Месть Бела - Джеффри Арчер 9 стр.


* * *

– О, вот и пожрать несут! – встрепенулся

Везунчик, по-собачьи подняв голову и потянув носом воздух. – Наконец-то!..

В самом деле, с противным скрипом отодвинулась металлическая заслонка на двери клетки; надзиратель по имени Коэн протолкнул внутрь две мятые миски с кусками вареного мяса, одну за другой, и кувшин, почти до краев полный воды. Постанывая от удовольствия, первым схватил миску – ту, где мяса было чуток больше, – Везунчик. И принялся, чавкая, жрать: запихивать пальцами мясо в рот и, кажется, не прожевывая, глотать. Будто его не кормили неделю. Или будто его кормят в последний раз.

Конан, сидя на корточках, смотрел, как трапезничает его приятель по клетке, и к своей порции пока не притрагивался. Есть почему-то не хотелось. Муторно было у него на душе.

Хотя, надо отдать "богам" должное – во многих тюрьмах побывал Конан за свои неполные девятнадцать лет, но такую заботу об узниках встречал впервые. Трехразовое, судя по словам сокамерника, питание, причем кормят добрым, хорошо проваренным, сдобренным приправами мясом, а не всяким гнильем; спи, сколько хочешь; работать не заставляют – век бы тут жил, не тужил…

Впрочем, в последнем пункте Конан несколько преувеличивал. Просто успокаивал себя. Не мог киммериец жить в взаперти. Во многих тюрьмах побывал он и не было почти ни одной, из которой бы его выпустили. Иными словами, отовсюду он уходил сам, по собственному желанию. И, разумеется, против желания стерегущих его стражников.

Отовсюду мог сбежать варвар из Киммерии. Даже лишенный храбрости мог: ведь смекалка-то осталась при нем…

Но только не из тюрьмы слепцов.

А выбраться необходимо. Чтобы найти самого себя в этом безумном мире и украсть у него самое ценное, что у него есть. Чтобы не остаться навсегда, до самой смерти в городе слепых. Чтобы не остаться навсегда трусливым щенком… Да, очень некстати попал Конан в тюрьму в первый же день своего пребывания здесь.

– Ты чего не ешь? – наклонил ухо к решетке Коэн. – Нужно есть, Боги заботятся о тебе, не надо их сердить.

– Если не хочет, пусть не ест, – с набитым ртом заметил Везунчик. – Мне больше достанется.

"Интересно, а как местные выращивают хлеб, мясо откуда получают? – вяло подумал варвар, наблюдая за довольным Везунчиком. – Слепой пастух стадо не удержит… Или коровы у них тоже с зашитыми глазами? Сумасшествие какое-то…"

– Где вы еду берете? – спросил Конан у Коэна.

– Что значит – где? – удивился тот. И охотно ответил: – Где и все – Великие Боги заботятся обо всех причащенных, кормят их и поят… Э, брат, откуда ж ты такой взялся, что простых вещей не знаешь…

Судя по всему, надзиратель был не прочь поболтать еще с узником, однако киммериец устало прикрыл глаза и привалился спиной к решетке; Круговерть последних дней, путешествие в иной мир, ночные брожения по городу слепых и пленение сделали свое дело: сморенный усталостью киммериец задремал. Последнее, что он спросил у надсмотрщика, было: "Что самое ценное есть у тебя, Коэн?.."

Но тот не ответил. То ли не услышал, то ли Конан задал вопрос уже во сне.

Так закончился первый день варвара из Киммерии в стране слепых.

* * *

– Парень этот, тюремщик который, малым вроде оказался не плохим. Почему-то сразу я к нему проникся… Наверное, потому что раньше ни одного нормального надзирателя не встречал, все больше сволочи попадались. Да и он, кажется, не прочь со мной поболтать был. А что, скучно день-деньской торчать на солнцепеке, даже поглазеть не на что, ха-ха…

Ну, короче, то да се, на следующий день стал я у него понемногу, между делом, вызнавать, откуда ихнее государство возникло, кто всем, кроме "богов" заправляет, что интересного посмотреть можно. И Коэн охотно рассказывал – ведь я не вор… ну, то есть, здесь, по крайней мере, ничего не спер, за что сижу непонятно, да и чужеземец вроде – интересно все ж таки.

Вот так мы и коротали часы – то он расскажет чего, то я навру с три короба про свои приключения. О том, кто я да откуда, я покамест не заикался – неизвестно, как дело повернется: судя по местным верованиям, никаких прочих стран-государств, кроме Острова, не существует. А вдруг либо бедолаге Коэну не поздоровится от божков этих, либо он сам меня за какого-нибудь убогого примет. Зачем мне это надо?

А Коэн-то уши развесил, рот раззявил, слушает: я ему плету небылицы. А воришка этот, сосед мой, сидит себе в уголочке, дремлет, когда есть выдают, лопает так, что аж за ушами трещит, да еще добавки просит, и куда столько влезает. На нас внимания вроде не обращает. Ан нет: вижу, слушает, стервец, на ус мотает.

Рассказывал Коэн сбивчиво, то и дело отвлекался на какие-то тюремные байки, когда слова нужного не мог подобрать, жестами себе помогал, чего-то не знал, что-то не понимал, однако худо-бедно я в общих чертах усек, в каком тупом мире они живут. И, знаешь, Симур, хреново мне стало. Потому что некуда мне было деться. Не мог я переубедить этого придурка слепого – так все стройно и четко вписывалось в их видение мира. То есть не видение, конечно… Слышание, что ли? Короче, не важно.

Вот. А на третью ночь моего заточения вдруг слышу…

– Подожди, Конан, – мягко перебил рассказчика Симур. – Я понимаю, что тебе не терпится, но не мог бы ты поподробнее рассказать об их видении мира? Поверь, это очень любопытно.

– Ну… Раз любопытно…

В общем, по их представлениям, давным-давно никакого Острова не было, а был одинокий всемогущий единый Бог по имени, как это ни смешно, Кром. И то ли скучно стало Богу, то ли еще что, но собрался он завести детей. Поразмыслил, поработал над собой он несколько тысчонок лет, и в конце концов забеременел (Бог-то, как-никак, всемогущий!). В чреве его начали расти два детеныша; одного Кром назвал Мраком, другого – Светом и постановил: кто родиться первым, тот и будет царем над всем миром. Дескать, а я, сыночки, пока отдохну малость. Вот. И вроде бы первым должен был появиться Свет, но Мрак схитрил и, сделав папочке "королевский разрез" изнутри, таким образом родился раньше.

Что интересно, оба эти отпрыска, по представлениям дзадишарцев, сыновья эти, хоть и являлись богами, но не теми, как мы их понимаем. То есть, я хочу сказать, ни рук, ни ног, ни головы у них не было – один это просто сгусток света, ну а другой, понятное дело, сгусток тьмы…

Ладно, не о том речь.

Кром сотни три годков находился в замешательстве: с одной стороны, Мрак действительно оказался первым, а с другой – нечестным путем, и как быть, неясно. Потом Крома осенило, и он решил, что сначала тысячу лет миром будет править Мрак, затем его сменит Свет, и так далее.

Братьям же такое решение по душе не пришлось – каждый хотел править миром сколько влезет, бессрочно. Поэтому они поделили мир на две равные части и принялись перекраивать их по своему усмотрению. А Кром удалился на покой.

И все бы ничего, кабы братья на этом угомонилисъ. Но нет: Мрак никак не мог смириться с мыслью, что владеет только половиной Вселенной, он желал правдой или неправдой захапать себе и территорию братца, Остров – для чего создал сонмище темных богов и теперь всячески пытается проникнуть в чужие владения. Однако Свет, разумеется, догадался о злонамерениях родственника, создал на границе Острова магический щит, а также породил собственных воинов-богов и расставил их оборонять подступы к своей части мира.

Конан замолк. Покрутил в пальцах высокий серебряный бокал на длинной изящной ножке, полюбовался, как солнечный луч играет на его полированных боках. Молчал и Симур, терпеливо ожидая продолжения.

– Как ты, наверное, догадался, – угрюмо заговорил варвар, – эти самые боги-воины, внуки Крома, меня и повязали. Которые якобы вотчину Света, то бишь, Дзадишар, охраняют от всяческих тварей из темной половины. Не всегда успешно, но всегда самоотверженно, ибо, дескать, жизнь и процветание обитателей Дзадишара превыше остального. Потому все жители и поклоняются своим "охранителям" да молятся, чтобы скорее вернулся Кром и наказал Мрака.

– Я догадался, – без тени сарказма, задумчиво протянул Симур. – Что ж, картина мира получается простенькая… и в то же время не подкопаешься – как раз из-за этой простоты. Понимаю, понимаю. Стало быть, если вдруг в пределах Острова Дзадишар случайно появится чужак – зрячий, я имею в виду…

– Именно, – мрачно кивнул Конан. – Его примут либо за одного из новорожденных "богов" и обязательно препроводят к "братьям" в Обитель, либо за лазутчика Темных сил и тут же разорвут на части голыми руками… А поскольку никаких "лазутчиков" на деле не существует и островитяне никогда с ними не встречались, то меня, ясное дело, приняли за своего защитничка…

С одной стороны – повезло. А с другой – что дальше-то? Все равно я оказался в лапах у "богов" этих треклятых, в кутузке! Хорошо, тюремщик мой пока меня за собрата-слепого держал; а прознай он, каков я на самом деле? Пикой бы ночью заколол – ему ведь что день, что ночь, все едино, не видит, так слышит, что твой филин, а потом доложил бы "охранителям": так, мол, и так, мною выявлен и уничтожен шпион Мрака… Хотя – вру: не стал бы он ни колоть меня, ни закладывать. Потому что…

Хрустнув, кубок начал сплющиваться, сжимаемый могучей рукой северянина. Симур успокаивающе положил ладонь на запястье своего гостя и сменил тему:

– Хорошо, хорошо. Ну а как же твои "боги" мотивируют ослепление младенцев?

– Что они с ослеплением делают? – озадаченно переспросил киммериец. Рука его разжалась, и кубок особо не пострадал.

– Ну, как они объясняют, что нужно детям глаза зашивать?

– А, вот ты о чем… – Конан нехорошо ухмыльнулся. – Тут у них тоже все схвачено. По религии этих шлюхиных детей выходит, что лазутчики Мрака иногда проникают на территорию Света – подчас ценой жизни одного-двух богов-охранителей, потом "возрождающихся" к жизни в другом облике, – и пытаются вселиться в тела людей, чтобы их собственными руками разрушить Остров. – Северянин склонился над столешницей и устремил взор своих пронзительно синих глаз на мудреца. – А вселиться в тела людей они якобы могут только через отверстия в теле, находящиеся в передней части головы – гнилогнои. Поэтому-то "боги" и закрывают их своим подопечным. Раз и навсегда.

– Хитро придумано, – хмыкнул Симур. – Горбун не будет уродом в стране горбатых, а нормальный человек окажется там либо убогим, либо… сверхсуществом. Хитро.

– Может быть, – мрачно заметил Конан. – Но мне-то что с того? Будь я даже о семи глаз, все равно – кто меня из клетки выпустит?

– Тоже верно. – Симур помолчал. – И, полагаю, что никто из островитян ни разу не усомнился в истинности этой теории. Ни одна мать не воспротивилась Причащению. Ни один не попытался перерезать нити, стягивающие его веки…

– Насчет последнего ты не прав, – возразил варвар. – Мой тюремщик рассказывая, что ходят слухи, будто кое-кто иногда пытается открыть гнилогнои – но тут же, правда, погибает в страшных мучениях. А что касается сомневающихся… Даже Коэн несколько раз намекал, что не все ему нравится в "Великих Богах", что на его памяти и памяти дедов лазутчики Мрака никогда не проникали на Остров, – может, и нет никаких лазутчиков… Я раза два попытался объяснить ему, как все на самом деле, да разве он слушал…

– Да… – непонятно вздохнул Симур, – вера -

это мощь сильнее урагана, мора и черного колдовства… Ну, так что с тобой случилось на третью ночь, Конан?

– На третий холод мне не спалось. Я думал о том, кто является мной в Дзадишаре и что есть для него самое дорогое. И тут меня озарило: глаза! Конечно же, глаза, способность видеть для слепого есть наиболее ценное!

И теперь оставалось лишь найти себя в этом мире. Выбраться из ловушки…

Глава пятая

Над головой простиралось не по-шадизарски малозвездное небо. Знакомые созвездия Конан или вовсе не находил, или они обнаруживались не там, где он привык отыскивать их, упираясь ногами в заморийскую землю. Ночь касалась тела варвара свежестью и прохладой. Совсем как в Киммерии. И уж точно не так, как в Заморе с ее душными, сухими ночами. И земля не заморийская…

Конану не спалось. В голове, как береговые камушки, тревожимые накатами прибоя, ворочались мысли. Сплошь безрадостные. Ну, что может быть самым ценным для его двойника в этом мире? Допустим, глаза, способность видеть. И как быть? Он что же, должен отнять у него этот дар, которого двойник и так лишен? Выколоть ему эти самые гнилогнои, что ли? Бессмыслица…

Нет бесшумно открывающихся дверей, даже среди хорошо смазанных. И если твой слух обострен, а дело происходит беззвучной ночью…

Киммериец приподнялся, прожигая взглядом темноту. Кому это не спится помимо него? Темный силуэт в ночной темноте уверенно продвигался от двери в ограде к клетке с единственными в этой тюрьме заключенными. Походка-то не слепца…

И не мужчины, определил варвар незадолго до того, как увидел, кто это к нему пожаловал.

– Иди сюда, иноплеменник, – тихо позвала "богиня", остановившаяся у входа в клетку.

Конан безмолвно встал, подошел. "Ее, кажется, именовали Иштар. Да, точно ее", – припомнил северянин, разглядев пришедшую.

– Повернись спиной, протяни мне руки.

Конан безропотно выполнил приказание женщины. И почувствовал, как запястья ему ловко оплели тонкой бечевкой.

Иштар просунула сквозь прутья решетки свои ручки, изяществу которых она выслушала немало комплиментов от тех, кто их видел, и быстро управилась с веревкой. Отомкнув замок, выпустила чужеземца из клетки и завязала ему глаза.

Конан был уверен, что Везунчик проснулся, хотя со стороны сокамерника не раздалось ни вздоха, ни шороха.

– Иди! – приказала Конану женщина. – Сначала прямо.

Что ж оставалось северянину кроме подчинения?..

– Направо.

Спустя некоторое время:

– Стой, теперь налево.

То есть повторялось все то, что он слышал от Адониса, только в обратном порядке.

Они кого-то прихватили по дороге. Кто-то, кому Иштар, видимо, подала знак следовать за ними, теперь топал за спиной киммерийца. По походке – слепец.

Он, подумал сам про себя Конан, делает успехи в мире слепцов, уже на слух отличает зрячих от незрячих. Еще немного, и глаза ему станут не нужны.

Любому путешествию, даже самому увлекательному, приходит конец. Путешествие с Иштар и с завязанными глазами тоже окончилось – скрипом дверных петель, толчком в спину, повторным скрипом, снятием повязки.

Тот, кто недавно дышал Конану в спину, был, не иначе, оставлен снаружи. По эту сторону двери киммериец увидел лишь Иштар. Они находились в небольшой комнате, которую почти полностью занимала кровать. Добротная, дубовая, на ножках толщиной чуть ли не с сам дуб, бесхитростная, но надежная.

К кровати подошла и села на нее Иштар.

– Приблизься ко мне, – приказала та, что считала себя богиней.

"Отчего бы не приблизиться? Вряд ли это разыгрывается ритуал по выкалыванию или отрезанию. Скорее… Впрочем, увидим…" Конан встал перед сидящей женщиной. Она крутила

кольца на пальцах; его руки оставались связанными.

– Ты знаешь, боги во многом похожи на простых смертных… – сказала Иштар и замолчала, погрузившись в задумчивость. Словно решала, продолжать или нет. И решила продолжить:

– Богам так же не чужды некоторые слабости. В конце концов, люди-то и созданы по облику и подобию богов. Так что…

Опять повисла пауза.

– Скажи, человек, если забыть, что я Иштар и мне нужно поклоняться… нравлюсь я тебе как женщина?

Конану не пришлось врать. Несмотря на все выпавшие на его долю невзгоды женщины не перестали его интересовать. Тем более красивые.

– Да, нравишься, – просто сказал киммериец.

– Тогда, – в голосе "богини" зазвучали нотки высокомерия, – я окажу тебе великую честь, позволю провести со мной ночь. Считай, это награда тебе за то, что смог, преодолев все препятствия, добраться до нашей Обители.

Иштар поднялась с кровати. Не отрывая взгляда карих глаз от киммерийца, она принялась медленно, очень медленно развязывать узелок за узелком, расстегивать петельку за петелькой, неторопливо до невыносимости высвобождать из-под одежды молодое, ждущее любви тело.

– Руки связаны, – хриплым голосом напомнил пленник "богов" и "богинь".

– Ничего, – усмехнулась Иштар, – нам это не помешает…

Назад Дальше