Стимпанковская история о двух раздолбаях, которые походя разрушили старую политическую систему, но так и не придумали новую.
Содержание:
Часть первая. Дым коромыслом 1
Часть вторая. Коварство и любовь 6
Часть третья. Теория заговора 11
Часть четвертая. Кульминация и развязка 16
Алексей Лукьянов
Карлики-великаны
Часть первая. Дым коромыслом
Однажды Тургений предложил Трефаилу:
- Слушай, Сууркисат. А давай сбежим?
- Куда? Мы на острове живем.
Спорить не хотелось: после вчерашнего здорово болела голова. Вернее, головы: несмотря на почти сиамскую привязанность, Тургений Мумукин и Сууркисат Трефаил обладали индивидуальными комплектами рук, ног и постельного белья. Головы у них тоже были свои, отдельные, но болели одинаково.
Бросили монетку. По итогам жеребьевки первым в душевую отправился Мумукин. Послышались шум воды и громкая песня:
- Пи-исьма-а… Письма лично на по-очту ношу-у… Сло-овна-а я роман с продолженьем пишу-у…
Трефаил сплюнул на пол:
- Тебе-то хорошо, а мне думать, как дальше жить…
- Зна-аю, знаю точно, где мо-ой адреса-ат… - Песня прервалась, и Трефаил насторожился: Мумукин наверняка собирался учинить какую-то подлость.
Атмосфера дрогнула:
- В до-оум-ме-е-е-е… где живе-о-о-от… Су-у-рки-и-са-а-а-а-ат.
Снизу бешено застучали. Шум воды в душевой смолк, Мумукин, напевая уже под нос, вышел в розовом халате, ожесточенно вытирая голову.
Взглянул на товарища, покачал головой, продолжил вытирать голову.
- Я помню чудное мгновенье, передо мной я… - Тургений попытался разглядеть себя в зеркале.
- Полотенце отдай, - потребовал Сууркисат.
- Будешь орать - вообще со мной пойдешь! - Мумукин сделал вид, что обиделся, но полотенце отдал.
Хотелось взбодриться. Рискуя выпасть, Мумукин по пояс высунулся из окна.
- Лысюка! Лысю-ука! Выгляни на минутку.
Окно этажом ниже распахнулось, и показалась прозрачная прическа Лысюки.
- Че надо?
- Хочешь, будущее предскажу?
Лысюка открыла рот. Все-таки она была непроходимой дурой.
- Будет у тебя любимый. Красавец мужчина, офицер, котовец. Родишь ты от него мальчика. Вырастет твой сыночек, в школу ходить начнет. Вот тут ему туго придется…
- Почему? - насторожилась Лысюка.
- Потому что звать его будут Лысюкин сын! - Тургений с хохотом втянулся обратно в комнату.
- Придурок бешенства!
Повеселевший Мумукин распахнул холодильник. На дверке допотопного агрегата кто-то нацарапал твердым острым предметом: "Оставь надежду всяк, сюда входящий". В недрах агрегата валялся лишь значок
"Передовик производства". Сколько Тургений себя помнил, этот значок преследовал его и встречался в самых неожиданных местах, вплоть до аппендикса, который Мумукин удалил себе в прошлом году перед зеркалом (операция сопровождалась сальными шуточками Трефаила, державшего зеркало, и непрерывным стуком Лысюки, потому что орал Тургений на весь остров).
- Как там насчет пожрать? - осведомился из душевой Трефаил.
- Жуй, - последовал ответ.
На работу побежали голодные.
Улицы Тунгусска кипели от людских потоков, всюду слышались мягкие чавкающие удары - незадачливые пешеходы попадали под транспортные средства. Ежедневно в столице острова Сахарин гибли сотни людей, крематории дымили безостановочно, однако, несмотря на ужасающую статистику, народу меньше не становилось. Людская мешанина напоминала внутренности паровой машины - все шипело и пузырилось, то и дело через клапаны государственных и полугосударственных учреждений уносились по своим рабочим местам кипящие людские струи, шатуны, рычаги, коленчатые валы многомиллионного города двигались в заданном ритме.
Огромные рекламные щиты отвлекали спешащего на службу обывателя от мрачных мыслей: "Вступайте в Государственную Организацию Вечно Недовольных Обывателей" (с призывом выступала милая такая тетенька лет пятидесяти, в папильотках на босу голову), "Вас ЧУДО ждет" (рекламный плакат с изображением небоскреба призван убеждать, насколько благое это дело - Чрезвычайно Уплотненные Домовые Общества) и совершенно новый плакат, изображающий Большого Папу в позе лотоса: "Хороши Упражнения Йоги".
Тургений и Сууркисат по сторонам не смотрели. Кто отвлекался, тот немедленно становился жертвой паровика. Мумукин жизнерадостно бубнил очередной шлягер:
- Кипучая, могучая, никем непобедимая…
- Осторозно, моя масына едет вперед, - послышалось совсем рядом, и Сууркисат едва успел выдернуть товарища из-под массивных колес новомодного паровика "Шибейя".
- Трескучая, вонючая, ты самая е. чая! - в ярости закончил Тургений, потрясая кулаком вслед водителю. Правда, заканчивал Мумукин шепотом и кулаком потрясал исподтишка, потому что номера паровика сообщали, что управляет им не кто иной, как Эм-Си Кафка, шеф Комитета Общественного Трудоустройства.
- Ну, ты, - пихнул Трефаил Мумукина локтем в бок, - не очень-то матерись.
Кое-как перебравшись на другую сторону шумного проспекта, друзья оказались перед приземистым небоскребом. Тетрадный листочек, приклеенный на жвачку к двери центрального входа, информировал, что в здании располагается ЦАПП-ЦАРАПП.
Здоровенный котовец минут по десять разглядывал удостоверения личности сначала Тургения, потом Трефаила:
- Куда направляетесь?
- Слушай, еппонский городовой, я точно тебе когда-нибудь по яйцам врежу! - вскипел Мумукин. - Каждый день слушаешь нашу программу, автографы несколько раз брал, два года знаешь нас как облупленных, а все равно спрашиваешь, куда направляемся.
Вскипел он, разумеется, в лифте, когда серая физиономия котовца исчезла из поля зрения.
- Вот за что тебя люблю, Мумукин, так это за твою смелость и бескомпромиссность, - с жаром признался Сууркисат товарищу.
- Правду говорить легко и приятно. - Мумукин со значением ткнул пальцем куда-то в потолок.
Двери с шипением разошлись в стороны, и друзья оказались на сорок восьмом этаже, занятом студией "Радио Сахарин".
Первым делом замерли перед информационным щитом. Кроме разнообразных приказов о лишении премиальных, квартальных, повременных и прочих надбавок за провинности различной степени тяжести, как-то: выход в эфир в нетрезвом состоянии, нарушение правил техники безопасности при обслуживании центрального парового котла студии и прочая, - на щите висел подслеповатый экземпляр свежей листовки "Чукчанская правда". Вся студия была завалена ими по самое не могу, однако требовалось зачитать крамольный документ прилюдно, дабы не прослыть стукачом. Стукачи тоже читали, но их давно знали в лицо.
"Чукчанская правда" являлась вездесущим оппозиционным печатным органом, и никто не знал, по каким каналам она поступает в госучреждения, однако ежедневно свежий выпуск подпольной газеты оказывался везде, где только проходили люди. Листовки печатались на дрянной туалетной бумаге паровым матричным принтером и содержали хулу в адрес высшего эшелона власти, а именно - гениального создателя единого государства Вальдемара Хэдэншолдэрса, министра обороны Че Пая, генерального шефа Комитета Общественного Трудоустройства Эм-Си Кафки, народного шамана Распута Григоровича и других официальных лиц. Собственно, никакой информации "Чукчанская правда" не содержала, просто от выпуска к выпуску подбирала все новые и новые эпитеты каждому члену Президиума Верховного Совета и, к чести неведомого издателя, ни разу не повторилась. Некоторые отдельные словечки и целые идиоматические обороты кое-кто из персонала выписывал в маленький гроссбух, и на прошлой неделе закончился третий том энциклопедии изящной словесности.
- Откуда они все знают? - удивился Мумукин, закончив читать "ЧП".
- Балда, у них свой человек в Верховном Совете.
- Неужто сам Распут?
- Почему Распут?
- Так он единственный среди них чукчанин.
- Какой ты умный, - восхитился Сууркисат.
Мумукин молча заложил правую руку за лацкан и устремился к шефу.
Шеф был в мыле - горел выпуск новостей. Точнее, сгорел он еще вчера: редактор получил новости, но отвлекся, и лента сгорела в топке телетайпа. Редактор чуть с ума не сошел от радости: по чистой случайности бутылка технического спирта, стоящая рядом с телетайпом, не взорвалась, иначе полыхнул бы весь этаж.
Потом, конечно, шеф схватился за голову - что делать? Новости через полчаса. Но тут жизнь снова улыбнулась: не успел он как следует испугаться, как с новой лентой телетайпа пришло спасение. Новости, сгоревшие минуту назад, только что были забракованы Кафкой, поэтому читать надо новости прежние (к слову - прежние новости читали уже пятый день).
Подход к выпуску новостей в Соседском Союзе, в который острова Гулак преобразовались могучею волей и великою славой Вальдемара-Большого Папы, довольно странный, но вполне оправданный и даже в чем-то прогрессивный. Центральное Агентство Правдивой Печати (сокращенно - ЦАПП) поставляло новости официального характера, непосредственно из Президиума Верховного Совета. В пику им Центральное Агентство Революционно-Анархической Подпольной Печати (соответственно - ЦАРАПП) собирало все неофициальные новости, не гнушаясь слухами. Это называлось - "Мы делаем новости". Информация проходила десять идеологических фильтров, и жалкие ее остатки попадали на стол к шефу Комитета Общественного Трудоустройства.
Зачастую Кафке не нравилось ничего из предложенного, а сообщать известия надо каждый день. Поэтому и появился институт "вчерашних новостей": нет хороших вестей сегодня - читай вчерашние.
Впрочем, вернемся к горящим новостям. Спустя сутки в кабинете редактора зазвонил телефон.
– "Радио Сахарин", Худойназар Лиффчинг, - представился редактор.
- У какого Назара худой лифчик? - прошипела трубка. Худойназар посмотрел на аппарат - не разошлись ли спайки? - и тут осознал, что слышит голос самого главного котовца.
- Прошу простить, - пробормотал Лиффчинг. - Это зовут меня так - Худойназар Лиффчинг.
- С такими именами долго не живут, - пошутил Кафка.
- Исправлюсь, - не своим голосом ответил редактор, и рука потянулась к ящику стола, где лежал паровой однозарядный пистолет.
- Не паясничать! - рявкнул Эм-Си. - Сегодня приказываю зачитывать новости, присланные вчера.
- Но… - открыл рот Лиффчинг.
- Разрешаю.
Оставалось одно - застрелиться. Худойназар приставил раструб пистолета к виску и нажал спусковой клапан. Прогремел выстрел.
У пистолета разорвало котел, килограммовая гиря выпала из казенника и глухо ударилась об пол. Лиффчинг в тоске и тревоге завыл. На вой сбежалась вся редакция (стукачей не впустили), и, едва Худойназар объяснил суть катастрофы, в кабину вошел Тургений.
- Трефаил! - Мумукин выглянул из редакторской и отчаянно засемафорил левой рукой. Жест обозначал только одно - дают пожрать. Благодарный за дружескую заботу, Сууркисат поспешил в кабинет к Лиффчингу, где его ожидало жестокое разочарование.
- У людей горе, - скорбно произнес Тургений. - Сгорели новые новости.
- Насколько новые? - Сууркисат слегка придушил Мумукина правой рукой, а левой приводил в порядок прическу.
- Вчерашние, - всхлипнул Лиффчинг.
- Возьмите позавчерашние, - тщательно разминая шейные позвонки товарищу, предложил Трефаил. - Почти свежие.
- Какие, на хрен, свежие? - возмутился диктор Ле Витан. - Это резервный повтор прошлогодних известий.
- Новое - это хорошо забытое старое, - самоотверженно просипел посиневший от дружеских объятий Тургений.
- Я работаю в условиях тотальной слежки и поголовного стукачества, балансирую на грани провала, рискую жизнью, переходя улицу в неположенном месте, читаю всякий бред по радио… - завел Витан арию умирающего Каварадося.
Этого Трефаил стерпеть не мог. Он освободил от захвата друга и надвинулся на Ле.
- Ты кого стукачом назвал? - Сууркисат недобро прищурился.
- Я… я… - раскис диктор.
- Головка от часов ЗАРЯ! - выкрикнул Сууркисат. - Я тебя научу родину любить! - И запел: - Родина! Еду я на родину! Чтобы кушать смородину! Чтобы счастливо жить!
- Стоп, еппона мама, - прервал процесс насильственно вбиваемого патриотизма Мумукин. - Сууркисат, не насилуй диссидента, он на алименты подаст. Худой, я тебя спасу, а за это ты нам с Трефаилом организуешь отгул на майские праздники, угу?
- Офонарел, Мумукин? - загрохотал Лиффчинг. - У вас неделя прогулов.
- Вот-вот, - радостно закивал головой Тургений. - Ты про них забудешь и добавишь отгулы, трех дней нам хватит, правильно, Трефаил?
Вообще-то именно Сууркисат и офонарел от такой чудовищной лжи и наглости, но поддержать блеф друга - дело святое.
- Нет, ну зачем так? - Он с укором посмотрел на Тургения. - Совесть надо иметь, Тургений Герыч. Не три, а четыре дня.
- Ну ладно, четыре, - легко согласился Мумукин.
В результате сошлись на двух, но, по правде говоря, Мумукин не рассчитывал даже и на один отгул: ему надо было избавиться от прогулов. Теперь же, когда редактор воспрял духом и попросил освободить кабину, забыв поинтересоваться, каким образом Тургений собирается спасти выпуск последних известий, Сууркисат мог дать волю негодованию.
- Ты соображаешь, на какую хрень подписался? - шипел он Мумукину, пока они шли в эфирный зал. - Нас же живьем на капустные плантации…
- Если сейчас не заткнешься - глаз высосу, - уголком губ пообещал Тургений.
Подобной угрозы Сууркисату не приходилось еще слышать. Рот его захлопнулся, а мозг лихорадочно придумывал достойный ответ. Ответ не формулировался даже приблизительно, поэтому Трефаилу только и оставалось пихнуть Мумукина, чтобы тот не вписался в дверной проем.
- Вот ведь… собака сутулая…
Мумукин ощутимо врезался носом в косяк, но не разбился, а рассмеялся:
- Сегодня такое будет… Ты, Трефаил, вспотеешь.
Чейнджер на два диска, шкаф, в котором хранятся фланцы с записями звезд эстрады, две топки: для проигрывателя с колонками и мониторами - большая и для микрофона - маленькая, - вот и все устройство звукорежиссерской кабины. Кабинка диктора вообще представляет из себя каменный мешок (одна из стен, правда, стеклянная) с микрофоном, стулом и пюпитром, на котором лежат новости. К регистру парового отопления когда-то присобачили телефон, спаренный с редакторским.
Вместо звонка в регистре что-то жутким образом стучало, после чего можно снять трубку и разговаривать. Все вместе - дикторская и операторская кабины - имеет звучное название "эфирный зал". Общая площадь - шесть квадратных метров. Соединены два помещения дверью, которую во время эфира нельзя открывать, и коммуникативной трубой - переругиваться в краткие секунды перекура.
Трефаил встал в исходную позицию, хрустнул пальцами, повращал шеей, потом тазом, пару раз присел и решил, что очередную вахту выдержит.
За закопченной стеклянной переборкой гримасничал Тургений.
Сууркисат посмотрел на циферблат паровых часов, более похожий на манометр. Тем не менее минутная стрелка почти доползла до часовой, и это значило только одно:
- Готовность номер один! - объявил Трефаил в трубу и забросил в обе топки по лопате угля.
Монитор с микрофона зашипел, и через мгновение голос Мумукина спросил:
- Сууркисат, как слышишь меня?
- Слышу хорошо. - Еще пара взмахов совковой лопатой. - Десять секунд до эфира…
Уголь стал летать в гудящие огненные чрева с поразительной быстротой, и, когда до эфира оставалось всего пять секунд, Трефаил метнулся к шкафу и вынул оттуда огромный фланец из нержавеющей стали, шпеньки, шишечки и крючочки на котором содержали запись гимна Соседского Союза. Фланец с глухим звоном ушел в паз чейнджера, Сууркисат вручную совместил воспроизводящую головку проигрывателя с диском, и грянули первые такты самого чудовищного музыкального произведения за всю историю островов Гулак. А за ними начался самый ужасный эфир со дня возникновения парового вещания.
- Семь утра на всех часовых поясах, в Перепаловске-Взрывчатском - полночь. В студии "Радио Сахарин" - повсеместно полюбившийся публике Тургений Мумукин и его бессменный ассистент за звукорежиссерским пультом - Сууркисат Трефаил, человек-паук. Мы работаем в прямом эфире, наш телефон - три, два-два… два-два, три… три, два-два. Ждем ваших звоночков, а пока для вас споет что-нибудь из последнего монстр отечественной эстрады Лемурий Гиббонтьев. Звоните, звоните, передавайте приветы и поздравления, можно пожаловаться на ваше домоуправление и участкового-котовца, признаться в любви партии и правительству, добрые пожелания в адрес Распута Григоровича принимаются вне очереди. Итак - Лемурий исполняет очередную свою ле-муру, пардон муа за мой хранцузский…
Если бы человек-паук не стоял в настоящий момент за звукорежиссерским пультом, он расчленил бы повсеместно полюбившегося публике диктора и сжег в топке. Однако времени на скорый, но справедливый суд совершенно не оставалось. Едва услышав имя исполнителя, Трефаил извлек из фонотеки фланец Гиббонтьева и метнул его в чейнджер поверх гимна, и, едва Тургений завершил тираду, Лемурий заголосил: "И вот в полет меня зовет мой паролет, мой паролет…"
- Что ты мелешь? - заорал во время короткого перерыва Сууркисат. - Собака сутулая, ты почему последние известия не читаешь?
С той стороны коммуникативной трубы донеслось:
- Сам собака. Исправлюсь после рекламной паузы.
- Чего? - Трефаил поскреб затылок.
- Работай, пару нет, - отмахнулся за мутным стеклом Мумукин.
Делать нечего, пришлось кидать уголь. Сууркисат кидал в жаркое пламя топливо лопата за лопатой, придумывая планы мести один страшней другого, но ни распиловка, ни вырывание пальцев с корнем, ни сжигание в топке заживо, ни даже сдача Мумукина в лапы самому Эм-Си Кафке не казались Трефаилу достаточно суровой карой вероломному диктору. Однако нестандартное решение нашлось, и Сууркисат аж вздрогнул при мысли, как он отомстит. Сердце сладко заныло от предвкушения. Тургений же, ни о чем не подозревая, разминал свой рабочий инструмент:
- Мми, ммэ, ммо. Уэ. Абыр… абыр… абырвалг… Фрякает франкмасон нефердопердозно. Не ржи рожей, во ржи лежа. Проехали рохирримы проводить Фродо до Ородруина. Тыры чёрё, соровсерем чёрё лири, серейчарас карак дарам борольноро, бурудерешь знарать…
Едва Гиббонтьев отпел свое, Мумукин вновь подал голос: