завязаны галеотским боевым узлом. В лунном свете лицо Воина-Пророка казалось мраморным. Как всегда, в его облике было нечто неуловимое, возвышающее его надо всем вокруг. Другой человек в этой позе выглядел бы одиноким, даже покинутым, а Келлхус казался непреклонным стражем - белым в лунном свете, черным в тени.
Не отводя взора от Шайме, он сказал Эсменет:
- Ты думаешь о Карасканде. Ты вспоминаешь, как я покинул тебя незадолго до Кругораспятия. Ты боишься, что и сейчас я ушел по той же страшной причине.
Эсменет сделала гримасу насмешливого неодобрения.
- Я стараюсь не бояться.
Он улыбнулся. Посмотрел на нее, и глаза его сверкнули.
- Почему? - спросила она. - Почему здесь?
- Потому что скоро я должен уйти.
Келлхус нагнулся со стены и протянул ей руку, Эсменет собиралась схватить его пальцй, как вдруг оказалась рядом с ним. Он поддерживал ее своими мощными руками. На какое-то мгновение они словно застыли на острие иглы. Эсменет нервно озиралась, глядя на долину внизу и на темную поросль тонких тополей внутри развалин мавзолея. Она вдохнула запах Келлхуса: апельсин, корица, острый мужской пот. Его слова пугали, но его близость все равно была счастьем и наслаждением. В лунном свете борода Келлхуса казалась седой.
Эсменет отступила назад, чтобы заглянуть в его глаза.
- Куда ты уходишь?
Он пару секунд внимательно рассматривал ее. Внизу под ними лежал Шайме, загадочный и древний, как огромное окаменевшее чудовище, принесенное приливом.
- В Киудею.
Эсменет нахмурилась. Киудея была мертвой сестрой Шайме, разрушенной давным-давно кенейским аспект-императором, чье имя она не могла вспомнить.
- Дом твоего отца, - печально произнесла она.
- У истины свои сроки, Эсми. Все разъяснится, когда придет время.
- Но, Келлхус.
Как же они возьмут Шайме без него?
- Пройас знает, что делать, - решительно ответил он - А Багряные Шпили будут действовать так, как сочтут нужным.
Отчаяние охватило ее.
"Ты не можешь нас покинуть!"
- Я должен, Эсми. Я подчиняюсь иному голосу.
Иному, не ее голосу; это понимание болью отозвалось в душе Эсменет. Но он никогда не подчинялся ее привычкам, ее тревогам, даже ее надеждам… Ее побуждения не касались его. Они стояли рядом, но Келлхус уже ступил на непостижимую тропу. То, что двигало им, повелевало ходом планет в ночном небе.
Внезапно он показался Эсменет диким и чуждым, как скюльвенд… Порождение каких-то ужасных сил.
- А как же Акка? - быстро спросила она, чтобы скрыть момент своей слабости. - Разве он не пойдет с тобой?
"Тебя нужно защищать!"
- Там, куда я иду, никто не может сопровождать меня, - сказал он. - Кроме того, я вне его защиты. Сейчас он это знает.
Его слова пугали, но звучали просто и решительно.
- Но Ахкеймион захочет знать, куда ты ушел.
Келлхус улыбнулся и покачал головой, словно говорил: ах, этот Акка…
- Он знает. Думаешь, ты одна терзаешь меня вопросами из наилучших побуждений?
Почему-то от его мягкого юмора Эсменет захотелось плакать. Она упала на колени, уткнулась лицом в мох у его ног. Наверное, подумала она, эта сцена нелепо выглядит - на разрушенной стене, на коленях. Обычно ее играют на твердой почве. Жена у ног уходящего мужа.
Но Эсменет было все равно. Он - ее единственная мера. Единственный суд…
"Возьми и используй меня".
Люди всегда живут в присутствии чего-то великого, превосходящего их. Часто они не обращают на это внимания. Порой, под влиянием гордыни и страстей, борются с ним. Но великое остается великим, а люди, как бы ни были безумны их замыслы, остаются ничтожными. Только если пасть на колени, если предложить себя в качестве орудия, можно найти свое истинное место в мире. Только преклонение помогает узнавать друг друга.
В подчинении есть восторг. Уязвимость перед тем, кто выше тебя, опасна - это как позволить незнакомцу трогать твое лицо. Появляется ощущение глубокой связи; словно понять можно только того, кто сам понимает собственную ничтожность. Приходит облегчение, будто с плеч сняли тяжкий груз, а вместе с ним - освобождение от ответственности. Парадоксальное чувство свободы.
Все голоса стихли. Растаяло утомление от бесконечного позирования, когда живешь у всех на виду. Как это пьянит и возбуждает - отдать себя чьей-то власти.
Со снисходительным смехом Келлхус помог ей встать на ноги. Он даже нагнулся, чтобы отряхнуть подол ее платья.
- Знаешь ли ты, - спросил он, глядя на нее снизу вверх, - что я люблю тебя?
Эсменет улыбнулась, и одна часть ее души по-девичьи вспыхнула, а другая, старше и мудрее, глядела на него опытными глазами шлюхи.
- Я знаю, - сказала она. - Но я… я…
- Да, ты и должна бояться того, что вот-вот случится, - отвечал он. - Все люди должны бояться.
Она колебалась.
- Я умру без тебя.
Разве она не говорила того же Акке?
Келлхус положил теплую светящуюся ладонь на ее округлившийся живот, как будто благословил ее чрево.
- Как и я без тебя.
Он обнял Эсменет и разогнал ее тревоги долгим поцелуем. Он обнимал ее со странной горячностью, но по-прежнему не отрывал глаз от Шайме. Эсменет прижалась к крепкой груди Келлхуса и думала о силе, что таилась в его сердце и его руках. Она думала о даре пророчества и о том, что этот дар убивает всякого, кто им отмечен.
"Никогда не отпущу, - говорила она себе. - Никогда".
Келлхус чудесным образом услышал ее. Он всегда слышал.
- Беспокойся о будущем, Эсми. Не обо мне. - Келлхус пальцами провел по волосам Эсменет, и ей стало щекотно. - Эта плоть - всего лишь моя тень.
Как далеко он должен зайти?
Келлхус думал о заснеженных горах, о сиянии солнечных лучей на ледяных вершинах. О дремучих лесах, о заброшенных городах, о поросших мхом покосившихся статуях. О безлюдных крепостях…
Ему казалось, что кто-то рядом выкрикивает его имя под замерзшими лесными сводами.
- Келлхус! Келлхууус! Как далеко он должен зайти?
Он отправил Эсменет обратно в лагерь и двинулся на запад по вытоптанному пастбищу, вверх по холмам. На самой вершине он остановился среди высохших дубов и повернулся спиной к Гвоздю Небес, сиявшему теперь над Шайме и Менеанором, чтобы выбрать путь по направлению его оси…
В сторону Киудеи.
- Я знаю, что ты слышишь меня, - сказал он этому темному и священному миру. - Я знаю, что ты слушаешь.