Так Корбин стал учеником чародея. Старый маг не был слишком силен, но зато имел серьезное магическое образование и, главное, немалый жизненный опыт. Основы магии он преподал Корбину очень и очень неплохо, но пришел день, когда Корбин понял, что не хочет больше сидеть в компании пыльных книг и вонючих реторт, а хочет повидать мир. К тому же, он уже знал довольно много простых боевых заклинаний - большинство из них, та же молния или стена огня, базировались на банальном, практически бесструктурном выбросе энергии, а энергии у Корбина было немало.
Учитель понял его - он был мудр и хорошо знал нетерпеливость молодости. Более того, в отличие от многих стариков, он не стал брюзгой и ворчуном, поэтому он не стал пытаться удерживать ученика, лишь потребовал, чтобы тот сдал экзамен и получил официальную лицензию мага. Экзамен комиссии, члены которой имели из достоинств опыт и знания, но даже собравшись все вместе были слабее его, Корбин сдал легко. А вскоре боевой маг Корбин ушел, присоединившись к наемной роте, прихватив сумку с немногочисленными пожитками и некоторыми книгами.
Следующие сорок лет жизни мага достойны описания каким-нибудь писателем-баталистом. Он воевал практически во всех войнах, и всюду его роте сопутствовала удача, а авторитет самого Корбина медленно, но неуклонно рос. Под конец услуги его (теперь уже его!) роты оплачивались примерно так же, как услуги небольшой армии, и они того стоили - и потому, что рота была одним из самых профессиональных воинских формирований на континенте, и потому, что она была единственной, которая могла похвастаться, что ее командир - могучий маг.
Не раз и не два Корбин возвращался к своему учителю, да и в боях и походах всегда старался найти что-то новое, повысить квалификацию так сказать. В результате он стал действительно могучим магом, не слишком умелым, но могучим, а могущество подразумевает и богатство. На деньги, присылаемые Корбином, его отец не только поправил дела, выкупил и восстановил замок, но и прикупил еще несколько деревенек, поэтому когда старый граф отошел в мир иной, Корбин унаследовал богатое и процветающее поместье. Ну а повесив нескольких управляющих, он добился того, что поместье продолжало процветать и дальше.
Годы шли, давно умер старый король, на престол взошел новый. Старый маг (маги живут долго, намного дольше обычных людей) удалился на покой и занимался немногочисленными учениками. Корбин продолжал зарабатывать деньги и репутацию. А потом ему это надоело, он оглянулся вокруг и понял: надо оставить что-то после себя. А что в нашей жизни главное? Правильно, дети, причем не бастарды, которых и без того уже по свету немало раскидано, а нормальный ребенок, воспитанный в нормальной, полной семье, наследник которому можно передать все. И, желательно, не один.
Корбин вернулся в родной замок и обстоятельно подошел к вопросу - перебрал кандидатуры, все обдумал и взвесил, нашел ту, которая удовлетворяла его по всем критериям, договорился с ее родителями (ха, попробовали бы они отказать), невесту привезти приказал, подготовка к свадьбе в самом разгаре, и вот…
Маг подошел к зеркалу в углу, небрежно провел рукой перед стеклом. Зеркало засветилось, по нему поплыли полосы, а потом появилось изображение немолодого, высокого и грузного мужчины - управляющего имением.
- Лик, - с трудом сдерживая раздражение, сказал Корбин. - Ты в курсе, что она сбежала?
Глава 2
Джурайя
…Как корову на торгах… Ополоумели что ли все вокруг? Всех посмотрели, по холке похлопали, в зубы заглянули. Сволочи. Ах магичка, из стихийных? О-о-о, это нам подходит, щенки будут породистые. Все в папашу, осла… А меня спросили? Я хочу с даром расставаться из-за великовозрастного дегенерата, который решил в природе повториться? Ищите другую сучку для случки, или из прошлых помётов чего-нибудь повыбирайте, поудачнее…
Такими вот крамольными мыслями в адрес своего сюзерена была заполнена в принципе хорошенькая головка высокой худой девицы 18 лет от роду в мужской одежде и с узелком в руках, пробирающейся прочь от родной деревни по непроходимой чаще.
Когда в деревню пришли сваты, Джу была спокойна и даже посмеивалась над соседскими дурочками, вырядившимися и раскрашенными в ожидании чуда - как же, господин граф жениться изволют, а к дворянкам у него с детства отвращение, вот и выбирает простолюдинку поприличнее. Дарует семье титул какой-нить завалящий, поместьице и пожизненное содержание - таки кому от того хуже будет? Вот и собирают дочурок чуть не с 10 лет на выданье - кто его знает, какие тараканы у графа, да ещё вояки, да в таком возрасте в голове шныряют? Другое дело - в глаза то его никто поди не видал. А ну как страшный, костлявый, седина на морщинистой макушке со старческими пятнами клочками висит? А ведь наследника хочет - не откажешь, придётся супружеский долг исправно исполнять, да ещё его старческой немощи пособлять - как бы не вырвало.
Сватов ждали - они объехали уже все окрестные деревни и сёла - их выселки последними, у самой границы графских земель, притулились. И уж если никого не подобрали - точно невеста из их них будет! У сватов и грамотка при себе имелась - тама их высокоблагородие изволили указать требования к будущей супруге. Ну какие требования к утробе на ножках могут быть - чтобы глаз радовала да плоть услаждала. А мне то какое дело до сватов ваших? Оглобля тощая, бледная, глазищи хоть и большие - да не ласковые - как вода стылая, светлые, серые - как взглянет, так мороз пробирает. Вместо русой косы - по плечи остриженные волосы цвета воронова крыла, чёлка на глаза падает, непокорные пряди то и дело торчат, как ни укладывай.
- Я ж тебя как родную ростила, отказу не было - на охоту с отцом - ходи, к деду Ценю, ученицей - бегай, хозяйство вести не желаешь - сама, доченька, справлюсь! А ты? Трудно тебе для матери один раз сарафан одеть да лохмы свои причесать? - причитать мать начала ещё за месяц до приезда ахтунг-команды старого графа, когда из первого села донесли сплетни о том, что девок к дому старосты сгоняют и по-всякому оглядывают да расспрашивают.
- Нарядов одних на пять сундуков, с кажной ярмарки привозим с отцом - не у всякой дворянки ТАКИЕ найдутся - ни один не надёван ведь!!!
- Надёван. Седьмую зиму в учение при храме отдавали - нарядили как куклу.
- А-а-а, нашла что вспомнить! Ну добро в грязи изваляла, ну маслом заляпала - а смолой ты его где извозила?! Конечно, Цень чердак конопатил, а как-же без него!
- Мама, перестань дядюшка Цень старый совсем - а кто ему помогает? Он всем выселкам скот лечит, огороды забыли когда пололи - сорняк повывел, а денег не берёт. Совести нет, вот и отделываетесь подачками.
- Сорняк то повывел, а комарье-то оставил… - проворчала Марисса, критически оглядывая то самое, одиннадцатилетней давности платье, с любовью расшиваемое в течении года парчой и бисером и убитое Джурайей в один день.
- Выкинь. Не отстираешь. Комарьё нельзя - баланс нарушится. Ладно, тащи платье. Какое, хе-хе… не жалко…
…Как? Как она могла согласиться на эти дурацкие смотрины? Надо было всех послать как обычно и уйти в лес. Как обычно. И хрен бы её нашли - в отцовской захоронке. Марисса и по молодости отличалась на редкость склочным нравом, а уж после пятидесяти и говорить не о чем - Молчун давно присмотрел себе пригорочек и обустроил вполне себе уютную землянку, перетащив туда из старых запасов всякой утвари, давно пылившейся на чердаке и в сарае - выкинуть жалко, а в доме ставить - не гоже. А лет с десяти и Джурайя обустроила себе там уголок - спасаясь от материнских попыток любовь да ласку причинять, да заботой отоваривать.
И ведь даже в зеркало не глянула - чего там смотреть? Лицо красить нельзя - с малолетства золотушная, ни кремов, ни красок не принимает кожа, покрываясь подозрительными пятнами и волдырями. Платье - как на прынцессу - висит, как на вешалке, только углы торчат во все стороны, откуда у других ровесниц всякие соблазнительные выпуклости выпирают. В декольте вместо ложбинки - ключицы, в рукавах не локоточки с ямочками - мослы торчат. Кисти длинные, костлявые - не чета розовым ладошкам, которыми невесты кокетливо ротики прикрывают, изображают смущение и целомудрие, дурищи.
На полголовы выше всех женщин на выселках - даже дочери кузнеца, а уж та здоровенная, вся в отца.
Мать полдня убила, собирая её лохмы в замысловатые пряди. Смеялась сидела, теперь плакать придётся.
Вся деревня наперёд знала - первыми пойдут глашатаи - заглянут в каждый двор, зачитают графский указ - дескать, явиться всем девицам немужним к дому старосты и построиться для дальнейшего осмотра. За глашатаями приедут конные сваты - поговаривали, среди них даже маг - на предмет целомудрия проверяет, на слово не верят. Всё шло по плану, пока взгляд молоденького мага не упёрся в Джу. И изменился странным образом. В нём сочетались одновременно благоговейный ужас и робкая надежда.
Сваты вот уже битый час о чём-то спорили - невесты застыли в ожидании. На запах благовоний слетались мухи и пчёлы, под палящим солнцем потели и начинали смердеть тела, текла ручейками пота краска с лиц… Джурайя от скуки постукивала пальцем по стене старостовой избы, как бы случайно ей в такт из леса отзывался дятел, насвистывали щеглы стрекотали сороки. Девушка так увлеклась, что проглядела судьбоносный момент - от сватов отделился немолодой воин с усталым лицом, развернул грамоту и начал зачитывать вслух:
- девица 18–23 вёсен (пометочка острой палочкой о соответствии - чирк)
- ликом благородна, по происхождению крестьянка (чирк)
- станом крепка
- ликом светла (чирк-чирк)
- целомудренна - освидетельствовано магом третьего ранга (чирк)
- зубы белые, крепкие, в достаточном возрастной норме количестве (чирк!)
- явилась чисто вымытой, не изукрашенной, без следов приворота - освидетельствовано магом третьего ранга (чирк-чирк-чирк)
- наделена даром естественного (наследственного) происхождения.
- Вы нам подходите. Соберите необходимое для недельного путешествия и ожидайте в своём дворе сопровождающих. Вас доставят к месту прохождения семейной службы - все верительные грамоты на титул, поместье и содержание будут вручены вашей семье накануне официальной даты свадьбы.
Шчёлк каблуками и увёл за собой лоботрясов. В трактир пошли - обмыть удачную сделку, сволочи.
…Списочек, вы нам подходите… А вы мне подходите? А меня кто спросил?! Я хочу?!!! Не так я хотела 18-е лето провести. Надо было раньше сматываться - по хорошему хотела, с родительским благословением в ученицы мага, в город. Ведь есть же дар! Только пользоваться не умею…
Мать счастливая - аж плакать хочется, отец заикнулся - не гоже девку без любви за старика - мать бровь подняла, к сковородке примерялась, он и замолчал. Молчун он и есть Молчун. Пойдёт теперь в землянку, горе в настойке топить. Один он меня понимает, а и то помочь не может. А мать - мать уже и сундучок походный к воротам подтащила. Дочечка, платьев не кладу только вот сменные на дорогу - по одному на каждый день, дочечка, вот тебе рукоделие - будет чем в карете заняться, платочек вензельный графу в подарочек вышьешь, дочечка, а мыльца то душистого в дорогу нет - побегу у жены мясника займу… Дочечка… А раньше то: Райка - опять порты мужские натянула! Райка - от Ценя пойдёшь, от клопов зелье захвати. Всё, не могу молчать, пора прекращать балаган.
- Успокойся, никуда я не еду.
Я думала мать или кондратий обнимет, или она сковородой любимой меня прибьёт, или всю посуду переколотит, а тут тишина зловещая наступила - потрогать можно. Медленно обошла вокруг меня, руки в боки упёрла, глаз прищурила…
- Только посмей, дрянь, графского указа ослушаться. Ослушаешься - не дочь ты мне. Всю жизнь ты мне испортила! - звук нарастал и нарастал, голос срывался на ультразвук. - Я костьми лягу, а за графа ты выйдешь! Титул… Поместье… Рента… Да как ты смеешь?!!! Да кто ты такая?!!!!!
…Хороший вопрос - а правда, кто? Джурайя и сама не знала: того, что она подкидыш, от неё не скрывали - чтоб благодарна была, чтобы каждый день помнила чем она матери с отцом обязана.
Нашли её на межи, да так удачно нашли - что не пересказать. Отец - тогда ещё просто Молчун, муж Мариссы-бездетной, с кумом по утренней росе косили на лугу, а тут возьми да и воткнись коса в землю. Возле тонкой шейки лежащего в траве ребёнка. Не воткнись коса - и голова с плеч, у Молчуна ноги подкосились. Так, на полусогнутых, он и пошёл к своему дому, неся дитя на вытянутых руках. В дом внёс, а рук разжать не может, губы трясутся, головой мотает, мычит нечленораздельно… Хорошо кум подоспел - влил стакан настоечки в рот, и отпустило. Расслабился, поплакал, Мариссе, застывшей, как жена Лота, рассказал, как дитя нашёл. Сбежалась вся деревня, пришёл и Цень - он то и сказал, что ребёнка им небо послало, счастье это и дар небес - Джу Ра Йя, как говорят у них на родине. Так и назвали. А уж как счастлива была Марисса - двадцать лет всех богов молила, а так и не смогла даже и зачать ни разу, а тут такой подарок, действительно, дар небес, Джурайя, доченька. Ребёночек был прелестным, не больше месяца отроду, в ямочках и ниточках пухленькие ручки-ножки, мраморно-белая кожа, яркие губки и серьёзные серые глазки.
Первые год Марисса наслаждалась материнством, а потом началось…
Дочь росла смышлёной и самодостаточной, пелёнки перестала пачкать с полугода, басовитым криком оповещая о естественных потребностях, начав ползать, не лезла куда не надо и не портила чего не просят, спустя семь месяцев после своего чудесного явления встала на ножки, и через месяц уже ходила вразвалочку с важным видом по избе, таская под брюхо висевшего с обречённым видом кошака. В год девочка не заговорила. Не заговорила она и в два, и в три…
Соседи стали шептаться за спиной Мариссы - найдёныш-то слабоумный, не зря на межи оставили. Сначала Марисса ждала - ведь бывает так, заговорит попозже. Потом впала в отчаянье, потом раскаялась, что не сдала в приют обузу - стыда бы такого не натерпелась, а однажды, прийдя домой с утренней дойки, застала дома чудную картину.
- …ты не бойся, Молчун. Я мамке не скажу, что это ты её любимую чашку расписную разбил, - говорил детский басок из-за приоткрытой двери.
"Вот шалопай! Опять соседский мальчонка у нас сидит - как мёдом намазано, хоть тряпкой гони" - подумала Марисса, перехватывая полотенце и заходя в комнату. За столом сидели Молчун, Джуня и… больше никого. Ну кошак. А говорил кто?!
- Джуня, Джуня, деточка, это ты сказала? Ты? Скажи маме! Скажи, я не буду Молчуна ругать, только скажи!
- Мамуль, ты чего голосишь? - невинно поинтересовалась негодница, как будто ничего ТАКОГО не произошло.
С тех пор все выселки знали, что Джуня - чудо ребёнок, что она говорит как семилетняя, и откуда всё знает - не понятно, но о-о-очень интересно. И Марисса опять купалась во всеобщем внимании и уважении - как же, вырастила сиротку, выучила, ночей не спала, а ребёнка выправила. Восторги поутихли через какое-то время, началась спокойная и довольная жизнь, пока не грянула беда…
Во двор вбежали дети - гурьбой, к криками, в глазах - ужас.
- Тётя Риса! Тётя Риса! Джуня!.. Мы не виноваты!.. Мы к Ценю, а его нет! Джуня!.. Вот…
Из-за спин выдвинулся старшой старостин сын, протягивая на руках чей-то скелет - так сначала подумала Марисса, разглядывая явно человеческое, но неестественно тощее серое тельце, обвисшее на руках Кирина. Одежда была Джурайкина, но Джу - ладненькая пятилетняя девочка, с румянцем во всю щёку, крепенькими ножками, пухлыми ручками, а то, что держал в руках Кирин, не было её Джуней. Ботиночки, в которые только сегодня утром Джуня еле запихнула ножки-подушечки, держались на одних завязках. Скелетик открыл глазки, и тут Марисса поняла, что это её найдёныш - на неё смотрели серьёзные серые глазки, в глубине которых плескались боль и недоумение.
Пока искали Ценя, пока он колдовал над внезапно высохшим тельцем, староста выбивал из детей показания, и складывалась странная картина. Дети отправились по ягоды. И случись такому - из малинника выломился матёрый медведь. Дети кинулись бежать, Кирин зацепился за корягу и растянулся во весь рост. Хозяин леса надвигался на стоящую столбом Джурайю. Кирин сорвал голос, крича, чтобы она бежала, пряталась, задерёт ведь и не заметит, а Джу…
Сначала он заметил, как с её пальцев стекает свет. Потом засветились её глаза, потом заискрили и встали дыбом волосы, потом ослепительная вспышка… Когда Кирин снова мог видеть, он увидел выжженный круг земли, а на нём дымящиеся медвежьи кости и вот, Джуню, которая теперь такая… Мальчик рыдал не переставая, и рассказ о пяти минутах пережитого им ужаса растянулся на два часа.
Из светлицы вышел Цень. Его приговор был неумолим. Девочка будет жить, но у неё Дар, да такой мощи, что не каждый магистр магии вынесет, и следующий выплеск может унести её жизнь. Она должна учиться не давать энергии изливаться, иссушая её тело. Он, Цень, может учить её контролировать себя, а пока - полный покой и о-о-очень питательная пища. И ещё травки - принесу, научу заваривать, пошепчу.
Боги! Откуда этот дар на наше голову? - думала Марисса, выхаживая дочь. Она поправлялась медленно, и как будто неохотно. За неделю первый раз встала по нужде сама и тут же слегла, попросила сладенького. Сладенькое было съедено подчистую своё, из дома старосты и окрестных соседей. Молчун ходил теперь в соседнее село и скупал мёд и драгоценный сахар мешками. А Джуня его ела. Мешками. И куда только лезло? Тощая, под глазами черняки, глаза ещё светлее стали. Привидение.
Прежней румяной малышки больше так и не появилось - вместо неё в доме поселилась резкая, как мальчишка, пацанка, целыми днями пропадавшая у знахаря и появляющаяся дома только поесть и поспать. В суждения появилась категоричность и нетерпимость, не свойственная девочкам, и куда-то пропали все навыки домоводства, которым так старательно обучала её мать, хоть и приёмная, но всё-таки любящая.
Это Цень всё, думала Марисса, в раздражении кинув тряпку в обнаглевшего кошака. Кошак мявкнул и удалился с видом оскорблённой невинности. Сметаны жалко, жмоты.
Старый Цень был их местной достопримечательностью. Появившись лет двести назад в их выселках, он облюбовал себе заброшенный домик возле леса. Лечил зверьё, домашнюю скотину, не отказывал и людям, но большой радости от этого не испытывал. Пошептав над наделами, избавил местных жителей от вредителей и сорняка с одним условием - новые делянки не разрабатывать, оставить лесу то, что ему принадлежит. Побрызгав по углам, подымив ароматными палочками, изгнал не только тараканов и клопов, но и невыводимых муравьёв. Денег не брал, принимал еду, одежду, утварь. Так и жил один-одинёшенек, и уже два века не менялся. Все знали о том, что маги живут дольше людей, и только в их выселках убеждались в этом воочию вот уже несколько поколений.