- Видишь этих людей у костра? Так вот, никакие они не люди. Они звери. Оборотни. И единственное, что удерживает их от того, чтобы начать резню - это убеждение, что твой Мистер Иамен раньше или позже сюда заявится. Если этого не произойдет… я за них не отвечаю.
Я не стал уточнять, что это не совсем так. Если бы волкам приспичило тут порезвиться, они сильно бы об этом пожалели. Однако сильно пожалел бы и я. С двумя дюжинами - будем честными - мне не справиться. Так что, в итоге, я не так уж и уклонился от истины.
Тенгши выдрала у меня руку и снова кивнула.
- Покажешь?
- Да.
- Тогда пошли.
Мы нырнули в темноту за домом старосты. Если я что‑то помнил об охранных знаках, достаточно было стереть один, чтобы рухнула вся стена. Не так уж много работы.
У крайнего дома тусовался один из волков, угрюмо поглядывал в направлении площади, где гуляли его товарищи. Заметив нас, волк подобрался, но тут же расслабился и опустил автомат.
- Мы прошвырнемся с девочкой.
Волк осклабился и пожелал мне успеха. Тенгши едва ощутимо вздрогнула: неужели девчонка и вправду полагала, что я намерен ее изнасиловать? Хорошенькую же я заработал репутацию, ничего не скажешь…
На камнях за деревней белел снег. Снег засыпал хрупкие стебельки травы, лишь недавно пробившиеся из морозного плена. Я не понимал, как Тенгши находит дорогу - по мне, все эти скальные россыпи выглядели совершенно одинаково. Подобрав юбку, та карабкалась с камня на камень, кое‑где оскальзываясь - я подхватывал ее под локоть, и она каждый раз стряхивала мою ладонь. Мы отошли, наверное, уже метров на четыреста. Отсюда деревня смотрелась темным пятном, наростом мха на плече горы, и лишь в центре прыгал огонь: разведенные на площади костры. Если бы не мое хорошее ночное зрение, я бы уже сто раз оступился и свернул себе шею. А так гора серела передо мной, в небо - чуть темнее земли - возносилась ее укрытая снегом вершина. Наконец, мы выбрались на относительно ровную площадку - то ли ложе бывшей реки, то ли просто каменную осыпь. Тенгши остановилась и ткнула пальцем вперед.
- Где?
Она указывала на большой черный валун. Никаких мандал и знаков я с такого расстояния не разглядел. Оставив Тенгши у края площадки, я направился к скале. Нет, точно, никаких знаков. Я решил, что женщина ошиблась, но на всякий случай наклонился ближе. И тут плечо мое опалило болью. Я отшатнулся. Тенгши, незаметно подкравшаяся ко мне со спины, снова занесла нож и выкрикнула что‑то на родном языке: должно быть, проклятье. Я легко перехватил ее руку. По моему левому рукаву стекало теплое, куртка быстро промокала. Я подтащил девчонку поближе и прошипел ей в лицо:
- Дура! Если бы я здесь сдох, от твоей родни к утру и клочка бы не осталось. Всех бы сожрали, всех…
Девка снова плюнула мне в физиономию. Я усмехнулся, должно быть, зло и криво, подтащил девчонку еще ближе и крепко поцеловал. Она забилась. Рывком я притиснул к скале, задрал юбку, облапал теплую кожу ее бедра, плоть, Хель побери, такую мягкую и податливую… Девчонка кричала. Меня снова подхватило темным нетопырьим потоком, я разодрал ее одежду - вывалилась бело блестящая грудь, я сжал эту грудь в ладони, ощутил твердый набухший сосок, кажется, впился в него зубами, десны омыло соленым…
И тут меня оторвало от девушки и так приложило башкой о камень, что из глаз посыпались разноцветные искры. Я рухнул на четвереньки, мотая головой.
И знакомый, ненавистный голос процедил сзади:
- Каждый раз, когда я снова встречаюсь с вами, Ингве, вы мне все гаже и гаже.
Я крутанулся, вскочил - горы качнулись, но я удержался на ногах. Уперся спиной о камень и вытянул Наглинг из ножен.
- Какое огорчение, - процедил я с не меньшей долей яда, слизывая с губ кровь.
Кровь сочилась из разбитого лба. Я искоса взглянул на Тенгши. Женщина сидела под скалой, пряча в коленях лицо. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
- Но и вы, Иамен, не образчик рыцарства, - сказал я, снова глядя на некроманта.
Он так и не вытащил из ножен свою катану. Не оборачиваясь, колдун скинул с плеча куртку и швырнул Тенгши, и добавил несколько слов на кангпо. Та с трудом поднялась, цепляясь руками за валун, прикрыла курткой обнаженную грудь и медленно, спотыкаясь, пошла к деревне.
- Выманить меня из поселка с помощью глупой девчонки, да еще велеть ей меня зарезать - это, конечно, вершина благородства, - продолжил я.
Иамен смотрел на меня без выражения. Наконец удостоил ответом:
- Конечно, я не приказывал ей вас убивать. Не представляю, как она достала нож. Похоже, вы ей крайне отвратительны.
- Похоже, - сказал я, - вам все же придется, говоря куртуазно, скрестить со мной клинки. Ну как, готовы сразиться за честь дамы?
Я поднял Наглинг, блестевший зло и холодно. Такая же холодная ярость клокотала во мне.
- Штаны застегните, герой.
- А что, щепетильность не велит вам вступать в бой с противником, у которого портки расстегнуты?
Некромант отошел на пару шагов и уселся на камень, выставив перед собой ножны с катаной.
- Перестаньте выламываться, Ингве. Я вам не нянька и не школьный учитель. Вы хотели со мной поговорить? Говорите.
Хотеть‑то я хотел, да не при таких обстоятельствах. Почему‑то мне, дураку, представлялось, что Иамен заявится в деревню при свете дня, эдакий одинокий самурай, защитник обиженных и угнетенных - тут‑то мы его и сцапаем. А что я мог сказать ему сейчас? "Отдайте меч"? Ага, разбежится и отдаст. Потом догонит и отдаст еще раз. Так и не придумав ничего лучшего, я застегнул штаны и сел на камень напротив. Набрал в горсть снега, отер лоб. Наглинг положил на колени.
- Мы с вами, Иамен, находимся в крайне двусмысленном положении. Внизу, в деревне, сидит волчья стая.
Хорошо, что у меня хотя бы хватило ума не уточнять числа волков.
- Вы можете меня сейчас убить, допускаю. Только волков это не остановит, а, напротив, разозлит. Вы можете даже попытаться взять меня в заложники и начать с ними переговоры, однако, насколько я знаю Гармового, на целостность моей шкуры ему глубоко плевать. Он до сих пор уверен, что и сам прекрасно управится с мечом. Тирфинг вы мне, похоже, отдавать тоже не собираетесь. И какие будут предложения?
- Я не собираюсь ни убивать вас, ни брать в заложники, - ответил некромант, - Я пришел сказать, что меча у меня нет и отдать его вам я не могу.
- А где меч?
Некромант молчал.
- Вы понимаете, что так мы с вами ни до чего не договоримся?
Ветер усиливался. Снегопад медленно, но верно превращался в буран. Снег засыпал плечи некроманта. Наверное, ему было холодно. Мне так точно. Камень морозил зад. Я встал, развернулся и пошел вниз.
- Вы их не убьете.
Я оглянулся.
- Убью, Иамен, убью. Не вам одному полосовать невинных налево и направо. Кстати, не поделитесь ли адреском того ведомства, где вам выписывают индульгенции?
Некромант не ответил. Я подождал немного и стал спускаться к деревне. Служивый на шухере ухмыльнулся мне во всю пасть и выставил большой палец. Я подавил желание отрубить этот палец заодно с рукой.
Рассвет пробрался в деревню украдкой, как кошка к хозяйской тарелке. Рассвет позолотил крыши, выбелил выпавший за ночь снег, розовым мазанул по далеким склонам. На рассвете я вышел из деревни и, став лицом к горе, проорал:
- В последний раз тебя, сука, прошу: отдай меч.
Ответом мне было молчание. Даже эхо заткнулось.
Я вернулся на площадь. Площадь просматривалась со скал хорошо, так что я был уверен: зрелища некромант не упустит. Два наемника выволокли вперед трясущегося, как желе, старосту, швырнули передо мной на колени. Он что‑то такое пытался бормотать, давясь слюной и слезами, но я не слушал. Вытащил свою "беретту". Передернул затвор. Приставил ствол к затылку старика. Бежали секунды. Секунды бежали. Секунды сливались в минуты. Одна минута. Полторы. Ко мне сзади подошел Гармовой и тихо и зло сказал:
- Если ты сейчас, падла, не выстрелишь, я за ребят не отвечаю.
Мало ли я убивал людей? Немало. Но всегда за дело - или мне так казалось. Или в приступе ярости, бывало и такое. Хладнокровно, выстрелом в затылок - ни разу. Ни разу, господа.
Я опустил пистолет и так же тихо ответил.
- Уберите это чмо обоссавшееся. Будем поднимать ставки. Приведите девчонку.
Гармовой кивнул и что‑то гавкнул своим. Причитающего старика уволокли. Во что я ввязываюсь, асы и альвы мои, во что?!
Тенгши шла сама. Она была бледнее обычного, да, но не белее, чем прошлой ночью. Отпихнув удерживающие ее руки, она аккуратно одернула юбку и опустилась на колени, затылком ко мне. Волки сзади заржали - похоже, часовой в красках описал им нашу ночную прогулку. Зачем она вернулась в деревню? Неужели это ей приказал некромант. Зачем? Полагал, что после вчерашнего у меня рука не подымется? Зря полагал. В толпе деревенских послышался шум. Отчаянно завыла женщина. Мать?
Девушка держала спину очень прямо и глядела на спуск в долину. Что она видела - несбывшийся бар с веселыми матросами? Счастливое свое, теплое и сытое будущее? Будущее, которое вот сейчас я разбрызгаю по чистому с утра снегу кровавой слякотью? И, задрав к небу в бессильной злобе лицо, я заорал:
- Да появись же ты, сволочь! Я выстрелю!
Небо глядело на меня светло и холодно. Очень знакомый взгляд. Я стиснул зубы и надавил на спуск. По руке брызнуло теплым. Я недоуменно уставился на бело‑красные капли. Не надо было так близко к затылку ствол держать, подумал я, и принялся утирать руку и пистолет рукавом куртки. Я не сразу услышал, как сзади завопили. Я не сразу понял голову. А когда поднял…
Он шел совершенно так, как мне и представлялось. Он почему‑то шел из долины, и наконец я понял, на что смотрела Тенгши, за каким черным пятном на белом снегу она следила, когда моя пуля взорвала ее мозг. Почему же я не заметил раньше, он ведь был так ясно виден, черный штрих на белом, ясно очерченный силуэт на камнях? Он шел совершенно не скрываясь, и это было глупо, Хель, невероятно глупо - ему следовало бы появиться со скал, возникнуть на площади чертиком из табакерки, перерезать наши кордоны и прокрасться на чердак одного из домов. С ледяной, навсегда, казалось, заморозившей губы улыбкой я припомнил слова Отто. Что‑то вроде "он не намного мудрее и старше вас". Да, на его месте я шел бы ровно так же. На площади поднялась суета, заревел двигатель вертолета. За моей спиной послышались редкие хлопки, будто в микроволновке рвался поп корн. Я обернулся. Людей на площади не было. Люди разбежались. На снегу, прижимаясь брюхами к земле и нервно поводя хвостами, рассыпано было два десятка волков. Гармового я отличил по серой с рыжими подпалинами шерсти. Он стоял сзади, вытянувшись, вытянув вверх морду и хрипло выл приказ. Волки сорвались с места и помчались вниз по склону. Одновременно в небо взмыл вертолет. А я, как дурак, все еще торчал столбом у тела Тенгши, и густая кровь все еще капала в снег с моей руки и со ствола "беретты". И тогда я выронил пистолет, обтер ладонь о ткань куртки, чтобы не скользила, и уже на бегу выхватил из ножен Наглинг. Я несся вниз, к центру свалки, где уже визжали и рявкали волки, где сверкало серебро катаны, бросая на снег красные росчерки звериной крови, я летел на крыльях свирепой радости - радости без капли веселья. Потому что бежал я убивать. Или умирать. Все равно.
Я вломился в кипящую завывающую бучу, и волки передо мной рассыпались. Два серых трупа уже валялись недвижно, еще несколько зверей корчились в смертных судорогах - мало, говорил я вам, капитан Гармовой. Мало. На чистом клочке стоял некромант. Он стоял, держа катану чуть на отводе, и смотрел на меня, и впервые я увидел в глазах его живую человеческую ненависть. Рот мой все еще раздирала безумная ледяная улыбка, и с этой улыбкой, подняв Наглинг, я ринулся в бой. Бой наш продолжался меньше секунды. Одним быстрым движением некромант подвел катану под лезвие Наглинга и резко ударил вверх. От силы удара кисть моя и предплечье мгновенно онемели. Меня швырнуло на землю. Наглинг, описав в воздухе красивую сверкающую дугу, зазвенел о камни. Иамен небрежно отмахнулся от кинувшегося на него волка - зверюга взвизгнула и поползла назад, оставив на снегу кровавый обрубок лапы - и, незаметным и длинным шагом сократив расстояние между нами, некромант снова занес катану. Я не увидел его движения. Увидел лишь ударивший мне в глаз серебряный блеск, нависшее брюхо вертолета, услышал рев мотора - и, сливаясь с блеском катаны, на моего противника рухнула серебристая сетка. И случилось невероятное. Катана, черкнув в воздухе, распорола сетку надвое. Ни один металл, никакая сталь не разрубит мифрил!
- Еще! - заорал я в панике. - Кидайте все!
Из дверцы вертолета полетела целая стопка сетей. Некромант пошатнулся. Этого мне хватило. Вскочив, я протаранил головой клубок сетей и сшиб Иамена с ног.
Дальше уже все было просто. С хлопками выжившие волки обернулись, и мы быстро и деловито запутали бьющегося в сетях Иамена. И началось веселье.
Как его били! Били ботинками, били прикладами. Особенно здоровый волчара подобрал огромный камень и трижды обрушил его на то место, где, по‑замыслу, была некромантова голова. Когда он поднял камень в четвертый раз, я его оттолкнул:
- Не убей, зверина. Он нужен мне живым.
Били его, наверное, полчаса, до тех пор, пока сетка дергалась разве что от наших ударов. И даже когда серебристый - то ли куколка бабочки, то ли саван - уже лежал неподвижно, отдувающиеся волки не поспешили распутать сеть.
- Может, так в вертолет и погрузим? - предложил один из зверей.
- Ты что, кретин? Он же очухается.
Гармовой взглянул на меня и с ухмылкой предложил:
- Вот ты, князь, и распутывай.
Я подошел к комку сетей. Где‑то там, внутри, таилась моя серебряная быстрая смерть. Встав на колени, я принялся разворачивать сетку.
Конечно, он потерял сознание. Некромант не был неуязвимым. Мифрил предохраняет от лезвия меча или от пули и отчасти гасит силу удара, но вместо лица у нашего пленника была распухшая кровавая маска. Катану он так и сжимал в кулаке, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы разжать пальцы. Кажется, волки вокруг вздохнули с облегчением.
Мы связали ему ноги, в рот запихнули кляп, руки спутали пластиком. И загрузили в вертолет. Гармовой нерешительно оглянулся на деревню.
- Может, отпустим ребят погулять? Они сейчас злые. Пять трупов…
Он недоверчиво покачал головой.
- Я вас предупреждал.
- Ты‑то не больно развоевался, воитель. Если бы не сетка, выпустил бы труповод из тебя кишки.
- Ну и правильно бы сделал.
- Чего?
- Не чего, а грузитесь. И трупы приберите.
Гармовой пожал плечами.
- Как скажешь, начальник.
Перегруженная машина - даром что транспортник - взревела винтами и пошла прочь от деревни. Я выглянул из дверцы, щурясь от налетевшего ветра. Жители поселка медленно выбирались из домов. Несколько собралось у трупа Тенгши. Я не стал разглядывать, что там происходит, и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл наконец свой единственный глаз. В воцарившейся под веками шумной тьме я все пытался сообразить, почему Иамен не убил меня ночью. Казалось бы, так просто: нет героя, нет проблемы. Тем более один раз он уже пытался, почему бы не повторить попытку? Естественно, двигало им не душевное благородство. Тогда что? Неужели Однорукий соврал, и у господ Высоких есть запасной вариант? И так мне захотелось сказать этому запасному варианту: слушай, брат, держись ты от них подальше… А самому‑то что мешало?
В городишке Паданг, где волки устроили временное логово, к нашему приезду неплохо подготовились. А именно, сняли старое, полуразваленное здание полицейского участка, некогда совмещенного с тюрьмой. Тюрьма уже тридцать лет как переехала в новые хоромы - но мы не гонялись за красотой или удобством. В подвале сохранились камеры со сплошными железными дверями - надежными, добротными, не то что хилые решетки штатовских кутузок. В небольшом зале, судя по пыльным остаткам мебели - бывшей канцелярии - оборудована была и необходимая в нашем деле комнатка. Комнатка содержала полный набор инструментов, несколько отдающий средневековьем, однако вполне действенный. Среди инструментов преобладали клещи, разнообразные зажимы, молотки и железные пруты. Для подогревания железа до нужной температуры в комнатке поставили жаровню. Имелась там и почти настоящая дыба, сооруженная на основе какого‑то спортивного тренажера. Верхняя планка дыбы скользила вверх по центральному стержню станка при повороте лебедки. Чем не последнее слово пыточной техники?
Мы оставили Иамена валяться в камере до следующего вечера, как пояснил Гармовой, чтобы девочка созрела. Сам капитан разве что не приплясывал. Любимое дело! Я быстро охладил его пыл, сказав, что для начала с пленником пообщаюсь сам. Гармовой прищурился:
- Ага. И ребрышки, князек, ты ему будешь ломать? И ногти выдирать? Рученьками своими белыми?
Рученьки белые у меня чесались давно, поэтому я развернулся и с разворота съездил бравому капитану в рыло. Скотина хрюкнула и мешком свалилась на пол. Благо, подчиненных его поблизости не было, и авторитет вожака не пострадал. Сам я, не дожидаясь, пока капитан соскребется с бетона, ввалился в сортир и запер дверь. Над умывальником тускло посвечивал осколок зеркала. Я протер стекло, но все равно ни хрена ни увидел. Невидимкой заделался. То‑то бы незабвенный Карл Маркович порадовался: наконец его худшие ожидания оправдались, и деловой партнер перестал отражаться в зеркалах. Я подошел к стенке, положил на нее ладони и несколько раз треснулся башкой о холодную штукатурку. Отбитая штукатурка посыпалась на пол. Из ссадины на лбу вновь потекла кровь. Болело порезанное Тенгши плечо. Сильно болело. Странно, на мне же все заживает обычно, как на собаке. Или покойница и впрямь прокляла лезвие?
В камеру за Иаменом я не пошел, и как его к дыбе прилаживали, тоже не смотрел. Гармовой вывалился из избы‑пытальни в сопровождении одного из своих головорезов, отвесил мне шутовской поклон и еще добавил:
- Прошу.
Следа от моей зуботычины на чеканном его лице не наблюдалось. А жаль.
Зато на лице Иамена явственно читались следы всех щедро отвешенных ему пинков и затрещин. И парочка новых кровоподтеков, кажется, прибавилась - видно, пока тащили его вверх по лестнице, некромант пытался сопротивляться. Ну и зря.
Я вошел, захлопнул дверь и встал перед дыбой, сложив руки на груди. Самая та поза для инквизитора. Некромант поднял голову и посмотрел на меня без особого интереса. Один глаз у него совершенно заплыл, второй подернулся красными прожилками. И не было, Хель побери, не была у него на лице ни следа той ненависти, которая так бы мне сейчас помогла. Скука - пожалуй. Отвращение - возможно. Но не ненависть.
Что говорят в таких случаях? "Покайся, грешник, в своих злодеяниях?" "Ваша карта бита, гроссмейстер, отдавайте Грааль?" "А ну, Иван, быстро‑быстро сказать, где прячутся рюсиш партизанен?" Я не знал. Возможно, знал Иамен, но помогать он мне явно не собирался. И я довольно жалобно пробормотал:
- Иамен, какого ётуна мы с вами маемся дурью? Зачем вам все это понадобилось? Отдали бы мне поганый меч, и дело с концом. Девочка из‑за вас погибла.
Последние слова несколько оживили некроманта. Он снова вскинул голову, и единственый - как и у меня, правый, - здоровый глаз сфокусировал на мне.
- Из‑за меня?
- А из‑за кого же?