Она билась, обнаженная, среди молчавшей толпы, удерживаемая четырьмя мужчинами. Обрывки легкого зеленого платья валялись рядом, пропитанные болотной жижей, а прекрасное тело стало достоянием любопытства, источаемого обступившим стадом. Так позже, заходясь криком, обзывал своих соплеменников Сагурн.
Он бросился вперед, сминая стоявших позади, но врагов было слишком много. Он выл и кусался, чувствуя горячую кровь, стекающую по лицу, страшную боль от ударов, удушье от наброшенной на горло веревки. Даже связанный, удерживаемый пятеркой мужчин, зажавших в руках концы веревок, позволяющих держать его на расстоянии, он бился, изрыгая хулу на бога, его служителя и своего народа.
Разъяренный шаман, захватив горсть мха вместе с болотной грязью, вбил ее в рот Сатурна, превратив его крики в беспомощное хрипение.
Черный камень, похожий на гигантский фаллос, устремленный к небу, веками изображавший бога, обагрился алой кровью, и последние слова, повторяемые возлюбленной до тех пор, пока сознание не оставило ее, были словами любви, на которые он не мог ответить.
Это воспоминание стало одним из горчайших в жизни юноши. Огромные карие глаза возлюбленной, остановившиеся на его искаженном лице, не с просьбой о помощи - она понимала, что он бессилен, ее нежный голос, звучавший почти спокойно, и его сдавленное сипение в ответ. Поняв, что конец неизбежен, она перестала сопротивляться, невзирая на свою наготу, все пыталась выпрямиться с достоинством, несмотря на удары плетью, которыми осыпал ее впавший в неистовство жрец.
Пленница видела, что Сагурн не мог ответить, и потому старалась лишь, чтобы он услышал ее последние слова. Неразумное, нелепое чувство вины за свое молчание терзали его душу на протяжении всех прошедших зим. Ему казалось, что девушка умерла одинокой, а он предал ее в смертный миг.
Лелия была еще жива, топор шамана взлетел и отрубил пленнице голову. Рука Кродана запуталась в золотистых волнах волос, и старец судорожно дергался, пытаясь освободиться. На лице его появился страх.
Ужас охватил собравшихся - демоница не желала отпускать служителя бога. Вырвавшись наконец из шелкового плена, тот осыпал девичью голову черным магическим порошком. Колдовство не позволит нечисти возродиться. Потом с видом торжества мерными ударами ритуального топора отрубил жертве ноги и руки.
Сагурну хотелось упасть на землю, вжаться в пружинистый мох, превратиться в него, исчезнув навеки из мира людей, но натянутые веревки удерживали на месте. Подручные жреца, сжимая одной рукой амулеты, другой сложили части тела в плетеную корзину, и толпа потянулась за Кроданом, выкрикивающим заклинания, отводящие беду.
Голову Лелии бросили в Бездонное Око, как называлась круглая, никогда не зарастающая тиной водная прогалина среди ржавой болотной поверхности. Даже старожилы, для которых не было тайн на болотах, редко отваживались подходить к нему близко - Око могло неожиданно вытянуть длинный отросток, выдернуть опору из-под ног неосторожного и увлечь его в бездонную пропасть, откуда не было спасения.
Некоторое время светлые волны волос плавали на поверхности, по затем топь ухнула, втягивая их в себя и вновь замерла. Тело и конечности разбросали но периметру селения, чтобы подобные демонице не явились к людям.
Сагурн передернул плечами - кожа вдруг вспомнила боль, испытанную тогда, во время последовавшего за казнью наказания. Его пороли той же плеткой, пропитанной кровью девушки. Он не сопротивлялся, находя в этой обжигающей боли некоторое утешение, как будто, смешивая кровь свою и Лелии, он разделял, почти облегчал ее страдания.
Он ощутил прикосновение толстых ветвей колючего дерева, из которого соорудили для ослушника клетку. Там невозможно было ни лечь, ни выпрямиться. Дети, впрочем, от них не отставали и взрослые, толкали его заостренными палками, плевали, обливая нечистотами.
Шаман требовал покаяния и через месяц добился смирения ослушника. Когда клетку открыли, он не мог двигаться, и несколько мужчин отволокли юношу к подножию черного камня, на котором еще виднелись следы ее крови. Он ничком пролежал перед алтарем целый день, и болотные люди одобрительно кивали головами, видя, как усердно ослушник замаливает свой грех перед богом.
Той же ночью он обошел село, собирая останки Лелии и заворачивая их в свою единственную ценность - кусок тонкого расписного холста, полученный от старосты за особо красивый найденный им алмаз. Безбоязненно он подошел к самому краю Бездонного Ока и опустил в него свою ношу, сопроводив погребение словами любви, которые Лелия так и не услышала в страшный миг.
В хижине своей он взял лишь тонкий нож, которым, предварительно разбудив, перерезал горло жрецу и его помощникам. Трупы их он сволок к подножию камня. За ними последовали мертвые тела тех, кто держал его и выкрикивал проклятия умирающей девушке. Стоя перед камнем, в уверенности, что разговаривает с богом, Сатурн произнес.
- Напейся крови, ты, кровожадная тварь. А если ты так силен, как о тебе болтают, то порази меня за хулу.
Весь в крови, зажав в руке нож и раскинув руки, он постоял немного, запрокинув лицо к черному небу, и вдруг громко и презрительно захохотал скрипучим, страшным смехом, не опасаясь, что кто-то может услышать его.
Перед рассветом он навсегда покинул селение болотных людей. Никто не посмел остановить его, когда он шел единственной дорогой, соединяющей мир болотников с внешним миром.
Сила и безудержная смелость позволили ему стать наемником, потом задержаться в столичном войске. Он ничем и никем не дорожил, не почитал в душе ни благодетельных, ни зловредных богов, приравнивая всех к демонам и монстрам, которые существовали на земле и с кем при случае можно было не только сразиться, но и победить. Да и вообще втайне считал, что сердце его мертво, душа давно покинула этот земной дом, соединившись с духом Лелии где-то в просторах неба, где нет пи богов, ни людей.
"Да это и не может быть иначе, - подумал он, упруго поднимаясь с обрубка дерева, на котором сидел, - имея душу, нельзя было бы делать то, что я совершал все эти зимы, жестоко и безразлично".
Глава 7
Столица
Киммериец дотронулся до наруча на своем запястье.
Толстая кожа почти полностью приняла на себя укус полухортара. Наверное, яд действительно был очень сильным, если даже простая царапина отозвалась в теле такой болью.
Несколько недрагоценных камней украшали защитный браслет. Когда-то их благословили жрецы Митры, и теперь сила амулета вытягивала отраву из пореза на руке Конана. Через несколько колоколов рапа полностью затянется.
- Думаешь, они ждали нас? - спросила Корделия.
- Возможно, - ответил Конан.
Он хотел сначала переговорить с Фогарридом, и лишь потом делать предположения.
Узкая тропа, ведшая от Портала, незаметно подкралась к широкой шумной дороге, по которой ехали всадники, арбы и подводы.
Высокий шемит вел на поводу крошечного дракона, - по всей видимости, собирался продать богатому купцу. В последнее время, среди торговцев стало модно держать у себя этих крылатых тварей - говорили, что они охраняют дом лучше, чем трехголовые псы и даже медузы. Впрочем, знатоки поговаривали, что это поветрие скоро пройдет - ни один крылатый змей не может сравниться с хорошо обученным цербером.
В старой, поскрипывающей телеге ехали деревенские красавицы, а с ними их заботливые мамаши. Последние то поправят дочурке платок, прикрывающий точеную шейку, то еще раз расчешут волосы, то украсят прическу булавкой с фальшивым изумрудом. Глядя на них, нельзя было не восхититься силе родительской любви, если не знать, конечно, что девушек везли в городской бордель, где их продадут за весьма скромную цену.
На обочине ссутулился бард, перебиравший струны старенькой лютни. Его голос, наверное, в прошлом ублажал слух императоров и эмиров, - но теперь, надтреснутый и печальный, мог сгодиться разве что для толпы, что собиралась возле городских ворот в ожидании, пока их пропустят.
Сказитель вел нехитрую, но весьма поучительную историю о добром купце, по соседству с которым жил землепашец. Копан и Корделия оказались в самом конце толпы, собравшейся возле городских ворот, поэтому не могли его слышать.
Бард весьма потешно изображал пахаря, который довольствовался кусочком хлеба и глотком воды из ручья, - а зрители покатывались со смеху, ибо каждый из них прекрасно знал одного, а то и двух подобных героев в своей деревне.
Нехитрая баллада понравилась слушателям, многие хлопали и хвалили, да вот, к несчастью, почти ни у кого не оказалось с собою денег, - Причину, странное стечение обстоятельств, если учесть, что все они ехали в столицу! - поэтому лишь два или три динара упали в глиняную плошку барда.
В это время как раз клацнули зубами городские ворота, и люди поспешно двинулись в их сторону, позволив певцу вдосталь налюбоваться своими спинами.
Раздались крики боли и страха - а вслед за ними радостный смех, ибо ничто не радует человека больше, чем несчастье, случившееся с кем-то другим.
Несмотря на то, что городские ворота стояли здесь вот уже шесть веков, и исправно распахивались каждое утро, чтобы столь же гостеприимно затвориться вечером, - всегда находилось несколько приезжих, которые становились к ним слишком близко. Бедняги думали, что так получат возможность быстрее оказаться в городе, и им не хватало сообразительности спросить себя - почему же все остальные не спешат оттеснить их, а, напротив, держатся в отдалении.
Тяжелые створки, распахиваясь, могли сбить с ног, а то и покалечить. Вот и сейчас, один человек лежал на земле, держась за ногу, по всей видимости, сломанную, другой же согнулся, обхватив руками окровавленное лицо.
- Больно? - издевательски хохотали в толпе. - И будет больно, если не смотреть!
Однако смельчаки тут же поджали хвост и поспешили спрятаться за спинами других, поскольку над толпой ястребом пронесся голос стражников:
- Назад, назад! Именем Трибуна!
Сложно было судить, что именно вершилось в сей момент этим славным именем, - возможно, его молитвами лилась кровь из покалеченного лица бедняги, или грозно топорщились усы гвардейца.
Как бы то ни было, толпа поспешила сделать еще пару шагов назад, - и хотя при этом кое-кому наступили на ногу, нового смеха не последовало - как известно, стражи порядка чувством юмора не обладают, ибо иначе не стали бы этот порядок стеречь.
- По одному! В линию! - рычал стражник, словно обращался к невольникам, а не к гостям славного города, приехавшим сюда подчас издалека, чтобы оставить здесь много денег, а у себя - приятные воспоминания о путешествии.
Впрочем, для слуг народа нет большего врага, чем народ, ибо он самым своим присутствием напоминает им, что они - слуги.
Большинство людей уже не раз были здесь и знали порядок. Гости города выстраивались в ряд, оттесняя друг друга, и вот теперь становилось ясно, что самые хитрые как раз и оказались впереди очереди.
Люди могли позволить парочке бедолаг лишиться ноги или носа, на потеху собравшимся, - но теперь, когда надо было попасть внутрь как можно скорее, привычно помогали новичкам занять места.
Такова толпа - обучи ее пару раз, и она сама станет для себя и надсмотрщиком, и экзекутором.
Ворота в город были широко распахнуты - но это гостеприимство было всего лишь ложью, давно привычной для тех, кто часто общается со слугами парода. За тяжелыми створками оказалась прочная толстая решетка, которая преграждала путь не менее надежно, чем металлические пластины, - однако давала гостям возможность полюбоваться на узкие улочки столицы и возносящийся к небу храм Радгуль-Йоро.
Это была достойная награда за их долгое путешествие. Однако чтобы войти внутрь, им предстояло еще и заплатить пошлину.
Шестеро стражников расположились по другую сторону решетки. Каждый держал в руках острую пику, на случай, если кто-то из гостей забудет о правилах приличия или попросит почесать ему пузо. За их спинами расположилось еще столько же солдат, с заговоренными арбалетами. Эти бойцы прошли особую тренировку, и теперь могли стрелять сквозь отверстия в решетке столь же легко, как если бы ее вовсе не было.
По толпе собравшихся пробежал легкий ветерок ропота. Стало ясно, что те, кто не приезжал в столицу несколько месяцев, видят такие приготовления впервые. Однако даже местные были удивлены, когда за поворотом кривой улочки появилось шестеро человек в синих мантиях магов. Каждый из них держал в руке толстую цепь, крепившуюся к металлическому ошейнику.
- Кофские мантикоры! - пронеслись среди людей пугающие слова.
Огромные львы, с черно-золотой гривой, и широкими драконьими крыльями настороженно поводили носом и фыркали, недовольные людским гомоном и запахом сотен тел. Чародеи негромко говорили что-то, - возможно, читали заклинания, или же обращались к тварям на понятном только им языке.
Голос десятника вновь прорезал нестройный гул.
- Выложить талисманы и другие магические предметы!
Одна из мантикор рванулась на своей цепи, встав на дыбы и оскалив пасть.
Люди переглядывались. Кто-то потянулся за пазуху, чтобы вытащить талисман, который носил на шее. Другие, напротив, лихорадочно думали - как спрятать запрещенные к ввозу колдовские товары.
- Боюсь, нас не впустят в город, - пробормотал Конан. - По крайней мере, с нашим оружием. А расставаться с мечом я не собираюсь…
Корделия хмыкнула.
- Есть много способов отрезать дракону хвост, - сказала она.
Сложно было судить, что именно собирается предложить девушка, а Конан подозревал, что и вовсе не хочет этого знать. Однако решение, как часто бывает, пришло столь же внезапно, сколь неожиданным оказалось вставшее перед ними препятствие.
Высокий молодой человек ехал через толпу на белом коне.
У него было тонкое, слегка изнеженное лицо аристократа, черные курчавые волосы и проницательные глаза. Последние, впрочем, казались немного выпученными, и это портило общее впечатление, которое производил его облик.
Подбородок всадника одни могли бы назвать безвольным, другие решительным. И эта двойственность как нельзя лучше характеризовала самого молодого человека - чувствовалось, что в каких-то вопросах он готов стоять до конца, а в других сразу смирится с поражением, и сложно было определить, где он проводит черту между ними.
- Немедий, - процедила Корделия. - Вот кто нас проводит.
Казалось, что молодой человек полностью погружен в себя, как жареные цуккини в тесто, однако его темные внимательные глаза сразу же выхватили из толпы киммерийца и его спутницу, и аристократ направил своего коня к ним.
- Конан, - произнес он. - Корделия. Рад, что вы все же смогли приехать. Я слышал, гонцы так и не смогли вас найти и потому не передали приглашение. Хорошо, раз это не так.
Ни северянин, ни девушка не получали никаких писем, однако объяснять это вряд ли стоило, да и Немедий не был расположен слушать. Взглянув на небо, аристократ заметил:
- Мы и так опаздываем. И почему вы пешком? Не страшно, - продолжал он, не дав собеседникам ответить, - здесь же, на заставе, вам выделят лошадей.
И, обернувшись к толпе, властно воскликнул:
- Дорогу! Дорогу дворцовому советнику.
Глава 8
Трибун
Длинная и широкая аллея была обсажена черными платанами, с листьями цвета обсидиана и корой в форме драконьей чешуи.
В прежние зимы, здесь поднимались крылатые деревья-людоеды, высаженные еще прадедом последнего короля Валлардии. Однако со временем, эти растения стали так велики, что дотягивались до самой середины дороги, угрожая сожрать каждого путника.
Пришлось вызвать темных чародеев, чтобы уничтожить хищников. Рассказывают, будто половина из колдунов при этом погибла. Узнав об этом, правитель рассмеялся и сказал, что сберег деньги для страны.
Немедий был особенно разговорчив сегодня.
Конан не мог понять, - то ли советник на самом деле воодушевлен, то ли пытается скрыть свой страх.
- А два дня назад, на границе, схватили трех курсантских шпионов, - рассказывал его спутник. - Притворялись, будто рыбаки. Ха!
Его лицо тут же помрачнело.
- Жаль только, повесили их сразу. Допросить не успели. Поэтому мы не знаем, чего они хотели. И странно, ведь ни моста рядом не было, ни пограничной заставы. Просто заводь.
- Может, это и были рыбаки? - спросила Корделия.
- Только глупец может поверить в это, - убежденно отвечал Немедий.
Конан подумал, сколько невинных уже стали жертвами подобных "разоблачений". Страну, стоящую на пороге войны, охватывает безумие. Люди начинают видеть врагов во всех, - и нередко сами создают их.
Дворец, в котором веками жили короли Валлардии, поднимался к небу несколькими массивными ярусами, каждый из которых искрился легкими облачками света. То светились охранные заклинания, наложенные архимагом.
Парадная лестница видела взлеты и падения древней династии. Здесь правители страны принимали присягу, верности от своих вассалов, - и здесь же, нередко, умирали от руки тех, кто только что поклялся им в преданности.
- Боюсь, мы немного опоздали, - сказал Немедий. - Прием уже начался. Но ничего, - никто не заметит.
Конан приподнял бровь.
Значит, теперь советник играет при дворе столь незначительную роль, что никому нет дела, пришел он или сломал шею по дороге, и теперь кормит грифов в какой-нибудь канаве.
Киммериец вспомнил, сколько планов было у Немедия, когда они расстались. Фогаррид обещал во всем поддержать своего юного ученика. Судя по всему, однако, теперь их пути разошлись.
Вход во дворец был создан в форме распахнутой головы дракона. Нижняя челюсть, опущенная к земле, служила лестницей, мраморные кривые зубы заменяли перила. Низкие своды, образовывавшие пасть, заставляли гостей почувствовать себя пленниками.
- Мне казалось, старик собирался снести этого уродца, - вполголоса пробормотала Корделия, когда они спешились.
Немедий отошел в сторону, чтобы велеть слугам позаботиться об их скакунах, и не мог слышать слов аквилонки.
И правда, грозная морда дракона плохо вязалась с обликом свободной Валлардии, которую отшельник Фогаррид и его товарищи собирались выстроить после свержения тирана. Говорили о том, чтобы вовсе снести дворец, который вызывал у людей только страх и ненависть, - или полностью перестроить его. Копан даже видел несколько эскизов, начертанных на листах пергамента.
Немедий уже возвращался, озабоченно взлохмачивая волосы, - отчего становился похож на мальчика, едва закончившего жреческую школу.
- Курсаиты подтягивают войска к реке, - произнес он. - Со дня на день можно ожидать вторжения.
- А может, они просто боятся, что вы нападете первыми? - спросил Конан, но советник уже не слушал его, торопливо взбегая по широкой лестнице.
Северянина насторожило, что у широких резных ворот он не увидел охрану. Обычно у входа во дворец несли караул десятеро стражников. Киммериец хотел спросить об этом у своего спутника, но почти тотчас же сам увидел ответ.
Толстые серые нити свешивались с верхней притолоки парадной двери. Подняв голову, Конан увидел в темноте сводов, образованных верхней челюстью головы дракона, густые темные сети.
- Арахниды, - пробормотал северянин.
Немедий поежился и нервно потер руки.
- Мне они тоже не нравятся, дружище, - произнес он, понижая голос.