Словно стремясь уйти от приговаривающего ее ответа, старуха снова опустила голову. Тщетно пытаясь освободить ее лицо от беспрестанно налипающих волос, Анника разрыдалась. Она не могла совладать с желанием матери скрыть в себе то решение, которое она считала самым важным в своей жизни.
- Твоя мать приняла на себя ответственность за убийство твоей дочери, - внезапно вмешался в их одностороннее общение Самаэль. При звуке его сурового голоса Аннику обдало порывом ледяного ветра. - Чтобы спасти тебя, она села в тюрьму. Разве ты этого не знала?
- Знала… - закрыв лицо руками, прошептала девушка. - Но не все…
Не успев утереть высохшие от ледяного касания жгучие слезы, она снова взяла безжизненную и холодную старушечью руку.
- Мама, но почему? Ты тогда поставила меня перед фактом… - пытаясь заглянуть женщине в глаза, она протянула ладонь к седым прядям ее волос. И вскрикнула от испуга, встретившись с твердым и прямым материнским взглядом. Перехватив руку Анники, женщина убрала с лица скрывавшие его седые пряди.
- Дамбалла сказал, что ты должна петь. Что в этом твое счастье и твоя судьба. Что ты погибнешь без возможности творить, - спокойно глядя на Аннику, произнесла она.
- ДАМБАЛЛА? - попятившись, но не сумев освободиться от железной хватки матери, повторила Анника. - Мама, ты знаешь его настоящее имя?
- Теперь знаю, - отпустив руку дочери, грустно вымолвила мать.
- Но, постой… - растерянность на лице Анники боролась с недоумением. - Ты же сделала доброе дело. Ты пожертвовала собой ради… меня. Почему же ты в аду?
Пустота, разлившаяся в абсолютной тьме, возродилась в то мгновение, когда пожилая женщина вновь опустила глаза в пол.
- Потому что твоя мать, не выдержав своей и твоей боли, покончила с собой в тюрьме, - громовым раскатом голос Самаэля разнесся по абсолютной тьме. - Разве ты не знаешь, что любая жертва означает принятие чужой боли в свою душу? Твоя мать прожила твою боль за тебя. Но у каждой души есть свой предел. И предел жизни твоей матери наступил потому, что ты согласилась на ее жертву. Ты приняла ее. Ты отдала свою боль твоей матери. И твоя слабость, твой отказ от своей ответственности, непрожитая тобой боль убила ту, которая дала тебе жизнь. Да, ты не убивала свою дочь. Но, приняв жертву своей матери, ты убила ее.
Абсолютная тишина повисла в абсолютной тьме. И лишь удары сердца Анники, вернее, ее живая память об этих ударах, наполняли эту тишину особым присутствием. Присутствием все еще живой души.
Наконец, голос АННИКИ, наполненный поразительным спокойствием и непоколебимой силой, разогнал остаточную тишину.
- Ты прав, Самаэль. Я уступила жертве своей матери, потому что хотела жить полноценной, как мне тогда казалось, жизнью. Я хотела петь. Я хотела любить. Но я не знала, что всему есть своя цена.
- Нет, дочка, все не так, - хриплый и сильный голос матери удивительно не вязался с ее изможденной внешностью. Подняв голову, она смотрела в глаза Анники с решимостью, рожденной из грамотно прожитой боли. - Я поступила так, как на моем месте поступил бы любой родитель. Это вовсе не жертва с моей стороны. Я родила тебя и поэтому ответственна за твою жизнь. И я не имела бы права жить, допустив разрушение твоей жизни. Я уже пожила достаточно в земном мире. Я живу и здесь, пусть не полнокровно, но силой моих воспоминаний. И даже в аду я имею возможность любить, - засверкавшие в глазах матери слезы неожиданного счастья отозвались светлой радостью в сердце Анники. - Моя любовь к тебе, доченька, и к моей внучке МИРЕ живет в моей душе всегда. И эта любовь и есть жизнь. Пока в сердце есть любовь, я буду счастлива везде, даже в аду.
Потрясенная, Анника смотрела на мать, не в силах вымолвить ни слова.
- Твоя мать удивительно сильный человек, - вступил в образовавшуюся паузу Самаэль. - Она совершила поистине светлый поступок, сумела переступить через свою гордыню. Она не выпячивает свою жертву, не гордится ею, а принимает как должное. И именно поэтому в ее душе сохраняется свет, - заискрившийся контур вокруг тела матери привлек внимание Анники. Блаженство, рождающееся в ее душе при созерцании этого тонкого, но жизнестойкого света, успокаивало и дарило едва уловимой надеждой… Надежда… Какое забытое чувство… И оно все еще живо в ее сердце…
- И именно поэтому даже в аду она не утрачивает себя, а продолжает жить. Удивительное дело, эти добрые дела… - задумчиво продолжал Самаэль. - При отсутствии гордыни они приобретают колоссальную созидающую силу. Вот ты думала, Анника, что являешься творческим человеком, а не твоя мать, серая домохозяйка? А правда оказалась совсем неожиданной! - грубый смех Самаэля раскатился по мраку громовыми ударами. - Ведь суть творчества не в том, чтобы создавать нечто материальное, а в том, чтобы ваять себя! Создание своей души через ее познание и раскрытие - вот истинное творчество! И все ваши земные искусства - лишь способы осуществить истинный акт доступного человеку творения…
- Где моя дочь? - глядя в потеплевшие глаза матери, спросила Анника абсолютную тьму.
- Дочь? - словно очнувшись от своих размышлений вслух, небрежно переспросил Самаэль. - А вот она.
Капля сияющего света возникла перед Анникой прямо из ее недавно увиденного сна…
- Почему я не вижу ее как человека? - борясь с неимоверным желанием кинуться к сияющей капле, спросила девушка.
- А… Это потому что ее жизненный путь прервался, едва начавшись, - вальяжно ответил абсолютный мрак. - Ее душа еще не приобрела земного образа своего выражения. Ты же не хочешь созерцать ее в прошлом ее образе? Там она отнюдь не была твоей дочерью… И там была совсем другая история…
- МИРА… - останавливаемая в своих порывах некой внутренней силой, Анника тихо и ласково произнесла имя дочери. "Чувствуй сердцем, познавай сердцем…" - слова Амелии ожившим эхом отдавались в ее памяти. Сосредоточившись на растущем в груди тепле, девушка протянула руки к светящемуся созданию. - МИРА, я люблю тебя…
Радужное сияние, возникшее из сердцевины капли и волнами разошедшееся по ее поверхности, было ей молчаливым ответом.
- Она такая светлая, - не сводя глаз с дочери, прошептала Анника. - Она не должна быть здесь.
- Не должна, - неожиданно согласился сверхнизкий бас. - Но она здесь.
- Почему? - балансируя в создавшейся атмосфере взаимопонимания, спросила Анника.
- Потому что ты, ее мать, перешла под власть демона, Дамбаллы. Ты выбрала сторону тьмы, - нарушив иллюзию искреннего общения, насмешливо ответил Самаэль. - Неужели ты думаешь, что твои выборы никак не отражаются на близких тебе людях?
- Неправда! - сорвавшись на крик, Анника закрутилась на месте, бесцельно размахивая во все стороны до побеления сжатыми кулаками. - Я не перешла к вам! Я ушла от вас! И поэтому меня убили!
- Да, ты ушла от нас, - внезапно миролюбиво ответил мрак. - Но убили тебя не поэтому, а потому что в тебе было недостаточно света, чтобы перейти на сторону добра, и мало тьмы, чтобы остаться на стороне мрака. Ты никому не нужная душонка, АННИКА, и возни с тобой непомерно много…
- Ты прав, - всматриваясь в свои тускнеющие контуры и вспоминая их яркое свечение в начале разговора с дьяволом, твердо вымолвила девушка. Воспоминания удивительным образом придавали ей уверенности. Уверенность, перерастающая в успокоение в результате правильного выбора. Выбора, сделанного ее сердцем. Его лучшей, светлой частью. Старательно удерживая живую память о себе, более сильной и осознанной, Анника продолжала говорить, вкладывая добытую из глубин души силу в каждое слово. - Я ничтожна. Это факт. Но кое на что у меня хватает сил. Я не предлагаю тебе ничего, САМАЭЛЬ. Я не буду с тобой торговаться. Но я существую созданной Им и потому имею право принимать решения. Это тоже факт. И я решаю остаться здесь вместо МИРЫ и матери. Я не буду служить тебе, равно как и они не служат тебе. Но я заменю их. Я прощаю Дамбаллу за всю боль, что он причинил мне и моим близким. И света в моей и их душах достаточно для того, чтобы поддержать мое решение. Отпускай их, САМАЭЛЬ. Да будет так.
- Ничто не может препятствовать выбору, сделанному человеком в состоянии осознанной силы и при условиях раскрытия духовного сердца, - голос Самаэля звучал как будто издалека. - Я принимаю твое решение, АННИКА, потому что не могу его не принять. Ты не просишь меня ни о чем, но ставишь перед фактом твоего выбора. Ты действуешь не из страха, не из ненависти, не из гнева, не из гордыни. Ты действуешь из любви. Ты раскрыла свое сердце. И я повинуюсь Тому, кто проявлен сейчас в его раскрытии. Его воля для меня закон. Отныне все в жизни твоей, твоей матери и дочери будет определяться Им как новым началом. Да будет так.
Глава 16
Единство противоположностей
Безлюдье ночного офиса наполнялось серебристым светом заглядывающей между шторами Луны. Рассеянный в темноте, он начал густеть и собираться в отчетливо рисованный луч. В ровном круглом пятне лунного света, растекшемся на метровой от пола высоте, постепенно, словно примеряясь к новому пространству, проявлялось обнаженное человеческое тело. Вылеплявшийся из лунного луча жилистый мужчина лежал на спине, обратив к глядевшей на него Луне плотно закрытые неподвижные глаза. Струясь по гладкой коже, лунный свет подчеркивал ее мертвенную бледность.
Продвинувшись дальше, щупальце ночного светила медленно опустилось на мягкий ковер. Неожиданным толчком освободившись от несомого груза, луч исчез, рассеявшись пылинками разреженного света…
Открыв глаза, Геннадий несколько мгновений озадаченно созерцал окружающее пространство. Плавно поднявшись, он подошел к окну и проводил потерянным взглядом скрывшуюся за тучами Луну.
- Та-а-ак… - потерев затылок, вполголоса спросил он сам себя. - Что бы это значило?
Задрав голову, он удрученно рассматривал девственно целостный потолок. Подергав запертую снаружи дверь, заметался по комнате, натыкаясь на прячущуюся в темноте мебель, быстрыми нервными шагами. Отчетливые и резкие, как у заправского военного, они мало походили на змеиную вкрадчивость его прежних движений… Ослепленный накрывшим комнату мраком, он с грохотом врезался в дремлющий в углу платяной шкаф.
Луч лунного света, пробившийся сквозь неплотно занавешенные шторы, яркой надеждой прорезал окружившее его царство тьмы. Бросившись к лучу, Геннадий пытался поймать руками его светящуюся спасительную нить. Спугнутый его бесцеремонностью, луч отодвинулся в сторону, уводя заблудившегося странника за собой. Хлопая ладонями друг о друга, словно аплодируя самому себе, Геннадий безуспешно старался поймать просачивавшуюся между пальцами надежду…
Внезапно тьма стала еще насыщенней и гуще. Облако застоявшейся пыли вынырнуло из ее глубин и кинулось Геннадию в лицо. Закашлявшись и замахав руками, силясь разогнать непонятный мрак, он ухватил пальцами что-то вполне в нем осязаемое. Обшарив ближайшее пространство, Геннадий убедился, что стоит посреди чего-то мягкого, широкого и длинного, запутавшись в созданных этим чем-то тяжелых складках. Инстинктивно разведя их в стороны, он и не заметил, как они, послушные движению его кистей, разъехались в разные стороны.
Огромное, во всю стену, зеркало, подсвеченное изнутри отражавшимся в нем лунным светом, смотрело на него равнодушным стеклянным взглядом.
Лунный свет, впитавшийся в его идеально гладкую, незаметную поверхность, серебристым свечением рассеялся по отраженной в ней комнате. Повинуясь вспыхнувшему в душе побуждению, медленно, словно уйдя в глубинное воспоминание, Геннадий поднял руку и совершил перед зеркалом двойное круговое движение. Знак бесконечности, проявившийся в движениях его руки по ту сторону зеркала, загорелся тусклым металлическим светом. Немигающим взглядом Геннадий отрешенно созерцал мелкую рябь, пробежавшую по стеклянной поверхности. Прокатывающиеся по ней волны становились все больше и больше, пока полностью не поглотили посеребренное комнатное отражение…
Громовой удар, сотрясший зеркало изнутри, глухим гулом разлетелся по офису. Разметанные в стороны поверхностные волны зашипели, и вспышка кроваво-черного пламени, вылетев из зазеркальных глубин, бросилась на Геннадия.
Отпрыгнув, он споткнулся о стоявший за спиной стул и с грохотом покатился по полу. Уворачиваясь от языков жидкой лавы, переливавшейся через зеркальный порог, очень скоро он оказался загнанным в угол. Раскаленные брызги, следуя инерции продолжавшихся в зазеркалье взрывов, врезались в открывшуюся им реальность. Соприкасаясь с мебелью, стенами, полом, куски пламени сжимались в черные точки и сразу же с шипением расправлялись, превращаясь в извивающихся тонких змей. Десятки, сотни черных блестящих рептилий заполнили комнату. И все как одна, следуя ведущей их незримой силе, они устремлялись к забившемуся в угол растерянному Геннадию…
Они взбирались по его ногам, обвивались вокруг бедер живой повязкой, распластывались на груди, сворачивались на плечах, скользили по шее, сливались с пульсирующими венами, растворялись в бледной коже… Запрокинув голову в смиренном оцепенении, он стоял, почти невидимый под сплошным покровом из змеиных тел… Открыв рот, он впустил в себя первую змею…
- Однако ж быстро они тебя возвращают! - громкий звонкий голос разлетелся по комнате. Безмолвные, змеи замерли на теле Геннадия, превратив его в живую статую. С усилием раскрыв глаза, он погрузился в прозрачный взгляд стоявшей в зеркале женщины.
Невыразимо прекрасная в пылающей огненно-черной раме иного измерения, она смотрела на него с ироничным вызовом в огромных, в пол-лица, ясных как весеннее небо глазах. Мягкие волны длинных светлых волос лежали на хрупких плечах. Не в силах оторвать глаз от завораживающей красоты ее обнаженного тела, Геннадий пожирал его хищным немигающим взглядом.
- АМЕЛИЯ… - несколько секунд всматриваясь в лицо незнакомки, наконец ошарашено произнес он.
- Память вернулась к тебе! - улыбнувшись еще обворожительнее, девушка грациозно переступила через зеркальный порог. Ожившие при ее приближении змеи, зашипев, осыпались с тела Геннадия. Стремительно проскользнув мимо длинноногой красотки, они юркнули в бурлящую в зазеркалье кроваво-черную бесконечность. Словно выпущенная из-под враждебной ему власти, она исчезла, скрывшись за мгновенно восстановившейся зеркальной поверхностью, едва вторая нога Амелии коснулась офисного пола.
- Но… Но ты… Но я же… - растерянно забормотал Геннадий, щурясь от окутывавшего девушку яркого сияния.
- Ну да, я была убита! ДАМБАЛЛОЙ, - весело рассмеявшись, воскликнула красотка. Остановившись посреди комнаты, она откинула назад свои светлые шелковистые волосы, выгнула спину и сладко потянулась. - Но ты же знаешь, смерть - это перерождение.
- Но я ведь… - не сводя горящих глаз с ее упругой высокой груди, с трудом вымолвил Геннадий.
- Понятное дело, сейчас тебе тяжело, - медленно приближаясь к остолбеневшему Геннадию, ласково сказала Амелия. - Ты растерян. Ты потерял себя. И обрел себя. Нового и непонятного. И не знаешь, что делать с этой потерей и этим обретением. Ты не знаешь, кто ты. Зачем ты. И что теперь будет… - подойдя почти вплотную к Геннадию, она коснулась кончиками пальцев его напрягшегося живота. Отдернув руку, резко развернулась и подбежала к смотрящему в ночь широкому окну.
- Но несмотря на твое очень странное положение, оно исполнено особой силы, которой надо воспользоваться… - заглянув в щель между тяжелыми багровыми портьерами, доверительно сообщила Амелия раскинувшемуся под окном спящему городу. Сжав в ладонях пыльную толстую ткань, она с наслаждением втягивала в себя аромат просачивавшейся в комнату ночной свежести. Рассмеявшись, она широко развела изящные белые руки, словно желая обнять открывшийся ей мир. Послушные ее движению, портьеры разъехались в стороны, и поток ничем не сдерживаемого лунного света хлынул в прозрачное оконное стекло.
Запрокинув голову, она медленно закружилась в обливавшем ее тело небесном серебре…
- Лунное светило… - закрыв глаза и всецело отдаваясь бесплотной ласке ночного света, мелодично промолвила, почти пропела Амелия. - Дарует время полусвета и полутьмы… Время, когда возможно все… Когда всякое действие приобретает невероятную мощь… Когда соединение света и тьмы порождает особую жизнь…
Приблизившись в своем странном танце к заворожено глядевшему на нее Геннадию, она обвилась вокруг его бледного тела и впилась страстным поцелуем в давно жаждавший ее касания рот.
- Кстати… - слегка отстранившись от тяжело задышавшего мужчины, вкрадчиво прошептала она. - Спасибо за то, что убил меня, - вспугнутый лунный свет заструился по ярко сияющим белым крыльям, вскинувшимся за ее спиной. - Мои полномочия и творческая сила возросли… Проверим, насколько…
- Я повинуюсь тебе, ангел третьего уровня… - облизнув пересохшие губы, выдавил задыхающийся от нетерпения Геннадий.
- Конечно, повинуешься, - улыбнулась Амелия и провела ладонью по его окаменевшей груди. - И пока ты находишься в своем промежуточном состоянии, мне нужна часть твоей силы. И то, что тебе уже не принадлежит. Ты должен отдать свой долг, проигравший демон. Хотя, кто знает, возможно, на самом деле ты победил…
Мягким толчком в грудь она заставила его лечь в замершее на полу пятно лунного света… Ее огромные белые крылья вздымались и опускались в такт синхронному движению их слившихся воедино тел…
- МИРА… - простонала Амелия, распахивая свои огромные, вспыхнувшие ярким серебряным светом глаза. Каплевидное облачко белоснежного сияния, на пике единения с Геннадием выплывшее из его сердца, поднялось и исчезло в ее бурно вздымающейся груди…
- Я отправлюсь в абсолютный мрак и приму сражение! - горящие желтым пламенем, в цвет расплавленного золота, глаза Амадео буравили стоявшего перед ним архангела ожесточенно-требовательным взглядом.
- Ты не можешь, младший ангел. Твое сознание недостаточно велико, воля не столь сильна, и ты заведомо проиграешь, - подняв руки в успокаивающем жесте, смиренно ответил Иеремиил.
- Тогда пусть пойдет ангел второго, третьего уровня или ты! Почему архангелы не идут на Самаэля? - сжав кулаки, Амадео потрясал воинственно вздыбленными крыльями.
- Никто не может бросить вызов Самаэлю на его территории! - Иеремиил покачал головой. - Ни ты, ни я, ни иные архангелы.
- А Начала? Пусть сражаются Начала!
- АМАДЕО! - улыбнувшись горячности ученика, промолвил архангел. Не спеша, он прошелся по сияющему белому пространству. Амадео не сводил глаз с его широченных длинных крыльев. Он бы отдал сейчас все на свете, лишь бы они раскрылись, готовясь вознести их обладателя на недоступную иным ангелам высоту или ввести его в битву с ненасытным злом… - Начала присутствуют везде и так. Но они не сражаются. Они творят. По Его приказу, разумеется, - отвернувшись от ученика, Иеремиил наглядно продемонстрировал ему отсутствие у него какого-либо намерения к активным действиям. Аккуратно сложенные крылья недвижимо покоились на его спине.
- Ну, так пусть… они сотворят что-нибудь! - переведя фокус своего внимания с наставника на высшие по отношению к нему Начала, не унимался младший ангел. - Надо ведь что-то делать! Не сегодня, завтра мир погибнет! А мы теряем время!
- Время всегда отпущено на решение конкретной задачи, - повернувшись к Амадео лицом, спокойно паровал архангел. - Пока что мы успешно решаем свои.
- Ничего себе решаем! - всплеснув одновременно руками и крыльями, Амадео нервно забегал по белоснежно светящейся бесконечности. - Ты же сказал, мы почти все проиграли!