Замок почему‑то поддался с трудом, будто заржавел от долгого ожидания - хотя Нили‑то остался в Москве, и Ингвульф, вроде бы, сюда захаживал. Нили, кстати, придется отпустить, подумал я, и пожалел себя мимоходом: как‑то я к вечно ворчащему телохранителю за долгие века привык. Ну да ладно, он хотя бы обрадуется - ему‑то все наверху поперек горла, вот и отправиться в любимое подземелье. Хоть кому‑то будет хорошо. Тут замок наконец‑то щелкнул, я с грохотом отворил железную дверь - и меня оглушили музыка и голоса. Ввалившись в гостиную, я застыл столбом и отвесил челюсть.
Вся честная компания была в сборе. Ингвульф со своими ребятами расположились перед телевизором и смотрели футбольный матч. На диване обнаружились: Ингри в шароварах, Юсуфик в моем (!) банном халате, еще какой‑то юноша восточной наружности, огромная миска поп‑корна и - это уже, правда, на журнальном столике - кофейник с отбитым носиком и остатки пиццы. Музыкальный центр на полу, неизвестно откуда взявшийся, давился бодреньким регги. На звук громыхнувшей двери из кухни выглянул Нили, еще более заросший и мрачный, как туча. Юсуфик поднял на меня глаза цвета спелых каштанов и на чистейшем русском сказал:
- Ребята, песец. К нам приехал ревизор.
И все смешалось в доме Облонских.
Когда пыль слегка улеглась, музыкальный центр и телек заткнули, и плечи мои покрылись синяками от дружеских тумаков, я воздел руки горе и заорал:
- Цыц! Говорите по‑очереди.
Обернувшись к Ингвульфу, старшему здесь и самому разумному, я ткнул в него пальцем:
- Ты, отвечай! Что это за бардак?
Ингвульф сначала было нахмурился, потом расплылся в широкой улыбке, потом снова посерьезнел:
- Тут такое творилось, князь! В Москве буча, переворот. Труповодов свергли, посадили кого‑то нового. Труповодов тоже посадили, но не туда, куда бы им хотелось. По улицам два месяца танки катались: к Белому дому, от Белого дома, к Кремлю, от Кремля. Чехарда, задницу со смеху порвешь. Касьянов наш уже не полковник, а генерал и важный человек. Просил насчет Нижневартовска и прочего не беспокоиться, за всем, мол, будет присмотрено. Ну я тоже проследил, пока вроде дела идут, как шли. Лучше даже идут.
- Понятно. Теперь ты, - я кивнул Ингри. - Ты что вообще тут делаешь? Почему не в Ираке? Нафиг ты мне свой гарем притащил?
Ингри ухмыльнулся и ущипнул взвизгнувшего Юсуфика за задницу. Нили сплюнул на ковер (тоже, между прочим, непонятно откуда объявившийся).
- Так в Ираке чехарда еще больше. Американцы вышли совсем, у них своих проблем по горло. Суни с шиитами тут же сцепились, им сейчас не до нефти. Режут кого попало. Ну, я руки в ноги и сюда. Это еще не самое прикольное. Иранец объявил, что сделал наконец‑то атомную бомбу, да не одну, а много, да не малой и средней дальности, а чего покруче. И горит, значит, желанием возжечь всемирный джихад. Собирается для начала уронить парочку на Израиль, но понятно, что если на Израиль ронять, то надо тогда уж сразу и на Америку, а для верности и на ЕС… Короче, дрожим и ждем финала. Мы уж к тебе собрались всем кагалом, думали, приютишь ты нас, бедных, в царских чертогах, или пошлешь обратно на землю помирать от страшной лучевой болезни…
Тут он, наконец, заметил, что со мной что‑то не так, и замолчал. В опустившейся на комнату тишине я протянул:
- Та‑ак. Воет, значит, ведьма в Железном Лесу, грядет Рагнарек. Волк Фенрир пожирает солнце, змей Ермунгард сушей закусывает…
Ингри удивленно моргнул:
- Ты чего, Ингве, серьезно перепугался? Мы ж не хотели, извини, Сколько уже было таких кризисов, все живы пока.
- Все? Изложили приятные новости?
Я прошел к креслу, согнал с него расположившегося там юного араба, вытянул ноги, руки на подлокотники возложил: ну прямо государь Дьюрин во время церемониала освящения нового горна - и говорю:
- Теперь послушайте, что я вам скажу.
И рассказал. Рассказал, что никакой я им с сегодняшнего дня не князь, не бог и не герой, поэтому - подчиняться вы мне не обязаны, вольному воля, невольному - тоже воля, идите, короче, ребятки, на все четыре стороны и не поминайте лихом.
Они выслушали. Тихо выслушали. Внимательно. Как будто и не самозванец с ними беседует, а истинный наследник дьюринова престола. Когда я закончил, переглянулись. Долго переглядывались. Так долго, что Юсуфик успел было открыть пасть и вякнуть:
- Так кто же, Ингве, настоящий ваш… - но тут Нили быстро охолодил его крепким подзатыльником.
Наконец ребятам надоело играть в гляделки, и все, как по команде, обернулись ко мне. Заговорил, к моему удивлению, Игнвульф. Я‑то ожидал, что первым выскажется языкатый Ингри, но тот скромненько помалкивал во втором ряду. И вправду, что ли, конец дней настает…
- Ингве, - сказал мой капорежиме. - Ты редкостный дурак.
- Спасибо. Это я уже слышал. Причем неоднократно.
- Так послушай еще раз. Неужели ты думаешь, что все мы за тобой пошли из‑за какого‑то титула? И в Хьяльмара с Орвар‑Оддом мы, по‑твоему, играли только потому, что ты - наследник князя и князь?
- Да при чем здесь Хьяльмар?
- При том. Мы же побратимы, князь. Не дергайся: что тебе мать сказала, то между тобой и благородной Инфвальт. А венец тебе все же принимать придется.
- С какой еще радости?
- А ты подумай башкой, Ингве: кто, кроме тебя?
Тут я расхохотался. Невеселый это был смех.
- Кто? Думаешь, желающих мало? Да любому из моих братцев только протяни Нидавель‑Нирр - с руками оторвут. А если и не они, Хродгар зубами вцепится. Он давно на дедово место метит. И правильно - отец его Глойн Дьюрину был вторым сыном, все права на престол у него…
- Это так, князь. И именно поэтому никакого венца им давать нельзя. Да ты представь, что в Свартальфхейме начнется, если ты от престола отречешься. Ведь будет, брат мой Ингве, война. Посмотри вокруг: тебе этого хочется? Чтобы не только в Митгарте, но и в Нидавеллире бомбы мастерили? Ну, что же ты замолчал? Давай, расскажи нам, как хорошо будет делить дьюриново наследие под бомбежкой.
И что я на это мог сказать? Ничего. Почему, Хель меня забери, я всегда и во всем остаюсь в дураках, и последнее слово - вечно за кем‑то другим?
Когда ребята Ингвульфа убрались, по их словам, на стрелку с людьми Касьянова - я уже и не стал спрашивать, что они там напару с органами в охреневшей Москве проворачивают - а Юсуфик с новым другом умотали по магазинам, в квартире остались только я, Нили и Ингри. Нили удалился на кухню, запихивать в посудомойку тарелки (перебив из них половину) и варить свежий кофе. Ингри остался со мной в комнате. Я подошел к окну. Балконную дверь плотно прикрывали жалюзи, но даже из‑за них пригревало. Я порылся в кармане, уныло оглядел смятую пачку.
- Под диваном твои сигареты, - сказал Ингри.
Я залез под диван. Новая пачка нашлась между старым носком и маленькой деревянной лошадкой (откуда, асы и альвы мои, откуда?). Я вытащил лошадку и вручил Ингри. Тот обрадовался:
- О, а Юсуфчик ее полдня искал.
Я не стал спрашивать, зачем арапчонку понадобилась коняшка. Лучше не знать. Многого, как я понял за эти дни, лучше не знать.
- Ты бы вышел в спальню, - предложил я Ингри.
- Нет, я от двери посмотрю.
- Интересно тебе?
- А то как же.
Ингри спрятался за дверью - только острый нос торчал. Я заорал: "Нили, посиди пока на кухне" - и распахнул занавески. Потянул вверх жалюзи. Откинул шпингалет. И вышел на балкон.
Ингри, по‑моему, все‑таки ждал, что я воспламенюсь или обращусь в камень. Дудки. И все же сощуриться мне пришлось - солнце вывалилось из‑за туч и, мокрое, засверкало неожиданно ярко. Надо будет купить темные очки, подумал я. Подставил лицо под свет. И решил не покупать. Потому что, господа мои, вот там, на узком этом балконе, над коробками многоэтажек, над ползшей внизу поливальной машиной: что поливала она в восемь утра? растаявший снег? - и над бегущими за ней маленькими радугами - там вернулось ко мне дивное чувство крыльев. В лицо пахнуло ветром, и почудилось - я лечу, блин, лечу над городом, лечу над драконьей лентой реки, над бесконечной толкучкой МКАДа, над пригородным редким леском в дымке новой листвы - и дальше, над иными лесами и горами. Солнце било мне в глаза, вечно‑юное живое солнце, умывшееся в первом весеннем дожде и в струях воды от поливальной машины.
Шторы и жалюзи все же пришлось задвинуть - не перекрикиваться же мне с Ингри через полквартиры? Он подошел, посмотрел уважительно. Почесал длинный нос.
- Ну что я могу сказать? Круто. Завидую. Жаль, что я весь из себя такой законный…
Я немедленно отвесил ему пинка. Он ответил дружеской зуботычиной. А потом вдруг резко посерьезнел.
- Я вот что… Не хотел тебе при всех говорить.
- Ох, не пугай. Какие еще приятные новости?
Ингри порылся в барахолке на журнальном столике и вытащил из‑под коробки с пиццей газету почти полугодовой давности. Протянул ее мне.
- Тридцатая страница. Читай. Тут о твоем Наглинге.
Я так и сел на диван.
- Если скажешь, что подделка - убью.
- В том‑то и дело, что не подделка. А лучше бы был подделкой.
Я поспешно зашелестел газетой. На развороте, как раз напротив светской хроники, было большая статья. Перепечатка из "Нью‑Йорк Таймс", перевод бездарный - но все, что надо, я понял. И фотография‑то, фотография…
- Причем, - сказал Ингри, когда я закончил чтение, - обрати внимание. Скотина молчала, пока меч полеживал себе в сейфе. А как стырили, разоралась на всю Ивановскую.
- "По примерной оценке, стоимость похищенного артефакта по сегодняшнему курсу превышает два миллиона долларов", - процитировал я. - Еще бы не разораться.
- Нет, ну ты понял?
- Понял. Не тупой.
- Это ты посмотри, как тебя классно вели. Наглинг стырили в первых числах сентября, так? Ты когда с Касьяновым говорил? Второго, третьего?
- Пятого.
- Во‑во. Пятого. Очень все четко сработано.
- Думаешь, Касьянов?
- А кто еще знал?
- Мало ли. У него начальство, у тебя куча каких‑то левых людей работает.
- У меня все люди правые. А насчет начальства… Что‑то сдается мне, что мужик этот - сам себе начальство.
Я подумал еще. Покачал головой.
- Нет. Не сходится.
- Почему не сходится?
- Про гадалку он откуда пронюхал? Как он мог вообще знать, что нам приспичит погадать по внутренностям дракона? Вроде, у них это не самый общепринятый метод.
- Хель его разберет, какие у них методы. Про волков‑то мы не знали.
- В общем, знали. Про "Вервольфов". В частности… очень уж меня плотно должны были курировать.
Мы переглянулись. И завопили одновременно:
- Некромант!
Нили вылетел из кухни с полотенцем в руках.
- Где некромант?
- Вот именно, - сказал я. - Именно что "где некромант"?
Если это и есть желанное последнее слово - пусть пожрет его волк Фенрир.
Глава 6
Рагнарек
Следующие недели прошли в какой‑то нелепой суете.
Казалось, что проще всего прижать к ногтю Касьянова моего Афанасьича. Однако матерый волкодавище и раньше был непрост, а при нынешней ситуации как бы не получилось, что к ногтю прижмут нас. Ингвульфовых‑то ребят в Москве было всего две дюжины, ну, по миру еще можно пособирать, но развязывать открытую войну нам было не ко времени. В общем, назначили мы новую встречу в Старом Бору - так называлась касьяновская дача.
Параллельно я отправил группу под начальством Нили на охоту за единственной нашей ниточкой - лисичкой Ли Чин. Нили, с одной стороны, очень не хотелось меня оставлять, когда вокруг все так шатко. С другой, он горел желанием поквитаться с рыжей бестией. Поворчав и взяв с ингвульфовых ребятишек слово, что за мной - глаз да глаз - он отбыл в Тайланд. А мы отправились на свидание под елями.
Кэдди вновь прошуршал по гравию. Казалось, ничего не изменилось, только вместо опавшей хвои звук колес заглушала теперь весенняя грязь вперемешку со снегом. В лесу снег лежал еще плотно, лишь под корнями елей кое‑где подтаяло, да на солнечных днем пригорках вылезло первая трава. Встреча вновь назначена была на вечер. Мне совсем не хотелось, чтобы старина Касьянов пронюхал еще и о моем новом статусе полукровки. Его ведомство столь увлечено внутренней политикой, что не погнушается при случае перейти и на внешнюю.
Беседку тоже окружал талый снег, однако я настоял на том, чтобы беседа состоялась на свежем воздухе. В этот раз двое из ребятишек Ингвульфа, не скрываясь, маячили у меня за спиной. Касьянов уже сидел в беседке, облаченный в потрепанный армейский полушубок и смушковую шапку - прямо боец Первого Белорусского. Или, точнее, партизан. На столе красовался самовар и блюдца с вареньями. Фонарики все так же подмаргивали под навесом, только теперь вместо мошки в белых лучах кружились редкие и мелкие снежинки.
Хозяин встал и пошел мне навстречу, с улыбкой протягивая левую руку. Интересно, подумал я, а если правую пожать - протез отвалится?
- Чайку?
- Спасибо, уже пил.
- Чего покрепче?
- И с этим подождем.
Уселись. Скамейки укрыты были плоскими подушками, так что холод не ощущался.
- Если вы, Ингве Драупнирович, обеспокоены обстановкой - я могу гарантировать, что на наших деловых отношениях и на работе предприятий это никак не скажется.
Если ФСБшник и прикидывался, у него это очень хорошо получалось. Я задумчиво побарабанил пальцами по столу.
- Матвей Афанасьевич, что вам известно о мече по имени Наглинг?
Тот пожевал губами, будто припоминая.
- Кажется, это последнее оружие Беовульфа? То, с которым он вышел на дракона?
Я усмехнулся.
- Пятерка по нордической мифологии. Не подозревал, что у вас такая широкая эрудиция.
- Э‑э, батенька. С нашей работой. Как говорится, "хочу все знать".
Мне ту же припомнился скорочтец‑некромант.
- А как насчет возможных решений уравнения Дрэйка?
Афанасьич мигнул.
- К чему вы ведете?
- Откуда вы узнали, дорогой мой человек, что произошло в Непале?
Афанасьич, как ни странно, от этого вопроса расслабился.
- Да это не секрет, Ингве Драупнирович. Мы за тем монастырем давно наблюдаем. Не так чтобы совсем уж круглосуточное наблюдение, но интересуемся. Есть в деревне человечек один, староста - Сакья Ишнорти, слышали, может? Такое трудно запоминающееся имечко. Так вот он, поверите ли, курс заканчивал в нашем Лумумбарии. Потом решил вернуться на родину, и, как бы это сказать, заново ассимилироваться. Но связи поддерживаем. Кстати, давно я у вас хотел спросить, да вы из Москвы осенью как‑то быстро убыли: что там за третий к вам привязался? Господин Иншорти уже довольно долго нам намекает, что надо бы поинтересоваться одним их…. охотником, что ли? Только каждый раз, как мы начинаем интересоваться, он как сквозь землю проваливается.
Я уставился прямо в бледно‑серые зенки Афанасьича. Долго смотрел. А смысл? Их в гляделки так играть научили - куда там моим побратимам. Что‑то меня смутно беспокоило во всей этой истории, какая‑то была несостыковка. Зачем, думал я, глядя в холодные северные глаза ФСБшника, зачем им вся эта чехарда понадобилась? Гармового с моей помощью отловить? Но Гармовым в Тибете и не пахло - точнее, еще как пахло, а пользы ноль. Подкупить меня Наглингом? Так не лучше ли прямо мне его вручить, за чаем и бубликами: мол, от вашего стола нашему, не погнушайтесь, примите угощеньице. В знак, так сказать, взаимовыгодного и плодотворного. Они обычно работают прямо и просто, солдатики эти бумажные - и уж точно бы их не смутил тот факт, что меч уворован из частной коллекции нью‑йоркского миллионера. А все эти махинации с гадалкой и подземельем, да еще и с отраженным озером… Нет, что‑то тут не то. Не то, не то. А что? И я решился.
- Вам знакомо имя "Иамен"?
Афанасьич нахмурился.
- Не припоминаю.
- Лет тридцать пять‑сорок на вид, невысокий, худощавый, глаза серые, волосы темные с сединой, для чтения пользуется очками. Всюду с собой таскает посеребренную катану. Некромант.
Никогда я не видел, чтобы человеческая физиономия менялась столь быстро. Куда делся старичок‑моховичок в ушанке? Лицо Касьянова окостенело, так что резко проступили скулы, пролегли глубокие вертикальные морщины от носа к подбородку, в серых глазах вспыхнул огонь. Он вскочил так резво, что, если бы я не удержал, стол вместе с самоваром и блюдцами полетел бы вверх тормашками. Оскалив зубы, он прошипел длинное какое‑то слово, больше всего смахивающее на матерное ругательство на наречье Нифльхейма.
- Что с вами?
Касьянов встал против меня, сгорбившись, упираясь кулаками о стол. И ростом он, кажется, сделался выше. Сильно выше. Полушубок нелепо задрался у ФСБшника на плечах.
- Уберите своих людей.
- И не подумаю.
- Да не собираюсь я на вас покушаться! Пусть следят из машины, от дома, бога ради, пусть хоть под оптическим прицелом меня держат, только я не хочу, чтобы нас слышали.
Поколебавшись, я кивнул и обернулся к ребятам. Они рассыпались: двое к машине, двое к крыльцу. Солдатики из ведомственной охраны, до этого шнырявшие у будки и вдоль забора, насторожились - однако действий никаких не предпринимали. Дрессированные.
Касьянов несколько раз глубоко вздохнул, поджался и сел. Провел рукой по лицу. И - как водой смыло страшную маску. Опять передо мной был хлебосольный хозяин подмосковной дачки. Только кулаков он так и не разжал.
- Слушайте, Ингве, - сказал он, хмурясь из‑под тяжелых бровей. - Пора нам, кажется, выложить карты на стол, говоря фигурально. Я знаю, кто вы такой.
- Да? - я ухмыльнулся. - Не поверите, я тоже.
- Не перебивать!
Хозяин треснул кулаком по столу, так что блюдца и чашки вновь подскочили и жалобно зазвенели.
- Не перебивать, щенок, - продолжал он тише. - Видишь фонарики под потолком? Это лампы дневного света. Будь ты тем, за кого себя выдаешь - давно бы скопытился. А ты ж как огурчик… Хорошо благородная Инфвальт погуляла, ничего не скажешь - знала девка, с кем блудить…
Продолжить старик не успел, потому что я перегнулся через стол и вцепился ему в глотку. От забора и будки заорали. Что‑то кричали и мои ребята, однако мне было пофиг - я сдавил изо всех сил, желая одного: чтобы эти белесые глаза выкатились вон из орбит и вывалился из хулящей пасти распухший язык… Не знаю, что происходило вокруг и почему никто никого перестрелять не успел. Знаю только, что старичок поднял руку: левую, господа, левую - и одной этой рукой без особых усилий отцепил две моих, а потом швырнул меня обратно на лавку, как кутенка. Это было не под силу никому из смертных. Подумавши, скажу, что это и свартальву не под силу: ведь тогда, в монастыре, я чуть не придушил Нили - а, несмотря на всю свою преданность, собственную жизнь гвардеец защищал бы до конца. Я сидел, отдуваясь, и ошеломленно глядя на Касьянова. Он снова помахал своим и обернулся ко мне. Сбросил полушубок. Выпрямился во весь рост: головой под потолок беседки. Прищурился. И сказал:
- Я, племянничек, рукоприкладства и отцу твоему не позволял, уж на что он был бешеный. А тебе и подавно.
- Какой я тебе, старая сволочь, племянничек?
- Мы с твоим родителем были побратимы. Значит, племянничек и есть.
Я искренне пожелал, чтобы все мои новоявленные родственники отправились прямиком в Хель.