Окончательное решение Бородач принял лишь ночью, когда светящиеся стрелки его трофейных часов показывали 00.14. К тому времени все три роты и специально сформированные группы сосредоточились в четырех километрах северо–восточнее Кружно. Уже были отправлены на "железку" подрывники и группа, которая должна была поднять отвлекающую стрельбу возле Кружно, а затем залечь в засаде на шоссейной дороге, идущей к Будовлянам, а Бородач не отдавал приказа раздать командирам пакеты, приготовленные начальником штаба. Он ждал, пока Серовол получит еще одно сообщение, подтверждающее, что будовлянский гарнизон сокращен почти на две трети и партизан там не ждут.
Наконец прибежал запыхавшийся почтарь, и начальник разведки доложил Бородачу, что ранее полученные данные подтверждаются вторым информатором и что согласно новому донесению в Будовляны прибыл эшелон с военнопленными, который, очевидно, простоит на станции до утра.
Несколько секунд Бородач молчал, лицо его скрывала темнота, слышалось лишь учащенное дыхание. Военнопленные ― обреченные на смерть мученики… Если им удается вырваться на свободу, они становятся отличными бойцами. Из‑за этого стоит рисковать. Бородач крякнул и сказал негромко:
- Пять минут на ознакомление с приказом.
Тотчас же начальник штаба Высоцкий роздал командирам пакеты с заранее подготовленными приказами и схематическими картами тех участков, на которых по плану операции каждый из них должен был действовать. То там, то здесь вспыхнули среди кустов огни фонариков, осветивших казавшиеся неестественно белыми листы бумаги ― командиры читали приказы, рассматривали схемы. Через пять минут раздалась новая команда:
- По коням, товарищи!.. Проводники - в голову!
Фонарики погасли, отряд вытянулся на лесной дороге и скорым шагом направился к Будовлянам. Позади двигался порожняком небольшой обоз. Возчиками были легкораненые и выздоравливающие бойцы. На последней подводе лошадями правили Валерий Москалев и Юра Коломиец.
Более двух часов хозяйничали партизаны в Будовлянах.
Высоцкий детально разработал план операции, постарался все учесть. Прежде чем прозвучал первый выстрел, специальные группы проникли в центр города, к казармам и к железнодорожной станции. Стрельба началась сразу же, во всех районах города, казалось, силы партизан неисчислимы и наступают они со всех сторон. Это сбивало с толку обороняющихся, усиливало среди них панику. Не успевали они взяться за оружие и занять боевые позиции, как сразу же попадали под обстрел. Партизанские специальные группы блокировали дом, где помещалась полиция, казармы, здание железнодорожной станции, где находилось караульное помещение гитлеровцев. В поднявшемся ералаше трудно было что‑либо понять, многие из полицаев, знавших, что к утру партизаны покинут город, разбежались и попрятались кто где мог ― в сараях, садах, на огородах среди кустов картофеля.
Ожесточенные схватки вспыхнули у казарм, где находилось более взвода гитлеровцев, и возле станции. Здесь пошли в ход гранаты и несколько раз гремело "ура!" Два бетонированных поста были подорваны саперами.
Партизаны действовали решительно и умело. Сопротивление гарнизона было сломлено. Теперь оставалось привести в негодность пути и стрелки на станции, поджечь несколько объектов, уничтожить те трофеи, какие они не могли забрать с собой.
На станционных путях стоял эшелон с пшеницей, скотом. В двух последних вагонах находились военнопленные. Их оказалось более ста пятидесяти человек. Опекать военнопленных Бородач поручил комиссару, и Колесник первый со своей группой покинул Будовляны. Позади, освещая им путь, пылали над городком три факела ― горели маслозавод, лесопилка и станционные склады.
Оберштурмбаннфюрер Борцель был разбужен среди ночи. Дежурный офицер доложил ему по телефону, что по поступившим сообщениям на участке Княжполь―Будовляны движение поездов приостановлено, над Будовлянами видно зарево и оттуда доносятся звуки взрывов, связи с Гильдебрандтом нет.
Начальник княжпольского гестапо не давал знать о себе до утра, и Борцель начал догадываться, что дела у гауптштурмфюрера исключительно плохи, он, видимо, просто боится подойти к телефону. Борцель уже собирался вылететь на двухместном самолетике к месту происшествия, как ему сказали, что Гильдебрандт нашелся.
- Гауптштурмфюрер, что у вас там происходит? - спросил Борцель, брезгливо морщась, так как ожидал, что Гильдебрандт начнет юлить, оправдываться.
Но Гильдебрандт оправдываться не стал. По военному, четко он отрапортовал о ночной акции партизан и начал перечислять, что им удалось вывести из строя.
- Вы забыли указать потери… - резко прервал его Борцель.
- Считая охрану эшелона-тридцать семь убитых, пятнадцать раненых. Потери полиции еще не установлены.
- Они увели с собой этих пленных?
- Да. Всех…
Голос Гильдебрандта звучал спокойно и как‑то равнодушно, словно он докладывал о вещах, не имевших к нему прямого отношения.
Это взбесило Борцеля.
- Гауптштурмфюрер, вы понимаете, что вы наделали?
- Да, господин оберштурмбаннфюрер.
- А вы понимаете, что этот случай, к сожалению, нельзя будет скрыть, замолчать, даже если я приложил бы все усилия?
- Да, господин…
- Не перебивайте! -Борцеля понесло. - Эта акция получит самую широкую огласку, о ней станет известно самому фюреру, о ней будут упоминать в приказах, ее будут изучать на совещаниях и учениях, она, возможно, войдет в историю военного искусства как классический образец коварной партизанской тактики. Вы слышите меня?
- Да, господин оберштурмбаннфюрер.
- При этом ваше имя будет упоминаться только в том смысле, что существовал, мол, такой олух гауптштурмфюрер Гильдебрандт, возомнивший себя гениальным стратегом, которого не без особого труда обвели вокруг пальца. Вы поняли меня, гауптштурмфюрер?
- Да, господин оберштурмбаннфюрер… - еле слышно донеслось из трубки, и что‑то прогремело там, на другом конце провода. Трубка умолкла.
- Алло! Где вы там? Куда вы пропали? Гильдебрандт?! Кто это? Да отвечайте же!
В трубке послышался кашель, и незнакомый, заикающийся голос с трудом выговорил:
- Слушает унтерштурмфюрер Белинберг…
- А куда делся ваш начальник?
- Его нет, господин оберштурмбаннфюрер…
- Не городите чепухи! Я только что разговаривал с ним. Сейчас же передайте ему трубку.
- Это невозможно, - чуть не плача, сказал Белинберг. - Его нет совсем… Гауптштурмфюрер Гильдебрандт только что покончил с собой.
10. Вопросы, на которые нет ответов
- Капитан, мы все признаем твои заслуги, - сказал Бородач, хитровато поглядывая на начальника разведки. - Я имею в виду нападение на Будовляны. Это все ясно, но жить прошлыми заслугами, да еще спекулировать ими нам не к лицу. Согласен?
- Абсолютно.
- Тогда признайся, что дело с раскрытием вражеского агента сидит у тебя на одной точке. Как говорится, - и ни туды, и ни сюды. Агент в отряде есть, мы знаем, мы убедились, этот сукин сын даже в последний раз крепко подсобил нам, но кто он таков, где хранит свою рацию - неизвестно.
- Ну, рация необязательно, - сказал комиссар.
- Тогда как объяснить, что Гильдебрандт получает информацию быстро и своевременно? - оторвался от карты Высоцкий.
- Получал… - весело сказал Бородач. - Приказал долго жить Гильдебрандт. Между прочим, это заслуга Серовола, можешь считать, капитан, что ты лично одного гауптштурмфюрера укокошил.
- Как это - лично? - не понял начальник штаба. - Он же сам застрелился.
- Э–э, если бы Серовол не предложил нам сыграть шутку с Гильдебрандтом, он, может быть, всех нас пережил бы. Это капитан его до самоубийства довел.
Они снова собрались вчетвером ― командир, комиссар, начальник штаба и начальник разведки ― в той же хате, где несколько дней назад обсуждался план операции "Ход конем". У всех было отличное настроение, всех радовала недавняя победа, каждому хотелось шутить, балагурить. Однако Серовол понимал, что за словесной разминкой последует серьезный разговор, а он не был готов к такому разговору, так как поиски забравшегося в отряд шпиона пока что не дали никаких результатов. Что ж, пусть помогут… Может быть, кто‑нибудь подскажет интересный ход, подметит свежим глазом то, что ускользает от него.
- Так, предоставим слово Сероволу, -сказал Бородач, разглаживая обеими руками холщевую скатерть на столе. - Первое: что у немцев? кого прислали на место покойного? Давай!
- Пока что командует заместитель Гильдебрандта--унтерштурмфюрер Белинберг. Впрочем, он уже обер. Повысили…
- Странно… - поджал губы Высоцкий. Комиссар также был удивлен этим известием.
- Что, постарше чином не нашлось? Сейчас у них безработных штурмбаннфюреров полным–полно. Оккупированная территория ведь сокращается с каждым днем.
- Заменят, - уверенно сказал Бородач. - Поставят какого‑нибудь опытного, матерого обертрахтарарахфюрера. Они нам Будовляны не простят…
- Возможно, уже заменили, но Белинберг оставлен как ширма, - продолжал Серовол. - Дело в том, что в Княжполе появился какой‑то загадочный тип. Какой‑то фольксдойче, мужчина лет сорока. Называют его Гансом. Держит себя весьма самоуверенно. Два раза в день заходит в кабак. Пьет стаканами, но не пьянеет. Говорит на местном диалекте с легким акцентом. Откуда прибыл, где остановился - неизвестно. Был замечен рано утром возле дома гестапо, выходил на улицу из калитки.
- Думаешь, важная птица? - поднял брови командир отряда.
- Узнаем в самое ближайшее время. Приказал Верному вести наблюдение за ним.
― Добре. Второе: кого взял под увеличительное стекло в отряде?
- Ничем особым похвалиться не могу, - сокрушенно качнул головой начальник разведки. - Помните, перед походом на Будовляны мы потребовали, чтобы все командиры проследили, не отлучается ли кто из бойцов ночью.
- В эту ночь отлучался только один Домбровский, - печально вздохнув, сказал Колесник. - Он в Будовлянах убит. Тут девчонка одна так по нем, бедная, голосила - сердце мне все изранила. Хороший, отважный был боец.
- Прекрасно сражался в последнем бою Домбровский, - поддержал комиссара Высоцкий. -Первый гранату в караульное помещение бросил.
- Домбровский остается у меня невыясненным… - сказал Серовол и стиснул зубы.
- Как так? - возмутился на этот раз Высоцкий. - Человек погиб в бою, а вы и мертвого его подозреваете?
- Разве шпион застрахован от пули? В бою могут убить. Свои… На лбу у него не написано, что он их агент.
- Подожди, капитан, - вмешался Бородач, которому было неприятно, что начальник разведки все еще подвергает сомнению патриотизм погибшего бойца. - Ты говорил тогда, что твой помощник, Художник этот, убежден, что Домбровский в ту ночь ходил на свидание с девушкой. Ты беседовал с этой девчонкой? Она подтверждает?
- Мало ли что она скажет. А если она была с ним заодно? Он, она и ее дедушка…
- Товарищи–братцы, - в притворном ужасе схватился за голову Колесник, - до чего можно договориться с перепугу - уже пошли в ход дедушки и бабушки, очередь за грудными младенцами. Давайте все‑таки не будем терять чувство юмора.
- А что мне делать, товарищ комиссар? - немного обиделся Серовол. - Вражеский агент орудует у меня под носом, активно, нахально. Тут не до юмора. Я должен каждую ниточку хватать, каждый узелок прощупывать.
- Правильно! Но Домбровский вне подозрения. Ручаюсь! Я еще поговорю с этой девушкой. Не сейчас, позже, пусть она придет в себя.
- Это было бы хорошо, - согласился Серовол. - Вы и с ее дедушкой побеседуйте… Чтобы у меня уже не было никаких сомнений. Теперь остается исчезнувший после боя в Будовлянах Орест Чернецкий…
- Вот именно - Чернецкий! - живо подхватил начальник штаба. - По–моему, этот боец - ключ к отгадкам. Смотрите: он передает одно, второе, третье донесения и, когда видит, что крупно подвел шефа, бежит из отряда.
- Бежит… - недоверчиво качнул головой Бородач. - А может быть, он был убит там, в Будовлянах. Свалился, а товарищи не заметили.
- Нет, Василий Семенович, это отпадает, - торопливо сказал Серовол. - Я выяснял. Несколько человек видели Чернецкого уже после боя, в лесу.
- Вот пожалуйста! - обрадовался Высоцкий: ему понравилась выдвинутая им версия, так как она рассеивала сомнения и снимала подозрения с других.
- А куда он побежал? - Бородач взглянул на начальника разведки. - Скажи, капитан, куда он мог драпануть? Может быть, к своему шефу объясняться: так, мол, и так, произошла ошибочка, не вели казнить, вели миловать. Нет, он не дурак, он понимает - шеф под горячую руку ему голову свернет. Правильно я рассуждаю, товарищ начальник разведки? - Глаза командира отряда смеялись.
- Логично, но мы не знаем всех обстоятельств, какие предшествовали исчезновению Ореста Чернецкого.
- А чего ты тянешь? Узнай!
- Выясняю. Пока что помощник разведывает.
- А не хотел брать Художника… Соображает?
- Ничего. Наивный, но - голова. Толк будет.
- Послушайте, - Высоцкому не хотелось расставаться со своей версией. - Послушайте! Чернецкий побежал, конечно, не к шефу, а просто так, от страха. Он был ошеломлен тем, что мы напали не на Кружно, а на Будовляны, он понял, что попадет в немилость, нервы его не выдержали, и он…
- Экий он слабонервный оказался… Не похоже…
- Это должен быть человек крепкий, закаленный, - поддержал Бородача комиссар. - Каждый день рядышком со смертью ходит.
- Капитан, какая линия поведения может быть у агента после Будовлян? Поставь себя на его место. Что бы ты делал?
Это был их любимый прием ― мысленно становиться на место врага и как бы проигрывать на себе его психологию, ход его мысли. Серовол нехотя улыбнулся.
- Все зависит от обстоятельств и от характера человека. Положение у агента почти катастрофическое. Его могут заподозрить, а может, уже заподозрили в измене. В таком случае подошлют в отряд другого, с единственной целью - ликвидировать изменника. Агент это понимает. И вот тут‑то я принимаю вариант Ивана Яковлевича - я бы в такой ситуации не стал бы ждать расправы, а не будь дурак, дал бы стрекача.
- Куда?
- А куда глаза глядят, подальше от греха. Все засмеялись.
- Считаешь, другого выхода у него нет? Может, у него имеются какие‑то старые заслуги, и он надеется вернуть доверие шефа или того, кто заменит старого шефа.
- Такой вариант наиболее вероятен, но, чтобы его развить, я должен стать на место не агента, а его хозяина.
- Становись…
Серовол долго тер ладонью подбородок, в его глазах появлялись то ярость и мстительность, то злорадство, то жестокая удовлетворенность, радость.
- Ну что?
- Худо получается…
- Кому худо? Агенту или тебе, его хозяину?
- Агенту и… нам.
- Нам?
Начальник разведки кивнул головой. На него смотрели с удивлением. Он молчал.
- Товарищи, вам не кажется, что капитан Серовол злоупотребляет нашим терпением… - начал Бородач.
- И временем, - подхватил Высоцкий, - любит поиграть на нервах.
- В самом деле, что за манера? - Лицо командира начало краснеть от возмущения. - Каждое слово тяни из него клещами. Не жуй, не размазывай, давай все сразу!
- Но ведь я должен подумать…
- Ну и думай, а пока не надумал - не заикайся.
- Мне кажется, капитану что‑то мешает высказать свою мысль… - пытливо глядя на начальника разведки, сказал Колесник. - Угадал?
- Угадал, комиссар, - Серовол чуточку смутился и даже покраснел.
- Я бы на месте шефа приказал проштрафившемуся агенту сделать что‑либо такое, что могло бы полностью восстановить мое доверие к нему. Я бы жестко поставил вопрос: или выполнишь приказ, или мы ликвидируем тебя как изменника. Ну, что бы я ему предложил? Допустим, уничтожить командира отряда или кого‑либо из нас. Я бы даже приказал - всех четверых! Трудно, опасно? Не мое дело! Ухитрись, изловчись, пойди на риск - все равно голова твоя на волосинке держится. Сделаешь - приходи, являйся, будем о дальнейшей работе говорить. Вот так бы я на месте шефа поступил. Это же гитлеровец, фашист…
На этот раз начальника разведки выслушали напряженно, в полной тишине. Но как только он умолк, послышался смех. Смеялся Бородач.
- И это ты боялся нам сказать, капитан? Думал, испугаешь до смерти?
- Пугать не хочу, предупредить должен. Меры предосторожности принять необходимо.
- Ладно, лови его, черта, поскорее, - улыбаясь в бороду, сказал командир отряда. - Не знаю, как вы, товарищи, а я помирать не желаю, тем более от руки шпиона, я еще повоевать хочу. Как раз к нам пополнение поступило - без малого сто пятьдесят человек.
- Это пополнение нужно ждать, по крайней мере, две–три недели. Скелеты, кожа да кости… Все в ранах, болячках.
- Ничего, на курорте они быстро человеческий вид обретут. Хуже с оружием…
Начали говорить о бывших военнопленных, освобожденных на станции Будовляны. Их сразу же отвели на дальний лесной хутор, и это место получило название "курорт", потому что врач установил там почти санаторный режим. Колесник рассказывал о своих разговорах с этими людьми, желавшими только одного ― поскорей получить возможность сражаться с врагом.
Серовол постоял, послушал, думая о своем, и, не прощаясь, вышел из штабной хаты.
Юра ждал капитана. Он сидел на скамье у окна, смотрел в раскрытую тетрадь, куда уже был занесен новый "штрафник", Орест Чернецкий. Юра видел этого бойца несколько раз, но мимоходом, и теперь, как ни силился припомнить его лицо, не мог этого сделать. Вместо лица возникало какое‑то смуглое пятно и на нем темные, печально–сосредоточенные глаза. Глаза эти Юра запомнил и даже мог бы нарисовать, но все остальное ускользало, заволакивалось дымкой. И вдруг глаза исчезнувшего при загадочных обстоятельствах Ореста сменили девичьи глаза, полные невыразимого страдания. Это плакала, ломала руки Ирен у тела погибшего Домбровского, плакала, не скрывая ни от кого своего неутешного горя.
Затем Юра вспомнил, как он на своей подводе сопровождал колонну освобожденных пленных, когда они двигались по лесу. Сперва этих людей не надо было подгонять, они точно с ума сошли от счастья, рвались скорей в темноту, к лесу, и комиссару пришлось кричать на них, чтобы они не бежали, а шли ровным шагом. И в лесу, пока было темно, колонна двигалась довольно быстро, несмотря на то, что впереди по дороге бойцы гнали трофейный скот. Но когда начало светать и бывшие пленные заметили кустики черники, колонна разбрелась и стала похожа на ораву каких‑то странных существ с черными бесформенными ртами. Они перебегали от куста к кусту, обрывали ягоды вместе с листочками и торопливо запихивали все это в рот.
Впервые Юра по–настоящему понял, что такое голод и что такое плен. Он был несказанно рад, что удалось освободить этих людей, спасти их от смерти.
Хлопнула дверь, вошел Третий.
- Есть новенькое?
- Есть, товарищ капитан, - поднялся Юра. - Мелочь, конечно, но вы приказали и на мелочи обращать внимание, обо всем докладывать. Фельдшер из второй роты Иван Богданюк носит сапоги Ореста. Сапоги новые, крепкие, а Ваня отдал за них свои старенькие, но дал в додачу какие‑то таблетки.
Юра умолк, хлопая ресницами, он смотрел на капитана, стараясь понять, как относится Третий к его сообщению.
- Какие таблетки?