Глава 11
Цугцванг - это положение, когда приходится делать вынужденно плохой ход.
Лондон, четверг, 10 октября
Миновав Парламент-сквер, я размечтался. Вечер только начинался, а дела уже почти все закончились. Маленькие луны плыли по Сент-Джеймс-парку, играя в листве деревьев, скорость на спидометре возросла до шестидесяти миль в час. Радиотелефон возвратил меня на землю. Звонили из управления на Шарлотт-стрит.
- Гобой-десять, для вас есть сообщение из Северного таксомоторного парка. Как слышите? Прием.
- Слышу прекрасно. Давайте сообщение.
- Сообщение от мистера Д. Свяжитесь с мистером Хэлламом, он сейчас в клубе "Беттиз". Как поняли, Гобой-десять? Прием.
- Прекрасно понял.
- Соблюдайте принятую процедуру, Гобой-десять. Ваш клиент попросит у вас разменять десять шиллингов. Запаситесь четырьмя монетами в полкроны. Как поняли? Прием.
- Что за ерунда?! Зачем Хэлламу мои десять шиллингов?
- Гобой-десять. Соблюдайте, пожалуйста, установленный порядок. Я сообщаю вам процедуру знакомства с клиентом. Как поняли? Прием.
- Не понимаю вас, - сказал я. - Позвоните мне позднее домой. По городскому телефону. Хорошо?
Оператор потерял выдержку еще до того, как я доехал до угла Гайд-парка.
- Ради Бога. Гобой-десять. Вы же знаете, что из себя представляют люди из министерства внутренних дел. Он хочет получить от вас четыре полукроны, чтобы знать, с кем имеет дело.
- Что значит, "чтобы знать, с кем имеет дело"? Я только позавчера виделся с Хэлламом. Если я не дам ему четыре монеты, то что, он меня примет за Джеймса Бонда?
- Пожалуйста, дайте ему четыре полукроны, Гобой-десять.
- И не подумаю, - сказал я, но оператор уже отключился. Радиоприемник в машине тускло светился зеленым глазом. Я увеличил громкость, машина наполнилась звуками джаза, сопровождаемыми стуком первых капель дождя по ветровому стеклу.
"Беттиз" принадлежал к тем немногим лондонским клубам, которые вот уже больше двадцати лет принимали к себе разношерстную публику, но постоянно испытывали финансовые затруднения и раз в год едва ли не закрывались, так и не найдя средств хотя бы для того, чтобы заменить обшарпанные обои. Недалеко от газетного киоска мужчина с каштановыми волосами скармливал однорукому бандиту шиллинговые монеты, не выпуская из рук банку с пивом "Туборг". Лязг игрального автомата перекрывал тихую мелодию Фрэнка Синатры. Он почувствовал мое приближение, еще прежде чем увидел меня, но не оторвался от вращающихся апельсинов и ананасов.
- Вы мне не разменяете десять шиллингов? - спросил он. Я еще не успел ответить, как фруктовая машина три раза щелкнула, а затем на металлический лоток хлынул дождь шиллинговых монет.
- Похоже, размен вам уже не понадобится, - сказал я. - Он резко повернулся и схватил меня за рукав. Его водянистые карие глаза долго сверлили меня, наконец он сказал:
- Ошибаетесь, дорогой. Понадобится. - Это был Хэллам, человек из "Байна-Гарденс", только волосы его приобрели сочный каштановый оттенок. Он сгребал шиллинги и рассовывал их по уже топорщащимся карманам.
- Пригодятся для газового счетчика, - сказал он. Я минут пять держал перед ним на вытянутой руке пять полукрон, пока он пытался отделить друг от друга две десятишиллинговые бумажки, которые в конце концов оказались одной. Он неохотно отдал ее мне. Затем долго вставлял сигарету "Плейерс № 3" в очень длинный мундштук. Я крутанул колесико зажигалки, и он сунул свою сигарету в пламя. Прикурив, он спросил:
- Сток и ребята Гелена помогли вам?
- Очень помогли, - сказал я. - А вы нашли Конфуция?
- Да, - сказал Хэллам. - Этот предатель вернулся рано утром во вторник. Весь в грязи, черт знает где его носило. Сиамские коты очень независимые твари. Надо бы купить для него ошейник, да уж больно жестоко. - Последнее слово он произнес почти по буквам.
- Да, - подтвердил я.
У меня с собой была схема улиц Берлина. Отодвинув пару пепельниц и вазу с пластмассовыми тюльпанами, я разложил ее на столе.
- Сток привезет Семицу куда-то в этот район Восточного Берлина. - Я провел слабую ломаную линию карандашом к северу от Александерплац. - Куда точно, он мне скажет позднее. Если место мне не понравится, я смогу указать другое в этом же районе. - Хэллам пил пиво из банки, но я знал, что от него не ускользает ни одно слово.
- Почему бы вам не заставить русских привезти его в Мариенборн и переправить его оттуда через западногерманскую границу? - спросил он.
- Невозможно, - сказал я.
Он кивнул.
- Этот район вне сферы влияния Стока. Мог бы и догадаться. Ладно. У вас есть Семица - или вы думаете, что он у вас есть, вот здесь. - Он ткнул пальцем в карту.
- А отсюда ребята Гелена перешлют его в Западный Берлин специальной почтой.
- И что дальше? - спросил Хэллам.
- Если я что-нибудь понимаю в этой жизни, ребята Гелена задержат Семицу у себя по крайней мере на сутки и выкачают из него все, что им необходимо. Затем с документами, которыми снабдит нас ваше министерство, мы привезем его в Лондон как натурализованного британского подданного, возвращающегося домой.
- Как люди Гелена переправят его через Стену?
- Вы не хуже меня знаете ответ на этот вопрос, - сказал я. - Если бы я спросил у них, то они наверняка наврали бы мне с три короба.
- Вы мне мелочь отдали? - спросил он.
- Да, - сказал я, - четыре полукроны.
Хэллам открыл бумажник и пересчитал свои бумажные деньги.
- Министерство внутренних дел не выдаст документы, пока кто-нибудь из наших людей не увидит живого или мертвого Семицу собственными глазами в Западном Берлине. - Я смотрел на красные прожилки его слезящихся глаз. Он качал головой, подтверждая отказ, рот его снова открылся, чтобы продолжить: - Вы понимаете, почему...
Я вытянул руку и кончиками пальцев осторожно закрыл Хэлламу рот.
- Вам не надо видеть Семицу мертвым, - сказал я. - Что хорошего в мертвечине, Хэллам? Это неприятное зрелище.
Лицо Хэллама моментально побагровело. Я подошел к бару, купил два коньяка и поставил рюмку перед Хэлламом. Он сидел по-прежнему багровый.
- Вы просто приготовьте документы, душа моя, - сказал я. - А я справлюсь.
Хэллам проглотил коньяк, и глаза его увлажнились больше, чем обычно, когда он, соглашаясь, кивнул.
Глава 12
Каждая фигура атакует по-своему, и только пешка может побить на проходе. В свою очередь, только ее можно побить таким образом.
Лондон, четверг, 10 октября
Оставив Хэллама, я двинулся в северном направлении. "Сэддл-Рум" ходил ходуном, рыжеволосая девица с начесом грациозно извивалась на столе, возвышаясь сантиметров на тридцать над остальными. Время от времени она сшибала на пол стаканы. Это, похоже, никого не интересовало. Я подошел к лестнице и заглянул в дым и шум. Две девушки в белых, плотно облегающих свитерах извивались, стоя спиной друг к другу. Я выпил пару двойных порций виски, наблюдая за танцующими и стараясь забыть дрянную шутку, которую я сыграл с Хэлламом.
На улице по-прежнему лил дождь. Швейцар бросился помогать мне ловить такси. Я остановил машину, дал швейцару флорин и сел на заднее сиденье.
- Я первой заметила ее.
- Простите? - сказал я.
- Я первой заметила ее, - сказала девушка с начесом. Она произносила слова медленно и отчетливо. Это была высокая, светлокожая, порывистая в движениях женщина, одета она была с искусной простотой. У нее был достаточно широкий рот с пухлыми губами и глаза раненой лани. Теперь она склонила лицо и недовольно повторила, что раньше меня увидела такси.
- Я еду в район Челси, - сказала она, открывая дверь.
Я огляделся. Непогода разогнала машины с улиц.
- Ладно, - сказал я, - садитесь. Отвезем сначала вас.
Машина попала в затор, и моя новая знакомая со вздохом откинула голову на кожаное сиденье.
- Хотите сигарету? - спросила она и ловко щелкнула по пачке "Кэмела" - сигарета наполовину выскочила из пачки, мне так никогда в жизни и не удалось овладеть этим искусством. Я взял сигарету и вытащил из кармана спичку без коробки. Потом запустил ноготь большого пальца в волосы и зажег спичку. На нее это произвело впечатление, она наблюдала, как я прикуриваю сигарету. Я и вида не подал, что мне больно - под ногтем большого пальца у меня осталась пара миллиграммов воспламенившегося фосфора.
- Вы занимаетесь рекламой? - спросила она.
У нее был мягкий американский акцент.
- Да, - сказал я. - Служу бухгалтером у Дж. Уолтера Томсона.
- Вы не похожи ни на одного из людей Томсона, с которыми я знакома.
- Это верно, - сказал я. - Я среди них белая ворона. - Она улыбнулась из вежливости.
- Где в Челси? - спросил водитель.
Она ответила ему.
- На вечеринку опаздываю, - сказала она мне.
- Вот, значит, почему у вас бутылка "Гиннеса" в кармане? - спросил я.
Она похлопала себя по карману, чтобы убедиться, что бутылка на месте.
- Не угадали, - сказала она с улыбкой. - Это чтобы волосы мыть.
- В "Гиннесе"? - удивился я.
- Если вы хотите добиться... - начала она, проводя рукой по волосам.
- Хочу, - прервал я ее. - Очень хочу.
- Меня зовут Саманта Стил, - сказала она учтиво. - Друзья зовут меня Сам.
Глава 13
Римская ловушка - так называется фигура, которую жертвуют, чтобы спасти трудную позицию.
Лондон, пятница, 11 октября
Шарлотт-стрит находилась к северу от Оксфорд-стрит, и к этому все привыкли. Поздним утром работники кафе на этой улице составляли меню, процеживали вчерашний жир, вытирали от пыли пластмассовые цветы, официанты черным карандашом подводили усы.
Я помахал рукой хозяину кафе Вэлли и свернул в парадное, на котором, среди прочего, была и начищенная до блеска медная табличка "Бюро по трудоустройству демобилизованных офицеров". Обои в цветочек, которыми было оклеено фойе, лишь усиливали осенние настроения. Лестничная площадка первого этажа пахла ацетоном, а из-за двери с табличкой "Киномонтажная" доносилось тихое стрекотание кинопроектора Следующий этаж был оборудован как театральное ателье, что позволяло нам покупать, переделывать или шить любую требуемую униформу. Именно здесь сидела Алиса. Алиса была чем-то средним между библиотекарем и консьержкой. Любому, кто считал, что в этом здании можно хоть что-нибудь сделать без одобрения Алисы, я бы не позавидовал.
- Вы опоздали, сэр, - сказала Алиса. Она закрывала крышечкой банку растворимого кофе "Нескафе".
- Вы как всегда правы, Алиса, - сказал я. - Просто не знаю, что бы мы без вас делали. - Я поднимался в свой кабинет. Из отдела доставки неслось грустное соло на тромбоне из пьесы "Да хранят тебя ангелы" - пластинок в отделе была прорва Джин ждала меня на лестнице.
- Без опозданий нельзя, - сказала она.
- Корнеты здесь действительно вступают позднее, - объяснил я.
- Я имею в виду твое опоздание. - Она повесила мой старый плащ на деревянную вешалку с выжженным клеймом "Украдено из машбюро".
- Как тебе нравится кабинет? - спросила Джин.
Я обвел взглядом вытертый ковер на полу, стол Джин из тикового дерева с новенькой машинкой ИБМ и тут заметил его. На подоконнике стоял горшок с колючим растением.
- Очень мило, - сказал я. Листья у него были длинные, с колючками, ярко-зеленые в середине и желтые по колючим краям. Единственное, что оно меняло в комнате, так это загораживало и без того тусклый лондонский свет. - Очень мило, - повторил я.
- Тещин язык, - сказала Джин, - так он называется.
- Ты злоупотребляешь моей доверчивостью, - сказал я.
- Именно эти слова произнес Доулиш, когда увидел твой финансовый отчет за предыдущий месяц.
Я отпер папку входящих документов. Джин уже рассортировала большинство из них. Противнее всего были политические материалы. Длинные переводы статей из "Униты", "Партийной информации" и двух других информационных изданий ждали меня уже около недели. Эту работу за тебя никто сделать не может.
- Его скосил счет из "Айви", - сказала Джин.
Я расписался на двух информационных листках, будто бы прочел их, и переложил их в папку исходящих. Иначе с ними не разделаешься.
- Я же говорила тебе, он обязательно заметит, что это был мой день рождения, - сказала Джин.
- Перестань ныть, - сказал я. - С Бабусей я сам все улажу.
- Ха-ха, - откликнулась Джин. - Ты его только не увольняй.
- Здесь шучу только я. Что тебе удалось сделать для Поля Луи Брума?
- Я направила просьбу о документах в министерство внутренних дел. Затем послала в Интерпол голубой запрос о бертильоновской идентификации, если они что-нибудь найдут. Пока ответа нет. Бабуся хочет, чтобы в десять пятнадцать ты пришел в киномонтажную, где будут просматривать имеющиеся у нас пленки с советскими военными, работающими в Карлхортском районе. В одиннадцать Доулиш вызывает тебя к себе. На обеденное время договоренностей нет. Если хочешь, я закажу тебе бутерброды у Вэлли. Звонил Хэллам из министерства внутренних дел, хочет встретиться с тобой. Я сказала, что ты зайдешь к нему завтра утром между девятью и пол-одиннадцатого. Получено подтверждение заказа авиабилетов в Берлин на завтрашний вечер, с гостиницей тоже все в порядке.
- Ты удивительное создание, - сказал я.
Джин положила на мой стол дюжину писем, рука ее коснулась моего плеча, на меня пахнуло духами "Арпеж".
- Я сегодня вечером не смогу, - сказал я.
- Три верхних письма должны быть готовы сегодня к одиннадцати. Заявки не срочные.
- Я так ждал, - сказал я, - но тут еще это проклятое дело с девицей Стил. - Джин направилась к двери. В дверях она на мгновение остановилась и бросила на меня взгляд. Я различил слабый румянец раздражения на ее щеках, я слишком хорошо знал ее. Строгость ее простого прямого платья лишь подчеркивала женственность позы.
- Я Цирцея, - сказала она. - Все, кто пьет из моей чаши, превращаются в свиней. - Она отвернулась. - Ты не исключение. - Она бросила последние слова через плечо.
- Будь умницей, Джин, - сказал я, но она уже ушла.
у Доулиша был единственный во всем здании кабинет с двумя окнами. Темных очков там не требовалось, но и фонарика тоже. Доулиш все время покупал что-нибудь из старинной мебели. Часто он уходил, сославшись на какое-то дело, но все знали, что он возвратится с Портобелло-роуд с письменным столом или вешалкой-аспидистрой.
Понятно, что кабинет Доулиша напоминал лавку старьевщика. У него была старинная подставка для зонтов и старинный стол с зеленой викторианской лампой. У одной стены помещался книжный шкаф со стеклянными створками, внутри поблескивали кожаными корешками тома собрания сочинений Диккенса, не было только "Мартина Чезлвита". "Мартин Чезлвит" - не лучший роман Диккенса, любил повторять Доулиш. У противоположной стены, где стояла большая ЭВМ фирмы ИБМ, было две коробки с бабочками (стекло у одной из них треснуло) и фотографии различных крикетных команд госслужащих, на которых можно было различить лицо молодого Доулиша.
Первого октября начинали топить камин углем. И даже если сентябрь был морозным, а октябрь жарким - это ничего не меняло. Около камина в угольной пыли стояла картонная коробка из-под стирального порошка с углем. Я подтащил кожаное кресло поближе к горящему пламени. Небольшой камин был сделан в те времена, когда британский флот бороздил моря на пароходах и когда дипломатия заключалась главным образом в выборе, куда надлежало послать этот флот.
Доулиш читал мой отчет. Потрогав переносицу, он сказал, не отрывая глаз от бумаг:
- Мне кажется, на вас снова все ополчились.
Алиса принесла кофе, поставила его на стол Доулиша и молча вышла.
- Да, - сказал я.
Доулиш передал мне надтреснутую чашку с розовыми цветочками по краю.
- Расскажите мне о Стоке, - сказал он. - Имбирного печенья хотите?
Я покачал головой.
- Я не хочу толстеть. Что Сток? Сток делает свое дело.
Доулиш держал свою чашку с блюдцем на уровне глаз.
- Недурно за фунт и шесть пенсов, - сказал он. - Это немецкий Фарфор, весьма старый.
Я наблюдал, как маленькие островки растворимого кофе исчезают в водовороте кипятка.
- Неужели они вам не нравятся? - спросил Доулиш.
Это, конечно, не портлендская ваза, но для растворимого кофе сойдет.
- Сток хорошо делает свое дело?
- Думаю, что да, - ответил я. - Достаточно хорошо, чтобы понять, что я не клюнул на его неловкую историю о смерти жены. Или он хотел, чтобы я обнаружил ложь и скорее поверил в его дальнейшие рассказы... - Доулиш вместе с кофе пересел на стул рядом с камином. "Вот как?" - воскликнул он и, разобрав свою трубку на части, продул каждую из них. - ...или же считал, что я недостаточно умен, чтобы... - Доулиш смотрел на меня исключительно тупым взглядом. - Очень забавно, - закончил я.
Доулиш собрал трубку.
- А что это за описание, которое люди Гелена потребовали для документа? - Он смотрел на зеленую телетайппрограмму. - Чем вам не нравится имя Брум в качестве крыши для Семицы?
- Ничем, я просто не люблю, когда мной командуют. Ничего не имею против, если они укажут пару необходимых характеристик - ясно, что они готовят и другие документы, - но в этом описании они нам дают почти всю биографию.
- В вас, кажется, говорит обида. - Доулиш вынул двухфунтовый пакет сахара.
- Возможно, вы и правы, - сказал я. - Мне не нравится, что геленовцы относятся ко мне как к своему наемному работнику.
- Но зачем им такие документы? Надеюсь, не для продажи, денег у них хватает.
Я пожал плечами и положил в кофе три чайных ложки сахара.
- Так вот и толстеют, - сказал Доулиш.
- Верно, - сказал я.
- А девица? - спросил Доулиш. - Что вам удалось выяснить о девице Саманте Стил?