Дэн Ченслор
Оракул смерти
(Конан)
– Твой сын сегодня умрет, – произнес Оракул.
Лицо герцога Альдо окаменело. Несколько мгновений оно оставалось бледным и неподвижным, и в голове Стефана, его оруженосца, промелькнула безумная мысль – не превратило ли хозяина в мрамор черное колдовство.
Потом крошечная жилка быстро-быстро забилась у правого глаза герцога. Его черты утратили застылость, но жизнь так и не вернулась в них. Казалось, оттаивает ледяная маска – и когда солнечное тепло растопит ее совсем, она исчезнет, схлынув с голого черепа мутной волной.
На всякий случай, Стефан шагнул вперед, протягивая руку – и вовремя. Герцог пошатнулся, и его похолодевшие пальцы мертвой хваткой сжались на запястье слуги.
Провидец стоял возле алтаря, безмолвный и невозмутимый. Свет лился на его высокую фигуру из узких витражных окон, на которых умелая рука мастера чертала жизнь и смерть, падение и триумф.
Те, кто приходил к прорицателю, вряд ли были для него более реальны, чем эти фигуры, изображенные на стекле. День за днем он говорил им правду, принося радость и тоску – сам же давно забыл и первое, и второе.
Альдо не замечал Оракула. Не видел он и оруженосца, чью руку с каждым мгновением сжимал все сильнее. Взгляд герцога был прикован к большой плетеной корзине, стоящей на алтаре. В ней, на бархатных подушках с родовым гербом, заботливо прикрытый пуховым одеялом, – лежал его сын.
– Мерзкий волшебник!
Ярость горячей волной хлынула из Альдо. Мгновенный шок отступил, чтобы вернуться после. Его место заняли гнев и отчаяние.
– Я пришел к тебе, чтобы узнать будущее, а слышу бред пьяного. Разуй глаза, гнилой чародей – мой сын родился две недели назад. Как он может умереть сегодня?
Руки в атласных перчатках бессильно били по воздуху. Герцог рвался вперед, пытаясь добраться до Оракула, схватить за тощую шею и сжимать, сдавливать до тех пор, пока лживый язык не вывалился из потемневших губ.
Однако он был не первым, кто хотел познать будущее, а вместе с тем познал боль и скорбь. Магический барьер, невидимый для простых людей, надежно защищал прорицателя. Альдо стучал о невидимую стену, пока силы не оставили его, и он медленно осел на мозаичный пол.
– У твоего сына нет будущего, – сказал Оракул. – Прости.
Корделия Аквилонская, уперев руки в бедра, смотрела на простиравшуюся под ее ногами дорогу. Девушка стояла на высоком камне, а внизу, словно бесконечная нитка бус, шли паломники.
Их фигуры, согбенные долгим путем, складывались в слово "нетерпение" – и все же они двигались медленно. Кто от усталости, ибо долгий путь от города до Храма следовало преодолеть пешком, ни разу не останавливаясь. Так повелели боги, иначе предсказание не будет верным – об этом услужливо рассказывали жрецы Оракула всем, кто собирался спросить у него совета.
Другие умеряли шаг, чтобы выказать почтение провидцу, чьими устами говорят сами небожители. Третьи просто не хотели выделяться из толпы, и спешить там, где остальные идут медленно.
Но были и те, чьи ноги сковывал страх. Они боялись узнать свою судьбу – но столь же сильно страшились не сделать этого.
– Сколько они платят за предсказание? – мрачно спросила Корделия.
– По золотой монете, – ответил Конан. Киммериец и его спутница направлялись в Замору. Извилистая горная тропа привела их к Храму Оракула, и они решили сделать небольшой крюк, чтобы посмотреть на знаменитую дорогу паломников.
– Ну, это немного, – сказала девушка, и в ее тоне ясно читалось облегчение.
Она терпеть не могла, когда кто-то получает большие деньги – и не пригласил ее поучаствовать.
– На каждый дорожный столб, – продолжал киммериец. – Видишь – вон там стоит монах, и всякий паломник дает ему по динару.
– Уши Нергала, – прошептала Корделия. – Конан. А сколько здесь столбов?
– Лучше тебе не считать, Корди. Иначе наживешь язву.
Девушка яростно хлестала взглядом по дороге, подсчитывая проходящих людей и тут же переводя паломников в динары.
– А ведь в Аренджуне, когда я была девчонкой, мне предлагали стать прорицательницей, – сказала она. – Дура, зачем же я отказалась? Правда, то был всего лишь бродячий цирк, но ведь я могла расти.
Конан как-то сомневался, что жрецы Оракула берут новых провидцев из балаганов. Однако он твердо знал, что отношения между людьми тем крепче, чем меньше споришь по пустякам, а потому промолчал.
Дав аквилонке немного прийти в себя, он заметил:
– Сам пророк ничего не получает из этих денег. Он ведет жизнь аскета, ест овощи и пьет лишь воду из родника.
Корделия недоверчиво взглянула на киммерийца.
– Только не говори, что и девушек он не тискает. По-моему, все жрецы только этим и занимаются. Конечно же, кроме тех, кто предпочитает мальчиков.
– Боюсь, плотские утехи ему тоже заказаны, – подтвердил Конан. – Впрочем, дело не только в монашеском запрете. Только коснувшись человека, пророк видит все его прошлое и будущее – думаешь, это располагает к утехам?
Девушка поежилась.
– Не знаю, что хуже, – сказала она. – Жить совсем без утех или жить с такими утехами. Ладно, Конан. Все-таки хорошо, что я пошла в школу гладиаторов, а не увязалась с цирком.
Корделия задумалась.
– Правда, тогда бы я не убила своего наставника, и не оказалась бы в тюрьме. А это значит…
Она надолго ушла в себя, обдумывая события своей жизни и пытаясь выстроить их в другом порядке.
– Нет, Конан, это невозможно, – наконец сказала она. – Столько дорог, столько случайностей. Я вспоминаю людей, которых убила – половину могла бы и пощадить. А из тех, кого отпустила, всем следовало вспороть живот. Одно решение – и как все изменилось. Нет, не верю. Этот Проракул – жулик. Как можно предвидеть будущее?
Ее слова были прерваны. Юноша в одежде оруженосца, с длинным боевым шестом в руках, спешил к путникам по боковой тропе.
– Ты Конан из Киммерии? – спросил он, задыхаясь и от избытка чувств тыкая варвара палкой в грудь. – Провидец сказал, что я встречу тебя здесь.
Корделия помрачнела, как небо перед грозой.
– Дешевый трюк шарлатанов, – заявила она со знанием дела. – Сейчас скажет пару дурилок, и потребует с нас деньги за предсказание.
– Пусть твоя женщина замолчит, – раздался властный голос, явно принадлежащий знатному человеку.
Из-за деревьев на тропу вышел воин, в алом доспехе из чешуи дракона. Время и испытания оставили роспись морщин на его гордом лице. В каштановых волосах плесенью виднелась седая прядь. Суровый витязь держал корзину с ребенком. Это зрелище могло показаться кому-то трогательным, а кому-то смешным.
– Поди прочь, дешевая потаскушка, – продолжал герцог.
Он привык оскорблять других, и теперь даже не замечал этого.
– Нам с твоим господином надо поговорить по-мужски.
Корделия и без того находилась не в пряничном настроении. За хамство же она в лучшем случае ломала наглецу руку. Однако герцог держал ребенка, и это спасло ему – если не жизнь, то, по крайней мере, возможность завести еще одного наследника.
– Ты идешь от Оракула с дурными вестями, – произнес Конан. – Поэтому замнем неудачное начало и попробуем снова. Твой оруженосец искал меня – для чего?
В другой день, герцог Альдо не спустил бы дерзость. Но сейчас он мог думать только о судьбе сына, потому вряд ли даже расслышал слова киммерийца.
– Я, мой сын и эта гниль в облике оруженосца едем в аббатство Монлюссон…
Он запнулся, сообразив, что наверное впервые в жизни отправился в путь пешком.
– Мне нужен телохранитель – смерд, который защитит моего наследника. Рискни своей никчемной жизнью, варвар – и как знать, может, на небесах простят хоть часть твоих преступлений.
"А ведь он и вправду уверен, что оказал мне великую милость", – подумал Конан.
Тяжелый кошель, брошенный рукой герцога, полетел в киммерийца. Не встретив подставленной ладони, мешочек утонул в густой траве.
– Что сказал прорицатель? – спросил северянин.
– Глупый варвар, – с презрением процедил герцог. – Даже монеты поймать не смог. Откуда только у тебя руки растут, оглобля? Небось, отморозил, когда нерпу ловил в проруби.
Он шагнул назад, явно намереваясь забрать свое предложение.
Поднимать кошель Альдо не собирался. Заботиться о деньгах – слишком мелочно для аристократа. Даже нищий дворянин вряд ли бы нагнулся – по крайней мере, при смердах.
Взгляд, брошенный на ребенка, заставил герцога остановился.
– Оракул сказал, лишь ты можешь спасти моего сына, – пробормотал он. – Но что может знать безумец? Его мозги, наверно, давно превратились в пюре из шпината. А если так, пророчество не имеет силы…
Люди охотно верят в добрые предсказания, и питаются обмануть злые. Герцог Альдо тщетно пытался убедить себя в том, что не верит в предсказание. Но вера часто ходит на лезвии ножа, танцуя со страхом – не давая человеку ни полностью отдаться своим фантазиям, ни отречься от них.
– В любом случае, провожатый нам не помешает, – произнес герцог с важностью, и разве что не хватало рядом писца, который увековечил бы его слова на пергаменте и скрепил печатью. – Поднимай золото, непутевый варвар. До аббатства Монлюссон еще день пути.
Он развернулся и потрусил по узкой тропе. Сзади герцог напоминал упитанного ослика, поднявшегося на дыбы за морковкой. Опытный кавалерист, он давно отвык ходить пешком, и дорога вымотала его гораздо сильнее, чем Стефана.
Видя, что оруженосец по-прежнему полон сил, когда его хозяин разве что не ковыляет вприсядку – герцог не воспылал к слуге отцовскими чувствами. Стефан, понимая это, старался держаться за спиной господина – чтобы лишний раз не попасться на гневные глаза. Киммериец не двигался.
– Что сказал прорицатель? – повторил он. В прошлый раз, герцог пропустил этот вопрос мимо ушей. Теперь же он повернулся, и взглянул на Конана с таким недоумением, словно с ним заговорила пряжка от сапога.
– Знай свое место, варвар, – воскликнул Альдо. – Видно, на родине тебя мало учили плетью, раз ты осмеливаешься задавать такие вопросы. Иди вперед, и радуйся каждому шагу, когда не получил по спине палкой.
Корделия предложила:
– Давай я его убью. Конан покачал головой.
– Он горд, глуп и плохо воспитан. Но речь идет о жизни ребенка. Смерть сына – слишком большая цена, чтобы научиться вежливости. Боюсь, мне придется ему помочь.
Девушка подцепила кошель кончиком меча. Тяжелый мешочек взмыл в воздух, был пойман и оказался на поясе аквилонки.
Ее никто не приглашал ни работать, ни делить деньги – но такой уж была Корделия.
Впрочем, Конан знал, что она отдаст ему ровно половину – просто считать монеты, стоя на обочине дороги, глупо и несподручно.
Герцог Альдо уже преодолел половину пути по склону, а Стефан, порхая за ним как мотылек за жабой, все не мог решиться сказать – что аббатство Монлюссон находится в другой стороне.
* * *
Ветерок тревоги пробежал над горной тропой. Он прошелестел меж багровых листьев троллье-го кипариса, с любопытством глянул с отвесного склона вниз, на далекую дорогу, потом легким шелком коснулся щеки киммерийца.
Не шорох, не звук шагов, не приглушенное бряцание оружия. Всего лишь чувство опасности – легкое и неуловимое. Его не передать словами, как не описать ими черный цвет или вкус cпелогo винограда. Конан поднял руку.
Корделия кивнула, и стремительно взбежала вверх по тропе. Герцог продолжал уже проигранное сражение с гравитацией. Девушка встала на его пути, развернула и, не говоря ни слова, быстро и властно оттеснила к скале.
Не успел Альдо вспомнить, как по-шумитски будет "окно", как оказался втиснут в узкую сырую расщелину, где ему мог угрожать лишь насморк.
Ребенку, запеленутому в пуховое одеяло, холод не был страшен. К тому же, на рукояти корзины болтался и вздрагивал амулет путешественников, надежно защищавший малыша от болезней и черной магии.
Стефан кувыркнулся в расщелину вслед за хозяином. С ним девушка церемонилась меньше, отвесив пару пинков – скорее для забавы.
– Палка, моя палка! – закричал он, цепляясь руками за боевой шест, который не пролезал в щель.
Корделия пнула посох ногой, разломив его надвое, и тем проблема счастливо разрешилась.
Место в расщелине едва хватало двоим, и оруженосец с герцогом застыли в позе, которую любой ревнитель морали счел бы за непотребную.
Все это девушка проделала молча, не отпуская обычных шуточек, и только громко сопела от усердия. В эти мгновения она была похожа на опытную овчарку, разворачивающую стадо овец. Впрочем, Копан благоразумно решил эту свою мысль не озвучивать. На комплимент она походила мало.
– Быстро, – произнес он, цепко осматривая горы. – Где ты этому научилась?
– Несколько лет я торговала рабами. Потом бросила – деньги хорошие, но больно уж возни много.
Знаком велев Корделии оставаться с герцогом, Конан медленно зашагал вверх по тропе – туда, где между обломков скал открывалась небольшая ровная площадка.
Дорога, ведущая в Храм Оракула, осталась далеко внизу. Паломники, бредущие по ней, уже не могли видеть киммерийца. Люди здесь проходили редко. Лишь горные тролли иногда спускались в долину, чтобы продать на ярмарке собранные в рудниках самоцветы.
Над бесформенными камнями, высоко в воздухе, покачивалось гигантское существо, напоминавшее уродливую медузу.
Прозрачный голубой купол был столь велик, что шесть человек могли бы уместиться под ним, не задевая друг друга. Он вздрагивал и опадал, в такт дыханию твари, и тысячи крошечных пузырьков играли внутри него.
Под шапкой свисала плотная бахрома щупалец, каждое из которых оканчивалось длинной, зубастой головой крысы. Отростки; покрытые светящейся слизью, непрерывно шевелились, словно клубок червей.
Между ними и куполом, кольцом вкруг тела медузы, корчились человеческие лица.
– Мертвого младенца я должен принести своему господину, – прошелестела тварь. – Но с остальными могу делать все, что захочу.
Конан поднял меч – но с тем же успехом он мог взмахнуть страусовым пером.
Черные нити, родившись из ниоткуда, обвились вокруг его правой руки, сжимаясь все туже, разрывая кожу и вонзаясь в плоть. Топкие и блестящие, они казались шелковыми, – но были остры, как бритва, и прочны, как кушитский корабельный канат.
– Тысячи моих деток погрузят зубы в твою плоть, Конан.
Чудовище медленно поворачивалось вокруг своей оси, являя варвару все новые и новые лица – одни, застывшие в мертвой безмятежности сна, другие, скомканные страданием.
– Ты силен телом, но твой дух еще сильнее. Прекрасная еда для подрастающих крошек…
Теперь уже обе руки Конана были стиснуты магическими путами. Северянин напрягал мускулы, но это приносило ему лишь новую боль. Он сделал шаг, и тут же черные нити обвили его сапоги, сдавливая и раздирая их.
Тварь замедлила свое вращение.
Каждое из лиц, даже спящих, наслаждалось мучениями пленника, и не желало уступать место другим.
– Когда мои детки вырастут, они отделятся от меня и пожрут заживо. Я жду этого дня с гордостью. Вечное торжество жизни над временем…
Возле левой нога северянина лежал камень, размером с кулак хобгоблина. Киммериец пнул по нему, и валун с тяжелым свистом улетел в никуда.
Конану показалось, что его нога погрузилась в раскаленный металл. Он упал наземь, разбивая лицо в кровь, и смог лишь бессильно повернуть голову, чтобы не лишиться глаз.
– Корм для глистов, возомнивший себя героем, – промолвила тварь. – Топаешь ножкой, будто капризный мальчишка. Неужто и вправду верил, что эта пылинка могла причинить мне вред?
Серый булыжник с сухим стуком ударился о кучу камней, громоздившуюся на склоне скалы. Первый валун покачнулся, за ним другой, и через мгновение они посыпались вниз, погребая под собой монстра.
В то же мгновение черные нити распались, и киммериец почувствовал, как силы вновь возвращаются к нему.
* * *
– Зря ты оставил меня здесь, – сказала Корделия. – Возможно, на двоих у него не хватило бы колдовства.
– Пожалуй, – согласился Конан. – Но бросать их тоже нельзя. Это мог быть отвлекающий маневр.
Стефан застрял в расщелине. Герцог пытался пихнуть его сзади, но мешала корзина.
– Я должен знать, что сказал Оракул, – продолжал киммериец. – Герцог вряд ли ответит, значит, придется самому идти в Храм.
– Но разве провидец вправе открывать тайну предсказания-другим людям?
– Наверное, нет. Но жрецы думают иначе. Чем громче огласка – тем больше идет паломников. Ты можешь сидеть в Святилище хоть месяц, выслушивая чужие пророчества. Вот почему эта тварь уже ждала нас на горной тропе…
– Голову вперед суй! – приказывал герцог. Стефан послушно сучил ногами, обсыпая его гравием.
Конан обернулся к расщелине.
– Когда наши друзья освободятся, – произнес он, – скажи им, что я ушел на разведку. Уверен, Альдо будет рад любому предлогу, лишь бы дать отдых ногам.
Размытые отсветы витражей ложились на белоснежный пол Храма. В этих неясных тенях можно было, хотя и с большим трудом, различить оставшиеся па стекле фигуры.
Но отчего-то казалось, что нет больше среди них ни победителей, ни низвергнутых в прах. Там, высоко на окне, они торжествовали и плакали; здесь, на холодном полу, им оставались лишь тоска и отчаяние.
Оракул сидел на верхней ступени лестницы, поднимавшейся к алтарю. Его голова была опущена, тонкий палец чертил неясные фигуры средь отблесков витражей.
Конан шагнул вперед.
– Стражники пропустили меня, – сказал он. – Ты знал, что я приду?
– Конечно, – ответил пророк. – Я же Оракул. Он поднял глаза и посмотрел сквозь Конана.
– Впрочем, мой дар здесь ни при чем. Я сказал герцогу, что лишь ты один можешь спасти его сына. Естественно, тебе захотелось узнать, почему.
Пророк улыбнулся.
– Как видишь, это простая логика. Не обязательно быть провидцем, чтобы знать будущее.
Конан подошел ближе. Он не мог разговаривать с сидящим стоя, и потому опустился на ступеньку рядом с Оракулом.
– Десятки людей ждут у Храма, – произнес он. – Может быть, сотни. Я отнимаю их время.
– Нет, – отвечал провидец. – Мне нужен отдых, как и всем другим. Обычно я просто сижу здесь и смотрю на свет. Мне почти не с кем поговорить – кроме тех, кто пытается заглянуть сквозь меня в будущее, как через дверь. Я рад твоему приходу.
– Сын герцога обречен? – спросил Конан.
– Мир соткан из тысячи случайностей, варвар. Порой человек думает, что перед ним развилка – а на самом деле, это конец пути, и его могильная плита станет дорожным камнем для тех, кто пройдет следом…
Кончик пальца провел по неясным отблескам света.