- Чуток не наступил, под самую ногу нырнул, шельмец! - ключник гладил его ладонью, - ух, шишонок…
Котёнок пискнул. Открылась дверь со двора, вошла румяная с холода Василина, в накинутой наскоро шубе.
- Накрой нам на трапезу, что ни то, - обратился Кирилл к ней, - там, в комнате.
- Да как же, батюшка, ни каши ещё не ставили, ни пирога, да матушка почивает…
- Ну, собери что есть, мать не будите. Отдай ей, - велел Прокшичу.
Тот передал котёнка. Кирилл, войдя в комнату, сел к столу.
- Я вот что мыслю, ты садись, шерстить нас не зря станут, тут недоимками не отделаемся. Чую, похуже дело, не откупила ль Москва долги наши в Орде? Вот что. К тому давно шло, говорил я…
- Неясыти окаянные! Продыху нету от них, по што им долги наши? Русь-то уж всю затыркали!..
- Ростов им нужен, они теперь своё забирать учнут. Константина, считай прибрали к рукам, оженили, а за нас с другого краю возьмутся.
- Князя-то нету в Ростове, как без князя-то?
- Потому и нету, смекаю, что знает. Без уведома, просто так не нагрянули б. Калита с кондачка не любит, у него всё усмотрено, всё отмерено…
Не заметили, как поспела Василина с подносом. Поставила на стол тарель с заливным, мисы с яйцами, губчатым сыром…
- Батюшка, я лапшу с гусятинкой подогрею? хоть чего горяченького.
- Нам и сего хватит, ступай.
Кирилл прочитал молитву, благословил. Сели за трапезу.
- Не пойму я, - Прокшич, - как же от князя гонцов нету? Нам-то как быть всем?
- Оно странно, вроде… - Кирилл отрезал ломоть, - может и переяли их где. Аверкий молчит… И он тож не ведает? Помнится, князь отъезжал когда, малую печать ему оставил, а казну забрал. Подмигнул ещё так - как мы, мол, все про всё понимаем… Тщился перед нами весёлым быть, а как стал запону застёгивать, гляжу - мизинчик-то дрогает, бьёт его меленько… Аверкий, не знаю, заметил ли, а глазами-то мыкался по углам, как остались с ним, словно и сам не свой…
- Ему отвечать-то.
- Съезди к нему, сам-друг. Возьми из гридни кого постарше, прочухай, как там у них. Уведай его про Москву, про всё, что от сотника слышал, - Кирилл отхлебнул из чаши. - Бери-ка Петра и Варфоломея, поди, не спит уж. Отвезёшь их Ионе игумену, всё одно по пути. Скажи им, что я велел. Пусть упрячет сынов моих в Божьем доме, там, чай, не тронут.
Прокшич доел своё, отёр усы полотенцем. Вошёл, нагнувшись под притолокой, Стефан, - статный, в синем шитом кафтане.
- Здоровы живёте. Чего стряслося опять? - спросил отца. - Ты мне боле Ельку холопа не посылай! Кобель смрадный, аж в нос шибает, ф-фу… В братца своего Марея удался, одна порода, тем же и сгибнет, как тот… Отдай ты его Черкасу в дубильню шкуры месить, там ему в самый раз будет.
- Садись-ка, - показал Кирилл. - Должно, не ел ещё.
- Не, я с жонкой буду. Чего подняли-то?
- Как она там?
- Спит. А ночью два раза толокся в ней, прямо в бок мне, ну точно пяткой, упрётся… щекотно так!..
- Пяткой и есть, мол, вставай батька, неча валяться-то! - смеялись вместе, - боёк будет, видать, боёк!..
Прокшич направился к двери.
- Гряди с Богом, - напутствовал Кирилл. - Пускай Василина Петра с Варфоломеем покормит сперва, пока соберёшься, и с собой даст. Я к ним зайду сей час.
Прокшич ушёл. Стефан пересел на его место.
- Ну, чего там? - спросил зевая, - встречать что ль кого?
- Москва идёт. Боярин от Калиты с приказом, мню. С ним отряд изрядный, под тыщу конных, с воеводой. Так-то.
- Какой боярин?
- Кочева некой…
- Васька? Кочева? Слыхал, из ряжских, кажись. Волчара, сухорук… своих в обручи скручивал. Тыщу ратных нам не собрать, и трёх сотен не наскребём. И князя нет, как на грех!
- Едут, сам чуешь, не телят к нам пасти, как бы не за старыми долгами нашими заявилися, ордынскими.
- Неуж откупили нас? Ай, Калита!.. Откуда ведомо? Князь знает?
- Оксинья упредила, стольник был от неё. Я Прокшича к Аверкию послал - он старшина градский с печатью, ему знать.
- Ну, Москва-а!.. Коломну с Угличем съели, теперь им Ростов подавай в мошну!
- И я про тож.
Стефан не усидел, заходил по комнате.
- Да уж, они посчитают!..
- Всё сочтут, до последней овчинки. А могут и по дворам пойти. От своих не спрячешься, где хошь достанут. Татары, те хоть собак боятся… Ты вот что, - Кирилл взглянул на него, - возьмёшь жонку с матерью, и вези их в Няньково - всё сродня нам, чай в Протасьево сельцо не сунутся. Там и затихните, пока вся замятня уляжется…
- Я не уйду, отец! - Стефан снова сел, - всё равно рыскать станут… и тебе позорище за меня… Нет!
- Скажу, с князем ты, а его сыщи там, в Беженской пуще.
- Константиновских спросят, те дадут знать, что я с вечера был тут. Лучше так: отправим их с провожатыми. Старко надёжный, сам знаешь, дадим полдюжны гридей, управится. Сам за Ишню их сопровожу, и ворочусь.
Кирилл сидел перед сыном, обдумывал.
- Ну, добре.
- Варьку и Петра с ними тож?
- Вместе никак. Случись чего… помилуй, Господи! всего лишимся зараз. Прокшич свезёт их в собор Успенья, там у отца Ионы побудут покудова. От греха подальше. Ты возьми себе гридей ещё, нам сколь не оставь, не оборониться, коль до сшибки дойдёт. Нам кроме Христа Мати Заступницы нашей, негде помочи взять. Авось и минует нас., Ступай, собирай-ка их, да с жонкой по ласковей… Возьми Спаса большого, и Илию-пророка чеканного на сребре, с ладанкой… Благословляю, - Кирилл обнял Стефана, поцеловал. - Надо до света успеть, езжай немедля. Я пойду мать подготовлю… Особо на обратном пути сторожким будь, на рожон-то не лезь.
Ещё не светало, когда с нижнего двора отъехал Стефан с женою и матерью. Кирилл провожал их в одной телогрее, без шапки. Шёл снег. Под перестук копыт прошелестели полозья и скоро всё стихло. Он подождал ещё чего-то с минуту, поднялся в дом…
Достал из скрыни в углу, связки грамот. Перекрестившись, подсел к столу. Сидел, перебирая свиток за свитком… Отложил несколько штук, исписанных столбцами цифр. Остальные убрал обратно. И вдруг, с диким воем и рёвом, заголосили собаки, взлаялись яростно, остервенело… Глянул в окно: на улице у ворот, окутанный паром, толпился большой конный отряд. Один из всадников в шишаке и бармице махнул ему рукою с плёткой. Кирилл взобрался на верхнее гульбище, опёрся на поручень…
- Великого князя Владимирского воевода, со словом тебе! - крикнули с улицы.
- Со словом, - проворчал Кирилл. - Заезжай сам-третей.
Всадник кивнул шишаком; обернувшись на воев, указал на троих из них. Кирилл сделал знак своему дворовому:
- Пропусти.
Шестеро крепких холопов оттащили собак. Открыли ворота, впустив во двор верховых.
Кирилл подпоясался саблей, ждал, прислушиваясь к шагам на лестнице.
- Вот те и Мина…
- Ну, псы буёвы у тебя! - улыбался, войдя, воевода, - аж навзрыд, зверюги, заходятся. Чуют что ль, что тут полютее их объявилися?.. Честному боярину Кириллу доброго здравия, мир дому и добрых дён… Аль не признал?
Мина снял шлем-шишак, поставил на рундук, звякнув кольчужьем.
- С миром ли принесло вас, на святые-то дни? - Кирилл ответил малым обычаем.
- Мы на "святки", как бабка говаривала, смазали пятки лошадке, да прямо к вам. Пришёл я тебе слово одно сказать.
- Пришёл, садися.
Сели. Мина осмотрелся по-свойски.
- Слыхал я, Стефан ожанился. Кажись, вот было-то, брал его с собой на уезд впервой… саадак ему свой подарил. Двор-то его рядом что ль? - спросил Мина. - Петраш с Варькой, тоже, поди, ерехонят голосками-то? скоро, гляди, и их пристанет жанить…
Кирилл отвернулся к окну.
- Чтой-то тихо у вас, - удивился Мина, - не то ждали нас? - кинул взгляд на свитки. - Ну, уж упредили, знамо дело, есть кому. Ведаешь, боярин, с чем Москва-то пожаловала?
Снизу, из гридни, послышалась возня с боем и руганью…
- Ве-е-даешь, вижу, что ведаешь, догадал, боярин. А принесло нас, как ты сказал тут, по долги ваши ордынские. Пора. Сколь ни дуйся, ни жалуйся, а платить надо, обещанки-то ваши по всем заборам висят, и воробьи не таскают. Придётся покряхтеть, расплатиться. А и то, нет нужды в Орду ехать, теперь сама Москва учнёт собирать. У ней тоже рука не пёрышком…
Донеслось несколько криков с глухим ударом.
- Уже собирают, вон, - оборвал Кирилл. - Не хуже татар!
Мина повернулся на звуки, нахмурился:
- Погодь, боярин, схожу-ка, гляну, - открыл, и шагнул за дверь; загремели гулко ступени под ним. Вскоре, трубный глас воеводы перекрыл все прочие звуки…
Кирилл поднялся с лавки, отворил скрыню, выдвинул средний ящик. Достал свиток, посмотрев его, сел на место. Внизу затихло.
- Прокшич, где ж ты застрял там? Должон уж здесь быть, - произнёс вслух, - и Касьяна нету с вестями…
Подошёл к иконе в углу.
- Спаси Ты нас, Мать Пресвятая Богородица, больше некому!
Вернулся Мина.
- Овса лошадям не поделят, поцапались сдуру. Касьяну досталось от моих, не шибко, так, юшку пустили. Я своих остудил. Твои, вижу, тоже не дюже ласковы…
- Они в своём доме, - произнёс Кирилл.
- В своём, говоришь? - Мина разглядывал сбитые до крови костяшки пальцев, лизнул ранку, - рукавицу забыл надеть. Ладно, затянется… Так вот, боярин, Москва своего боярина на правёж прислала, супротив него твои псы - ягняты малые. Аверкию туго придётся, Кочева-то первым делом к нему. А я к тебе.
- Казна у князя.
- А и Бог с ним, с князем-то, пусть его бегает за еленями, - Мина рассмеялся чему-то, - мы ль не ведаем про казну вашу? чорта ли в ней! А не то и впрямь откупились бы, наскребли бы по всем сусекам… Ты ль не поймёшь, что Москве не сребро нужно, своего хватает, ей Ростов нужен, земли, дворы, да промыслы! А срок ваш ещё с прошлого лета весь вышел. Вышел ведь? Право слово, негоже, не по-христьянски долга не отдавать, "опредь расчитайся с имущим на тя" - в Писании сказано. Господь-то на нашей стороне! Москва своё брать пришла - за то своим сребром хану плачено, до рублика.
- У Аверкия малая печать, толку не будет.
- Ничего, где малая, там и большая сыщется. Всё одно отдавать-то, так лучше уж мы, Москва, чем нехристь всякая. Мы хоть убьём, да не до смерти.
- Давно ль московским стал? Другой разговор мне помнится: как ты нещадно Москву честил с Калитою, забыл? Видать, тебе много всего позабыть занадобилось, и князя нашего, и хлеб-соль его…
Мина откинулся к стене.
- А мы слуги вольные, - сказал серьёзно. - Дак, они все наши, князи-то. Все крещёны, все русские.
- Крещёны… - Кирилл развернул свиток, - помнишь ли святителя старца Серапиона - восприемника наших с тобой отцов от святой купели? Оный список мне в дар от владыки покойного Прохора. Послушай, что сей пастырь вещал князьям и народу в соборе, тогда ещё! - "Ненасытность поработила нас! не даёт нам миловать сирот, не даёт нам помнить о человеческом естестве, но яко зверьё жадает насытить плоть, тако и мы жадаем не унимаясь, чтобы всех погубить, а горькое имение то и кровавое себе награбить; зверьё хоть насыщается, мы же насытиться не можем добычей, ещё желаем!" - Кирилл прервался, отложил свиток. - Пол века минуло, и что? Деды наши с отцами творили то, и отошли на суд Божий. Ныне мы дела их творим, а после и наши дети також? Какой нам милости ждать? На что надеяться? Чего мы ещё не содеяли, чтобы Господь не перестал предавать нас в рабство и в поругание нечестивым безбожникам? Каких ещё грехов не подъяли на погибель себе и детям своим?.. Кого вы трясти приехали? У нас два лета неуродных, одно за другим, скота без числа от мора пало, леса все пусты стоят… А сколь раз последним сребром откупаться пришлося от рати поганой? В диковину вам?
- Недород, говоришь? - Мина подался вперёд, привстав над Кириллом. - А не мы ли тогда, с нашим князь Фёдором, да с тверскими дружками-то нашими, когда Тверь снова в силу вошла, два погоста отъяли с городищем, да займища Константиновы с угодьями, и промыслы тож? Было? А Ростов как делили, того раньше? Не кровушкой ли?..
- Так то беда наша!
- Беда, говорят, ум родит, - Мина подул на ранку… - И вот тебе моё слово, Кирила боярин… Вот, что я скажу тебе… Ничто не жаль! Никого-ничего не жаль мне, хватит! Пропади она пропадом ваша жалость! Видит Бог не то время ныне! Будем жалеть, во век не подымемся, ни обресть нам в жизни, ни воли унюхать, так и будем с мечом охотиться друг на друга, кромсать, пока куска целого не останется… Так под пятой Орды и похерят нас! Она ведь, сука какая, жалость-то: ты его пожалей, не тронь, а когда он силу возьмёт, пожалеет ли? А коли нет? Что с твоей жалостью станет? Кому она в рухлядь сгодится? Кто её подберёт?.. куды? где она? кого защитит? кого спасёт?.. А тебя-то уж черви в земле изъели. Но и лютости не ношу в себе. И вот почему я Москве служу, открою тебе, боярин. Посмотрел я на князей наших - всяк за своё грызётся, чтоб улучить удачу, хоть на час, а что за ней грядёт, о том и малой думки не имут. Москва не так. Серапион-то прав, а кто, кто конец-то всему положит? Не бывал ты в землях московских, а там тишина - хошь сей, хошь вей… и хлеб есть, и никто не дрожит. Рано ли, поздно, Москва всё подомнёт, умирения ради Руси и целости. А кто поперёк попрёт, зашибём! чтоб его же дети вольными жили без труса и гнёта. Сему и служим, сего стремимся…
- Не сего ли ради агарян нечестивых приводите, чтобы верх держать над своими?
- Ничего, пускай покуда Орда на нас поработает, а там, Бог даст, и без них управимся. Сами по себе стоять будем! Отвадимся от Орды, от ярлыков их поганых… - Мина раскраснелся, капала с пальца кровь на пол. - Одна рука, одна голова всему - как на Небе, а иначе растарзаемся в клочья, и рассеют нас яко негодный прах на юру. Митрополит Пётр во Владимире жил, и в Твери был, и в Ростове тож, и нигде перста Божия не узрел. Все воюют, одна Москва строится, псалмы поёт и татар бьёт, и ничто ей - как с гуся вода! Он там и осел и почил в ней, и слово своё сказал…
- Послушать бы, что он ныне прорёк об вас.
- Он-то, святитель Пётр, и благословил Даниловичей, сходя во гроб: "Москва надо всеми стоять будет, в ней утвердится великий стол Руси, и Бог здесь прославится!"
- Захватом и насилием?
- Он Калиту любил… Протасий по его завету собор возводит, он муж головастый, зело непрост, сродник-то твой. Тысяцким в Москве - шутка ль! Великого князя Владимирского первый советчик!
- Я ему не судья.
- Поразмысли, Кирилл, я дело говорю. Сам поразмысли… Ты ли князя своего не знаешь, норов его? Ростову за ним не стоять, ясно как божий день, и самому не удержаться ему, заполошному… Он-то сюда не сунется, всё на вас кинул. А мы в Ростов не в дудки дудеть приехали, велию метлу привезли вам: Москва свой счёт выставляет, а надо будет, всё по брёвнышку раскатаем, любого с пути сметём! Я со своими на твоём дворе стану. Ты пока ко Стефану перебирайся, один забор-то…
- Больно говорить горазд, словно хозяин тут! - вскипел Кирилл.
- Да ты послушай… Покуда я здесь, твой двор не тронут, вам лучшей защиты нету! Ну, посуди, остынь…
Кирилл промолчал. Мина взял шлем, прибавил мирно:
- С расписками посидим вечерком, разберёмся, - кивнул на свитки. - Мне ещё кой-куды поспеть надо.
Кто-то подбежал к порогу, дверь раздалась настежь…
- Там буча на площади! - выдохнул Мине вбежавший сотник. - Кочева тебя зовёт, сказал, чтоб послал две сотни на Стретенскую, а сам - к нему, отсечь надо б…
- Что там?
- Аверкия пытают, он печать утаил!.. Посад за него поднялся.
- Там Прокшич, - вырвалось у Кирилла.
- Что ж молчал-то? - укорил Мина, - с него, поди уж, и шкуру содрали. - Он вышел в сени, надевая на ходу шишак.
- Я с тобой, - Кирилл подался за ним.
Мина бросил, не обернувшись:
- Гридь не бери свою, от греха…
Они выехали за ворота в окружении сотников. Воевода, крича, отдавал приказы. Кирилл, держась рукой за поводья, другой застёгивал второпях полу кафтана… Поскакали вдоль тына, мимо торга, свернули на улицу, распугивая прохожих. Потом, по санной дороге, к собору…
Впереди, на площади, головою вниз висел на столбе ростовский боярин Аверкий. Полторы сотни всадников, размахивая плётками и клинками, удерживали напор посадских. Ударил набат…
- А-ну!.. а-ну, зашибу! - Мина въехал тараном в толпу ростовцев.
Кирилл искал глазами своих.
Из храма выбежали несколько человек с чернецами и бросились в рассыпную. На паперть выволокли избитого посадского старшину и соборного ключаря. Здесь же стали вязать… Кирилл увидел Петра, метавшегося между всадниками…
- Не иначе боярский выкормыш, - определили воины, - вишь, ожерельце-то… Ну-ка бери его…
- Не тронь! - прорычал Кирилл, направив коня на всадников.
Двое из них, увидев боярина, выставили вперёд копья.
- Боярин с нами! Отдай! - крикнул им Мина, - он вертелся на месте, наблюдая за площадью, за действиями сотников…
Кирилл пробился к Петру.
- Что с тобой?.. Где Варька? - спрашивал, подсаживая к себе на седло.
- Не знаю… не знаю! - мальчика било дрожью.
Всадники сминали толпу, били древками копий… Народ, сжимаемый со всех сторон московскою конницей, кидался по сторонам, сбивая друг друга с ног… Из сутолоки выбрался Прокшич, выталкивая перед собою Варфоломея. Забежали за дровяной сарай, столкнувшись вдруг с Пахомом и Ларькой.
- Пахом? Вы как тут?!
- А куды нам?! Сунулися дворами к околице, а там уж заставы их! Мотнулись сюда, чаяли в храме укрыться, да где там!.. вона, они везде мечут! псы московские… Один-то узнал нас, рыжий в мисюрке, расписали мы его тогда, в Твери, дрынами-то, чисто архангела! Беда што не досмерти. Нам бы к Поречью прорваться, ты покаж нам, пока не заперли…
- Чего со двора-то сбегли?! - Прокшич не мог понять.
- Ага, сходи погляди-ко на двор ваш, как там Москва всех охаживает!
- Как Москва?.. - Прокшича качнуло.
- Будя, сродничек. Прощевай со своим Ростовом, - сплюнул Пахом. - Пропади оно пропадом!..
Сюда же, за сарай, вылетел откуда-то рыжебородый всадник; окинув всех взглядом, осклабился на тверских.
- Гей, знакомцы! Вот вы где… чумуроды, - сказал он, наезжая на них.
Ларька с отцом бросились от него в проулок. Всадник, смеясь, хлестнул за ними коня, но не мог стронуться - Прокшич повис на узде его…
- Пощади их, родной, не бери греха! я тебе дам, что хочешь… Нельзя, нельзя!
Варфоломей упал, рванувшись к нему на подмогу. Рыжебородый настёгивал коня, волоча умолявшего Прокшича…
- … человек ты Христов, ангел Божий!.. Всё отдам, соболей, скатного жемчуга, чепрак новый… Скажи, чего тебе надо?.. скажи, скажи!..
Всадник волок его, лупя плетью, куда ни попадя… Бил, бил, всё никак не удавалось отбить его, вынул саблю:
- Да отлынь ты, собака! - срубил наотмашь.
Поскакал, догоняя Пахома с Ларькой.
Прокшич рухнул с перерубленной шеей, заливая снежную кашу кровью…
Всадник настиг Пахома и Ларьку в конце проулка, наехал на них, хрипя и сверкая саблей… Оба ткнулись в сугроб. Он потоптался ещё возле них, повернул обратно. Выехав из проулка, наскочил на Варфоломея, - едва успел осадить коня.
- А-ну! - замахнулся он, но медлил, удержав руку над головой… - У, глазюки-то… Чего вперился-то, сучонок? И тебя тож?!
Ответа не было.
- Он кто тебе, дядя, что ль? Дурак твой дядя, не лезь под руку… Ну, чего вытаращился? Ты кто? Блажной, что ль?.. Что там в руке у тебя? Чего прячешь, ну? дай мне. Дай, кому говорю!..
Варфоломей, вытянув руку, разжал кулак.
- А, крестик… Евонный? - взял, глядя на срезанный саблей шнурок… Тёплый ещё. Плачешь что ль? Эх, паря… - рыжебородый нагнулся, - а хошь, носить его буду со своим?.. Не совался бы под руку, так и жив бы был… Как он меня - "ангел Бо-о-жий!"… Не тужи, душа его прямо Богу в рай отлетела! Гляди-кось, - он нагнулся ещё ниже и кинул крестик за пазуху.
Сквозь вопли и ругань раздался свист, крики сотников.
- Э-э-х! Живи, паря! - воин пустил лошадь вскачь. - Живи, паря!.. Живи-и..!
* * *
Весною 1329 года Кирилл, бывший ростовский боярин, со всем уцелевшим семейством, и с горсткой оставшихся слуг, переселился в наследный удел младшего Московского князя Андрея - в новую слободу на реке Пажа, - на ту самую местность, именуемую в народе Радонеж.
Максим Яковлев