- Отрадно наблюдать за работой вашего так называемого рассудка.
- Перестаньте трепаться. Хотя бы сейчас. Это уже не смешно. Тенгши погибла из‑за вас. Не хотел я в нее стрелять…
Я понял, что оправдываюсь перед пленником, растянутым на дыбе. Нет, срочно меня в гвардейскую школу, срочно. Техника допроса - главнейшее из искусств.
Иамен усмехнулся. Зубы у него были окровавлены, два так и вообще отсутствовали. Усмешка получилась жутенькая.
- Не хотели бы, Ингве, не стреляли. Повторяю - я вам не нянька и не отец‑исповедник. Учитесь хотя бы нести собственную вину, не переваливая на чужие плечи. Она с вами будет до могилы. Или до тех пор, пока не научитесь забывать.
Так. Этот козел мне еще и проповеди читает. Святой отец, аббат наш Хаббад.
- Как вы забыли о Фрице, Карле и как его там… Гельмуте? Как насчет Нили? Тоже не помните?
На меня медленно снисходила благословенная ярость. И тут некромант мне сильно помог.
- Ваш Нили был подонком, - сказал Иамен.
Я прыгнул к лебедке и крутанул ворот. Кажется, с непривычки слишком сильно, потому что чуть не оглох от крика. Я поспешно отвел рычаг назад. Не хватало еще руки ему оторвать в первые пять минут допроса. Оставив лебедку в покое, я подошел к Иамену и выплюнул в его перекошенное болью лицо:
- Нили был в сто раз лучше вас. И любого из тех, кого вы защищаете.
Иамен с усилием втянул воздух и повторил:
- Нили был подонком. Он был вашим верным цепным подонком, но истины это не отменяет.
- А у вас что, приоритет на истину? Что такое, по‑вашему, истина?
Опять я говорил не то. Некромант не замедлил этим воспользоваться:
- Истина - это то, что вы, Ингве, надавили на спуск. И от этого из ствола вылетела пуля. От чего, в свою очередь…
Отвернувшись, я швырнул на старательно раздутые уголья жаровни железный прут. Иамен замолчал. Надо не забыть нацепить асбестовую перчатку, подумал я, а то как бы самому без руки не остаться. Не оборачиваясь, я спросил:
- Скажите, Иамен… Вы пытались меня убить или не пытались?
- Пытался. Если это вас утешит.
- Меня не надо утешать.
- А по‑моему, - мягко прозвучало из‑за спины, - надо, Ингве. Герои плохо приспособлены для палаческой работы. Лучше предоставьте дело профессионалам.
Я крутанулся на месте и со злобой на него уставился.
- Вам что, так не терпится умереть?
- Если говорить о смерти, то намного скорее меня измордуете ненароком вы. Вы же не умеете ни черта.
- А вы умеете?
- Умею.
- Отлично. Если я не буду уверен, куда ставить зажим, попрошу вашей консультации.
Железка между тем разогрелась вовсю, до малинового жара, но хвататься за нее мне пока совершенно не хотелось.
- Если вы пытались меня убить, почему не убили? Позавчера, например?
- Потому что не судьба.
- При чем здесь судьба?
- При том, Ингве, при том. Я стреляю довольно порядочно, а уж с пяти шагов и точно бы не промахнулся. Однако вы выжили.
- Зачем?
- Зачем что?
- Зачем выжил?
Некромант, кажется, удивился.
- А вот этого я, извините, не знаю. А вам хотелось бы умереть?
Хель, о чем мы говорим?! Я должен ведь спрашивать о мече… Между тем уста мои, тяжелые, как мрамор, отверзлись и сами по себе изрекли:
- Не знаю. Возможно.
- Вы уж определитесь. Я, к сожалению, ничем вам в разрешении этого вопроса помочь сейчас не могу.
Правильно, издевайся. Еще немного посмотрев на калеющюю железку, я, не оборачиваясь, спросил:
- Скажите честно. Вы поили меня любовным зельем или нет?
- Я точно не поил.
- Хорошо. Ваши подручные.
- Почему это вам так важно?
- Если спрашиваю, значит, важно.
- Ладно. Признаюсь. Поил.
- Для чего?
Некромант молчал. Я подошел к дыбе и крутанул ворот лебедки. Тело его вздернулось вверх. Я видел, что он пытается удержать крик - однако удержать не сумел, и крик разнесся по комнате, отражаясь от высоких стен. Капитан Гармовой наверняка искренне радуется сейчас за дверью моим успехам. Подержав Иамена немного в этой нелепой растяжке, я ослабил ворот.
- Повторяю вопрос: для чего?
- Вы быстро учитесь, Ингве, но плохо пока разбираетесь в психологических типах заключенных. К примеру, ваш друг Гармовой сейчас на моем месте бы грязно выругался и попытался отгрызть вам ухо. Вы, скорее всего, гордо бы промолчали.
- А вы?
- А я, как вы видите, читаю вам лекцию по технике ведения допроса.
На сей раз я растянул его так, что крик успел перейти в негромкий стон. Очень странно было слышать эти жалобные звуки из уст некроманта. Как‑то слишком по‑человечески. Меня это доконало, и я вновь опустил верхнюю планку. Иамен повис, хрипло и жадно дыша. По лбу его катился пот. Тощие ребра, сплошь в синяках и кровоподтеках, тяжело вздымались. "Что я творю?!" - сказал кто‑то трезвый в глубине моего сознания. Я попятился к двери. Неожиданно некромант заговорил:
- Я хотел преподать вам урок. Это было довольно жестоко с моей стороны.
- Что? Зелье?
Он тряхнул головой, сбрасывая соленые капли с ресниц и со лба.
- Какой, в Хель, урок?! - заорал я, - не пей, сестрица, из копытца, козленочком станешь?
- При первой нашей встрече мне показалось, что вы, Ингве - что‑то вроде маленького избалованного мальчика, привыкшего любить лишь собственные прихоти. Я ошибся, так что шутка с зельем и вправду вышла паршивая.
- Теперь вы поняли, что я не маленький избалованный мальчик? Или что никаким любовным зельем мне уже не помочь?
Он молчал, кажется, утратив ко мне всякий интерес.
- Почему вы не хотите, чтобы я перерубил ствол Ясеня?
- Потому что тогда мир погибнет, - бесстрастно ответил некромант.
- А если нет, сгниет.
- Папаша ваш, может, и сгниет. Ясень сгниет. А с миром ничего не сделается. Мир не ограничивается горсткой старых бородатых вояк и их ущербных потомков.
- Где вы прячете меч?
- Нигде я его не прячу. Я сказал вам ясно - нет у меня меча.
- Вы врете, - ответил я и взялся за раскаленную железку. Рукой. Без перчатки.
Нет, рука не сгорела - все же я был наполовину свартальв, а наши кузнецы выхватывают мечи из горна голыми ладонями. Однако паленым все же запахло. Некромант с изумлением на меня смотрел.
- Это что, новый метод ведения допроса? Палач пытает сам себя, допрашиваемый от ужаса выдает все секреты? Ингве, вы лучше приют сиротский проспонсируйте, если так уж вас замучило раскаяние…
Тут‑то я и огрел его по ребрышкам раскаленной железной кочергой. Крику было… Когда вопли малость поутихли, я снова положил железку в жаровню, раздул угли и только затем обернулся к нему.
- Где меч?
Некромант молчал.
Подумав, я взялся за плоскогубцы.
- Как специалист, Иамен, подскажите: какой палец лучше ломать первым?
- Свой собственный.
- Как скажете.
Я запихнул в плоскогубцы указательный палец левой руки и сдавил рукоятки. Было больно.
- Прекратите юродствовать, - сказал Иамен. - Если вы хотели меня убедить в собственной невменяемости, вам это удалось.
- Ошибаетесь. Я как раз пытаюсь остаться в здравом уме.
Я надавил сильнее и взвыл. Кость хрустнула.
- Прекратите!
- Вы не любите, когда другим больно, так ведь, Иамен?
- Я не люблю, когда ломают вещи. Тем более, вещи, сделанные не вами.
Я швырнул плоскогубцы в жаровню и, кривясь от боли в руке, прошипел:
- А что вы любите?
Ответа я не ожидал. Однако некромант, усмехнувшись, ответил:
- Я люблю слушать песню жаворонка на рассвете.
После фиаско с первым допросом в избу‑пытальню я больше не заходил. Иногда подбирался к двери и слушал вопли Иамена (с каждым днем они делались все тише - силы у некроманта кончались) и радостное рычание Гармового и его своры. Те перед каждым допросом накачивались дурью и балдели вовсю. Палец я замотал обнаруженным в сортире столетним бинтом. Им же замотал и обожженную руку. Бинт немедленно покрылся грязью, и теперь я смахивал на бомжа, доставленного в приемный покой госпиталя с обморожением конечностей.
Гармовой, увидев мои боевые раны, не сказал ничего (ученый, скотина), зато многое, видать, подумал. Ну и хер с ним. Я валандался по пустым верхним этажам, заставленным какими‑то бесконечными рядами ящиков, сейфов, засыпанным бумагой и шелушащейся краской. Из‑под ног моих разлеталась пыль. С улицы доносились гудки автомобилей, велосипедные звонки, говор, смех, шарканье подошв по асфальту. На улицу мне не хотелось. Один раз в ту комнату, которую я уныло мерил шагами, залетел воробей, птичка малая. Залетел, почирикал, нагадил на подоконник и вылетел восвояси. Хотел бы я быть этим воробьем.
На седьмой день стоны некроманта совсем уже не слышались за восхищенным уханьем команды Гармового. Дождавшись, пока веселье окончится и Иамена снова запрут в его камере, я спустился по лестнице в тускло освещенный подвал. Поглядел в зарешеченное окошко и ничего не увидел. Предположив, что мистер Иамен вряд ли затаился у двери с мыслью огреть первого вошедшего по черепу (да и чем огревать‑то? парашей?), я отпер замок и вошел. Иамен валялся у самого порога - волки не удосужились даже отнести его подальше, в угол, где на пол брошен был тощий и грязный полосатый матрас. Зато не забыли нацепить наручники. В камере омерзительно воняло. Над ведром, заменявшим ту самую парашу, кружились мухи. Некромант был давно и прочно в отключке, и я сделал мысленную заметку: надо проверить, в сознании ли он хотя бы на этих их допросах. С окосевших от наркоты глаз могут и не разобрать. Я сел у стены неподалеку от лежащего, подтянул колени к подбородку и пригорюнился. Мушиное жужжание становилось все назойливей. Мигала слабосильная лампочка. Через некоторое время мне уже казалось, что не Иамен здесь узник, а я, что это не за ним, а за мной вскоре явятся волки для свежей порции издевательств. Я, кажется, даже слышал их шаги, отстукивающие в коридоре, посылающие по сырому подземелью эхо, да‑да, слышны, слышней. И вот подходят. Шаги все ближе падают в тиши, как будто отчисленье производят моей несостоявшейся души - из тех краев, где жилось и любилось, из тех краев, где, расточая свет, душа моя пропащая делилась всем тем, чего в ней, кажется, и нет. И в те края, где серые казармы за рядом ряд потянутся, стройны, и где бесцеремонные жандармы со мною делать все вольны. Вольны…
- Ингве!
Я очнулся от ступора. Некромант сидел, опираясь об изгвазданный бетон скованными кистями рук, и смотрел на меня, как мне показалось, с легким ужасом.
- Что?
- Ничего особенного. Просто вы качались и бились затылком о стенку, как в трансе, притом декламируя стихи. Извините, я не узнал авторства.
- Наверное, автор - я.
- Вы пишете стихи?
- Нет, не пишу я стихов. По‑моему, я схожу с ума. Но вы мне очень кстати напомнили…
Я полез в карман и извлек тощую тетрадку, ради которой, собственно, и спустился в подвал. Бросил ее на пол рядом с Иаменом.
- Вот. Думал, вы захотите получить их обратно.
Иамен придвинул тетрадку к себе.
- Где вы это откопали?
- А то вы не помните? У Отто.
Я посмотрел на его пальцы и спросил:
- Перелистать для вас?
- Спасибо, не стоит.
Тут в коридоре и вправду послышались шаги, и на пороге объявился Гармовой. Дверь, кстати, за собой я запереть забыл.
- Какая сука… - начал капитан и быстро осекся, заметив начальство.
Некоторое время он на меня пялился, а затем широко и понимающе ухмыльнулся. Я встал с пола, отряхнул штаны.
- Вечерний сеанс пыток отменяется. Пойдите, огорчите своих голубков.
Я вышел из камеры вслед за капитаном, и, захлопнув за собой дверь, тщательно запер замок. Когда мы отошли дальше по коридору, капитан жизнерадостно хлопнул меня по плечу и высказался:
- А ты, фон Клаус, не такой уж лопух. Как я не додумался! Добрый коп - злой коп, это ж в прописях. Ты у нас для доброго копа самое оно.
"Когда же ты сдохнешь, скотина?!" - кажется, вслух простонал я и взбежал по лестнице. Гармовой проводил меня недоуменным взглядом.
Терпение мое лопнуло на десятый день.
Утро началось с того, что капитан, бодрый и свежий, хоть прям сейчас на смотр общевойсковых частей, подкатился ко мне с радостной, почти молитвенной улыбкой.
- Чего вам надо? - мрачно спросил я.
Я как раз собирался побриться при помощи мистического осколка зеркала и раздумывал, как бы проявить в нем свою персону.
- Есть идея.
- Горю желанием ее выслушать.
Гармовой, не обращая внимания на мой саркастический тон, продолжал:
- Помнишь то письмо? Ну, милый Генрих, милый Дитти, отсосать ли не хотите?
- Помню.
- Помнишь, там про детишек? Вот я тут и прикинул: а что, если правда труповод к деткам неравнодушен? Ну там запущенный случай педофилии, мамочка совала пальчик Ванечке, Ванечка совал мамочке и все такое?
Я с трудом, в который раз за последние дни, подавил желание избить капитана Гармового сапогами. По почкам.
- И?
- И то, что я отправил уже Серого и Рудака на улицы. Наловят они нам десятка два беспризорников, приведем мы их в нашу каморочку. Привяжем к станочку - и посмотрим тогда, как наша пташка зачирикает.
Во мне что‑то лопнуло с высоким и резким звоном. Наверное, это и было терпение. Возможно, глаз мой единственный побелел от бешенства, или еще что такое приключилось, только Гармовой из ванной быстро ретировался, пятясь притом задом. Хотя, в сущности, с чего мне беситься? Волчина лишь развивает идеи начальства, как и пристало добросовестному служаке. Я обернулся и поглядел в зеркало. Отражалась в стекле какая‑то серая муть, и больше ничего.
В этот день я впервые за полторы наши недели в Паданге вышел на улицу и развил лихорадочную активность. Лихорадочная моя активность поутихла уже ближе к закату. Спустившись в подвал, я отпер дверь некромантовой камеры. Иамен слабо завозился на полу.
- Вставайте, - сказал я.
Было что‑то такое, наверное, в моем голосе, отчего некромант ухитрился подняться на четвереньки. Но не более. Я ухватил его за шиворот и поволок прочь из камеры, прочь из затхлого этого подземелья, прочь. Пока я тащил Иамена по лестнице, он молчал, хотя, наверное, было ему больно. В конце подъема я довольно грубо приложил искореженную ступню некроманта о ребро ступеньки, и он не выдержал.
- Ингве, а в камере нельзя было меня удавить? Или вы решили дать мне возможность напоследок полюбоваться…
Тут он глянул в окно.
- …закатным небом?
Я не ответил. Проволочив его через весь первый этаж, я вывалился на крыльцо и усадил своего пленника на ступеньку. Отомкнул наручники, вышвырнул в высокую траву у стены. И протянул Иамену ключ с болтающимся номерком.
- Что это?
- Ключ от камеры хранения на вокзале. Там найдете свою катану. Я вызвал вам такси, но оно что‑то запаздывает.
Он некоторое время помолчал, переваривая информацию.
- Ключ возьмите.
Некромант попробовал сомкнуть пальцы на небольшом ключике, однако сделать это у него не вышло. Я запихнул ключ в карман его разодранных в клочья и обугленных по местам штанов. Кроме них, на Иамене ничего не было, и я, подумав, стянул рубашку и накинул ему на плечи.
Иамен поднял голову.
- Вы соображаете, что волки с вами за это сделают?
- Волки сейчас вряд ли что‑то способны сделать. Я пообщался с их поставщиком, и он продал мне особо очищенный продукт. Они все в лежку лежат.
Я не стал уточнять, что заплатил ему, мягко говоря, эльфийским золотом - деньги должны были раствориться в воздухе в ближайшие два часа. Наловленных на улицах беспризорников я тоже распустил. Некоторые малыши еще пытались клянчить у меня подачку. Непробиваемый народец.
- Хорошо. В таком случае, вы соображаете, что я всех ваших волков переловлю и отправлю к их волчьим праотцам?
- И правильно сделаете.
Он попробовал улыбнуться. Учитывая, что и говорить‑то он мог с трудом, улыбка вышла еще та.
- Забавный вы человек, Ингве.
- Во‑первых, я не человек. Во‑вторых, забавный я потому, что у меня едет крыша.
- Это я заметил.
Мы посидели на крылечке еще некоторое время, греясь в мягких лучах закатного солнца. Наконец, не глядя на меня, некромант сказал:
- Я оставил меч в царстве своего отца.
Я удивился.
- Сейчас‑то вы зачем мне это говорите?
- Долг, Мастер Ингве, платежом красен. Впрочем, это не совсем честный платеж.
- Ничего вы мне не должны. Я сделал это не для вас.
- Я догадываюсь. Тем не менее… Вы твердо решили отправиться за мечом? Даже зная, куда именно придется отправляться?
Я кивнул.
- Что ж… Пожелал бы вам успеха, но сильно в этом успехе сомневаюсь.
Я почесал основательно заросший подбородок.
- А что там?
- Там…
Некромант, казалось, задумался. Потом ответил:
- Вы помните свою схватку с Червем?
Я кивнул. Откуда он узнал про Червя, спрашивать, я думаю, было бесполезно.
- Так вот представьте, что этот Червь вас проглотил. И сейчас медленно переваривает. Сначала кожу. Потом мышцы и сухожилия. Потом внутренние органы. Потом кости. А вы все это время живы. И когда он вас, казалось бы, уже переварил целиком, и вы отмучились, все начинается по новой.
Я недоверчиво хмыкнул.
- Вы что, Иамен, меня пугаете?
Он посмотрел, казалось, сочувственно - хотя выражение трудно было определить по его заплывшим синяками глазам.
- Я вас не пугаю, Ингве, а предупреждаю.
- Спасибо.
- Не за что.
Тут, гуднув, подъехало наконец такси. Я помог Иамену подняться с крыльца и устроиться на заднем сидении. Когда я уже закрывал дверцу, он придержал мою руку.
- Вот что, Ингве, - сказал он, глядя на меня снизу вверх. - Если вам там станет невыносимо, нестерпимо хреново - повторите три раза мое имя.
- И эта мантра утешит меня в моих печалях?
- Вряд ли. Эта, как вы выразились, мантра призовет туда меня. И я помогу вам выбраться.
Я не понял.
- Почему, Иамен?
- Потому что долг платежом красен.
- Да какой, к Фенриру, долг?!
Он снова попытался улыбнуться.
- Вы, Ингве, уже столько барахтаетесь в паутине судьбы, что пора бы вам уяснить: потянешь за одну ниточку, задрожит вся сетка. Вы спасли мне жизнь…