Вот северяне - тоже язычники и тоже позволяют поединки, но не доходят же до такого изуверства... Будь Хенту Львом, он объявил бы войну Крияна, а не Кши-На, а победив богоотступников, запретил бы навсегда кровавые жертвоприношения. Нечего, потому что...
- Хенту, неужели это ты, брат?! - вдруг окликнул знакомый голос и вывел из задумчивости.
Хенту поднял глаза и увидел Винору, сотника Анну, старого товарища, с которым надеялся выпить вина, приехав в Данхорет.
- А! - закричал он весело. - Пялишься на обряды демонопоклонников, старый греховодник?!
Вид у Винору, впрочем, оказался не таким радостным, как Хенту ожидал. Лицо у старого вояки казалось осунувшимся и усталым, под глазами - синяки, а между бровей - глубокая складка. Он схватил Хенту за локоть и потащил с площади; верблюд покорно брёл следом.
- Послушай, брат, - сказал Винору, останавливаясь в узеньком грязном проулке, где не было никого, кроме облезлой баски, вычищающейся у подворотни, - уезжай из города.
- Что ты, брат, - удивился Хенту. - Я ведь только что приехал... Поговорить надо, брат.
- Надо, верно, - сказал Винору, нервно озираясь. - Слушай, брат. Ты ведь от... от нашего Анну, от Анну-Львёнка?
- От него, конечно, - улыбаясь, ответил Хенту, стирая с губ сладкие крошки. - Он послал меня сюда, поговорить с Налису, да и с тобой тоже. О деле.
- С Налису... - Винору покачал головой. - Налису - мёртвый.
Хенту отшатнулся. Адъютант Анну, боевой друг Хенту, был не намного старше его самого.
- Творец-Отец... войны-то нет... Он что, болел? Или убили... Жалость какая...
- Ох, нет, - Винору понизил голос. - Его голова... на лагерной ограде.
- Вот этого уж быть не может, - прошептал Хенту потрясённо. - Налису был из верных верный.
- Именно, - прошептал Винору совсем еле слышно. - Верный. Анну-Львёнку. А его теперь называют изменником. Нуллу приехал, Нуллу-Львёнок, Третий Львёнок Льва. Позавчера. Псы из его свиты убили Налису, а сам он теперь ищет измену. Анну-Львёнка Лев Львов приговорил к смерти вместе со всей его свитой. Я вот брожу по городу и думаю, вернуться мне в лагерь или лучше податься в пески, к дикарям - Тенгу-то убили и Чируту убили, только за то, что Анну-Львёнок их отмечал и за то, что они Налису были друзьями. А я - его сотник, а ты - его сотник, да ещё и был в его свите. Быть нашим головам на пиках, Хенту, как Творец свят. Говорят, он Львят Льва убил, а Льва Львов северянам продал.
- По крайней мере, наполовину враки, - сказал Хенту, еле проглотив колючий комок в горле. - А вообще - просто враньё и всё. Я Львят Льва только вот пять дней назад видел. Да и как Анну-Львёнку их убивать, если они - его братья? Подумай.
Винору погладил рукой рубаху у сердца.
- Прости мне Творец такие слова, брат, но Львята, хоть они и братья, друг друга... не говоря вслух... ну, ты понял меня.
- Мне-то ты веришь, брат? - Хенту обнял Винору за плечо, подтащил к себе, сказал в самое ухо. - Пятый Львёнок и Анну-Львёнок - как родные братья, а не как братья Прайда... теперь-то я всё понимаю. Я теперь точно понимаю, к чему всё клонилось. Война же с севером грядёт, так?
- Так, - кивнул Винору. - Завтра армия выступает в Чангран, а оттуда - на север.
- Лев Львов приказал Пятому убить Маленького, - прошептал Хенту, касаясь уха Винору губами. - А свалить на кшинассцев. Чтобы был повод для драки. Только Пятый брата убить не посмел, а Анну наладил с кшинассцами дела. Во дворце Прайда точно измена, только изменник - не Анну.
- Зарапортовался ты, брат, - Винору глянул с ужасом. - Хочешь сказать, сам...
Хенту, ощутив приступ безумной отваги, кивнул.
- Сам. И даже... Святейший Наимудрейший. Ты послушай. Кшинассцы Анну вернули наших пленных.
Губы Винору посерели.
- Женщин?!
Хенту кивнул.
- Что с ними надо сделать, по-твоему, а, брат?
- Анну бы не казнил, - Винору отвёл взгляд.
- Анну принял у них присягу, - сказал Хенту. - Они теперь - волчицы, сёстры. Анну при всех поклялся, что никого и никогда не бросит, если тот не трус и не предатель... стой, слушай ещё. Пятый рубился с северянином по языческим законам, победил и взял женщину. Не ставя клейм, не закрыв лица. И ест с ней за одним столом. А Маленький... он постель делит с той, кто его ординарцем была. Ты слушай, слушай. Маленького же резать хотели, язычники-то - она не дала, так они... Маленький так и сказал: она - половина его сердца, кто скажет, что рабыня, того он сам убьёт...
- Даже не знаю...
- Чего ты не знаешь? На всё - воля Отца Небесного. У тебя лошадь споткнулась, ты головой о камень долбанулся, приходишь в себя - связанный, не мужчина. Что, ты от этого волком перестанешь быть? Правоверным перестанешь быть, а, брат? А ведь деваться тебе некуда: домой сбежишь - дома башку на пику. Или ещё хуже - рабыня Прайда, всю душу заплюют. А за что?
Хенту сам не заметил, как начал повторять слова любимого командира, воспринимая их своими собственными, просто и прямо из души рождающимися. Винору слушал зачарованно, с каким-то болезненным вниманием, кусая губы - и, наконец, сказал:
- Так что ж... ты теперь что, собираешься... я не знаю... ты туда, в лагерь собираешься?
- Мы с тобой в лагерь собираемся, брат, - сказал Хенту неожиданно твёрдо. - Тут надо выбрать, кто твой командир. Нуллу, который невинных людей казнил только за то, что они Прайду служили верой и правдой, а сам-то песка не глотал - или Анну-Львёнок, который сам тебе предан и любому из своих людей предан. Если у тебя Нуллу командир, тогда мне рядом с тобой делать нечего. А если Анну... ты помнишь Дикуру? Помнишь Мэнгу? Мы пойдём в Шаоя, с Анну-Львёнком, мы освободим наших пленных - и плевать нам...
- А Лев Львов? - спросил Винору беззвучно.
Хенту обхватил себя руками и задумался.
Вечер Хенту и Винору встретили в лагере, в жилище младших командиров волков. В комнате третьего сотника - Шуху ад Ваэра.
В Прайде давно говорили, что армию в Данхорете надо бы устроить более или менее удобно, но на это требовалось время, деньги и рабочие руки - а весь этот ресурс как-то сам собой уходил куда-то не туда. Как только Лев Львов очередной раз заговаривал о данхоретском военном лагере, кому-нибудь из младших Львят оказывалось необходимо что-то срочно купить или достроить, а если не так - кто-нибудь из служилых людей напоминал Льву Львов о поле для скачек, новых конюшнях или ещё о чем-нибудь, не терпящем отлагательств. Поэтому время шло, а данхоретский лагерь как был, так и оставался вылитым табором пустынных кочевников.
Простые волки жили в шатрах. В конце осени и зимой там было не так уж и приятно - ледяной ветер с гор выстуживал их по ночам до изморози на утоптанном земляном полу - но волкам, воякам, хозяевам мира, не пристало жаловаться на трудности и лишения. Лагерь провонял выгребными ямами, конским и верблюжьим навозом и прочей дрянью - но смешно было бы выращивать тут миндаль или розы. Вдобавок, если кому-нибудь не везло подцепить лихорадку или ещё какую-нибудь дрянь - он смело мог считать себя покойником. Поэтому все обитатели лагеря изо всех сил ждали войны. После года такой жизни на войне всем казалось веселее и безопаснее - чего и требовалось добиться.
Волки выше рангом жили в длинном бараке, разделённом перегородками на подобие отдельных комнат. Предполагалось, что младшим командирам причитается больше комфорта - но сарай с земляным полом, населённый, кроме людей, сверчками, блохами и мышами, завидным местом не выглядел. Во всяком случае, ни одному сотнику армии в здравом уме и твёрдой памяти не приходило в голову обзавестись детьми, чтобы они жили вместе с ним.
Армия уже около года маялась от безделья и мирной жизни, а значит, существование волков было полуголодным и скучным. Финансовый резерв, добытый в боях и походах, подошёл к концу даже у самых запасливых. Еда, полагающаяся от Прайда, представляла собой лошадиный фураж, слегка кулинарно облагороженный. Волки изыскивали способы скрасить себе жизнь, продавали принадлежавших Прайду трофейных девок, поступались принципами, мастеря мелкие вещицы на продажу, шлялись по городу, затевали ссоры с плебсом, вытряхивали из базарных торговцев всё, что те не успевали спрятать, и ждали, когда этот мрак, наконец, распогодится.
Ждали Анну.
Вспоминали блестящие победы в Шаоя, весёлую, рискованную и прекрасную жизнь, уважение к себе и прочие славные вещи. Отрабатывали боевую технику в спаррингах. Надеялись на лучшее.
А прибыл Нуллу. Вместо весёлой жизни принялся резко закручивать гайки. Вместо мяса в похлёбке волки получили куски гниющего мяса на лагерной ограде - Третий Львёнок сходу обвинил четверых младших командиров в государственной измене. Весь лагерь понял: по доносам каких-то грязных людишек. Чангранские волки смотрели на местных свысока: комнатные псы Львёнка Нуллу радовались возможности гавкать на ветеранов, участвовавших в нескольких кампаниях. Перспектива войны на севере в таком свете радовала солдат гораздо меньше, чем могла бы.
Шуху не радовался в особенности. Он злостно нарушал устав с попущения Анну - и об этом все знали. Настроение у него по этому поводу было самое мрачное; он ждал, стукнут его солдаты Львёнку Нуллу или посовестятся.
В комнате Шуху жила его рабыня, личный боевой трофей, немая девка-шаоя, которую он звал Чикру - на диалекте жителей Урахны это словечко означало солдатский сухарь. Уставно личные трофеи принадлежали Прайду, Чикру надо было отослать в барак для рабынь, нечто вроде борделя для солдат, но Шуху нарушил правила. Что-то, неведомое окружающим, связывало его с Чикру, высокой, хмурой, плотной, сильной девицей, остриженной, как лянчинский солдат, понимавшей его, как понимают умные псы - со одного взгляда и жеста.
Хенту знал, что Чикру родила Шуху ребёнка - и что это было известно и Анну-Львёнку. Анну даже позволил Шуху покинуть лагерь на две недели, чтобы отвезти малыша в Урахну, где жил его отец и младшие братья. Пожилой Наставник, относившийся к людям Анну с отеческой снисходительностью, тоже закрыл глаза на это безобразие - но теперь Наставника взяли в оборот столичные Наимудрейшие. Он мог сболтнуть лишнее просто для того, чтобы избавиться от давления - и тогда Шуху и его пассии-еретичке при нынешних порядках грозила даже не ограда, а костёр или сдирание кожи живьём.
Неизвестно, что понимала немая, но она уж точно не была дурой. Сопровождать Шуху в походе под командованием Анну-Львёнка Чикру могла бы, но под командованием Львёнка Нуллу об этом нельзя было и думать. Чикру приходилось отправить к рабыням Прайда, в обоз - опустить с положения ординарца, настоящей боевой подруги, до положения общей девки, затравленной скотины. Видимо, она чуяла что-то подобное, потому что сидела на земляном полу у ног Шуху, играя ножом - втыкала его в пол с ладони, с плеча, с поворотом, то и дело начиная задумчиво разглядывать лезвие влажными глазами.
Кроме Хенту и Винору, в комнате Шуху сидели ещё двое младших командиров, его соседей по бараку. Горел фитилёк в глиняной светильне с деревянным маслом, волки сумерничали, пили терпкое и сладкое данхоретское вино, купленное на остаток денег Анну-Львёнка, и беседовали.
Вино как-то не веселило. Все были злы, всем хотелось на войну или домой - совсем домой, провались он к гуо в логово, этот статус. Всем до смерти надоели сверчки в похлёбке, замученные больные девки, безденежье и скука, да и крутиться ради лишнего куска у породистых волков не было привычки.
Пришлось.
В это дурное и мутное время трофейных чудесных верблюдов из Шаоя сменяли на других, поплоше, чтобы проесть и пропить разницу - потом повторили процесс дважды и трижды; у Дариту и Нельгу верблюды за это время вообще сошли на нет. В верблюжьем загоне, где содержались верблюды Прайда, натурально, остались несчастные твари, старые, запалённые, страдающие кашлем и чесоткой - пришлось идти в город, чтобы выбить верблюдов из плебса. В городе выяснилось, что не одни они такие ушлые: в верблюжьих рядах волки выдержали целую баталию. Солдаты, которые тоже продали или обменяли верблюдов, подставив себя под возможную казнь за отсутствие боеспособности, и бесстыжие торгаши, которым было плевать на любые дела Прайда да и вообще на всё плевать, кроме барышей, сцепились за эту несчастную скотину, как за святую истину. В результате верблюдов добыли, конечно, но кто-то схватился за меч, а кто-то начал стрелять... а торгаши - сволочи, конечно, но, как-никак, братья по вере... Недобро вышло.
А Нуллу-Львёнок, весь золочёный и шёлковый, расфуфыренный и надменный, как индюк сунрашмийской породы, только сизой сопли под носом не хватает, вместо того, чтобы сказать терпеливым солдатам доброе слово, сходу обвинил их в государственной измене. В котёл перед дорогой волкам из простых лишнего козьего ребра не кинули, зато не забыли натыкать людей носом во всё, что воняет. Чему бы радоваться-то?
На этом фоне вдохновенный рассказ чуть подвыпившего Хенту об отряде Анну-Львёнка, о девочках-пленных с севера, об истинном братстве, как в армии Линору-Завоевателя, произвёл такое сильное впечатление, что волки сжимали кулаки. Любой боец хочет, чтобы ему доверяли - а ещё уверенности, что свои не бросят. Анну-Львёнок обещал такую уверенность высшего порядка. Дариту прослезился. Шуху переглянулся со своей еретичкой. Винору пил и кивал: "Ради какого же демонова рога такого человека, как Анну-Львёнок, обвиняют в грязных делах?! Подлости, просто обычные подлости... всякий норовит наверх по чужим головам вскарабкаться..."
Хенту, так и не сумевший расслабиться после дикой спешки, загнанной лошади и умотанного до желания прилечь верблюда, чувствовал себя несколько более пьяным, чем ему хотелось бы - но тёплый туман опьянения не мешал трезвым и тяжёлым мыслям. Когда он уезжал, положение в лагере было ещё далеко не таким унылым - сейчас волки еле держали в себе раздражение, почти злобу - и, тем не менее, Хенту не осмеливался заговорить о том, что поручил ему Анну-Львёнок.
Даже Винору, даже Шуху - не посмели бы увести армию прямо накануне военных действий. Да и не вышло бы просто "увести" - Нуллу-Львёнок не дал бы. Значит, пришлось бы убивать? Братьев из Прайда? Львёнка Льва? Он - ничтожество, расфранченное ничтожество - но на нём осиянная благодать Прайда, он сын Льва Львов... Конечно, Анну сопровождает двух Львят Льва - но и Нуллу, каков бы он ни был... да ещё с приказом Льва Львов. Государственная измена?
Да и кто посмел бы прослыть убийцей Львёнка?
Вот тут-то и заявилась в барак компания столичных волков - или комнатных псов, откормленных во Дворце Прайда. Ах, как им тут казалось темно и грязно - после чангранских розовых покоев! Пока они фыркали в узеньком коридорчике, из которого несколько дверей вели в комнаты, пока пинали горшки, сёдла и чей-то сундук, некстати оказавшийся у важных особ под ногами, Шуху и Винору сунули бурдюки с остатками вина и грязные чашки под подушки - но Чикру было некуда спрятать. И Шуху окаменел лицом, а Хенту понял, что сейчас и произойдёт то, ради чего он приехал.
Или совершить, или умереть.
Как они ввалились в жалкую комнатушку - четверо - морща носы, с ладонями на эфесах - и с места в карьер кинулись в атаку!
- Ты! Это ты, что ли, младший командир?! Вы тут что, пили - перед походом?!
- Что это за гнильё? Зажгите ещё светильни, темно, как в кишках у дракона...
- О-о... У вас тут шлюха? Неплохо развлекаетесь...
- А ну-ка выйдем на воздух! Пусть Львёнок Льва на вас посмотрит, вояки...
У одного из них хватило ума протянуть руку, чтобы схватить Чикру за шиворот - но она шарахнулась и ударила его по пальцам. А столичный франт увидал нож в её руке.
- Смотрите, братья - у них шлюха вооружена! - и потянул из ножен меч.
- Не трогай её, брат, - тихо попросил Шуху. - Она - немая. И вообще...
Чангранцы расхохотались.
- Да хоть слепая, мне-то какая разница! - бросил франт, смеясь. - Она же шаоя, да? Еретичек защищаешь, да? Строптивых, с ножом? Э, да у вас тут просто шайка какая-то, а не волчье братство!
- Слушай, брат, - вступился Нельгу, - да что, завтра выступаем в поход, завтра всё будет не так... Брось эту ерунду, брат - подумаешь, кто-то трогал женщину...
- Львёнок Льва ещё разберётся, с кем пойдёт в бой, а с кем - нет, - презрительно выдал товарищ франта, кривя губы. - И мы разберёмся. Вот ты... с чего это у тебя тут женщина перед самым походом, да ещё и на волков ножом замахивается? А?
Шуху медленно вдохнул и выдохнул.
- Личный трофей, - проговорил он, ещё снижая голос, чтобы ни звуком не выдать истинных чувств. - Немая, дура, прислуживает мне.
- С ножом, ага.
- Мясо резала.
- Чьё? - столичные волки снова рассмеялись
- Да ладно, - сравнительно благодушно сказал волк в длинной бархатной куртке. - Шлюха ударила Лиму - ну так накажи её и отправь к рабыням. Или приколи вообще. Не можешь же ты делить с девкой постель и кров, верно? А сами - выходите. Покажем Львёнку Львов, какая шантропа у него тут, в Данхорете...
И тут Шуху заклинило.
- Рабыня - моя, - сказал он еле слышно, сжимая кулаки. - Моя рабыня, ясно! А моя рабыня, мой меч, мой верблюд и моя честь будут при мне, что бы чангранский слизняк на это счёт не болтал.
Чангранцы опешили. Тот, кого ударила Чикру, закусил губу и переменился в лице. Хенту тут же понял, что он сейчас рубанёт Шуху мечом, и подставил под меч круглую деревянную столешницу - на это ушло не больше мгновения - меч врезался в дерево наискось, как топор - Чикру оказалась сзади и двинула франту сцепленными кулаками по затылку - он стукнулся подбородком и губами о ту же столешницу - и тут в очень маленькой тёмной комнатушке дерущимся стало жутко тесно.
Кто-то, кажется Нельгу, коротко охнул, как человек, которого ткнули под рёбра кулаком или ножом - а Шуху лупил ногами франта, и Винору с Дориту кого-то заламывали, и Хенту бил кого-то медным кувшином по морде, и какой-то неуклюжий боров опрокинул светильню - в мутном, уже ночном свете из оконца стало решительно не разобрать своих и чужих - и тут драка вдруг кончилась.
Хенту вытащил кресало и высек искру. Фитиль в полупустой светильне тускло вспыхнул - и Хенту увидел Нельгу, сидящего на коленях посреди комнаты, рядом с окровавленным франтом. Нельгу, прижав ладони к груди - сквозь пальцы лилось чёрное - поднял на Хенту глаза, в которых отразился маленький огонёк, сказал каким-то детским голосом: " А меня убили..." - и мягко завалился на бок. Его глаза остановились и остекленели. Дориту, державший чангранца за грудки, врезал им о стену так, что барак вздрогнул - и отшвырнул отяжелевшее тело в сторону, как мешок.
- Это что же, - растерянно сказал Винору, - они все мёртвые, что ли? Чангранцы-то?