- Догадываюсь, но… Что же я могу ему посоветовать?
- Например, вынуть ногу из окна машины. У вас это хорошо получается.
- А ещё?
- Всё. С остальным мы как-нибудь и сами справимся. Размер оклада вас интересует?
- М-м… ну, в общем… да.
- Оклад - хороший. Пенсия - не хуже. Ещё вопросы?
- Почему внештатный?
- Потому что штатных, как вы сами вчера убедились, он посылает куда подальше.
- Позвольте… А как же я тогда…
- Сейчас объясню. Сидите себе спокойно дома, пишите, что вы там пишете. Но когда бы и каким бы образом он на вас ни вышел, бросайте все свои дела и… Собственно, всё. - "Бразильская ленточка" вынул из бардачка, больше напоминающего сейф, какую-то бумагу, достал ручку. - Прошу.
- Что это?
- Клятва Гиппократа, - то ли съязвил, то ли всерьёз сказал маньякоподобный собеседник. - Вы же, как я понимаю, согласны с нами сотрудничать?
- Простите… А выбор у меня есть?
- Нет.
- Тогда за каким лешим спрашиваете? - вспылил Артём. - Согласен!
Адаптация, как утверждает медицина, является одним из основных критериев разграничения нормы и патологии. Сумел приспособиться - значит нормален. Не сумел - иди лечись.
Казалось бы, чего тут непонятного?
Тем не менее обязательно отыщется жёлчный циник, называющий психически здоровых людей приспособленцами, а то и вовсе подлецами. Что с такого возьмёшь!
Вообще имейте в виду, застревание убеждений и принципов - чуть ли не первый признак душевной болезни. Скажем, велел тебе император распятие потоптать - ну так уважь кесаря, потопчи. Нормальные люди в подобных случаях как поступают? Когда прижмёт, они и в икону плюнут, и храм взорвут. А чуть отпустит - снова уверуют.
Потому что психически здоровы и быстро адаптируются.
Как можно обвинять их за это в двуличии? Какое двуличие? Почему двуличие? Вчера от них требовалось одно лицо, сегодня - другое. Но не два же одновременно!
А вот кто действительно двуличен, так это сами обвинители. Веруют по-старому, а жить-то им приходится по-новому. Вот и крутятся, как ужака на вилах…
Подойдёшь, бывало, к такому, толкнёшь тихонько, скажешь: "Тебе ж за эту веру уже не платят, на кой ты её ляд исповедуешь?" Нормальный вздрогнет, очнётся: ой, а правда, что это я?..
С ненормальными сложнее. Бредовые идеи, как известно, непоколебимы и не поддаются коррекции. Уже на расстрел ведут, на костёр, на виселицу, а он всё кричит: "Да здравствует!" Что именно да здравствует? Какая разница! Коммунизм, православие, ислам… Что себе в голову вбил, то и да здравствует.
Однако чаще всего личность плутает подобно контрабандисту по нейтральной полосе между патологией и нормой, подаваясь то за кордон, то из-за кордона. К таким-то вот пограничным бродягам и относился, несомненно. Артём Стратополох, не настолько больной, чтобы умереть за идею, и не настолько здоровый, чтобы, изменив идеалу, не мучиться угрызениями совести.
Ибо что есть совесть? Не более чем лёгкая форма расщепления личности.
Однако нынешний расщеп оказался пугающе глубок. Пока речь шла о выгодном сотрудничестве в идейно чуждой прессе или даже о безугловской премии, всё это, согласитесь, имело прямое отношение к словесности, а стало быть, почему бы и нет? Литератор он, чёрт возьми, или не литератор? Но стать платным наперсником Безуглова, подставным корешем, фактически шутом… Развлекать, журить за выставленную в окошко ступню, с трепетом принимать из Его Президентского Величества рук коньячные капсулы… и оправдываться потом перед самим собой, что не было-де иного выхода и что другие бы за счастье почли… Как там отвечал Ломоносов Шувалову? "Я, Ваше Высокопревосходительство, не только у вельмож, но ниже у Господа моего Бога дураком быть не хочу".
Высаженный по собственной просьбе напротив больничного комплекса "Эдип" Артём пересёк скверик и остановился возле аптечного киоска, где приобрёл десяток водочных капсул, половину которых немедленно употребил. Таблетки от несварения совести.
Нет, не страх оказаться в соседях по палате с Пашей Моджахедом, не мысль о том, что станется с семьёй, очутись её глава в таком положении, не хороший оклад, обещанный настолько уклончиво, что боязно было даже предположить истинные его размеры, - соломинкой, переломившей хребет верблюду, явилось, представьте, упоминание пенсии.
О пенсии Артём Стратополох и мечтал, и не мечтал. Нет, какая-то подачка на старость ему светила, но столь символическая, что ради неё не стоило даже бегать с документами по инстанциям. Пребывание на учёте в поликлинике, правда, учитывалось как стаж, но доходы, доходы… Все газетки, в которых он сотрудничал (и "ПсихопатЪ", и "Мория", и "ГБ-френь"), платили, как было упомянуто выше, неплохо, но гонорар предпочитали вручать в конвертике, никак это дело не фиксируя.
С одной стороны, такое положение давало Артёму возможность с пеной у рта утверждать в "Последнем прибежище", что под старость он намерен, не в пример продавшимся "больничному режиму" соратникам, из принципа умереть за Родину под забором. С другой стороны, этак можно было и впрямь под ним умереть.
- А-а… Лауреаты и натуралы…
Поднял глаза. Перед скамьёй, на которой он присел, ожидая, пока лекарство усвоится, стоял тот самый коллега, что придумал рубрику "Отрывки из сочинений классиков". В правой руке его пестрел свежий номер газеты "Будьте здоровы!".
- Ну ты лизнул… - с ехидцей молвил коллега. - До самых гланд! Нет, ну это надо же: "За Родину душой болеет один Президент…" Много заплатили?
Секунду Стратополох непонимающе глядел на соратника, а потом с ужасом вдруг осознал, что его ядовитая бунтарская фраза, попавши в официальную прессу, не просто утратила язвительность, но зазвучала вполне верноподданно, едва ли не подобострастно.
Как же тогда будет читаться сборник стихов "Умножение скорби"?
На секунду Артёмом овладела так называемая дакномания, иными словами, навязчивое стремление покусать окружающих, однако чуткий коллега успел к тому времени презрительно повернуться и уйти.
"Надо что-то делать", - придя в себя, растерянно подумал Стратополох.
Что?
"Человек вы разумный, - снова зазвучал в мозгу властный до брюзгливости голос орденоносного омоновца. - Даже вон с учёта вас сняли…"
А если снова стать на учёт?
Вдруг у них там особый пунктик есть: психов на работу не брать?..
Повадился что ни день в поликлинику! А с другой стороны, что тут ещё придумаешь? Предстоящая авантюра шансов на успех не имела, и Стратополох сознавал это лучше кого-либо иного.
Да и где он, этот иной?
На то, что Артёма официально восстановят в рядах патриопатов, рассчитывать было по меньшей мере наивно, но почему бы не попытаться обойти добрейшего Валерия Львовича с другого боку? Тем более участковый и сам предлагал обращаться с неврозами в любой момент… Впрочем, даже если обойдёшь… Вон у градоначальника, как выяснилось, диагноз куда круче - эпилептик, а работает… И как работает!
Всё же попытаться стоило.
Чувствуя себя то Петром, то Иудой (первый, напоминаем, предал из страха, второй - за деньги), подходил литератор к розовому особнячку.
У крыльца его поджидал старый знакомый в некогда щёгольской, теперь же обтёрханной и грязноватой кожаной куртке.
- Ну?.. - с победной хрипотцой приветствовал он Артёма, дохнув на него плотным перегаром. - Что я говорил? Вчера - оттуда, сегодня - снова туда…
Привычным жестом распахнул правый борт куртки, предъявив торчащие из внутреннего кармана бледные тоненькие брошюрки "Что отвечать психиатру?", внешне до обидного напомнившие сборничек стихов самого Стратополоха.
Стиснув зубы, Артём обежал искусителя и устремился по коридорчику к заветному кабинету. В том-то и штука, что психиатру надо было сейчас отвечать совсем не то, о чём говорилось в брошюрках. Собственно, не психиатру, а участковому психотерапевту, но в данном случае это значения не имело..!
- Что с вами? - ахнул Валерий Львович.
- Навязчивости, - прохрипел Стратополох, оседая на стул.
Участковый всмотрелся и понял, что дело, кажется, и впрямь серьёзное.
- В чем это выражается?
- Я всё переделываю, доктор!!!
- Что именно?
- Текст! - вздрогнув, признался Стратополох. - Переписываю каждый абзац по сто раз…
Далее оба понизили голоса, подались через стол друг к другу, беседа пошла напряжённо, тревожно, стремительно.
- По сто раз, вы говорите?
- Ну не по сто… По десять, по двадцать раз! Ничего не могу с собой поделать. И боюсь, боюсь…
- Чего боитесь?
- Боюсь, как бы какое слово не повторилось.
- А если повторится?
- Плохо…
- Почему? Дурная примета?
- Нет. Просто боюсь. Перечитаешь, что написал, вроде нет повторов. А потом опять появляются. Сами…
Артём видел, как в пристальных увеличенных линзами глазах участкового затлел охотничий огонёк. Только бы не переиграть, только бы не переиграть…
А недоиграешь - тоже ничего хорошего…
- То есть чувствуете сильный страх?
- Да! А тут ещё значки вдобавок…
- Какие?
- Просто значки. Я их вижу, понимаете, вижу!
- Как видите: в голове или на мониторе? Что за значки?
- Такие маленькие…
- Какого цвета?
- Кажется, чёрного. Да, чёрного. Точечки между словами, а в конце абзаца вроде буква "П" с хвостиком… Я их ненавижу.
- Почему?
- Они нехорошие.
- Откуда знаете, что нехорошие?
- Я их не печатал. Они сами появляются и мешают.
- С какой целью мешают?
- Не знаю…
- Они разговаривают с вами?
- Нет, не разговаривают.
- Смотрят на вас?
- Ну… в каком-то смысле… Да, смотрят.
- Отключить не пробовали?
- Пробовал. Не выходит.
- Отвернуться от них можете?
- Могу, наверное, но… они же всё равно там!
Искры любопытства в глазах участкового разгорались ярче и ярче. Такое впечатление, что каждый ответ Артёма, с одной стороны, озадачивал Валерия Львовича, с другой - приводил в восхищение.
- Вам что-то не даёт отвернуться от монитора?
- Да.
- Значки?
- Нет.
- А кто?
- Не знаю. Говорит: "Убери эпитет, убери эпитет…" Подзуживает, подзуживает…
- Это человек? Кто он такой? Мужчина? Женщина?
- Нет… Не человек. Нечто.
- То есть оно знает ваши мысли? И влияет на вас?
- Да, очень…
- А как оно влияет, посредством чего?
- Не знаю…
- Вы разговариваете с ним?
- Да… ругаюсь.
- Мысленно?
- Иногда вслух.
- И оно слышит?
- А чёрт его разберёт…
- Хоть раз видели его?
- Нет. Ни разу.
- Какое отношение оно имеет к вам?
- Я же говорю: сидит в голове, как пуля… То ему не так, это не эдак… Доктор! - взмолился Стратополох. - Помогите…
Валерий Львович откинулся на спинку стула и прикрыл веки с удовлетворением меломана, только что прослушавшего скрипичный квартет. Снял, как водится, свои окуляры, достал бархотку и на этот раз протирал линзы особенно долго. Всю душу вымотал.
- Ну что ж… - с прискорбием молвил он, водружая очки на место. - Навязчивость, выраженная в ритуалах… Необходимость по многу раз переделать абзац… суеверно избежать повторов… Убеждённость, будто текст от этого становится лучше… А "значки", насколько я вас понимаю, явление псевдогаллюцинаторное, так?
Стратополох подавленно молчал.
- Стало быть, вы даже знаете, что от истинных галлюцинаций можно отвернуться, а от псевдогаллюцинаций - нет… Да ещё вдобавок это ваше "нечто"… Хорошо подготовились, Артём Григорьевич, просто хорошо! Невроз навязчивых состояний вышел у вас прямо как настоящий… Поздравляю! Я вам даже едва не поверил… Слушайте, а вы, наверное, неплохой писатель!
ГЛАВА 15
НА КРУГИ СВОЯ
Восстаёт мой тихий ад
В стройности первоначальной.Владислав Ходасевич
- Артём Григорьевич!..
Опять всё та же супружеская чета.
- Поздравляем, поздравляем… - лучась радушием, пела медоточивая соседка, глаза же у самой опасливо постреливали по сторонам. - Такая честь, такая честь… Неужели на премию Безуглова?
Серенькое костистое личико супруга под козырьком серенькой кепки вымученно покривилось в неком подобии заискивающей улыбки. Из кармана плащика опять торчал свежий номер газеты "Будьте здоровы!".
- Вот о ком вам написать надо, вот… - указывая на невзрачного спутника жизни, умильно продолжала соседка. - Всю жизнь за правду страдаем, никак справедливости не добьёмся… Да и где она, справедливость? - вздохнула она, пригорюнившись.
Кое-как отвязавшись и заверив, что обязательно выслушает при случае душераздирающую историю их трудной жизни, Стратополох проник в подъезд, где задержался, восстанавливая истерический настрой, частично утраченный после беседы с соседями.
Любую, даже самую мягкую попытку привести его к общему знаменателю он воспринимал всегда как посягательство на свою внутреннюю свободу. Но теперь… То, что происходило теперь, даже сравнить было не с чем.
Чувствительная ранимая душа литератора билась, корчилась и требовала учинить в знак протеста нечто самоубийственное: ну, например, взять и отказать Безуглову, когда тот попросит о встрече. Да, но, с другой стороны, обнадёжил, согласился сотрудничать, даже что-то там подписал… Неловко людей подводить.
А им его так обжимать - ловко?!
"В конце концов клялся я не вам, а Гиппократу!"
Родной двери Артём достиг в остервенении.
Однако стоило войти в прихожую, шибануло ароматами, от которых он успел, оказывается, отвыкнуть напрочь: никотин, перегар и почему-то водяной пар. Как в бане.
Посреди комнаты растопырилась гладильная доска, возле которой стоял разобиженный Павлик в трусиках и собственноручно утюжил шорты. Белая рубашка и розовый галстуке клинообразной подпалиной висели, перекинутые через спинку стула.
- Где? - угрюмо спросил Артём.
- В кухне, - буркнул Павлик.
Стратополох прошёл в кухню. Возле загромождённого чем попало стола сидела распустёха распустёхой пьяненькая Виктория в халате и курила три сигареты сразу: одна дымилась во рту, другая - в пепельнице, третьей супруга дирижировала в такт мыслям.
"Интересно, закурить попросит?" - мелькнуло в голове.
- Дай закурить! - грубо потребовала Вика, заметив наконец Артёма. При этом окурок выпал у неё изо рта и, рассыпая искры, покатился по полу.
Стратополох нагнулся, поднял, погасил огонёк в пепельнице. Потом, не спуская глаз с жены, молча опустился на табурет.
То есть попросту взяли и раскодировали. А вроде говорили, только побочные последствия уберут… Или там всё уже настолько перепугалось, что потяни за одну ниточку, целый узел распустишь?
- Ну ты дашь мне вообще спички или нет? - всё более раздражаясь, продолжала она. - Дальше что? Даль-ше что?! Спичек я достойна?.. по крайней мере… Любить твою в три обаяния мать!.. Спички дай… Спички! - взвизгнула она нарочито пронзительным голосом.
В дверях кухни появился Павлик с утюгом. Утюг фыркал и поплёвывал.
- Да отправь ты её обратно! Пусть снова закодируют!
- А ты молчи! - немедленно отозвалась невменяемая Виктория. - Сопля!..
- Сам сейчас позвоню! - пригрозил сын.
- Павлик, - процедил Артём. - Ты же Стратополох, а не Морозов…
- Морозов?
- Да был один такой… юный натурал…
- М-м… - застонала Виктория. - Что ж такое? Любят - и фамилии не спрашивают… Спички мне можно вообще?..
Не выдержав, Артём поднялся с табурета и со стуком положил перед ней на стол зажигалку.
- М-м… А сигарету?
- Сигарета у тебя в руке.
Виктория непонимающе уставилась на то, что было у неё зажато между указательным и средним пальцами. Внезапно пришла в ярость, кинула окурок в стену, завыла, затопала ногами. Тапочки разлетелись по кухне.
Артём затушил искры, отправил сгоревшую до фильтра сигарету к первым двум и пошёл звонить в диспансер.
- Да понимаете… - ответили ему. - Мы вообще-то хотели ей недельку отдыха дать…
- А нам?
- Что - вам?
- Нам с сыном вы недельку отдыха дать не хотите?
- Что?.. Совсем плохо?
- Совсем.
- Ну давайте хоть денька через три… - взмолились в трубке. - Очередь у нас! Хуже, чем перед выборами тогда…
- Три дня выдержим? - дав отбой, мрачно спросил Стратополох сына.
- Три дня?! - ужаснулся тот.
В кухне что-то грохнуло. Кажется, разбилось.
Пошёл, посмотрел. Напольная ваза. Та самая, куда он поставил вчера большую, как кочан, розу. Сама роза лежала в луже среди обломков.
- Какие проблемы? - с вызовом спросила Виктория.
А ведь кодировали-то её не только от алкоголизма и табакокурения. Впереди ещё наркозависимость, склонность к супружеским изменам и - мама родная! - патологическая ревность. Не дай бог, вспомнит сейчас про Пуговку - и прощай, кухня, со всей утварью…
Стратополох скривился, как от боли.
- Уй-юй-юй-юй… - презрительно сказала Виктория. - Расхныкался! Поди Безуглову пожалуйся…
Перевести, что ли, стрелки на Президента? Всё безопаснее…
- Безуглов как раз нормальный мужик, - процедил Артём. - В отличие от некоторых…
Круто повернулся, вышел в большую комнату. Там он принял таблетку, и отчаянное беспокойство сменилось спокойным отчаянием. Потом достал из шкафа портрет.
- Не смей! - завопила Виктория, когда муж, появившись на кухне, полез прикреплять изображение на прежнее место. - Сними этого урода! Он нас зомбирует!..
- И правильно делает! - огрызнулся супруг. - Вот попробуй только сорви!..
Ссору прервал телефонный звонок. Так и не успев водрузить портрет, Стратополох подошёл к аппарату.
- Привет, - сказал Безуглов. - Чем занимаешься?
- Портрет твой на стенку вешаю, - хмуро ответил Артём.
- А серьёзно?
- Куда уж серьёзней! Вот он, под мышкой…
- Выкинь его на фиг, - посоветовал Президент. - Слушай, что-то я в прошлый раз был не в лучшей форме… А разговор-то у нас вроде интересный завязывался… Короче, выходи давай. У меня тут личное время образовалось. Сейчас за тобой заедут…
Артём замялся. Последняя судорога неловкости.
- Да видишь ли… Есть определённые сложности…
- Что за сложности?
Артём объяснил.
- Какая очередь? - пристыдил его доктор Безуглов. - Какие три дня? Сейчас приедут, отвезут, закодируют… Тоже мне сложности!
- Нет, но… Вдруг закодируют да опять как-нибудь не так…
- Как скажешь, так и закодируют.
"Да пошло оно всё к чёрту! - обессиленно подумал Стратополох. - "Последнее прибежище", учёт-переучёт…"
- В общем, давай там… - подбил итог Президент. - Отправляй - и выходи.
Положив трубку, секунды три Артём пребывал в оцепенении.
- Павлик, - позвал он, сделав над собой усилие. - Сейчас из диспансера приедут. Расскажешь им, какой бы ты хотел видеть свою маму. Я бы и сам, но мне, прости, некогда… Всё понял?
Судя по выражению физии, ничегошеньки юннат не понял, но на всякий случай покивал.
Ну-с, Артём Григорьевич, пойдёмте зарабатывать пенсию.