Хотя Корделия и любила сорить деньгами, у нее всегда в запасе имелось несколько золотых монет, чтобы заплатить стражам за переход. Ремесло наемника нечасто приносит тебе богатство и славу, что бы ни пели у огня бродячие барды.
Зато врагов появляется с избытком, и порой лучший способ избавиться от них - это нырнуть в волшебные Врата, из которых ты сможешь за пару секунд попасть в один из тысяч городов Хайбории, - и пусть твои преследователи чешут в затылке, гадая, куда именно ты направился.
Конан недолюбливал магию и не особо доверял ей. Однако он понимал, - что не может терять времени, когда его друг Фогаррид, возможно, находится в опасности. Эта мысль немного подбодрила киммерийца, когда они вместе с Корделией поднимались по золотой лестнице Портала.
Тонкие иглы хвои зашуршали под ногами Конана.
Киммериец встряхнул головой. Он так и не привык к путешествию через магические Врата. Еще мгновение назад он шагал по тонким, почти невесомым ступеням, - а сейчас, словно перенесся из сна в реальность, оказался именно там, где и хотел быть, - па широкой дороге, ведущей в столицу Валлардии.
Толстые дубы поднимались к бирюзовому небу. Каждый ствол расходился на три части, стоило ему достичь человеческого роста. Правая ветвь превращалась в осину, левая - в ель. Средняя казалась мертвой, однако продолжала расти, нисколько не уступая своим сестрам.
Тропа оказалась не очень длинной.
Выход из Врат обычно делают не в самом городе, а недалеко от него. Все знают, что Портал не пропускает больше двух-трех человек одновременно, и все же правители опасаются, что какой-нибудь завоеватель сумеет провести сквозь Двери огромную армию и внезапно обрушиться па них.
Тропа, по которой шагали путешественники, почти забыла, что такое человеческие шаги. Это неприятно удивило Конана. Он вспомнил мечты Фогаррида о том, что Валлардия будет открыта всем городам мира - не только для торговли, но для новых идей, знаний и искусства.
Почему отшельник отказался от своей идеи?
Или кто-то заставил его сделать это?
Киммериец беспокоился все сильнее. Мысли становились такими мрачными, что, когда он увидел перед собой восемь темных фигур, - Конану вначале почудилось, что это его тревоги вдруг приняли материальную форму.
- Полухортары, - пробормотала Корделия. - Мне казалось, это всего лишь легенда.
Северянин остановился.
Он тоже вспомнил древние предания Валлардии - истории о великих героях и коварных богах, о злых колдунах и прекрасных нимфах.
Полухортары были излюбленными героями этих легенд - жуткие чудовища, ростом в два раза меньше человека, они могли голыми руками разорвать мантикору, а их укус так ядовит, что стоило одному из монстров впиться зубами в землю под своими ногами, - как все растения гибли на сотни лиг вокруг.
Никто из жителей Валлардии не верил в эти истории. Полухортары оставались всего лишь выдумкой, которая кормила странствующих бардов, да приятно щекотала нервы их слушателям.
Во время войны с тираном Димитрисом, против которого наконец восстал его собственный народ, - на стороне диктатора выступили разные монстры, в том числе и Харибды, что в конце концов отказались подчиняться даже ему.
Однако полухортаров не было среди этих существ, и ученые мужи сочли это последним доказательством того, что карликов с ядовитыми зубами не существует.
"А вот и ошиблись", - подумал Конан.
Обликом твари напоминали людей, но их кожа была темно-фиолетового цвета и вся покрыта морщинами. Они казались дряхлыми стариками, прожившими на свете не одну сотню зим, - но черные, с белыми зрачками глаза сверкали неистребимой злобой и жаждой жизни.
Легенды гласят, что полухортары рождаются древними. Они не знают ни детства, ни юности. Их сердца с самого первого дня наполнены горечью и разочарованием. Этим созданиям кажется, будто весь мир причинил им зло, - тем, что осмелился существовать.
Конану вспомнились слова бродячего барда, который и рассказал им с Корделией легенду о полухортарах.
- В детстве все мы радостны и добры, - произнес тогда сказитель. - А к старости каждый станет злым и несчастным.
Киммериец не был с этим согласен, он возразил что знает немало людей, которые обрели с возрастом мудрость, а вовсе не горе и ненависть.
Бард, - который сам разменял восьмой десяток, - только покачал седой головой и ответил:
- Ты молод, варвар, и тебе не понять, что чувствует человек, когда смотрит перед собой и видит лишь приближение смерти.
С этим поспорить Конан не смог. Слова старого сказителя глубоко запали в душу, и он дал себе слово, что если Кром поможет ему дожить до старости (или хотя бы не помешает, и то будет хорошо) - он, киммериец, никогда не превратится в злобного старика, который только и умеет, что ненавидеть всех вокруг.
Ему показалось странным, что Корделия промолчала.
Вскоре северянин заметил, - слова барда произвели на девушку очень сильное впечатление. Несколько дней после этого она ходила, словно ее обмакнули в воду, и даже не записалась на гладиаторские бои, приуроченные к празднику Осени.
Именно тогда Конан подумал - возможно, сказитель говорил о самом себе. Ну зачем было заканчивать красочную сказку про чудовищ такой печальной моралью?
Наверное, за долгие зимы старик так устал веселить и радовать публику, что теперь не мог отказать себе в подленьком удовольствии, и стремился при каждом удобном случае испортить настроение слушателям.
Разве не это самое страшное оружие, какое старик может использовать против молодых - вечно напоминать им о близости и неизбежности смерти?
Каждый из полухортаров был закован в странного вида кольчугу, - почти у всех серебристую, и только самый крупный карлик сверкал золотой броней. На шее темнело алое бархатное жабо.
Присмотревшись, Конан понял, что именно показалось ему необычным, - доспех состоял не из колец или пластин, но из крохотных изображений черепа, которые соединялись друг с другом через отверстия глазниц и распахнутых ртов.
Сложно было представить, сколько кропотливого труда необходимо для создания такой кольчуги. Только одна причина могла заставить мастера приложить столько усилий, - броня была особым образом зачарована.
Несколько мгновений твари не двигались, не сводя взгляда с Копана и Корделии. У киммерийца возникло неприятное чувство, словно на него смотрят не восемь существ, а одно, которого он сам увидеть не в силах.
- Уши Нергала, - процедила девушка. - И кто потом мне поверит, будто я убила десяток полухортаров? Решат, что вру как сиволапый гоблин.
Монстры начали приближаться к ним. Маленькие ножки чудовищ были обуты в толстые кожаные сапожки, с тяжелыми каблуками. Землю вокруг покрывала густая трава, и затертая змейка тропы только кое-где выглядывала из-под изумрудной поросли. И тем не менее, полухортары при ходьбе издавали резкий, раскатистый звон, - словно конь скачет по каменной мостовой.
"Почему же я не услышал их издали?" - ястребом пронеслась мысль в голове у Конана.
В том, как двигались твари, было нечто пугающее. Ни люди, ни звери так не ходят. Карлики скользили вперед, хаотично меняясь местами, как стая насекомых, и глаз не мог уследить за ними.
Золотая кольчуга вспыхнула на первом из полухортаров. Каждый из крохотных черепов взорвался переливами света, превратившись в крохотное безжалостное солнце. Киммериец поднял руку, чтобы защитить глаза, - и в то же мгновение все восемь тварей ринулись на них разом.
Несколько монстров продолжали шагать по земле, с каждым шагом двигаясь все быстрее. Но те, что остались за их спинами, внезапно поднялись в воздух.
Алые складки, которые киммериец вначале принял за воротник, теперь раскрылись, превратившись в короткие кожистые крылья, увенчанные тонкими извивающимися щупальцами.
Первый полухортар устремился к Конану, словно тяжелое ядро, выпущенное из баллисты. Северянин с размаху ударил его кулаком в голову, стремясь, чтобы пальцы не коснулись оскаленного рта с крупными гнилыми зубами.
Тварь отшвырнуло прочь, закрутило в воздушном потоке. Небольшие крылья судорожно забились, пытаясь удержать над землей вращающееся тело, но их силы для этого оказалось недостаточно. Монстр упал, далеко за своими товарищами.
Двое других оказались у самых ног Конана.
Киммериец не заметил, как в руках каждого из них оказались длинные металлические шесты. Резкий удар обрушился на его живот, и второй монстр подсек его быстрым ударом сзади.
Северянин упал на колени.
Его левый кулак обрушился на голову ближайшего полухортара. Череп хрустнул. Осколок сломанной шеи вышел из горла чудовища, пропоров его в нескольких местах. Густая, похожая на смолу, кровь заструилась по серебряным черепам кольчуги.
В правой руке киммерийца уже сверкала тяжелая булава. Ею он ударил по лицу второго противника. Острые шипы палицы, глубоко вошли в морщинистую кожу чудовища.
Кузнец рассказывал, что каждое из жал он создавал отдельно, вымачивая в растворе заговоренных трав, окропляя священным вином и проклятой кровью грешников.
На булаву ушло несколько зим, ибо всякий из ее элементов следовало сработать точно в те мгновения, которые указаны в Гороскопе Драконов, и даже одно лишнее мгновение способно полностью свести на нет все усилия.
Киммериец не знал, боятся ли твари обычного оружия. Но палица, зачарованная кентавром, оказалась для них смертельной. Тяжелое навершие снесло голову полухортара, насадив ее на длинные шипы.
Долю мгновения казалось, будто это уродливое украшение так навсегда и останется на оружии. Но через мгновение оно отвалилось, отброшенное далеко в кусты.
Обезглавленное тело замерло, истекая густой вязкой влагой, словно не желало признать свое поражение. Однако новые твари уже спешили вперед, быстро подмяв его под себя.
Конан понял, что одной палицы будет мало. Поэтому левой рукой снял с пояса короткий боевой топор, с двойным лезвием - правое изображало половину солнечного диска, левое - полумесяц.
К несчастью, этот бой оказался для оружия последним.
Киммериец с ходу вонзил его в летящего к нему монстра. Темные гнилые зубы щелкнули, оказавшись на удивление прочными. Закаленная сталь разлетелась крошечными обломками, и в ладони Конана осталась лишь обгрызенная рукоять.
Корделия сама прыгнула навстречу врагам, эффектно перевернувшись в воздухе через голову.
Конан, честно говоря, сомневался, что от таких приемов есть хоть какой-то толк, и потому на все предложения аквилонки научить его кувыркаться отвечал решительным отказом.
- Если захочу стать циркачом, лучше стану показывать фокусы, - отвечал он обычно.
Девушка сперва сочла шуткой - ну как глупый варвар сможет стать фокусником? Однако Конана не зря называли самым лучшим вором Шадизара - его пальцы были такими ловкими и быстрыми, и это не раз спасало ему жизнь.
Впрочем, он не возражал, чтобы его считали длительным и недалеким увальнем - лучше, если враг недооценивает тебя.
Корделия приземлилась позади устремившихся в атаку полухортаров. Ее меч взвился в воздух, обрушившись на голову одного из них.
Конан много раз говорил девушке, что нападать со спины нечестно, а она всегда отвечала:
- Кто ж ему виноват, если он так растопырился.
Клинок аквилонки когда-то был прозрачным, словно слеза ребенка. Его изготовили из большого куска алмаза, а рукоять создали из волшебного льда.
Впрочем, это оказалось ошибкой.
Мощное заклинание Пламени разрушило чары, наложенные на меч. Лед растаял, опаляя руку воина, и оружие выпало из обугленных пальцев. После гибели хозяина, оно несколько веков хранилось в лавке торговца.
Никто не решался приобрести клинок, который в первом же бою подвел своего владельца.
Корделия купила его, не задумываясь.
За несколько дней перед этим, она убила трехглавого минодрака, и заказала рукоять из одного из черепов твари. Ненависть, которая бурлила в сердце чудовища при жизни, наполнила прозрачный клинок, сделав его иссиня-черным. Кузнец пришел в ужас, справедливо решив, что испортил древнее оружие, и уже собрался бежать из города вместе со всей семьей - к брату, в Аргос.
Его спасло лишь то, что Корделия, будучи столь же аккуратной, сколь и воспитанной, по ошибке пришла к нему на день раньше, чем было условлено. Стоит ли говорить, что в новом обличье меч понравился ей еще больше, и девушка щедро отблагодарила оружейника, - который чуть не сошел с ума от радости и облегчения.
Заговоренный клинок рассек полухортара надвое, превратив его в два окровавленных куска плоти. Почти в то же мгновение, девушка нанесла второй удар, лишив головы другое чудовище.
Конан взмахнул булавой, но на этот раз монстр оказался быстрее. Острые зубы твари вцепились в руку киммерийца. Ощущение было таким, словно к запястью поднесли факел. Еще один монстр спикировал на него сверху, нацелившись в шею.
Киммериец пнул первого тяжелым ботинком, отбросив его далеко в сторону. Затем вонзил обгрызенную рукоять топора в распахнутую пасть второго.
Простой деревянный штырь не мог причинить твари особого вреда, но на мгновение отвлек ее внимание. Конан с размаху ударил чудовище палицей, и услышал, как трещат переломанные кости.
Мертвое тело упало на тропу.
Когда Конан обернулся, полухортары исчезли.
В нескольких местах земля обуглилась и дымила. Корделия замерла с окровавленным мечом, - видно, стоявший перед ней противник внезапно исчез.
Твари отступили так же быстро, как и появились.
Глава 6
За Невесомыми Водами
Сагурн только закончил плавать в чистом бассейне. Им могли пользоваться только те, кто достиг чина сержанта и выше. Офицер сидел возле стены, отгораживающей казармы ополченцев от остального уровня.
После лепешки, съеденной у разгневанной торговки, есть не хотелось, и он наслаждался отдыхом, из-под приспущенных век наблюдая за толкотней селян возле огромных дубовых бочек с водой.
Они оскальзывались на мокрых камнях, вырывая друг у друга деревянные черпаки, мальчишки и юноши, не видевшие ничего, кроме своего жалкого села.
"Такого же, как мое, - лениво подумал Сагурн, вдавливая обнаженную спину в ноздреватый и легкий камень, что добывали в нижнем городе. - Хотя нет, мое было еще более убогим".
Промелькнувшая мысль вдруг нежданно и не желаемо воскресила вид Тухлых Болот, на которых он вырос. Ржаво-оранжевая бескрайняя поверхность, затопившая площадь перед последним на востоке хребтом Языков Пламени.
Она была гибельна для людей и зверей, не давая подступиться к горам, наполненным благоуханием пронзительно чистого и здорового воздуха. Рожденная болотами, у подножия гор текла широкая и светлая река - Невесомые Воды. Ее невозможно было переплыть, так легка была странная вода, в которой тонула даже пушинка.
В каждом поколении появлялись храбрецы, стремившиеся преодолеть преграду, по они исчезали, опускаясь на неизмеримую глубину, выхода из которой не было. Плавать в реке было все равно, что попытаться плыть по воздуху, бросившись со скалы.
Болотные люди не поддерживали связи с внешним миром, только староста, провожаемый до границы топи, посещал раз в зиму село, находившееся на суше в десяти днях пути. Жители Тухлых Болот соединялись на короткое время парами между собой, нередко порождая отталкивающих, отвратительных уродцев. Как почти все дети, Сагурн не знал отца.
Мать, похожая на остальных женщин - сухих, высоких, с продолговатыми глазами и длинными густыми волосами, кишащими насекомыми, была с ним до того дня, как мальчик стал на ноги. После этого ребенок считался общим достоянием, которым никто особенно не дорожил.
Постепенно он научился драться с другими, такими же одинокими созданиями, из-за куска лепешки и огрызка болотной тыквы, найденной в топи тушки погибшего или умершего от старости варса, толстого безобидного зверька.
Соперники, старшие мальчишки и девчонки, бывшие нередко сильнее парней, сперва просто отталкивали его с дороги ногами, однако невесть откуда появившаяся в нем сила и особое, изощренное умение найти слабое место противника, поставили его впереди ватаги.
Повзрослев, вместе с мужчинами он добывал среди ядовитых испарений болотные бриллианты, особо ценимые во Внешнем Мире.
Староста оставлял добычу в ближнем селе и возвращался, ожидая вместе с остальными на границе болот носильщиков, которые приносили на спинах мешки с провизией, дешевыми тканями, металлическими ножами и другими необходимыми вещами.
Довольные, они расходились, при этом болотные люди оставались в неведении относительно того, что за свой опасный промысел получали тысячную часть стоимость камня.
Жаркий ветер качнул цветущее дерево над ним, осыпая коричневую блестящую пыльцу на короткие белые штаны и карие огромные глаза, которые он не хотел видеть, пряча на дне памяти, вновь смеялись перед ним.
Сердце его, ударив сильно о ребра, на миг остановилось, и воспоминания, двадцать зим назад приносившие острую, нестерпимую боль, постепенно заглаженную временем, но не ушедшую, вырвались из-под замка его воли.
В горах, за Невесомыми Водами, жило племя отщепенцев, не только презираемых болотным обществом, но и возбуждающих в нем страх, граничащий с ужасом перед подземными демонами тьмы. Когда великий бог солнца - Грос заселил землю людьми, он запретил им совокупляться с другими существами, уже живущими там.
Но люди ослушались бога, преступив запрет и уже сами породили племя арков, соединяющих в себе черты человека и демона, а иногда зверя. Они потеряли не только облик, но и сущность тех, от кого произошли, многие были безобразны и бессловесны, искра разума не светилась в мутных глазах, они бродили в горах, поедая траву и грибы.
Но были среди них те, кто одним из родителей имел речного, горного или подземного демона, не только похожие на людей, но прекраснее их. Они обладали многими магическими свойствами, что приводило человека в ужас.
Только порождения демонов могли перейти Невесомые Воды, а потому на берегу всегда дежурили болотные часовые, опасаясь того неведомого зла, что способны принести с собой ослушники Гроса.
Однако арки никогда не пытались пробраться в становище, лишь изредка мелькая среди стволов деревьев и кустов, растущих на склонах гор.
Сагурн вспоминал, как впервые увидел ее, такую прекрасную, каким никогда не мог быть человек. Светлые волосы развевал ветер, и они поднимались легким облаком над ее головой, не то что грязные, слипшиеся волосы болотных женщин, висящие неподвижными прядями.
Глубокие карие глаза сначала были испуганы и серьезны, а потом смеялись, так искренне и доверчиво, что исчез и его страх перед созданием, считавшимся зловредным и смертельно опасным.
Она переходила через реку, и всю ночь влюбленные, скрываясь от часовых, прятались на болотах, которые в ее присутствии становились прекрасными. Почему, почему не решился он бежать вместе с нею, так легко и просто - она могла перевести через Невесомые Воды любого, достаточно было держаться за руку девушки.
Он проснулся ранним утром после бессонной ночи счастливым, не сразу поняв, что бьет барабан жреца. Это случалось нечасто, только в случаях крайней опасности или торжественные дни принесения жертвы богу. Он вышел из плетеной хижины еще улыбаясь, и некоторое время улыбка, застыв, не покидала лица несмотря на ужас увиденного.