- Давай помянем дядю Колю, папа, - проговорила она. - А потом ты расскажешь мне все с самого начала.
- Не чокаясь, - с пьяной серьезностью сказал отец, наливая себе новую порцию.
- За покойных тоже чокаются, - сказала Маша, - но не стеклом, а руками. Теплом рук.
Она аккуратно коснулась папиных пальцев, обнимающих стакан.
Выпила. Требовательно кивнула.
И он заговорил с ней, путано, картаво, горячо, - как с другом, а не как с Мурзиком. А она внимательно слушала, мысленно конспектируя каждое ужасное слово:
"Черноглазый… Рита… Ритуал… Кровь… Красная… Куртка… Дядя Коля… Сначала она, потом он… Взрыв… И наводнение три дня. Почему - три, а жертв - две? Или три?!"
- Я им сказал, - (отец имел в виду следователей), - это они, те самые, - (он имел в виду сатанистов). - Но они, - (снова следователи), - и сами так думают. Они сказали, он, - (дядя Коля), - был убит еще до того, как его к Лавре привезли. И потерял много крови, как и она, - (Рита). - Вся церковь была залита кровью…
И тут Маша позорно вздрогнула, потому что на "много крови" услышала знакомое "Будь ты проклят!" - зная, что стоящая за дверью мать имеет в виду ключ, потерявшийся в недрах ее обширной хозяйственной сумки.
- Сволочи! Слышь, Володя, сволочи такие! - разнеслось по квартире. - Такого мне наговорить! Я им: у меня муж - калека! А они: впервые слышим. А я им: небось, только своим продаете, только по блату, а что другие люди умирают - вам начхать! Немедленно дайте мне книгу жалоб! А они: мы милицию вызовем. А я им… О, кто домой заявился? Ты видишь, видишь, что ты с отцом сделала?!
Мама замерла в проеме кухонной двери, глядя на Машу так, словно та была Павликом Морозовым и Иудой Искариотом в одном лице.
- Видишь, до чего отца довела? - закричала она с кликушечьим подвыванием. - Это ж он тебя, тебя там искал, пока ты черт знает где ночью вешталась! И не стыдно? Не стыдно ему теперь в глаза смотреть? Проститутка!
Маша подавленно уставилась на папу: о том, что его фатальная экспедиция в Кирилловские пещеры имела отношение к ней, не было сказано ни слова.
- Не слушай ее, - хмуро сказал Владимир Сергеич. - Я и не знал, что тебя ночью не было. Ушел еще днем.
- Конечно! - немедленно вцепилась в него мать. - Что тебе, что твоя дочь дома не ночует! Что из нее уже бесов выводить пора! А ее отец, как пацан малолетний, с другом по катакомбам лазает! И поделом тебе! Сам виноват, что друг твой теперь в земле лежит… Чего ты туда поперся, чего?!
Отец медленно побелел.
Нападая, мать всегда била в самое больное место, столь же безошибочно, сколь и безжалостно.
- Ага! - заметила она обличающую бутылку, временно прикрытую от нее Машиной спиной. - Уже набрался! В семь утра. Оба? - зорко зацепила мать второй стакан. - Так ты уже и пьешь? Совсем уже проститутка конченая! Где ты была? Где была, я тебя спрашиваю?!
- У Даши…
- Опять с этой воровкой синюшной! С этой, с которой, и сказать-то стыдно… Хоть бы еще с той, приличной, а то… Господи, кого я вырастила?! Кого? Лесбиянка! За что, за что мне такое наказание?!
- Кто лесбиянка? - так и не смогла уразуметь Маша.
- Марш в свою комнату, - громогласно гаркнула мама. - И чтобы до следующего экзамена оттудова ни ногой! Сама тебя на ключ запру! На горшок ходить будешь! А я схожу в этот "Центрѣ", разыщу там эту Кылыну, и она мне все деньги до копейки обратно вернет. И все, что тебе поробыла, бесплатно исправит. А ты, алкоголик, иди и проспись… Мало тебе, что друга своего угробил, - пусть Коле земля будет пухом, - так еще и дочь свою спаиваешь!
- Замолчи, дура! - страшно взревел отец и стиснул челюсти.
- В комнату, немедленно! - завыла мать на Машу.
- Я не могу, - еле слышно возразила та. - Я должна… - Она с надеждой взглянула на папу, но увидела, что он вновь смотрит на нее, как на Мурзика, которому не следует присутствовать при уродливой взрослой ссоре.
- Или ты сейчас же идешь в свою комнату, или чтоб ноги твоей больше не было в доме! И матери у тебя больше нет! Если выйдешь оттуда, я тебе не мать! - оглушил Машу материнский крик. - Иди, кому сказала! Ну!
Маша понуро пошла вон под конвоем родительницы. Та разъяренно выдрала ключ, вставленный с внутренней стороны, и захлопнула дверь, исчерпывающе клацнув замком. Оттого его и врезали в двери Машиной спальни, что "не выйдешь из своей комнаты" было излюбленным маминым наказанием.
Ковалева опустошенно поставила на пол свой рюкзак. За окном покачивались еще голые и незащищенные кругляши каштанов.
Комната казалась чужой. Отчужденно знакомой и аскетичной. Лампочка под стандартным плафоном на белом проводе. Толстый трехстворчатый желтый шкаф. Письменный стол, накрытый стеклом, под которым были разложены Машины детские фотографии и картинки, вырезанные ею из разных журналов, - невыносимо убогие в сравнении со сказочной башней на Яр Валу, мраморным камином, старинными книжными полками, тонконогим бюро из черного дерева, резным буфетом, наполненным серебром.
Но сейчас все-все-все это вдруг показалось ей нелепым и надуманным.
А может быть, и не было никакой башни, не было говорящих кошек и темнокожей книги Киевиц? Ведь если бы все это было, разве могла бы мать запереть ее в комнате, как…
"Как раньше!"
Маша села на край кровати и опустила лицо в бессильные ладони.
Мама всегда попрекала ее тем, что она тютя. Но кем еще она могла стать рядом с такой матерью? Ведь став кем-то другим, она не смогла бы жить рядом с ней. И кем бы она ни стала, оказавшись рядом с ней, она всегда будет такой…
"Как раньше".
И будет сидеть здесь…
"Как раньше".
Только потому, что неспособна сказать матери "нет".
Где же она, та сила, о которой говорила им книга?
Ковалева подошла к окну. Ее улица была односторонней - на другой стороне дороги плескалась в солнечных лучах чахлая Кадетская-Щулявская роща, в которой когда-то давно киевляне праздновали свою Вальпургиеву ночь - 1 мая - всемирный шабаш ведьм.
Когда-то, еще до революции, когда на месте нынешних молодых и неокрепших деревьев, и Машиного дома, и соседствующих с ним хрущевок, и улиц, и кварталов, - всего Соломенского района, стояла роща - настоящая, вырубленная, выкорчеванная и исчезнувшая навсегда. И перед рассветом полиция подбирала здесь лежащих под деревьями и кустами пьяных и голых простолюдинок и свозила их в переполненные по случаю ведьмацкого празднества участки.
"Я выросла у Лысой Горы. Ты - работаешь. А ты?"
"А я…"
1 мая - первый шабаш года!
"Когда на первый праздник года ты будешь вершить свой суд над вечностью, недоступной глазам слепых…"
Она рывком отскочила от окна. Подбежала к столу и, приподняв толстое стекло, вытащила оттуда портрет Булгакова. Затем убежденно открыла платяной шкаф, достала свою любимую - папину - полосатую рубашку.
Она уходит надолго. Третий этаж. И рядом пожарная лестница. Между прочим, не больно-то и страшно…
* * *
- Ну че, закипело? - Даша вбежала в кухню, придерживая у груди края махрового полотенца. - Боже, как хорошо после душа! - провозгласила она. - Даже с хозяйственным мылом! Интересно, Кылына что, другого себе не покупала?
На допотопной плите радостно бурлили две крохотные серебряные кастрюльки с будущей Присухой. Рядом сидела рыжая Пуфик, не сводя круглых глаз с волнующих бульбочек.
- Мойся чаще. Тебе идет, - добродушно усмехнулась Катя. - Ты вовремя. - Она скрупулезно сверила текст книги с циферблатом своих часов. - Через тридцать секунд нужно добавить ногти с правой руки.
- С моей? - угрюмо уточнила Чуб.
- Твоей, если ты, конечно, не хочешь, чтобы он ко мне присох…
- Я так поняла, что ногти нам дали вовсе не для красоты, а для работы. Тут половина Присухи на когтях. - Чуб горько попрощалась взглядом со своим великолепным маникюром и начала старательно обрезать ногти над варевом. - А к тебе бы он и так присох… Все голубые от женщин-вамп прутся. А ты у нас такая, что вампее не бывает. А когда не злишься и без очков, то во-още… Представляю, как тебя мужики достали!
- Не представляешь, - честно сказала Катя. - Смотри! - Зачем-то обнажила она перед Дашей душу, вместе с правой рукой, где, прикрытый рукавом пиджака, таился неровный и еще не успевший зарубцеваться до конца шрам. - Ножом, - пояснила она. - Из ревности. И не оттого, что изменяла. Просто все, что слишком, - всегда плохо! И слишком большая любовь, как водка, - мужчины от нее спиваются и дуреют. И когда баба слишком красивая - тоже. Никто ей не верит. И будь ты хоть Пенелопой, ничего от этого не изменится.
- Оттого-то ты и уродовалась? - соболезнующе спросила Даша.
- И от этого тоже, - спокойно согласилась Дображанская, - но больше из-за бизнеса. Хуже нет, когда каждый второй, с кем ты пересекаешься, крышей едет. То есть, конечно, если с каждым спать, они тебе все сделают и все подпишут. Но тогда плакала твоя репутация. Спать для карьеры можно только с кем-то одним - это нормально. А иначе, не успеешь оглянуться - по рукам пойдешь. Только "нет" говорить - тоже не выход. Тут же начинаются бесконечные проволочки, каждый вопрос двести лет решается. И даже не потому, что тебя тупо ставят перед фактом: либо в койку, либо "кина не будет". А уже оттого, что им лишний раз тебя увидеть хочется и попетушиться перед тобой, какие они важные и крутые…
- И что, очки помогали? - недоверчиво уточнила Чуб.
- Очки, стрижка почти под ноль, костюмы под горло. Ничто так не отпугивает мужчин, как стерва с лесбийскими повадками. А что у них внутри все равно булькает - не мои проблемы, мне главное, чтобы лезть боялись. Но теперь мне никто не указ! Теперь я всех послать могу!
- Значит, ты веришь в нашу власть? - заинтригованно взглянула на нее Даша. - Просто я, честно говоря, не совсем пока понимаю, в чем она… Ну, в чем эта сила, которую нам якобы передали? Ну, летать - да! Квартира - круто! Волосы и ногти у нас отрасли - можно на маникюрше экономить. А говорящие кошки - вообще гениально. Но сами-то мы ничуть не изменились, остались такими, какими и были.
"Не мы, а вы", - мысленно возразила ей Катерина, вглядываясь в глубину собственного "Я", где вновь и вновь рушился трехэтажный дом, облаченный в серебристую плитку.
Она снова вытянула руку и ликующе щелкнула пальцами.
В груди бурлил праздник!
- Ну, волосы и ногти - уже кое-что, - утешила она проигравшую соперницу. - Это означает, что у нас произошло полное обновление организма. И кальция, и всего - выше нормы. Мы сейчас такие, как нас природа сотворила, до того как цивилизация изгадила… Ты лучше не отвлекайся! - наставительно постучала Катя ногтем по странице. - Тут все по секундам выверено.
В форточке объявился презрительный кот Бегемот, перепрыгнул с окна на буфет и тревожно принюхался. Одновременно с ним в кухню вошла Белоснежка Белладонна, подняла аккуратную мордочку, фыркнула, чихнула и, вытянув "костылем" заднюю лапу, принялась сосредоточенно "намывать гостей".
- Ага! Теперь вас осталось только отжать, - сообщила двум своим кастрюлькам Даша. - Жижу из тебя добавить в напиток. Выжимки из тебя присыпать, перемешать, добавить черного перца и завязать в узелок вместе с именем присушенного. Или присушаемого? Тю, - беспечно засмеялась она, - а как Сани зовут? Александр или Алексей?
- Может, и Елисей. - Катерина сгребла книгу со стола и переместилась с нею на подоконник.
- Самое смешное, что, может быть, вообще Вася, - весело хохотнула Чуб. - Мало ли кто себе какой псевдоним берет… Ладно, напишу Саша. Если одна Присуха не сработает, я его второй добью!
Даша коряво нацарапала предполагаемое имя на клочке бумаги и старательно отжала бурую массу.
- М-да… - Катя закусила губу. - Оказалось, отыскать удобоваримое победное зелье было ничуть не легче любовного. Бычье сердце, - пробормотала она себе под нос. - Это еще куда ни шло…
- Нашла что-то интересное? - бросила Чуб через плечо. Она осторожно влила три столовые ложки Присухи в принесенную Катей бутылку колы и самодовольно полюбовалась результатом.
- Просто…
Лучший способ солгать - сказать часть правды. Эту истину Катя усвоила еще с детства!
- …у меня сегодня боксерский поединок. Думаю, не приготовить ли победное зелье. Почему бы, собственно, и нет?
- Боксерский! - пришла в восторг Даша. - Где?
- В частном клубе. Такая жизнь напряженная, нужно же как-то стресс снимать…
- Вот кру-у-уто! И правильно! - активно закивала Чуб, окончательно признав в Кате "своего брата". - Это Мася у нас, книжная душа, сразу на дыбы встала: незя да незя! А я считаю: раз пошла такая жара, нужно пользоваться по полной программе!
Кот вдруг скакнул со шкафа на подоконник, взволнованно ткнулся мордой в Катин нос и, замурчав, словно карликовый трактор, начал преданно тереться шеей о ее руку.
- Ты смотри, - поразилась Чуб. - А вчера только орал на нас, как проклятый.
- Нагулялся за сутки. Теперь жрать хочет, - саркастично хмыкнула Катерина. - Я им корма купила. Ты хоть кастрированный, а, зверь?
Кот оскорбленно посмотрел на нее.
- Если нет, скоро здесь будет целая котоферма.
- С коллегами по работе - никогда! - с достоинством объявил ей Бегемот. - Что, мне в форточку прогуляться трудно, хозяйка?
- Бабник! - по-женски презрительно фыркнула Белладонна и, вытянув заднюю правую лапу под самый нос, элегантно ее лизнула.
Кот, оттолкнувшись задними лапами, прыжком перенесся на холодильник и с силой толкнул носом дверь.
- В морозилке, - промурчал он, глядя на Катерину. - Кылына всегда брала два сердца.
- Если в рецепте написано одно, значит, надо класть одно, - заспорила с ним Даша Чуб.
- Кто ты такая! Да ты мне в котятки годишься! - немедленно разозлился кот. - Вы ведь дадите мне лизнуть, пр-р-равда, хозяйка? - Прыгнув под ноги Кате, котяра демонстративно потерся о ее колено.
- Эх, ты, - снисходительно сказала та, - кто корм купил, тот тебе и хозяйка.
- Помните, - внезапно сказала Белладонна, - действие длится только тринадцать часов.
- С чего это вдруг? - поспешно заглянула в книгу Даша. - Тут такого нигде не написано!
- Вы не настоящие, - умудренно промурчала Белладонна, - вы беспородные ведьмы, с улицы. А первый раз всегда - не больше тринадцати.
- Это дискриминация! - зычно возмутилась Даша. - Что ж это получается, а? Как сидеть каждую ночь на горе - так настоящие, а как для дела или поразвлечься - так рылом не вышли. Несправедливо!
Белладонна презрительно почесалась.
- Bay! Катя! Телефон! - взвизгнула Чуб и, споткнувшись о табурет, понеслась в комнату.
Дображанская вынула из холодильника аккуратно завернутые в полиэтилен сердца и бросила их размораживаться в раковину.
- Че-че? Че-то плохо слышно? Че? Где? Из автомата? - донесся до нее заполошный Дашин крик. - Ты че, совсем того? Не суйся туда без меня, слышишь! А че, я через пять минут буду! Через пять! Выходной - улицы пустые. И пони мой у тебя в подъезде прикован. Все! Жди! Чао!