- Но разве можно быть одновременно рабочим и организатором выставки? - засомневалась Катерина.
- С твоим отцом? - задохнулась Чуб. - Так ты его знаешь? Близко? Давно?
- Папа знает, как его найти! - Маша азартно кинулась к ушастому телефону. - Ой, мама! - вспомнила она внезапно. - Я ведь не ночевала дома!
Несчастная зависла с телефонной трубкой в руках, тщась понять: как она, с роду не приходившая позже положенных 23.00, могла забыть, что люди в принципе имеют такую странную привычку - возвращаться домой по вечерам?
- А ты скажи, что у тебя в гостях ужасно голова разболелась, ты на секунду прилегла на диван и сама не заметила, как заснула. Или скажи, что звонила, но постоянно попадала не туда. Или что у меня в деревне дедушка Чуб умер и ты не могла меня бросить. А телефон там только на почте, а почта закрыта. Дедушке ведь уже все равно, а тебе надо, - с ходу предложила три варианта спасения Даша.
Маша обреченно качнула головой и набрала номер:
- Это я, мам…
- Проститутка! - немедленно донеслись до невольных слушательниц отголоски чужой булькающей и захлебывающейся истерики. - С цепи сорвалась! Ты знаешь, что из-за тебя… Твой отец… А ты…
- Мама! - истерично ойкнула Маша. И нажав черную клавишу, посмотрела мимо них плоскими остекленевшими глазами.
- Да плюнь ты на нее, - заквохтала Чуб.
- Мой отец арестован за убийство, - страшно сказала Ковалева. - Этого не может быть. Я должна ехать домой.
- Я с тобой! - вскинулась Землепотрясная.
- Нет.
- Гена тебя отвезет. Машина у входа, - быстро предложила Катерина.
- Только позвони. Обещай, что позвонишь через час! - вцепилась в Машин рукав Чуб.
Ковалева потерянно кивнула - не Даше, а черной телефонной трубке, на спине которой висела клейкая бумажка с номером.
- И помни, - убежденно сказала Катя, - у тебя есть друзья. Даже если твой отец действительно в тюрьме, я разрушу ее вот этими самыми руками!
* * *
Едва лишь за Машей всхлипнула входная дверь, Даша подскочила к тонконогому бюро, придавленному тяжелой книгой Киевиц, и не садясь принялась судорожно перелистывать ее, выискивая вожделенную Присуху и постукивая ногой от нетерпения.
- Что ты делаешь? - свела брови Катя.
- Нашла! - издала хриплый возглас Чуб. - Муся правду сказала, их тут до фига и больше! - И принялась читать, водя взбудораженным пальцем по строкам.
- Что ты там ищешь?
- Знаешь, - деловито сообщила ей Даша, - у меня, как и у Маши, собственных проблем по горло… Есть одно дело на сто миллионов!
- На сколько?
- Очень важное, - не стала делить гиперболу та. - "Заклятие девственницы о супружестве". Во прикол! Только тут я, боюсь, уже пролетела.
У Кати вдруг пересохло во рту: "Они не должны пользоваться ею, иначе…"
- "Зашейте новый перстень с алмазом в шелковый зеленый лоскут". Новый перстень с алмазом! - нервно хохотнула Даша. - У меня и старого-то нет. "Когда луна впервые взойдет весной…" Опоздали, сейчас лето! - Чуб нервозно перелистнула страницу. - "Истолките свою предварительно высушенную кровь…" Да что ж это такое! - возмутилась она наконец и раздраженно плюхнулась в кресло.
Рыжая Изида Пуфик тут же полезла к ней на колени, заранее мурча от восторга. Даша не глядя смахнула ее на пол и низко склонилась над книгой.
- "Дождитесь, когда ваш любимый или ваша любимая пойдет в церковь к обедне…" Сани к обедне! До пенсии не дождусь!
Пуфик посмотрела на нее невинными младенческими глазами и начала старательно протискиваться в небольшую нору, образовавшуюся между коленями и упиравшимися в стол Дашиными локтями.
- "Смешайте лепестки красных роз и волосы блудницы…" Ладно, допустим, - хмуро согласилась с этим предложением Даша, машинально накручивая на палец одну их своих кос. - Хоть я не то чтобы блудница… Я ж всегда по любви.
"Они не должны пользоваться ею!" - угрожающе прошипел в Катиной голове голос Черта.
- "…и добавьте туда прах мужчины, умершего от неразделенной страсти". Б-р-р-р! - издала громыхающий звук Чуб и, подхватив нахальную кошку обеими руками, снова водворила ее на землю.
- А вы действительно летали? - резко спросила Катя.
Ход был стопроцентно верным - многокосая белая голова тут же отскочила от книги, как теннисный мяч.
- Клянусь мамой! - эмоционально заверила Даша, вскакивая с места и пытаясь изобразить эпохальное событие в лицах. - Я даже не поняла, как это произошло. Вдруг бац - метла у меня под задом и я на ней! Стекло вдребезги - бух! Видишь? - самодовольно показала она свои испещренные пластырями руки. - А потом, когда мы с Мусей, то есть с Машей, думали: нам совсем кранты, сейчас менты приедут и заметут, и хрен мы им чего докажем - она тут как тут, сама подлетает. Знаешь, что я думаю, - внезапно прервала свой сумбурный монолог она. - Мне кажется, метла - это мы!
- В смысле? - заинтересовалась Катерина.
- Как тебе это объяснить… - скомкала лоб Чуб. - Если в глубине души ты не веришь, что она не взлетит, - она и не взлетает. Потому что чтобы верить в чудо, надо быть немножечко дурой! А еще лучше - совсем дурной! И вот когда я сдуру к окну рванула, она сразу ринулась туда вместе со мной. Я хотела сбежать, и она сразу подлетела ко мне и понесла нас прочь. Она - мы!
- То есть, - серьезно уточнила Катерина, - метла подчиняется нашим желаниям?
- Нет, она и есть наши желания. Только настоящие, а не абстрактно-теоретические. Ты веришь мне? - забеспокоилась Даша.
- Конечно, верю, - заулыбалась Катя. (После того как по желанию ее пальцев каменный дом рухнул, словно карточный домик, не верить той было бы, по меньшей мере, смешно!)
- Хочешь попробовать? - завелась Чуб. - Клянусь, это круче, чем все на свете! Круче, чем с парапланом. Одно плохо - палка жутко между ног натирает. И как они на этом летали, не понимаю! Надо будет у Муськи седло забрать, она, небось, все равно сама летать сдрейфит…
- Какие проблемы? - лучезарно улыбнулась Катерина и, подцепив черную телефонную трубку, закрутила заедающий диск. - Гена? Я! Как только довезешь девушку домой, гони в спортивный магазин и купи мне велосипед… Нет, два велосипеда!
Даша обескураженно хлопнула глазами.
- Второй - мне? - вопросительно выговорила она. - Да ты просто супер! Просто землепотрясная баба! Ой… - заметалась по комнате Землепотрясная. - Прости, - встав на карачки, она вытащила из-под дивана Катину сумочку и поспешно стряхнула с нее гипотетическую пыль. - Я вчера специально ее прихватила, боялась, что потеряется. Только мы отсюда чуть-чуть денег взяли, чтобы с таксистом расплатиться.
- Нормально, - успокоила ее Дображанская. - У тебя, вообще, с деньгами как?
- Никак, - неприязненно пожала плечами Даша. - Глубокая финансовая депрессия.
- Держи. - Перекладывая необходимые вещи из вчерашней сумки в сегодняшнюю, Катя выгребла из вчерашнего кошелька весь золотой запас и протянула его ей. - Это вам с Машей на текущие расходы. Мы же теперь все в одной лодке, верно?
- Верно… - Даша вылупилась на нее, как на картину "Явление Христа народу".
Метаморфоза, произошедшая с монструозной Катей после удара головой о бетон, казалась ей еще более невероятным чудом, чем полуночные полеты на метле!
- И купи себе нормальную одежду. Тут бутик "Сафо" рядом. Ты ж в этом на улицу не выйдешь…
Даша растерянно оглядела собственное неподобство: минималистическую юбку, безнадежно разорванную во время головокружительного кульбита в окно музея, в комплекте с майкой-топом, треснувшей под мышкой по шву и, по правде говоря, уже сильно попахивавшей потом. Волшебные свойства "дезодоранта" с экстрактом Тирлич-травы явно не включали в себя функцию антиперспиранта.
- Но, - заколебалась Даша, - Муся может позвонить в любую минуту.
- А я тебе свой мобильный дам. - Катя искушающе затрясла в руке свой вновь обретенный телефон с титановым корпусом и кнопочками из чистого золота.
- Так она же его не знает! Только этот, - огорченно ткнула Чуб в местный аппарат. - А мы даже домашний ее не спросили. Вот дуры!
- Ничего, если Маша объявится, я тебе сразу перезвоню, - сладко заверила ее Катерина.
- Нет, - решительно отказалась от магазинного соблазна Чуб. - Не буду я сейчас по бутикам шоппинговать. У Маши отца повязали. А она - моя единственная подруга. Вдруг ей помощь понадобится. Да я все равно собиралась в клуб за своим шмотьем ехать. Кстати, о клубе…
Даша торопливо вернулась к книге.
- Чер… - Катя спешно ударила себя по губам, прихлопывая последнюю букву.
"Вырубить ее к черту? - недобро подумала она. - Но ведь, оклемавшись, эта соска поймет: я теперь вне команды".
"Не подавайте виду, будьте любезны с ними…" - увещевающе напомнил ей голос Черта.
Но получалось: либо "не подавайте виду", либо "не должны пользоваться ею"!
Дображанская медленно сжала кулак, мысленно рассчитывая траекторию своего нелюбезного удара.
- Понимаешь, - доверчиво заворковала Даша, - мне одного кекса приворожить надо. Я от не фиг делать поспорила, что соблазню его до шестого вечера. А он во-още голубой!
"Че-че? - потрясение подняла брови Катя. - На "мерседесе" поле пашем!!!"
Использовать книгу Власти, за право лишь взглянуть на которую обгоревший иностранец Адриан готов был заплатить пятьдесят штук без торга, ради такой офигительной ерунды!
"Вот идиотка! Детский сад, вторая четверть!"
Катины пальцы вмиг обмякли, а настроение снова стало безоблачно-сладким и предотпускным. Даже если эта дура-Даша приворожит оптом всю голубую шоблу Киева, как ее идиотская победа может повредить ей - истинной - К. Д.?!
- И когда ты туда собираешься?
- Да как только, так сразу! - отозвалась восторженная дура. - Только найду что-нибудь подходящее. Так ужасно жалко мопед отдавать… Ну, и Мусиного звонка дождусь, конечно.
- Думаю, если она не объявится через час, тебе нужно ехать к ней самой, - назидательно сказала Катя.
- Верно, - затрясла головой Чуб. - У нее ж мой мотик в подъезде припаркован. Получается, так и так надо!
Нимало не смутившись предыдущими неудачами, Изида Пуфик бескомплексно прыгнула Даше на колени, продолжая громко и радостно урчать.
- Ну и нахальная животина! - в сердцах завопила Чуб. - Ее скидывают, как мешок, а у нее даже настроение ни на секунду не испортилось!
- Кого-то она мне очень сильно напоминает, - покровительственно улыбнулась Катерина.
Пуфик поставила передние лапы Даше на грудь и довольно полезла целоваться, тыкаясь ангельски розовым носом в Дашины разъяренные губы.
- Ладно, - сдалась Чуб, чмокая кошку в розовый нос.
- Merci, - неожиданно профранцузила рыжая с ярко выраженным украинским говорком. - Тл-ридцьатое заклинание попл-робуй, - по-русски она картавила с французским прононсом.
- Тридцатое? - Перемахнув несколько страниц, Даша взыскательно проштудировала глазами строчки. - А где взять голубиные яйца?
- В холод-д-дильнике… - Кошка завалилась на спину, подставляя нежный круглый живот для благодарственного поглаживания.
- Нет, ты не Пуфик - ты пузик на четырех ножках! - развеселилась Землепотрясная, почесывая ее выдающееся во всех отношениях брюшко. - Кстати, тридцать первое тоже ничего. Его даже пить не надо. Только приготовить и развернуть. Жаль, придется ногти резать…
- Трл-ридцьатое вел-рнее, - блаженно протянула Белладонна, откидываясь назад и вытягивая передние лапы так, словно она собиралась сделать "мостик". - Втол-рая стихия ненадежная…
О чем она, Даша все равно не поняла и озадаченно почесала нос.
Ей вечно хотелось все, и потому всегда было трудно выбирать. И обычно из двух понравившихся в магазине платьев она в результате выбирала… оба.
- О'кей, - как обычно, уселась на два стула она. - Состряпаю и то и другое, чтобы наверняка. - И подхватив правой рукой вибрирующего Пуфика под пузо, а левой - книжку под мышку, гордо прошествовала на кухню.
Глава двенадцатая,
в которой Миша и Маша уходят из дома
Перед рассветом… и в роще, и по оврагам валялись сотни спящих и мертвецки пьяных, большей частью полураздетых или донага раздетых жуликами. Особенно много валялось совсем нагих. И пожилых, и молодых женщин и девок.
А. Макаров. "Малая энциклопедия киевской старины"
Маше показалось, что у нее отнимаются руки - они онемели, и ватные пальцы отказывались подчиняться ее приказам.
Ее руки пытались упасть в обморок от страха! И, стоя на пыльном коврике у дверей своей квартиры, Маша внезапно поняла: все случившееся с ней не имеет никакого значения. Потому что как только она услышала в телефонной трубке голос своей матери, она перестала быть защитницей Города, значительной, исключительной и мудрой, той, которую экспрессивная Даша искренне величала "гением", и даже сама королева Катя уважительно заглядывала ей в рот… Здесь, в маленьком мирке своей семьи, королевство которого ограничивалось пятьюдесятью метрами трехкомнатной хрущевской квартиры, Маша Ковалева была лишь отбившимся от рук подростком, не ночевавшим дома два дня подряд, - и для "здесь" ее поступку не было никакого оправдания.
Она неприязненно затрясла занемевшей кистью, и рука с ключом, которую усилием воли хозяйка заставила вознестись к замку, оказалась самой тяжелой вещью, какую ей когда-либо пришлось поднимать.
Ни в "Центрѣ Старокiевскаго колдовства", швырнувшего к ее ногам первую в ее жизни смерть; ни на Старокиевской горе, встретившей ее столбом огня и страшным пророчеством "Вы - умрете!"; ни под окнами завывающего сиреной русского музея, грозившей ей реальной статьей за "соучастие в краже со взломом", - Маше не было так страшно!
"Неужели отец действительно арестован… Нет!"
В животе окаменело, словно она напилась воды с цементом. Маша отчаянно вдохнула воздух, пытаясь согреть леденящий страх внутри, и решительно шагнула в коридор, боясь даже представить, что сейчас скажет ей мать.
- Это ты? - донесся встревоженный голос из кухни.
И Маша стремительно бросилась туда, уже чувствуя, как она закапывается лицом в самую дорогую в мире старую ковбойку, обнимает отца обеими руками, и все страхи исчезают, как дурной сон.
- Папа! Ты дома?! А мама… - Она осеклась и застыла на пороге.
Папина правая рука была в гипсе, левая щека вздулась нафаршированными тампонами пластырями. А рядом, на столе, стоял наполовину полный стакан и наполовину пустая бутылка водки.
- А-а-а, Мурзик… - с облегчением выговорил папа, пьяно растягивая изможденные слова. - Ты же знаешь нашу маму… Вечно на пустом месте гвалт поднимает. Я ей только из прокуратуры позвонил, чтобы не беспокоилась. А она…
- А что ты делал в прокуратуре?! Что с тобой, папа?! - несдержанно ужаснулась папина дочь.
Насколько она знала своего отца, он никогда не пил просто так - для этого папе всегда нужен был какой-никакой праздник. Но на праздник все это походило крайне мало.
- Ты сломал руку?
- Руку, - горько повторил он, - лучше бы я сломал обе руки и шею! Лучше бы я там погиб! - Отец жадно и резко вылил содержимое стакана в запрокинутое горло, как будто пытался заткнуть рот самому себе, и обреченно опустил лицо в левый рукав.
- Папа, ты что?.. - Маша побоялась сказать "плачешь".
Ведь плачущих пап не бывает, - такого просто не может быть!
- Дядю Колю убили, - проплакал отец в рукав. - Нашего дядю Колю.
- Дядю Колю? - не смогла поверить Маша. - Кто?
- Я. Это все я…
- Нет!
- Да. Он пошел со мной. Как чувствовал, не хотел. И меня отговаривал… А я, дурак, не послушал! Как же я жить теперь буду, а, Мурзик? Меня-то откапали, а его… Кольку… утром нашли. На воротах Лавры… Уже мертвого…
Маша ощутила, как ее руки и ноги закоченели, стали деревянными, негнущимися. Кровь загустела от ужаса, превратившись в подрагивающее желе.
"А я будто жена того профессора, которая настояла, чтобы муж ее в киевскую Лавру отнес".
- А церковь вся в крови… Снова в крови… И это Колина кровь!
- Кирилловская?!
"Пещеры под Кирилловской церковью? Все правильно! Прахов руководил ее реконструкцией. Но это ж…"
"Это же там, где сатанисты девушку убили!"
- А мама где? - затравленно огляделась Маша.
Отец заторможенно опустил рукав, и она увидела, как его сжатое страданием лицо безуспешно пытается засмеяться:
- Я ее в аптеку послал… Кукакам покупать!
- Ясно. - Маша непроизвольно бросила взгляд на прозрачную бутылку.
- Сил не было, - тоскливо пожаловался он. - Не мог больше… Вот и послал ее… за Кукакамом. Пусть ищет!
- Он что, такой редкий? - старательно спросила Маша, подсознательно цепляясь за эту нейтральную тему.
- Хуже чем редкий - его вообще нет! - горько оскалился Владимир Сергеич. - Я его сам придумал. А ты ж нашу мать знаешь. Она пока со всеми аптеками не перегрызется, никому не поверит…
- Так тебя не обвиняют в убийстве?
- Да никто меня не обвиняет! - зло закричал отец.
И Маша поняла: если б его обвиняли, ему было бы легче.
- Меня из-под земли выкопали. Я у них - жертва! - заорал он. - А на Фрунзе опять потоп. И следователь знает, кто это… И ты знаешь! Одногруппник твой! Как его там… Урод красивый! Но у них, видите ли, "не достаточно причин для ареста", - с ненавистью повторил он чью-то чужую юридическую фразу. - Только мне что, от этого легче?! Я-то знаю, что это я его… Я Колю… Все равно что этими руками…
Машу начал бить безжалостный озноб, как человека на последней стадии нервного перенапряжения.
Ей было неприятно до тошноты, оттого что отец обвиняет ее Мира в таком бесчеловечном, невозможном, нечеловеческом преступлении. И в то же время немыслимо жалко папу - бесконечно и беспомощно. И вдруг, совсем некстати, вспомнилось, как он, терпеливо подбадривая ее, пытался научить дочь езде на велосипеде и как расстроился, осознав, что тот начал внушать Маше прочный и панический страх и она бледнеет, едва заслышав: "Давай попробуем еще раз, а, доча?" И подумалось: если бы не это все, папа наверняка б обрадовался, узнав, что его старания не пропали зря. Она ездила на велосипеде, она летела на двухсотметровой высоте, она…
- Нет, это не одно и то же! - непреклонно сказала Маша, удивившись, с какой твердостью прозвучали ее слова.
Она увидела это по лицу отца, почувствовала, как он пытается опереться на твердость ее голоса.
- Это то же самое, как если бы ты пригласил дядю Колю к нам в гости, а по дороге его сбила машина. Разве стал бы ты тогда обвинять себя в его смерти?
- Но…
- Нет, - уверенно ответила за него она. - Но ты бы сделал все, чтобы подонок, убивший его, получил по заслугам!
- Что я теперь могу… - слезливо простонал Владимир, поднимая загипсованную руку.
- Но у тебя есть я, - сказала Владимировна, чувствуя, что главное ей удалось: сдвинуть его с мертвой точки. - Я сегодня же расспрошу наших в институте. Я вычислю его, обещаю тебе! Я знаю, кто может знать… - Маша и сама поразилась, как легко далась ей эта ложь и как легко она взвалила на плечи эту тяжесть.
Ковалева-дочь решительно подошла к сушке и, взяв оттуда чистый стакан, плеснула себе на дно бледной водки.