- Да, - повторила любимое слово Маша.
- Тогда на кого? Кому ты нужна, Маруся? И что с меня взять, кроме анализов? А та стерва - она ж богатая. "Вольво", шофер, брилики, белье на ней было очень недешевое. И по всему видно: не жена чья-то - сама в бизнесе. Может, кто-то заводик или там магазинчик у нее хочет оттяпать и для этого с ума ее сводит. Ты ж в этом деле не рубишь?
Маша вздохнула.
- Я тоже, - успокоила ее Даша. - Но сто процентов - это не наши, а ее проблемы. Точно! - подтвердила она, похоже, полностью успокоив себя своим аналитическим выводом.
Маша, напротив, готова была разрыдаться от столь реалистичного объяснения событий. Удивительное чудо, приключившееся с ней впервые в жизни, вдруг растаяло без следа…
- Ну-у-у, не расстраивайся, - сюсюкающе протянула добрая Даша, увидав поникшую макушку своей наперсницы по приключениям. - Ты что, и впрямь поверила, что мы ведьмами стали? А почему? Ну расскажи, - беспокойно затеребила она Машу за плечо. - Мне, правда, интересно! В конце концов, - окончательно сдалась она, жалостливо глядя на расстроенный Машин нос, - мы должны рассмотреть все версии.
- Я читала… - безнадежно хлюпнула Маша.
- Что? - подбодрила ее Даша, изо всех сил изображая огромный интерес.
- Читала, что ведьма, умирая, не может унести свою силу с собой и будет корчиться в страшных муках до тех пор, пока не передаст ее ученику. Если это… допустим… так… то все сразу сходится! Ведь когда мы зашли в кабинет, Кылына явно была при смерти. И у нее просто не было другого выхода. Да она и сама сказала: "Мне пришлось отдать свою власть вам!"
- И после этого мы все сразу стали ведьмами? И ты, и я, и эта сука! - уже с неподдельным интересом уточнила Даша Чуб.
Она еще раз оценила свои великолепные ногти и мечтательно выдохнула:
- А круто бы было! Жаль, что так не бывает! Ведьмы - это так, суеверия…
- Все народные суеверия, - покровительственно изрекла суеверная Маша, ободренная вниманием своей небольшой аудитории, - имеют реальную основу. Например, в сказках всех народов мира присутствует так называемый дракон или змей. Так вот, все это отголоски нашей древней памяти о динозаврах!
- Ладно, о’кей, - неожиданно согласилась Чуб, - предположим, что мы - ведьмы. Как узнать, правда это или нет? У ведьм есть какие-то особые приметы? Ты что-то еще про них знаешь?
Маша обрадованно ринулась к своему письменному столу.
- Вот у Чуба… Кстати, - подольстилась она, - не твой родственник?
- Дай-ка сюда! - нежданно разнервничалась Даша, выхватывая из Машиных рук хилую брошюрку, на обложке которой подбоченилась "жвавая" молодуха с щедрым монистом на груди. - Слушай, и впрямь мой, наверно. А. А. - Андрей Андреевич! Он у меня профессором был! Только умер давно. И книжек его в доме нет. Он папин папа, а родители сто лет как разбежались… Ну, привет, деда! Вот и свиделись, - растроганно поприветствовала она предка.
Вежливо почтив память Дашиного деда минутой молчания, Маша экспроприировала у нее издание и открыла на отмеченной закладкой главе.
- Главным признаком ведьмы, - с пафосом прочитала она, - является хвост!
- Че-че?
- Небольшой телесный отросток сзади.
- А-а… - Чуб непроизвольно потрогала себя ниже спины.
И вдруг, встрепенувшись, начала нервозно ощупывать свою попу.
- Машка, будь другом, посмотри, - припадочно заорала она, - что у меня там в трусах телепается? Мама, только не это! Хвост я уже не переживу…
Просветительница неотложно подползла к ней и, конфузливо приспустив Дашины трусы, старательно оглядела розовую, округлую и услужливо выпяченную часть тела.
- Это прыщик, - с облегчением сказала она, покраснев, как Херсонский помидор, от этой непривычной интимной процедуры. - Простудный, наверное. Мы ведь на земле спали…
* * *
Отлипнув от замочной скважины, Машина мать горделиво зашагала по коридору, ни секунды не сомневаясь в том, что она и не думала подглядывать - просто проходила мимо и инстинктивно отреагировала на подозрительно громкий крик.
Влетев в кухню, Анна Николаевна возбужденно затопталась на месте. Муж вернулся с вызова в пять утра и был усталым и хмурым. Он встал десять минут назад, хрипло спросил: "Маша дома?", "Где была?", "С одногруппниками?" и, получив в ответ: "Да", "Говорит, на вечеринке", "Нет", пресек ее дальнейшие излияния о надетой на спор пижаме и без вести пропавшем велосипеде нервным: "Да помолчь ты, Христа ради!" И теперь мрачно и молча смотрел на экран черно-белого телевизора, ожидая выпуска новостей и безучастно прихлебывая свой кофе из персональной чашки с надписью "Володя". Глотал и снова напряженно сжимал зубы, как будто во рту у него лежала какая-то вязкая тяжелая злоба, которую он никак не мог запить.
Мать знала: в таком настроении его лучше не трогать. Но…
- Нет, ты должен меня послушать! - внезапно затарахтела она, с ходу компенсируя себе десять минут унизительного терпения. - Она твоя дочь! А ты знаешь, кого она в дом привела? Проститутки кусок! Патлы, как у папуаски! Серьга в носу! А вместо майки - лифчик! И еще говорит мне: "Я - певица!" - визгливо-противно передразнила она Дашу Чуб. - А Маша с ней заявилась такая, что не узнать. Вся в кудрях и одета черти во что. А на вечеринке той одни девочки были! Я сразу не поняла… А оказывается, вот оно что! - Мать понизила голос до панического шепота. - Машка-то наша - лесбиянка! Ты слышишь, отец? Вот чего у нее мужиков не было. А как сняли венец безбрачия, сразу и поперло… Господи, что ж это делается, а? Может, обратно его надеть?
- Уйди от меня, Аня, - отмахнулся Владимир Сергеич. - Что ты несешь? Слушать противно.
- Я знаю, что говорю! - оскорбленно взвизгнула мать. - Ты знаешь, чем они там, в ее комнате, занимаются? Друг другу под юбки в трусы заглядывают!
- Опять шпионила! - разозлился Сергеич. - Да отстань ты, наконец, от девки! Всю жизнь ее мордуешь. Школу с медалью окончила, в аспирантуру идет, - а тебе все не так.
- Конечно, - заныла мама. - Она твоя любимица. А ты спроси у нее лучше, куда она велосипед дела? Небось, эта прошмандовка ее и подговорила вещи из дома выносить.
- Да замолчишь ты, в конце концов, или нет? - Отец громко хлопнул ладонью по столу и угрожающе поднялся во весь рост. - Веди ее сюда! Я сам с ней поговорю! Все равно надо…
Он не окончил предложения. И Анна Николаевна взыскательно посмотрела на него, пытаясь определить, какой именно из ее аргументов таки возымел на него нужное действие.
- Ты ж только не очень, - неуверенно сказала на всякий случай она. - Ремнем-то не надо.
Владимир Сергеич страдальчески поморщился.
Старший сын Дмитрий и впрямь получал от него порой на орехи, но Машу он за всю свою жизнь не тронул и пальцем. Добрый, послушный, старательный ребенок - такую только к ране прикладывать.
- Оставь нас, - категорически гаркнул он, когда несколько минут спустя жена привела к нему растерянную дочь. Та испуганно моргала: каким бы коротким ни был их хрущевский коридор, по дороге сюда мать успела застращать ее отцовским гневом.
- Послушай, - сделав супруге предостерегающий жест рукой, отец взял Машу за сутулое предплечье и повел на балкон - подальше от вездесущих материнских ушей. - Ты, Мурзик, на мать не сильно реагируй. Знаешь, какая она у нас: сам пью, сам гуляю, сам стелю, сам лягаю. Сама придумает - сама испугается. А ты уже взрослая, тебе нужно и погулять и повеселиться. Я в молодости сам раз на спор с моста на Труханов остров прыгнул… Представляешь? - Владимир Сергеевич говорил об этом быстро и комканно, как о чем-то неважном и несерьезном. И вдруг спросил: - А скажи мне, Мурзик, ты с другими студентами дружишь?
- Нет, - отрицательно покачала головой дочь, дивясь такому детскому вопросу.
- Совсем?
- Нет, ни с кем не дружу, - подтвердила она.
- А эти девочки, с которыми ты вчера, они кто?
- Даша - певица, в ночном клубе поет. А вторая… - Маша припомнила Дашину характеристику красивой брюнетки. - Она бизнесом занимается. И не совсем девочка - ей уже лет тридцать, наверно.
- Ну что, хорошая компания, - одобрил папа, и в его выводе послышалось непонятное облегчение. Он улыбнулся неудачно и неубедительно и заговорил снова, и стало видно, что теперь слова даются ему с огромным трудом: - А ты никогда не слышала, доча, чтобы у вас в группе или в институте кто-то говорил про диггеров? Ну, тех, которые по подземным пещерам лазят.
- Нет, никогда, - тщетно попыталась припомнить та.
- А Маргариту Боец ты знаешь?
- Конечно, она же со мной в одной группе учится. А разве Рита по пещерам? - Исходя из того немногого, что Маша знала о красавице Рите, ту интересовали лишь остроугольные повороты моды, богатые поклонники и ночные клубы. Представить себе, как Маргарита Боец в своих кокетливых, украшенных манерными малиновыми цветами босоножках спускается в какую-то загаженную киевскую пещеру, Маша не могла. - Да вряд ли, - недоверчиво тряхнула она обретенными кудрями.
- А ты с ней близко была знакома, Мурзик?
Отец пронизывающе посмотрел на дочь, как будто не верил ей или не решался сказать нечто важное, не рассчитанное на детей старшего студенческого возраста.
- Нет, мы даже ни разу не разговаривали, - стыдливо призналась Маша. - А что?
- Ладно, Мурзик, ты все равно узнаешь, - безрадостно вздохнул папа. - Сегодня ночью мы нашли твою одногруппницу в Кирилловской церкви. Мертвой. И сумку ее со студенческим билетом нашли, по нему и опознали.
- Как? - вырвалось у Ковалевой. - Риту?
- Убили ее, - мрачно сказал отец. - Эти самые диггеры-сатанисты и убили. У-у, попадутся они мне еще, сволочи! Убью гадов! - Он с ненавистью ударил кулаком по перилам балкона, болезненно вздрогнувшими под его тяжелой рукой. - И запомни, доча, если ты что в институте про них услышишь, сразу мне говори! А если кто, например Красавицкий твой, тебя покличет по подземным ходам разгуливать, - тем более. Поняла?! Никогда, ни за что в Кирилловку ни ногой!
И тут Машино лицо само собой свернулось и заревело.
Она плохо знала Риту, и та никогда не нравилась ей - но она знала ее живой. Смерть до сих пор милосердно обминала Машу - все ее родственники, включая обеих бабушек, были, слава богу, живы и здоровы. И сейчас, издерганная и возбужденная стрессами приятными и не очень, осовевшая от полуночных бдений под черным небом, прибитая Дашиным непререкаемым заявлением "раз хвоста нет, значит, прости, мы не ведьмы", на которое она, спасовав, не нашлась что ответить, - Маша оказалась совершенно беззащитной перед ней. И заплакала в голос, мусоля кулаками глаза и щеки, обо всем том, к чему никак не готовила ее жизнь, предсказуемая, и скучная, и спокойная, как много раз виденный фильм, реплики из которого ты можешь говорить вместо актеров.
Папа попытался погладить ее по голове, но, застеснявшись себя самой, Маша увернулась от его ладони и бросилась прочь, заткнув обеими руками рот, из которого вырывался жалостливый плач.
Владимир Сергеевич вернулся на кухню и, не сдержавшись, люто лягнул ногой невинную табуретку, грязно выматерившись вслух.
- Нет, не надо, Вова, не надо! - завопила мать, вбегая и судорожно хватая его за рукав домашней рубахи. - Она и так уже заливается… Пожалей ее, отец! Пусть лучше Маша будет лесбиянкой, чем старой девой!
Из дневника N
Вы задумывались, способны ли вы убить?
И я знаю, что вы ответили себе на этот вопрос: "Ради защиты собственной жизни, жизни своих детей и родителей…" Но ваше "да" с оговоркой означает одно: вы ничем не отличаетесь от животных. И хищники не убивают без необходимости. Они защищают свою жизнь и жизнь детей. Они просто хотят есть…
И вы разнитесь от них лишь тем, что на ваш основной инстинкт самосохранения наложены тысячи табу. Естественность убийства скована законом, моралью и религией и даже психикой, изнасилованной с самого детства непререкаемым: "Нельзя!"
Но потребность убивать существует в каждом из нас.
"Я убью его!" - бессильно кричим мы в злобе. И десятки нереализованных убийств разъедают нам желудок нервными язвами. И каждое самоубийство - это неудовлетворенное убийство. Потому что мы убиваем себя, не в силах уничтожить другого…
Глава седьмая,
в которой Катя становится очень вежливой
Не сюда ли рвался Гитлер? И зачем в сентябре 1941 г. нас посетил наследник тайных знаний и рыцарских орденов фюрер СС Генрих Гиммлер? …Его визиты всегда преследовали скорее оккультные, чем военные цели.
Д. Вовк, А. Стеклов. "Некоторые киевские тайны"
Держа под мышкой сверток с книгой, Катя, серая и сосредоточенная, со сжатым в нитку ртом, появилась в дверях антикварного салона "Модерн" на Большой Васильковской.
- Екатерина Михайловна, - подскочил директор, уже ожидавший ее у входа на массивном модерновском диване - неизменном и непродажном символе их заведения. - Давненько вас не было! Я после вашего звонка все дела отложил. Вы ж у нас покупательница дорогая и драгоценнейшая…
У директора были седые волосы и моложавые тугие щеки. Он нравился женщинам.
- Я хочу вам кое-что показать, - окаменело сказала ему "дорогая и драгоценнейшая".
- Пожалуйте, пожалуйте, - засуетился тот, вежливо направляя ее в свой кабинет. - Кофе? Чай? Сок изволите?
Старосветские пассажи в его речи, подкупающие нынешнее "купеческое сословие", уже принявшееся рваться в аристократы, были гарантированным способом начислять лишние десять процентов сверх за "чудесную ауру сего заведения". Но "дорогая" ответить ему не "изволила".
Она деловито выложила на директорский стол огромный сверток, хмуро повела в его сторону соболиными бровями и лаконично оповестила седого о цели своего визита.
- Вы, Виктор Арнольдович, профессионал экстра-класса. Что вы можете сказать мне про эту вещь?
Директор понимающе кивнул и начал аккуратно снимать с непредставленной вещи клеенчатый кулечный покров.
- А вы, я вижу, прическу новую сделали, - попытался разрядить атмосферу он. Но клиентка еще больше почернела лицом и промолчала.
Длинные черные пряди были гладко зализаны назад и туго стянуты резинкой: Катя ненавидела, когда волосы мешают и лезут в лицо. Но сейчас у нее были особые основания ненавидеть их вдвойне.
Теперь она понимала, что раздражало ее с того самого мига, как она очнулась возле ступенек музея в паскудном белье и раскромсанных кружевных чулках. И в ее раскаленной голове вдруг завелась слабовольная мысль о жаропонижающем и тихом пуховом одеяле. Она больна, однозначно больна и вымотана до предела! Ей нужно лечь в постель, закрыть глаза, отключить телефон. И все исчезнет…
Но не исчезнет ведь!
Ее волосы - реальность. И ногти, и безумная ночь, и книга, и письмо, и тот, кто прислал его с дрессированной птицей.
Однако стоило ей прочитать само послание, как пугающее ощущение невозможности происходящего исчезло, словно мутная дурь.
"Не бойтесь, Василий не причинит вам зла! Он поможет" - это вполне прагматичное обещание усмирить разгневанного Василия Федоровича в награду за участие в разгульном ночном шабаше моментально привело ее в чувство.
Что ж… Мужчины постоянно влюблялись в Катю, и, появись она на свет во времена инквизиции, ее бы сожгли на костре первой только за то, что, взглянув на нее, они вели себя так, точно облились двадцатью литрами водки и годами не могли протрезветь. И теперь кто-то из них, насмотревшийся американской "Игры", предлагает ей таким инфернально-шикарным способом свой член и сердце - кто-то, возомнивший себя Богом и дьяволом в одном лице, достаточно сильный и обеспеченный, чтобы прищелкнуть лысого борова одним пальцем и выстроить столь сложную игру на шахматной доске.
А оттого - опасный!
Как и любой безумец, ошалевший от собственной вседозволенности.
"Черт побери, они ведь вкололи мне там какой-то гормональный препарат для роста волос! Наверняка вредный и запрещенный, иначе его бы уже использовали во всех салонах. Он - сумасшедший… И еще не факт, что я его знаю".
По дороге сюда Катя перебрала в уме всех высокопоставленных К. и Д., но не смогла вспомнить никого, подходившего под подобный психологический портрет.
Но до 7-го у нее еще было время. И давать слабину и тащиться на чью-то квартиру в центре, чтобы получить разъяснения в обмен на ее женскую "вежливость с Ним", Катя не собиралась. С "Ним" - означало с третьим!
"Они что же, по кругу пустить меня хотят?"
Игра, в которую ее втянули помимо воли, была чертовски склизкой и безжалостной. На войне, как на войне. Ее не собирались щадить.
"Доигралась, дура!"
Катя жалостливо вцепилась в свое правое предплечье, морщась от неприятных воспоминаний. Директор, которому невольно передалась нервозность клиентки, уже с суетливым любопытством обозревал темнокожую книгу.
- Я хочу знать об этой вещи все! - решительно объявила Катя. - В какой мастерской могли сделать эту подделку? Кто наиболее вероятный исполнитель? Можно ли его найти? Заказ, скорее всего, был исполнен совсем недавно.
Эксперт поднял на нее удивленные глаза.
- Но, Катерина Михайловна, - смущенно выговорил он, - это отнюдь не подделка. Вещица очень и очень древняя. Чудо, что она в таком изумительном состоянии. Похоже на Средневековье. А может…
- Вы что же, издеваетесь надо мной? Эта книга написана современным языком, без всяких там "твердых знаков"! Она даже не дореволюционная, - презрительно осадила его Катерина.
Но директор, который, по логике вещей, обязан был немедленно посыпать голову пеплом, застыдившись такого недопустимого профессионального ляпа, почему-то лишь с сомнением посмотрел на нее и, пытаясь оживить скисшую улыбку на своем лице, робко и елейно заспорил:
- Драгоценнейшая Катерина Михайловна, вы ошибаетесь. Эта книга написана на древнерусском и от руки.
- Но я сама ее читала! - Дурацкое директорское упрямство привело Катерину в ярость. Она возмущенно встала с кресла, подошла к столу и, желая раз и навсегда покончить с этим, застопорившим дело недоразумением, неприязненно ткнула пальцем в первую попавшуюся страницу:
- "Помни, Ясная Киевица, что право твое вершить…"
Улыбка Виктора Арнольдовича конвульсивно дернулась и сдохла.
Он нервно вгляделся в текст, поворошил губами и потрясение положил руку себе на грудь.
- Не может быть, - огорошенно выговорил он. - Или вы разыгрываете меня, или… - Директор внезапно потеплел и с надеждой посмотрел на нее. - Может, разыгрываете, а, Катерина Михайловна?
- Что? - подняла брови она.
Ее злость неожиданно отступила и терпеливо встала в очередь. С Виктором Арнольдовичем, неизменно подтянутым, лощеным и светским, четко осознающим границы, прочерченные вокруг его гоноровых клиентов, и никогда не переступающим эту невидимую черту, творилось нечто странное и подозрительное. И у Кати появилась идея…