- Ну, нормально?! - узнала она голос Алекса. - Я ведь и сам диггер. Увлекался раньше. У меня челюсть отвисла, когда я этот репортаж увидел! Они нас обвиняют, представляешь? Мы - сатанисты! Я так завелся… Сегодня же пойду и объясню им, ху из ху!
- Ты че, совсем сдурел, в милицию идти? - отозвался нравоучительный голос Заядлой. - Они от тебя потом не отвяжутся!
Не видимые Даше охранник и парикмахерша стояли на лестничном пролете, который весь клуб громко именовал курилкой. И Даша мысленно прокляла их обоих: лестница вела в гримерную, где лежал Дашин обширный скарб, а напороться сейчас на эту пару было равносильно полному краху по всем интересующим ее пунктам.
- И не вздумай, - продолжала увещевать Заядлая. - Тебе на новой работе зацепиться надо. Эх, жаль, что эта акция разовая, я бы тоже туда перешла. Там не то, что в этом гадюшнике!
"Да докуривайте уже и валите!" - осатанела Чуб.
Послышалось дребезжание банки из-под кофе, о которую Алекс, видимо, слишком резко затушил бычок, и шарканье подошв о ступени.
- Не знаю, может, ты и права. - Его голос был уже наверху в коридоре.
- Конечно, права. - Они удалялись.
Уф!
Воровато озираясь по сторонам, Чуб заспешила вверх и юркнула в ближайшую дверь, на которой все еще висело ее звездное фото.
- О, пропажа! - подскочил Сани.
Он сидел за гримерным столом, расписывая какую-то бумажку.
- Мы тут все с ума посходили. Все валится! Представляешь, они на меня всю программу свалили… А ты волосы нарастила? Очень удачно! Прямо как настоящие.
Даша, невнятно булькнув, отшвырнула осточертевший пиджак и бросилась к дивану, в брюхе которого проживала ее сумка с вещами.
- Зем, - помрачнел танцор, - их там нет. Директор экспроприировал. И одежду, и мобильный, и книги… Только тюбетейка осталась. Говорит, штраф!
- Что?! Все мои вещи?! - заорала Землепотрясная. Она в отчаянии бросилась к зеркалу и принялась лихорадочно макияжиться первым, что подвернулось ей под руку. - А косметика у тебя есть?
- Сейчас! Сейчас! - Сани принялся суетливо вытаскивать из сумки свою обширную косметичку.
- Меня там парень ждет! - простонала Чуб, подымая руку и показывая ему свой треснувший топ, два края которого были связаны примитивным узлом. - А я в дранье!
- А кто тебя так изрезал? - сочувственно спросил Сани, с опаской разглядывая Дашины посеревшие пластыри.
- Да в стекло врезалась.
- Это ты с ним встречаешься? - не поверил он ее "ась". - На! - Танцор сорвал с вешалки свой сценический полушубок из красных страусовых перьев. - Хоть сверху прикроешься.
- Спасибо, ты настоящий друг! - с чувством поблагодарила артиста Даша.
Торопливо нарисовав на лице некое подобие неземной красоты, она выскочила из своих трехдневных трусов и, нимало не стесняясь голубого коллегу, начала стирать их над раковиной.
- У вас первое свидание? - понимающе захихикал Сани.
- Что-то вроде того. Ну и сам понимаешь… надо не подкачать. Сейчас в туалете под сушкой высушу. Боже, только бы он дождался!
- Тогда лучше без них иди, - толкнул идею танцор. - Так даже сексуальнее.
- Ты - гений! - Чуб сунула в мыльницу мокрый комок белья и нырнула в пушистую шубу. - Ну, как я?! - Землепотрясная торжественно водрузила на голову вновь обретенную тюбетейку.
- Землепотрясно!
Вид у бывшего арт-директора "О-е-ей!" был, безусловно, слегка полубезумный. Но ослепительный, почти осязаемый ореол радостного предчувствия влюбленности делал Дашино круглое, некрасивое лицо несказанно, необоримо привлекательным - притягивающим взгляд, как блестящий предмет!
Даше не сильно везло в любви, но, если перефразировать Черчилля, утверждавшего, что успех - это последовательный переход от одной неудачи к другой с нарастающим энтузиазмом, вся Дашина жизнь была последовательным переходом от одного маразматического романа к другому - со все нарастающим энтузиазмом.
- Супер! - приятель поощрительно обрызгал ее своим одеколоном. - Классный запах. Унисекс! А ты что, совсем убегаешь? Мне поговорить надо. Я с этой вечеринкой просто зашиваюсь.
- Да мне тоже, - вспомнила Даша.
Отыскав глазами свой кулек, она незаметно сунула в карман шубы узелок с Присухой:
- Но тут уж, прости, как получится.
Мопед, ради спасения коего она и приехала сюда, был самым любимым Дашиным зверем, но даже он вдруг померк и уменьшился в ее глазах в сравнении с…
Нет! Их нельзя было даже сравнить! Ибо любовь была для Даши чем-то огромным, ослепительным и неопределимым - бесконечным, сияющим сгустком счастья!
И зарево этого всепожирающего пожара уже поднималось над Днепром.
* * *
Маша вылезла из люка и торопливо зашагала - почти побежала к лестнице, нервно отряхивая грязную одежду. Ей хотелось поскорее забыть…
- Подожди, - окликнул ее Мир.
Она обреченно остановилась. Было почему-то ужасно стыдно, и от стыда бурчало в животе.
"Зачем он, зачем?! - лихорадило сознание. - Он же не любит меня. Просто стресс, подземелье, свеча, страх. Опасность объединяет. Инстинкт самосохранения заставляет броситься в объятия друг друга. Тупо по Фрейду - война эроса и тантоса!"
"Это все подземелье, свеча, нервы на взводе, - подумал Мир. - Чуть-чуть не трахнулись. Жаль, что нет… Сняло бы напряжение. Переспали бы, и вся любовь… Да при чем тут вообще любовь?! Откуда ей взяться?"
- Поехали ко мне.
- Я не могу, - промычала Маша, отворачиваясь и хватаясь глазами за совершенно не нужную ей сейчас Кирилловскую церковь.
Экскурсия уже ушла, исчез священник. На огороженной со стороны горы решеткой из пик церковной земле не было никого, кроме сумасшедшего Мити, сидевшего на корточках и, выпятив дряблые губы, разглядывавшего что-то в траве.
- Маша, - просительно протянул Мир, касаясь ее плеча.
- Мне нужно домой, - взмолилась она, отшатываясь от его прикосновения.
"Нет!!!"
От осознания: "Она сейчас уйдет" - у него чуть не лопнула голова!
"А если любовь?" - испуганно подумал он. И испугался еще больше, почувствовав, что готов стать на голову, сделать колесо, бегать вокруг нее, как вокруг елки, прижать, схватить и не отпускать - только бы она не исчезала сейчас никуда.
- Но мы же так ни в чем и не разобрались, - вкрадчиво обнял он ее снова. - Неужели ты бросишь меня в беде? - просительно сказал Мир Маше.
"Твоя любовь - твоя проблема!" - жестоко сказал он себе. Так же жестоко, как говорил это и другим.
Он, как никто, знал: все влюбленные - очумелые, докучливые эгоисты, воображающие, будто их любовь к тебе делает тебя их личной собственностью!
"Твоя любовь - твоя проблема!" - говорил он им, отсекая себя от их любви.
Ваша проблема, что вам хронически хочется меня видеть, а при виде меня тупо подкашиваются ноги и воспаляются мысли в голове, и оттого что она связана со мной, она аж никак не становится моей!
Но сейчас Мир разом понял всех баб, обрывавших его телефон в три ночи, угрожающих самоубийством, падавших на колени с криком "Не уходи… Я не могу жить без тебя!" И даже ту, совершенно сумасшедшую, писавшую ежедневные письма, присылавшую на дом нелепые цветы, устраивающую истерики его родителям, а в итоге забравшуюся в окно его спальни по водосточной трубе.
"Я даже повода тебе не давал! У нас ничего не было. Я тебе - никто!" - орал он, взбешенный ее неистребимыми попытками прорваться к нему любыми средствами.
Но она рвалась к нему, потому что он и был ею. В нем было больше ее, чем оставалось в ней самой. В нем была ее надежда и безнадежность, радость и кошмар, весь смысл ее ставшей бессмысленной жизни.
У него в руках было ее сердце, и она отчаянно рвалась его забрать! Но только будучи рядом с ним, близко-близко, бедняга чувствовала: ее сердце снова на месте.
Маша угрюмо отстранилась.
Сердце Мира упрямо выскользнуло из груди. Жизнь стала пуста и бессмысленна.
"Может, это грипп? - с надеждой дотронулся он до своего вспотевшего лба. - Или я схожу с ума?" - Даже это казалось ему предпочтительней.
- А разве сумасшедшим позволено гулять самим по себе? - спросила Маша Ковалева.
- О чем ты? - вскинулся он и, проследив за направлением ее глаз, хмуро отметил взглядом Митю.
- Давай подойдем к нему, - предложила она.
- Давай, - согласился он со вздохом. Снял каску и, вытащив из нагрудного кармана белый носовой платок, протянул его ей. - На, вытри лицо. - В его словах прозвучала капитуляция: "Все будет так, как ты скажешь. Так, как ты захочешь".
"Неужели это и есть любовь?! Полное безволие, мгновенная потеря всех жизненных ориентиров и кошмарное, унизительное чувство зависимости, как будто от тебя к ней тянется невидимая трубка с кислородом, и стоит ей отойти чуть дальше, ты дернешься и умрешь…"
"А чего, собственно, я должен сострадать тебе? Любовь - штука не более уважительная, чем чирей на заднице!" - вспомнил он еще один свой любимый перл.
Но следовало признать: даже чирей на заднице может доставить массу неприятных и крайне болезненных проблем.
При их приближении сумасшедший даже не поднял головы. Ковалева осторожно присела рядом с ним.
- Что там? - одобрительно спросила она. - Кузнечик?
Митя опасливо дотронулся двумя пальцами до земли, словно бы проверяя ее температуру.
- Это плохая земля, - серьезно сказал он. - Потому нас и поселили здесь. Раньше люди не жалели таких, как мы.
- Что? - сощурился Мир.
- Когда из Кирилловского монастыря сделали больницу, - напряженно объяснила ему Маша, - здесь были такие ужасные условия, что ее имя стало именем нарицательным. Киевское выражение "Загреметь в Кирилловку" означало попасть в беду. По большому счету, больных попросту свозили сюда умирать.
- Здесь злая земля. - Митя посмотрел на нее. И то, что он ненормальный, можно было понять по одному выражению глаз, голубых и не замутненных ни одной из земных забот, простодушных, как у животного. - Тот, кто построил этот дом, сам попался в него.
- Наверное, он имеет в виду инженера Геншвенда, - перевела Миру Маша. - Геншвенд строил новые павильоны для больницы. А в результате сам умер в сумасшедшем доме - в одном из тех павильонов, которые проектировал. Такая ирония судьбы.
- И как ты все это помнишь? - искренне поразился Мирослав.
Внезапно ему стало легче. Маша не собиралась уходить! И прислушавшись к заинтересованным интонациям ее голоса, его сердце немного успокоилось и временно вернулось обратно.
- Тебе тоже дядя Киря рассказывал? - простодушно спросил Машу Митя. - И про художника, который рисовал нас, а потом стал как мы… Рассказывал? - Он нетерпеливо дернул ее за рукав.
- Врубель? - Маша посмотрела на Мира.
- Он реставрировал фрески в Кирилловской церкви? - неуверенно продемонстрировал историческое образование тот.
- Да, - поощрительно закивала Маша. - Есть версия, что для фрески "Сошествие Святого Духа" на хорах Врубель делал эскизы апостолов с обитателей Кирилловки. А к концу жизни тоже сошел с ума. И кстати, ужасно боялся, что его поместят именно сюда.
- Естественно, раз здесь были такие ужасные условия.
- Нет, к тому времени условия были уже ничуть не хуже, чем в любой другой больнице.
- Ты просто кладезь, - восхищенно улыбнулся Мир.
- Похоже, не только я. - Ковалева перевела взгляд на подозрительного всезнайку, который мог бы проводить экскурсии в своем собственном своеобразном заведении.
- И наш врач, - радостно сообщил ей Митя, видимо, признав в ней идеальную собеседницу, понимающую его с полуслова. - Не дядя Киря, другой. Он тоже теперь такой. Потому что эта земля - злая!
- Потому что здесь лежит клад? - осторожно попыталась прощупать его Маша.
Тот закивал и произнес с детской важностью:
- Золото - это сила, а большая сила не может быть доброй.
- А ты знаешь, что здесь произошло?
- Да, - кивнул он опять.
- Здесь недавно погибла девушка, - деликатно начала Ковалева.
- Да. - Митя грустно опустил глаза. - Я виноват. Я не хотел этого.
- В чем ты виноват? - мигом отреагировал Красавицкий, опускаясь на траву перед ним.
- Я не хотел, чтобы она умирала, - жалобно проплакал Митя, глядя себе в пупок. - Но она умерла. Потому что я ее не любил. Она мне сама сказала это… И позвала меня. Но я был плохим. Я не хотел!
- Оп-па! - сказал Мир.
- Вон она! - рука Мити с выброшенным вперед указательным пальцем полетела на церковь, и Маша и Мир резко обернулись, на секунду поверив, что и впрямь увидят там сейчас мертвую Риту в окровавленном платье.
Но узрели только огромного и угрюмого черного ворона, прохаживавшегося по серым солнечным плитам у запертых дверей Кирилловской церкви.
* * *
На стене кабинета висел старый, нарисованный гуашью плакат, еще советский, судя по квадратно-охровым лицам врача и врачихи, в позе легендарных "Рабочего и колхозницы", поднимавших над головами медицинскую чашу со змеей. Рядом с ними мирно соседствовала плейбойного вида эстрадная певица, тоже уже порядком обтрепанная по краям.
- Что вы хотите узнать? - спросил их дежурный врач, тревожно кося глазами на две длинные зеленоватые купюры, перекочевавшие на его стол из заднего кармана Мирослава.
Маша разделяла докторские чувства: в ее семье такие деньги не прописывались и даже никогда не приходили в гости, и при виде их она испытывала странную смесь тревоги и боязливой неприязни.
- Вы ведь дядя Киря, не так ли? - осведомился Мир.
Врач Кирилл Снуровский встревожился еще больше и еле заметно кивнул. Кажется, визитеры пугали его.
- Не знаю, смотрите ли вы телевизор…
- Смотрю, - быстро уточнил врач. У него было белесое и белобровое лицо неудачника с абсолютно не запоминающимися, лишенными возраста чертами. Ему могло быть тридцать или сорок. - Я видел вас. Вы - Красавицкий. - Он выговорил фамилию посетителя, осторожно перебирая языком каждую букву, словно не мог понять, какова она на вкус.
И Маша поняла: он боится не ее, а Мира. И не поняла, почему же тогда он согласился встретиться с ними, едва только охранник на входе назвал ему по внутреннему телефону эту пугающую фамилию.
- Выходит, я могу не объяснять, - покрытый пылью посетитель изобразил сдержанную улыбку, - в каком… ммм… спорном положении я нахожусь в данный момент. Я, конечно же, понимаю, вам нет никакого смысла навлекать на себя неприятности. Ведь если выяснится, что кто-то из ваших больных… - Мир демонстративно пропустил конец предложения. - Но и вы, думаю, понимаете тоже: моя проблема куда неприятней вашей. Меня подозревают в убийстве. И ваша помощь для меня очень дорога. Практически бесценна!
Психиатр поморщился, без труда расшифровав более чем прозрачный намек, и забарабанил пальцами по купюрам, не спеша, однако, их принять.
- Иными словами, - недовольно переспросил он, - вы хотите узнать, не мог ли совершить эти убийства кто-то из моих пациентов?
- Им ведь позволено гулять по территории больницы?
- Днем, а не ночью, - уточнил Кирилл Снуровский.
- А на ночь их запирают? Или оглушают снотворным? - дерзостно полюбопытствовал Мир.
Подбородок доктора неприязненно пополз вперед.
- Мы не приковываем своих подопечных к койкам, что бы там про нас ни сочиняли! Конечно, среди них есть и буйные, и вот они-то как раз не могли выйти отсюда ни под каким видом. Но два последних вечера здесь, простите за плохой каламбур, был настоящий сумасшедший дом. Массовый приступ истерии. И милиции, - холодно уточнил врач, - об этом превосходно известно. Многие пациенты повскакивали с кроватей, пытались спрятаться, убежать….
- И как вы это объясняете? - искренне поразилась Маша.
- Когда дело касается человеческого мозга, никто и никогда не сможет объяснить вам ничего до конца, - с апломбом изрек Кирилл Снуровский. - Почки, печень, сердце, кишечник - простые и понятные работяги. Даже если с диагнозом напутаешь, так патологоанатом разберется…
Мир вежливо улыбнулся бородатой врачебной шутке.
- А ум - Бог! Вечная загадка! - Врач, похоже, оседлал любимую идею-фикс и помчался на ней во весь опор. - Кто мои пациенты? Кто они? - оживленно вопросил он. - Одни считают их одержимыми бесами, другие говорят, что блаженные ближе к Богу. До революции людей не от мира сего почитали как святых и пророков. Вы, верно, слышали о Куреневском мальчике?
- Нет. - О таком не слыхивала даже Маша.
- И известнейший московский чудотворец Иван Корейше - тоже жил в сумасшедшем доме. А "киевский Корейше" - юродивый Феофил - предсказал Николаю I поражение в Крымской войне! Как это прикажете объяснять? Как? Лично мне кажется, что эти люди - сродни животным! Не в худшем смысле, - строго затряс пальцем он. - Просто, как бы человек ни кичился своим превосходством, когда речь заходит о животной силе, животной интуиции, магнетизме, сексуальности, мы сразу вспоминаем о нашем кровном родстве с тварями. И вы знаете, что такие люди, - Михаил Снуровский явно избегал слова "сумасшедшие", - бывают чрезвычайно хитры и способны обвести вокруг пальца любого здорового и здравомыслящего. Они наделены огромной силой, которой не обладали до болезни. Когда тот же Митя входит в раж, с ним не могут справиться и три санитара! И точно так же, как животные, предчувствующие приближающийся пожар еще до того, как их нюх учует запах гари, они способны улавливать зло - некие непонятные и неощутимые для нас волны. Другого объяснения я не вижу!
Маша и Мир невольно переглянулись.
- Если я вас правильно понял, - подвел итог Красавицкий, - из-за этих необъяснимых волн ваши больные две ночи бегали по больнице, и никто не может поручиться, что тот или иной…
- И что, простите, вам дает это теоретическое предположение? - с вызовом прервал его врач. - В Киеве найдется не меньше миллиона людей, которые теоретически могли быть в данном месте в данное время. А диагноз моих подопечных - это еще не мотив.
- А откуда ваш пациент Митя так хорошо знает историю Павловской больницы? - пошел на войну Мир.
- И церкви, - вставила свои пять копеек Маша. - И про клад.
- Какой клад? - Доктор неприятно посерел. - Я просто пытаюсь развивать их. Они не должны чувствовать себя ущербными…
- И потому вы рассказываете Мите про других, уважаемых сумасшедших. И про то, что с таких, как он, рисовали апостолов. А заодно и про клад гетмана, и про злую землю. - На лице Мира выписалось явственное презрение.
- Какой клад?! - возмутился врач. - Я вас совершенно не понимаю!
- Клад гетмана в Кирилловских пещерах, - робко объяснила ему Маша. - Считается, что Мазепа зарыл его там.
- Я о таком не слыхал. - Кирилл стал подчеркнуто профессиональным и деловым. - А следовательно, мой пациент тоже. Он не читает книг сам.
- Но он сказал нам… - возразила Ковалева.
- Сказал или ответил на ваш вопрос? - скептически хмыкнул Кирилл Снуровский.
- Он знал убитую девушку, - встрял Мир.