- Ну что ж, - говорю, - дядюшка, давай побеседуем. Выкладывай свои карты, руны или что у тебя там есть. Чего вы все от меня хотите?
Однорукий сел, выложил на стол свою культю - будто я должен был умилиться. На него, инвалида, глядючи.
- Ты не борзей, племянничек. С дедом своим говорил?
Я усмехнулся.
- Дьюрин мне не дед.
- Не дед, значит? А кто тебя, сопляка, на коленях качал? Кто тебе сказки рассказывал? Кто тебя поил, кормил, одевал, какашки твои подтирал, пока ты сам и на горшок‑то ходить не умел, а? Быстро, племяш, от родства отказываешься.
- Да пошел ты.
- Я‑то пойду. А ты послушаешь. Что тебе дед сказал?
Я пожал плечами.
- Муть какую‑то нес про Рагнарек.
- Муть, значит, - протянул Однорукий. - Не такую уж муть. Малыш Дьюрин всегда был парнишкой шустрым, все на лету схватывал. Вижу, и на старости лет остался остер.
- Ты мне, дядя, мозги не пудри. Говори, что имеешь сказать.
- Хорошо. Я имею сказать следующее: дед твой прав. Близится Рагнарек. И ты, мальчик, к этом имеешь очень прямое отношение.
Я почувствовал, что снова зверею. Привстав, я прошипел в лицо Однорукому:
- Я тебе кто: Фенрир? Мировой змей Ермунгард? Или, может, сам Локи?
- Ни то, ни другое, ни третье. С Фенриром мы и без тебя разберемся.
Я кивнул на его протез.
- Вижу я, как вы с Фенриром разобрались.
- У зверя - натура звериная. Ничего, он еще к нам сам на брюхе приползет, когда дотумкает наконец, что в одиночку Рагнарек ему никак не спроворить.
Вот этого я не ожидал.
- А он что, хочет?
- Капитан‑то наш? Из шкуры рвется. Слово "сотрудничество" ему плохо знакомо. Хотя волк, вроде, животное стайное - должен понимать иерархию.
- Какие мы слова знаем. Может, он одиночка?
- Ага. Он‑то одиночка. Но звериной лапой меч Тирфинг не поднять. Не дастся волчине клинок. Его дело: солнце жрать, и ничего более. А меч воздеть должен человек…
- Я не человек!
Однорукий усмехнулся.
- Я знаю, кто ты такой. А ты‑то сам знаешь?
Туше. Я потер подбородок.
- Этот твой Гармовой. Он что, и правда сын Локи?
- Сын. Почему бы ему не быть сыном?
- А как же водопад, кишки?
- Кишки, - хмыкнул Однорукий. - Кишки, племянничек - это все литература. Для таких вот дурачков, как ты, чтобы не совались, куда не след. Давно сбежал Локи, гуляет где‑то, урка поганая. Совсем уже от дури оскотинился.
Я снова забарабанил по столу.
- Хорошо, Фенрир у вас есть. Энтузиаст. Наверняка и другие энтузиасты найдутся. Зачем я вам сдался?
- Ну ты что, племянник, совсем тупой? А не должен бы, с такими генами. Ты - своего отца последний сын. Кому, как не тебе? Нету у Воина больше детей, нету, понимаешь? Все кончились.
- А Рыжебородый?
- Нет у нас нынче Рыжебородого. Да ты на грозу глянь: электричество одно. Такие ли грозы были…
Он пригорюнился. Я поморщился.
- Все. Закрываем вечер воспоминаний. Ты поговорил, дядя? А теперь я скажу. Пошли вы со своим Рагнареком знаете куда? Ага, вот туда и идите.
Я встал, сделал знак своим бойцам. Старик молчал. Я обернулся к нему.
- Бывай, Касьянов Матвей Афанасьевич. И если ты мне будешь палки в колеса ставить, в Москве или еще где… Пеняй на себя.
Я уже выходил из беседки, когда он негромко сказал мне вслед:
- Ты, Ингве, очень похож на своего отца. Тебе говорили?
Я остановился. Старик продолжал:
- Он тоже никого слушать не хотел. Только в конце‑концов все равно пришлось.
- И где же он сейчас? - спросил я.
- Там, где ему быть и следует. И ему, понимаешь ли, очень обидно будет узнать, как тебя окрутил некромант.
Я вернулся в беседку. Сел.
- Что же ты остановился, племянничек? Хотел уходить, уходи.
Я скрипнул зубами.
- Вот только играть со мной не надо. Каким боком во всей этой истории замешан Иамен?
- Иаме‑ен… - Однорукий ухмыльнулся.
Вытащил из кармана полушубка трубку, неспешно набил ее, раскурил. Я почувствовал, что снова хочу его удавить. Очень хочу. Жаль, руки коротки. Пока.
Старик выпустил колечко сизого дыма.
- Иамен, - повторил старик. - Вот какое он, значит, сейчас носит имечко.
- А раньше?
- Раньше он по‑разному назывался. Обычай у него такой - имена менять каждую декаду.
- На себя посмотри.
- А что мне на себя посмотреть? Себя я знаю, каждое утро, когда бреюсь, в зеркале вижу. А его, представь, не видел ни разу. Хи‑итрая бестия. Осторожная.
- С вами станешь осторожным.
- Не льсти, племяш, не льсти. Нам до твоего Иамена… Примерно как тебе с твоими побратимами голозадыми до нас.
Я сжал кулаки.
- Дядя, ты либо пизди, либо говори по делу. Откуда ты о нем слышал? Что? Чего он добивается? Зачем водил меня за Наглингом?
Однорукий отложил трубку и задумчиво посмотрел на меня.
- А чего добивается пшеничная ржа? Чего хочет гангрена? Ты хоть знаешь, кто твоему Иамену папаша?
- Представь, знаю.
Кажется, старик удивился.
- А как же этот ваш слоган, дядюшка: "Сын за отца не отвечает"?
Однорукий подергал ус и сказал:
- Это смотря какой отец. И какой сын. В общем, пиздеть тут и вправду нечего. Если не срубить старое дерево, сожрет его гниль. Вот этого твой Иамен и добивается.
Я нахмурился. С одной стороны, понятно, что сын Эрлика и сам некромант - чего он еще может хотеть? С другой…
- А если дерево срубить, что останется?
- Останется место под новый саженец.
- Типа, когда Бали и Бальдр будут гулять по заливным лугам под новыми луной и солнцем? Мне всегда казалось, что это утешение для смертных, которые боятся заглянуть в глаза собственной судьбе.
- Про Бали и Бальдра я не знаю. Об этом тебе лучше Тирфинг расскажет. Если ты его, конечно, отыщешь. И ты ищи, племянничек, ищи - иначе скоро всем нам под некромантову дудку плясать придется.
Полагаете, тут он Ингве сына Воителя и купил? Воля ваша, полагайте и дальше. Что касается меня, я твердо запомнил одно: не оставляй за противником последнего слова. Ухмыльнувшись во всю пасть, я сказал:
- Дядя, ну ты актер. Судьбы вселенной тебя беспокоят, да? Типа, весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, так?
- Ну, допустим?
- Допустим. А еще я допускаю, что господ Высоких просто‑напросто задрало то, что водит вас вокруг пальца всем кагалом не полукровка даже, а какой‑то квартерон. И вы моими чистыми ручками от него хотите избавиться. А вот на тебе!
И свернул у него перед носом преогромный кукиш. Пока новоявленный дядюшка хлопал очами, я встал, картинно запахнул плащ и удалился, весь в белом. Хотя на душе у меня было ой как погано.
На обратном пути я размышлял о птицах. Как это, Хель побери, характерно для господ Высоких: подкинуть птенца в чужое гнездо и умчаться вдаль с веселым "Ку‑ку. Расти подкидыша, пташка". И бедная птица растит, трудолюбиво носит чужому птенцу жуков и червей в клюве. В благодарность за такую заботу прожорливый кукушонок, конечно, выпихнет из гнезда всех родных птичьих детей, а под конец еще и продолбит приемному родителю клювиком голову. Понятно, что князь Драупнир меня ненавидел. Да я и сам себя, если честно, в последнее время не слишком любил. Обернувшись к мечу Наглинг в новеньких ножнах - дедовский, между прочим, последний подарок - я обнажил светлое лезвие и погладил кончиками пальцев.
- Одни мы с тобой остались, старина. Что хорошего скажешь? Думаешь, променяю я тебя на злой меч Тирфинг?
Клинок обиженно молчал. С той беседы в моих покоях в Нидавеллире он вообще помалкивал - как ни пытался я выведать, какая ловкая сволочь похитила его из хранившего столько лет сейфа. Ничего, в конце‑концов разговорится. Мечи свартальфар не приучены держать язык за зубами (и опять, опять пришла мне на ум катана треклятого Иамена. Хотя, кто знает - что говорит она хозяину в подзвездной тишине?).
Размышлял я и о кое‑чем другом.
Вернувшись в солнцевскую квартиру, я обнаружил, что там опять многолюдно. А конкретно, тусовался в моем жилище Ингри с гаремом. Сразу по возвращении я купил ему пятикомнатную хату в том же доме - надо учитывать и возможное расширение семейства - однако носатый мой друг предпочитал заседать у меня в гостях, к вечному раздражению гомофоба‑Нили. Сейчас, когда Нили гонялся за лисичкой в Тайланде, ему сделалось и вовсе вольготно.
Юсуфик свернулся в кресле и жевал большую желтую грушу. Сок капал на рубашку. Второй арапчонок, по имени Омар, щелкал телевизионным пультом. Сам Ингри раскинулся на диване: ни дать ни взять Сулейман в пердчувствии визита Шахерезады. Осознав, что пришла к нему с приветом отнюдь не персидская шахиня, красавец слегка приуныл и быстро убрал копыта с подушек. Я бросил меч на стол и присел рядом. Ингри полюбовался каменным моим ликом и спросил озабоченно:
- Какие новости?
И поспешно добавил:
- Мальчишек я уберу.
- Да пусть сидят. Слушай, друг Ингри… что ты знаешь о демонах?
Ингри изумленно задрал брови.
- О демонах? Спроси Юсуфика.
Почему бы и нет?
- Юсуфик, - сказал я, - что ты знаешь о демонах?
Юсуфик поспешно проглотил кусок груши и выдал:
- Демонов не существует. Зато есть джинны. Ты, Ингве, любишь джинн "Кабаллито"? Нили в буфете заначил бутылку, а я нашел.
Ингри улыбнулся так гордо, будто Юсуфик был его любимым сыном и сказал что умное.
- Каков, а?
- Да уж. Нет, а серьезно?
Все же не дурак мой консильере: понимает, когда просто так треп, а когда по делу. Он нахмурился.
- О демонах, дон Ингве, я знаю до обидного мало. Считается, что демоны - существа из прошлой Вселенной, пережившие ее коллапс и Большой Взрыв. Видимо, очень сильные сущности, если способны были в такой мясорубке выжить. Состоят из высокоэнергетических полей. Какова природа поля, пока не установлено - но точно не электромагнит и не гравитация. Обитают одновременно во всех измерениях, сколько их там физики насчитали: одинадцать, двадцать восемь? И, соответственно, сразу во всех Семи Мирах. Бессмертны. Характером скверные. Любят вселяться в предметы. А что?
- Да так, ничего. Слушай, а какое решение у уравнения Дрэйка?
Ингве захлопал глазами.
- Ладно, не заморачивайся. Это я так. Нили не звонил?
- Пока нет.
Нили прозвонился через три дня, довольный, как кот после кормежки.
- Нашли мы гребаную кицуну! - заорал он в трубку.
- Не уверен, что это слово склоняется, - осторожно заметил я.
- Слово, может и нет, а девка - очень даже.
- Ты что, с ней переспал? - ужаснулся я.
- Пока нет. Да и не надо: она сейчас при деле. Одного голливудского хлыща охаживает. Представляешь, приехал мудак в Тайланд на викенд со своей герлфрендой. Думал: на песочке позагораю, поплаваю, потрахаюсь слегка вдали от публики и суеты. Тут она его и зацепила. Сидит дурак уже две недели в Пукете. Герлфренду свою бросил. Переехал из бунгало в шикарный пятизвездочный отель. Жрут они омаров, запивают шампанским. Чувак с каждым днем все печальнее. Чует сердце, дальше так пойдет, получать своего Оскара он будет постмортем.
- Спасем, - говорю, - звезду экрана?
- А то как же, спасем, - деловито отозвался Нили. - Девку в Москву тащить?
- Да ты что? Она у тебя сбежит. А если и не сбежит, нафиг мне надо ее перед касьяновским коблом светить? Нет, ты сиди на месте, глаз с нее не спускай. Но и не спугни. Я к вам вечером вылетаю.
И вылетел.
Пукет встретил меня таким беспощадным солнцем, что все же пришлось обзавестись очками в первой же туристической лавочке. Нили снял номер в том же отеле, где проживала сладкая парочка, с оригинальным названием "Тайская звезда". Звезд, и вправду, было пять. При встрече Нили гордо разулыбался:
- Все, как ты любишь, босс. Спа. Джакузи. Сауна. Даже три сауны. Тренажерный зал. Аромотерапия и грязелечение.
- Ты что, в отельные менеджеры податься решил? Что ты мне рекламный буклет впариваешь?
Нили тут же сдулся. Я хмыкнул, хлопнул его по плечу и, захватив полотенце, пошел к морю. Наткнуться на лисицу и ее новую пассию я не опасался: любовники из номера уже третий день день не выходили.
На пляже не было никого. Все пятизвездочные туристы, как выяснилось, предпочитали бассейны с аромотерапической, грязелечебной, а то и просто пресной водой. Свет падал на побережье отвесно, не оставляя места теням: разве что жалкие коротышки скукожились у стволов беспокоившихся листвой пальм. Ветер растрепал их зелено‑бурые прически, ветер нес вдоль берега обрывки пакетов, ветер ворочал клочками пены на кромке сердитого моря. И чего я сюда притащился, подумал я? Не умею ведь плавать. Скинул шорты и шлепанцы - пятки тут же обжег раскаленный песок - и пошел к воде. Волна лизнула щиколотки и откатилась, и накатилась снова, и откатилась, оставляя на коже крупицы соли. У вас бывает так? Берете в руку кисть и неожиданно - ни мазка до этого в жизни своей не положив на холст - рисуете картину? Или вдруг, ни с того ни с сего, задача, которая два месяца крутилась в голове, не давая покоя, выстраивается изящным решением? Или: вы летали во сне? Я разбежался и в фонтанах брызг кинулся в воду. И вода, злая, страшная вода, которая до этого так меня не любила - а, может, любила до того, что не хотела выпускать из тяжелых объятий - вода стала легкой и доброй. В глубине она была прохладной, а на поверхности теплой, как молоко. От этой ли разницы температур, от ласкающих кожу подводных течений, оттого ли, что я парил над прозрачной лазоревой толщей, насквозь просвеченной солнцем, с яркими пятнами кораллов и волнующимся морем актиний внизу - от этого или от чего другого, но опять мне казалось, что я лечу. Ну что за наваждение?
Вечером плечи горели, и Нили, злобно ругаясь, смазывал мою покрасневшую спину невесть откуда добытым облепиховым маслом.
- Нет, в одном был прав поганый некромант, - сообщил мне Нили, закрывая тюбик и кидая его на кровать. - Ты, князь, точно как малое дитя. Если торшер не изгрызешь, так чего‑нибудь поломаешь, не поломаешь - обожжешься.
- Да откуда я знал?! Я же никогда до этого не загорал.
Нили кинул мне на плечи майку, и я невольно охнул - даже мягкая ткань как будто продрала наждаком.
- А голова тебе на что, Мастер Ингве? Гвозди заколачивать?
- Голова мне, чтобы думать о важных государственных делах. А не о влиянии ультрафиолета на кожу.
- Ты мне, босс, зубы не заговаривай со своими ультрафиолетами. Еще раз на пляже увижу…
- Ну, и что ты мне сделаешь? На солнышко за мной побежишь?
- И побегу.
Я знал, что он побежит - потому твердо обещал не снимать рубашку до конца тайландского сидения.
Конец, впрочем, стремительно приближался. Команда Нили установила в номере наших голубков жучок нынешним утром, когда парочка нежилась в спа. Куда бы ребята не звонили, попадали они к нам. В пол‑одинадцатого вечера телефон звякнул, и Нили подхватил трубку. Я снял трубку с параллельного аппарата. Томный мужской голос сказал по‑английски:
- Room service, please. Room 413. Do you have more caviar? Oh yes, and the same champagne we had before. Do me a favor, pal, could you please send it up right now?
Судя по голосу, мужику на свете осталось прожить пару недель от силы. Так что мы, в принципе, делали ему тот самый favor. Поэтому, когда мужик в ответ на наш вежливый стук распахнул дверь и огреб полицейской дубинкой (второй подарок Нили от благодарного человечества) по черепу, особых угрызений совести я не почувствовал.
Лисичка Ли Чин восседала в позе лотоса на гигантской кровати среди смятых простыней. На девушке не было ничего, кроме кожаных трусиков, кожаного же бюстгальтера в комплекте с кожаным шипастым ошейником. И как смертные могут быть настолько слепыми, чтобы не заметить высовывающийся из‑под трусов рыжий хвост? Впрочем, если подумать, и Нили от них недалеко ушел. В одной руке у девицы обнаружилась двухвостная плеть, в другой - плитка шоколада.
Увидев Нили, Ли Чин широко распахнула раскосые глазки, взвизгнула и ринулась к двери ванной: однако гвардеец был уже тут как тут, и, недолго думая, ухватил красавицу за хвост. Лисица взвыла. Мой телохранитель, а ныне еще и охотник на лис, радостно принялся наматывать хвост на кулак. В глазах Ли Чин показались слезы.
- Пусти‑и! - простонала она.
- Что, попалась, красавица? - ликовал Нили. - Будешь знать, как морочить голову честным свартальвам? Будешь кошельки воровать?
- Я отдам, - плакала лисичка. - У меня есть. Под подушкой и в тумбочке, возьми, возьми все.
Я вошел в номер следом за Нили и, увлеченная бегством, Ли Чин поначалу меня не заметила. Решив, что девушка дошла до нужной кондиции, я прошагал к креслу и опустился в него, закинув ногу на ногу. Когда лисичка увидела меня, хорошенькое скуластое личико ее побелело - до того, что смуглая кожа стала зеленоватой. Еще раз взвизгнув, она вцепилась в Нили всеми четырьмя конечностями и завыла:
- Любимый, добрый, не отдавай меня ему! Я все‑все для тебя сделаю. Помнишь, как нам с тобой было хорошо? Ты помнишь?
Мой телохранитель отодрал от себя лисицу - по‑прежнему, впрочем, не выпуская хвоста.
- Что это вы, девушка, так перепугались? - добродушно спросил я. - Никто вас убивать не собирается. Расскажите только о своем приятеле с катанной - и мы мигом вас отпустим.
Ли Чин молчала. Нили еще раз от души крутанул хвост. На глазах девушки выступили слезы.
- Нили, - сказал я, - по‑моему, эта рыжая штука у нашей Ли Чины сзади - только помеха в ее бизнесе. Нет, правда. Клиент подготовился, штаны спустил и все такое - и тут хвост. Эдак у кого угодно эрекция пропадет. Просто импотентом сделаешься. Если ты, конечно, не зоофил. Вот ты, Нили, зоофил?
Нили, не понимая еще, куда я веду, помотал башкой.
- Так и я о чем. Давай избавим девушку от лишнего груза.
Нили радостно ухмыльнулся и, тряхнув лисицу еще раз, полез в сапог за ножом. Когда Ли Чин увидела тусклое лезвие, она снова застонала.
- Ну, милая, решайте: некромант или хвост. Выбор за вами.
- Чего вы хотите? - прошипела девица.
- Где мы можем его найти?
- Я не знаю.
Нили поднес нож к основанию хвоста. Ли Чин задрожала, будто ее било электрическим током.
- Я правда не знаю! Он приходит и уходит, когда хочет. Он сам находит меня!
Кажется, это было правдой - по крайней мере, соответствовало тому, что я знал о некроманте.
- Допустим. Нили, убери пока нож. Это он тебе приказал таскаться за нами?
Девица помедлила и кивнула.
- И пауку?
Еще один кивок.
- Зачем?
- Он мне не говорил. Только попросил о помощи.
- Попроси‑ил? - недоверчиво протянул я. - Попросил? Не приказал?
Девка подняла на меня бешеные глаза.
- Он никогда не приказывает.
- Хорошо. Кто меч воровал у коллекционера?
- Орлиный Зуб. Оззи.
Я усмехнулся. Неужели и вправду у индейского паука такое имечко?
- Что еще он у вас попросил?
- Ничего. Только предупредил, чтобы мы с Оззи на глаза вам не попадались.
- Какая редкая заботливость. Нили, дерни‑ка ее еще раз, чтобы слушала внимательней.