Да и сама Лысюка… Ей сказали - захвати пароход, а она с Касимсотом кокетничает напропалую. Никакого контроля за экипажем. Если бы Сууркисату не было лень, он бы давно революцию здесь организовал.
Или хотя бы переворот.
А как они разговаривают? Уши вымыть хочется:
- Люлик Кебабович, вам компресс поменять на лоб?
- Если не трудно, Нямня Назуковна…
"Люлик Кебабович…" Это же позор, а не мужское имя. С такой мощной фамилией - и такое имя… А "Нямня Назуковна"?
Тургений вытирал слезы и смотрел, как в смоге тает Сахарин.
Сууркисат, если честно, тоже испытывал томительное беспокойство, провожая взглядом дымы отечества.
- Ну чего ты ревешь? - Трефаилу надоело думать о странном поведении капитана и террористки, и он решил позаботиться о друге. - Что там особенного осталось?
- Два отгула, - всхлипнул Тургений. - Любовь миллионов… и в туалет хочу.
Наконец Трефаилу открылась истинная причина душевного томления - ему тоже до слез хотелось отдать долг природе.
- Бедный Тургений! - По лицу Трефаила потекли слезы. - Ты пописать хочешь?
- Ага, - жалобно кивнул Мумукин. - Какать…
Трефаил заметался по палубе, пытаясь найти боцмана или кого-нибудь из матросов, однако никого найти не мог, если не считать глухонемого кока, который надраивал и без того сияющую сковородку, на дне которой темнела таинственная надпись "Maria Celesta" - видимо, имя жены. Язык жестов не помог: на все покряхтывания, хватания за живот и приплясывания с ладонями в районе паха кок показывал за борт.
- Идиот слепой, ничего не видит, что я показываю, - проклял Трефаил корабельного повара и помчался к Биркелю.
Биркель едва не угорел, потому что при помощи парового калькулятора пытался подсчитать грядущие барыши. Перспективы в связи с угоном самого большого парохода в мире открывались головокружительные, но младший Касимсот не подозревал, что голова у него кружится вовсе не от перспектив, а от угарного газа.
- У тебя вот… висело, - сообщил ввалившийся в каюту Сууркисат, подхватывая медленно падающий на пол топор. - Форточку открой.
- Не форточку, а иллюминатор, - оскорбился угоревший Биркель.
- Ты меня не учи, - повысил голос Трефаил. - Скажи лучше, где у вас тут туалет, а то повар у вас ни хрена не понимает, за борт предлагает оправляться.
- Во-первых, не повар, а кок. - Биркель открыл иллюминатор, и в каюте запахло рыбой. - Во-вторых, не туалет, а гальюн. И в-третьих, чем тебе не нравится перспектива оправиться через борт?..
А Мумукин там какать хочет, с тоской подумал Трефаил, энергично встряхивая упавшего в обморок контрабандиста.
Аккуратно настучав Биркеля по физиономии и добившись его возвращения в ужасающую действительность, Сууркисат вежливо попросил:
- Я спрашиваю, где мне найти туалет для приличных людей с незаконченным высшим образованием? Мы стесняемся делать это при большом скоплении народа.
Биркель вдруг побледнел, вырвался из рук Трефаила, высунул голову в иллюминатор и что-то несколько раз прорычал.
Когда голова Биркеля вернулась, лицо из бледного стало зеленым… но быстро созревало и вскоре приобрело нормальный розовый цвет. Такие метаморфозы заинтересовали пытливый ум Сууркисата, и он выглянул наружу.
Особых изменений в своем организме он не почувствовал, но зато оказался глубоко потрясен открывшейся ему картиной: по всему левому борту в самодельных люльках висели матросы с голыми задами и отчаянно кряхтели. Подозрительный звук сверху заставил Трефаила вывернуть шею под неестественным углом, и взору его предстало зрелище поистине ужасающее. Огромный зад с татуировкой "Непоседа" висел буквально в полуметре от лица Сууркисата.
Осторожно, чтобы не смущать обладателя кокетливой надписи, Трефаил втянул голову в каюту и ощупал волосяной покров головы, старательно обоняя воздух. Потом вздохнул облегченно - и захлопнул иллюминатор.
- Биркель, вертись, как хочешь, но нам с Тургением нужен цивилизованный… - Сууркисат вспомнил слово: - …гальюн.
И, чтобы как-то разрядить обстановку, пошутил:
- Иначе я тебе глаз высосу.
Через пять минут Биркель спускал на воду шлюпку, а в шлюпке сидели гордый Трефаил и совершенно остекленевший от воздержания Тургений.
- Через час лебедкой обратно подтяну, - пообещал Биркель. - Вам хватит… оправиться?
- Пойдет, - разрешил Трефаил.
Шлюпка плюхнулась в волну, и фал на кормовой лебедке начал стремительно вытягиваться - механик и кочегар, едва вернувшись в машинное отделение, получили команду "полный вперед".
Шлюпка была вместительная и даже благоустроенная - с небольшим кубриком, в котором нашлись запасы еды, теплой одежды, сухого (и главное - чистого) белья размеров Б и М, а на корме лодки обнаружился стульчак, на который Тургений тут же уселся.
- Мумукин, штаны снять забыл, - предупредил Сууркисат.
Как ошпаренный Мумукин соскочил с насеста, избавился от лишнего гардероба и уже через минуту весело напевал:
- А-а я-а ся-а-а-ду-у… в туалет… и-и у-у-еду-у… куда-нибу-удь…
С чувством глубокого удовлетворения - на борту даже нашелся старый номер "Чукчанской правды", так что с туалетной бумагой проблем не возникло - Мумукин встал во весь рост и крикнул:
- Лысюка, ты дура-а!
Простор будоражил нервы не только Тургению. Исполненный вдохновения, Трефаил тоже загорланил песню "Раскинулось море широко".
Фал меж тем продолжал разматываться, и вскоре пароход ушел так далеко, что казалось, будто диссидентов собирались оставить в открытом море. И если Мумукин хоть как-то реагировал на происходящее, а именно - впал в панику, то Трефаилу все было параллельно.
- Герыч, не суетись, Биркель нас через час подтянет, - попытался он успокоить товарища.
Однако Мумукин не успокаивался. Он приводил аргументы, что погода резко испортилась, что волны ходят слишком высоко, что скорость шлюпки вдруг резко упала, и вода в кильватере уже не пенится, и пароход куда-то исчез…
Трефаил огляделся.
Действительно, раскинулось море широко. Настолько широко, что никаких ориентиров в поле зрения не осталось, ибо пароход действительно исчез.
А через минуту начался шторм.
Люлик понял, что влюбился в Лысюку, когда она призналась, что мечтает замуж.
- За кого? - Улыбка придала лицу морского волка не самое умное выражение.
- За Мумукина, - покраснела Лысюка. - Ой, а у вас руль оторвался…
Черная ревность обуяла душу моряка, который до сегодняшнего утра и слов любви не знал. Он вышел со штурвалом в руках на мостик и вдохнул полной грудью свежего морского воздуха.
Не помогло.
В бессильной ярости капитан забросил штурвал подальше в море. Как бы в ответ с севера ударил порывистый ветер, матросы забегали по палубе, закрепляя снасти.
Не в силах сдерживать гнев, Люлик направился мстить. Заскочив в каюту, взял валяющийся почему-то на койке топор и вышел на тропу войны. Он обыскал весь пароход, но нигде надоедливых дрищей, или как их там - диссонансов? дисплеев? да какая разница… - найти не мог.
На корме стоял Биркель.
- Где эти твои… клиенты? - как бы между прочим спросил Люлик у брата.
Биркель с подозрением осмотрел топор, который старший Касимсот застенчиво прятал за спиной, и сообщил:
- В трех кабельтовых отсюда.
Люлик кинул взгляд в замутневшее пространство моря, и в трети морской мили действительно заметил темное пятнышко шлюпки.
- Ну что же, - ухмыльнулся он, - тем лучше. Море покажет, кто из нас достоин.
С этими словами он обрубил фал. На мгновение показалось, что после этого "Ботаник" побежал значительно резвее.
- Это была наша единственная шлюпка… - убитым голосом констатировал Биркель.
- Ничего, в Перепаловске-Взрывчатском новую купим, - отмахнулся старший брат.
- Там груз лежал… - продолжил младший.
- Много?
- Нет. - Биркель напряженно всматривался во все больше волновавшееся море, будто надеялся, что Мумукин с Трефаилом нагонят пароход на веслах. - Но это были бриллианты.
- Ну это ерунда, не переживай. - Люлик похлопал брата по плечу и пошел обратно на мостик… Оглянулся и прогремел: - ЧТО?
- Бриллианты, десять штук, с перепелиное…
Люлик летел в рубку. Сейчас, сейчас… Ревность ослепила его, но он исправит свою ошибку.
- А где штурвал? - Люлик в третий раз осмотрел рубку.
Дождь молотил в окна, качка усилилась, боцман Непоседа костерил души матросов, не успевших вылезти из-за борта до начала шторма и исчезнувших в пучине.
Лысюка, дремавшая у компаса, очнулась:
- Так вы, Люлик Кебабович, оторвали его и выбросили.
Люлик вспомнил. Люлик покрылся холодным потом. Люлик мысленно попрощался с жизнью. А потом сказал:
- Нямня Назуковна, будьте моей.
Лысюка задумалась. Глаза ее пытались сосредоточится на стрелках компаса, но те вертелись так быстро, что глаза просто не успевали.
- У вас часы бегут, - пожаловалась Лысюка.
- Где? - удивился Касимсот и посмотрел на компас. Потом на Нямню Назуковну. Потом на кувалду, которую она нежно прижимала к декольте.
- Это что у вас?
Лысюка покраснела, но ответила с достоинством:
- Это у меня грудь.
- А на груди?..
- Бюстгальтер…
- А на бюстгальтере?
- На бюстгальтере инициалы… - вспыхнула Нямня.
И она показала вышитые люрексом литеры Х и Б.
- Почему Ха и Бэ? - не понял Люлик.
- Потому что Хрюндигильда Брудерсдоттер, неужели нельзя догадаться?
- Лысюка не на шутку рассердилась.
- Так вас же зовут…
- Какая разница, как меня зовут? - Закинув ногу на ногу, Нямня Назуковна оглядела себя, решительным движением поправила бюстгальтер и одернула платье. - Он мне все равно больше идет.
Люлик потряс головой, избавляясь от наваждения, и поставил вопрос корректнее:
- А что вы в ручках держите?
- Ах, это! - Девица ласково погладила тёшшу. - Это кувалда.
- Железная? - уточнил капитан.
- Не вся, - посчитала нужным объяснить Лысюка. - Рукоятка деревянная.
- Так какого черта ты рядом с компасом делаешь? - На компасе от децибел лопнуло стекло.
Лысюку как ветром сдуло.
Оставшись один, Касимсот мог совершенно спокойно предаваться панике.
Компас испорчен, звезд не видно, управление отсутствует, бриллианты потеряны… и самое поганое - Лысюка хочет замуж за Мумукина.
- Надеюсь, что ему сейчас плохо, - сказал Люлик и успокоился. По крайней мере на пароходе шторм пережить гораздо легче, чем на шлюпке.
- Лю-улик!.. Ау-у! - орал охрипший уже Тургений. - Помоги-ите!..
Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Умиротворяюще шелестели волны, орали чайки, Люлик, разумеется, слышать Мумукина не мог, да и вряд ли хотел, ибо пароход "Ботаник" и сам в данный момент не мог определиться со своим положением в пространстве.
Бурю, кстати, Мумукин с Трефаилом перенесли на удивление легко - забились в кубрик, накрылись одеялами и пили обнаруженную под лавкой угольную настойку "Самый Гон". Едва друзья напились до той степени, когда качает лежа, головокружение в голове вошло в резонанс с колебаниями волн - и качка перестала чувствоваться. Убаюканные воем ветра, отважные мореплаватели заснули в обнимку под лавкой и проснулись только утром.
Рекогносцировка, произведенная совместными усилиями, результатов не дала: Трефаил умел ориентироваться только по угольной пыли на деревьях, по дорожным указателям и по "скажите, пожалуйста, где здесь ближайшая пивная?", а Тургений вообще страдал редкой формой топографического кретинизма, при которой не мог сориентироваться даже в своих карманах.
- Может, в кубрике карта есть? И компас? - предположил Мумукин.
Трефаил идею поисков карты и компаса одобрил и поручил исполнение Тургению. Мумукин в особо изощренной форме перетряхнул шлюпку от носа до кормы, порывался даже отодрать от днища пару досок - вдруг второе дно обнаружится? - однако Трефаил отговорил его от этой перспективной мысли. В результате обыска Тургений нашел мешочек с бриллиантами и значок "Передовик производства". Значок отправился за борт, бриллианты отобрал Трефаил, и можно было со всей ответственностью сказать: дело плохо.
Тогда Тургений встал на носу шлюпки и начал звать помощь. Около получаса Трефаил терпел его вопли, потом ушел в кубрик, заперся и заткнул уши, а Мумукин все продолжал взывать, но никто его не слышал.
Даже Лысюка.
- Лю-улик, - рыдал в голос Мумукин.
- Дяденька, вы чего кричите?
- Мальчик, уйди, не мешай, - огрызнулся Тургений и продолжил: - Лю-ули-ик…
Спустя мгновение до него дошло, что голос и в самом деле принадлежит ребенку, и Мумукин огляделся. То, что он увидел в следующее мгновение, привело отважного морехода в состояние священного трепета.
Мальчик действительно имел место быть, но вот размеры оного никак не вписывались в систему ценностей Тургения.
- Еппонский бог… Трефаил, к нам гости, - позвал он друга, предававшегося меланхолии в кубрике.
- Оставь меня, старушка, я в печали, - последовал ответ.
- Адидасыч, не срамись, не срамись перед державами, - свистящим шепотом надавил Мумукин на сознательность и гражданскую совесть товарища. - Это же контакт.
- С кем опять? - Голова Трефаила показалась из кубрика. - Здравствуй, мальчик.
- Здрасьте! - Подросток поднял руку, с которой на шлюпку обрушились каскады морской воды, поковырял в пещере правой ноздри метровым пальцем. - Вы откуда?
- Э… - До Трефаила, промокшего насквозь, наконец доперло, насколько масштабной оказалась встреча. - Мы путешественники. Из Соседского Союза.
- А ты чей? - поинтересовался Мумукин, прежде чем Трефаил успел заткнуть ему рот.
- Ну и хамло же ты, Мумукин! - Сууркисат больно ткнул товарища под ребра. - Ты что, не видишь: ребенок потерялся?
- Можете не шептаться, я все равно услышу, - всхлипнул великан.
Как ни странно, голос мальчика не обладал никакими чрезмерными характеристиками - обычный детский голос.
- А ты кто, малыш? - не унимался Мумукин.
- Кинконг.
- Это имя такое?
- Нет, это… - Мальчик высморкался, и сопли проплыли мимо шлюпки огромным зеленым маслянистым пятном. - …Национальность.
- Так вот оно что… - Тургений проследил движение пятна. - А как звать тебя?
- Власом…
- Какой тебе годик?
- Восьмой миновал…
- Сколько? - не поверил Трефаил.
- Восьмой миновал, - виновато повторил мальчик. - Три года назад.
- Так это получается одиннадцать, - подсчитал Мумукин.
- А я только до восьми считать умею, - признался кинконг.
После непродолжительного молчания Трефаила озарило:
- А до земли далеко?
- Не, тут рядом остров, - с готовностью ответил Влас. - Их тут вообще очень много, но этот самый маленький, пока я его по береговой линии обхожу, успеваю восемь раз по восемь сосчитать до восьми раз по восемь.
- Что же ты кушаешь, маленький? - проявил заботу Мумукин.
- Дяденек, иногда тети попадаются, - потупился мальчик.
Тургений грохнулся в обморок. Сууркисат с укоризной посмотрел на малыша.
- Еще раз так пошутишь - уши оборву.
- Я же не ушами шутил…
- Не препирайся, а то и глаз высосу.
Через десять минут шлюпку путешественников вынесло на песчаную отмель. Взору предстала стена акаций, и никаких следов пребывания человека, если не считать конусообразной башни, вершина которой терялась в клубах смога.
- Всем слушать меня! - распорядился Трефаил. - Заходим в здание, спрашиваем, где находимся, и если мы ушли далеко - просим политического убежища.
- А я туда не влезу, - пожаловался Влас.
- Будешь охранять, - не смутился Сууркисат. - Мы пошли.
Кто же знал, что в башне их ждет засада?
Кафка не стерпел оскорбления, он жаждал реванша. Он рекрутировал из чурекской диаспоры десяток самых отъявленных тыкчтынбеков, усадил в паролет и выбрал самое безлюдное место на Сахарине (этим местом оказалась местная обсерватория). По мнению Эм-Си, именно там будут прятаться изменщики. И тогда он отомстит…
- Кто там? - Пожилой астроном Хольмарк Ванзайц отворил дверь, в которую нетерпеливо постучались. За дверью переминались, тяжело дыша, темноволосые рослые крепыши с характерными длинными горбатыми носами. - Вы на экскурсию?
- Смотреть вниз!
Ученый послушно опустил глаза, увидел Эм-Си и участливо улыбнулся:
- Чего тебе, малыш?
Сокрушительный удар поддых отбросил астронома в глубину комнаты.
Неистовый карлик набросился на Ванзайца и начал наносить беспорядочные удары по чему попало. Попадало, кстати, не по Хольмарку: во время падения он попытался ухватиться за что-нибудь и опрокинул на себя вешалку с тулупом, пальто, штормовкой, зонтиком, шляпами, шапками, кепками и еще не одним десятком наименований, так что Эм-Си изрядно взмок, пока осознал, что сражается со скафандром для подводных работ.
- Мальчик, как тебе не совестно…
Хольмарк и пикнуть не успел, как Эм-Си переключился на него.
- Говори, сиктым на кутак, кто такой и что здесь делаешь, а?
- Хольмарк Ванзайц Унд Зыпцихь, работаю я здесь, - послышался сквозь сдавленные рыдания ответ.
- Судьбу предсказываешь, звезды считаешь, да?
- Наблюдения веду, - уточнил Хольмарк.
Эм-Си с подозрением прищурился:
- Шпионишь, да?
Тут уж пришло время удивляться астроному.
- Почему шпионю? За приборами смотрю, показания снимаю, записываю, выводы делаю…
Эм-Си ничего не понял про приборы, но человек, который снимает показания и делает выводы, - это уже наполовину котовец. Кафка неохотно слез с ученого и представился:
- Эм-Си Кафка. Над чем сейчас работаете?
Карлик по-хозяйски обошел рабочий кабинет астронома.
Унд Зыпцихь задумался: рассказывать ли об открытии? Решил, что ничего страшного не произойдет.
- Осмелюсь доложить, что я сделал величайшее открытие со времен Альберта Однокамушкина.
Кафка не знал не только автора знаменитого "Е равно эм це квадрат", но и вообще об отраслях научной мысли. Впрочем, как и любой увлеченный человек, Ванзайц считал, что все вокруг тоже увлечены.
- Дело в том, что небо - твердое.
- Что-о?.. - Глаза Кафки побелели.
Астроном подробно рассказал о своих многолетних наблюдениях и опытах. Все теоретические выкладки Эм-Си пропустил мимо ушей, но главное усвоил сразу: открытие опасно, но обещает головокружительные перспективы.
- Откуда знаешь? - прервал он речь астронома.
- Вычислил, - пожал плечами Хольмарк.
- И любой может вычислить? - уточнил Кафка.
- Да, - кивнул астроном, уверенный во всепобеждающей силе разума.
Всех, кто умеет считать, придется убрать, решил чурек. Потом вспомнил о цели визита:
- К тебе никто не приходил, пока меня не было?
- Нет.
Значит, сейчас придут, потер руки Кафка, отодвинул кресло, в котором обычно сидел Ванзайц, и велел:
- Спрячь моих людей.
- Куда?
- Шкаф у тебя есть?
Шкаф у астронома и вправду имелся, в соседней комнате, и даже очень большой, но, по разумению Хольмарка, десять здоровенных парней вряд ли туда влезут.