- То-то и оно, не для себя. Начальство считает это само собой разумеющимся и поощрять за честность не намерено. Взяточником быть легче и приятнее. Вспомни, как мы замечательно угощались, когда я отсюда Пашкаускаса выкинул. Как мы классно первоначально питались на чужих запасах. Если уж у него прямо в кабинете при всеобщей нехватке продуктов и очередях все было забито сыром, ветчиной, курятиной и даже зубным порошком, то как бы мы могли обеспечить себе замечательную жизнь, не скованные никакими законами! Сидеть и самим жрать, жрать, жрать… Мне представить страшно, чем у него погреб забит. Представляешь, прямо в ящике стола куча порнографических фотографий. Нет, я с ротой делиться не стал, - пояснил Ян на недоумевающее лицо. - Кто еще молодой и ему не положено, а кого не стоит искушать. Посмотрел и сжег. А ведь продать можно было. Вот и выходит: жить надо по совести. Может, и не очень жирно, но честно. Не чужие поклоны важны, а собственное отношение. С близкими обязательно делимся исключительно важным. Продукты, патроны, а умов не смущаем. Нам, офицерам, еще в девятьсот втором официально вменили в обязанность обедать и ужинать с солдатами из одного котла. Требовать от остальных, а самому втихомолку за закрытой дверью трескать? Это не для меня! Когда перестаешь замечать, каким образом добро приходит, и себя отделять - мне положено, другим нет, или хуже того: все берут, а чем я хуже, - ой-ой. Без волшебства в Пашкаускаса превратился и жрешь в три горла, отбирая у голодных… А ты не глупый, Арсан, - пододвигая к себе завернутый в газету для сохранения тепла котелок, сказал Ян. - Просто привык жить по уставу.
- В деревне? - со смешком переспросил Гусев.
- Что такое устав? - энергично наворачивая кашу, риторически спросил Ян. - Это свод правил. Что можно и чего нельзя. Как положено приветствовать старших, к кому обращаться и как содержать оружие. Ты всю жизнь жил по деревенскому уставу, просто не замечал. Это та же рота. Все про всех все знают. Кто старший, кто младший, кто на что способен.
- Ну-ну, - заинтересованно сказал Гусев, подсаживаясь к столу.
- Без "ну". Можно ли послать крайне далеко командира? Нельзя. У него есть свои методы вздрючить нахала. Официальные и неофициальные. Ты это знаешь и принимаешь. А кто такой староста? Тот же командир. И при желании может устроить черную жизнь. И сельский сход, на котором ведущую роль играют крепкие мужики…
- Сиречь сержанты.
- Во! Начинаешь соображать. То есть бывает, и другие выступают, но уважают слово не каждого. Знающий должен быть и авторитетный. Заслуженный. Умный староста на таких опирается, как офицер на сержантов. И каждый свое место знает. Субординация. А кто поперек общества попрет - того выживут. Субординация. Только в деревне это называется традицией. Как себя вести и одеваться. А в армии все отдельно расписывается. На праздник в парадном мундире - как в деревне в лучшей одежке. И все так. Чистить винтовку тебя учить надо, и для этого есть книга, где все расписано. А заодно учат старослужащие. На примере или рассказывают. А дома тебя с детства учат правильно ухаживать за инвентарем и соху смазывать.
- Какая еще соха в наше время? - изумился Гусев.
- Ну плуг. Какая разница! Я тебе толкую о правильном, подобающем поведении. В армию народ разный попадает, и всех надо привести к единообразию, а в деревне это усваивают с детства. Большинство и не пытается выскочить из очерченного раз и навсегда круга.
- Хе. Приезжий из волости чиновник, получается, уже офицер рангом повыше. Ну мулла и есть мулла. Он и в армии не отличается. Никогда так не смотрел. Интересно выходит… А ты, получается, не по уставу живешь? Про деревенских говоришь!
- Правильно. А говоришь, глупый. Соображаешь. Вот и смекай, чем отличаются городские от сельских. Есть разница?
- Есть, - подумав, подтвердил Гусев. - Они себя развязнее ведут. Наглее. Всех касается.
- Спасибо, - с чувством сказал Ян, - и за кашу, и за твое мнение обо мне.
- Сам спросил, - пробормотал Гусев, застеснявшись.
- А сказал ты, в переводе на нормальный язык, что они устав традиционной жизни нарушают часто, не особо скрываясь, и над деревенскими посмеиваются, обвиняя их в тугодумстве. Тем это, ясное дело, неприятно. Это не потому что горожане плохие. Просто чем больше город, тем больше в нем людей. Они не занимаются одинаковой работой. Множество разных профессий, причем каждый ставит себя выше, потому что он умеет что-то оригинальное. В деревне все работы выполняются всеми. Во всяком случае, совсем неумех не бывает, с детства обучены. В городе уже нет. Даже религия у людей разная. И не одна - много различных. Образованные обязаны разбираться в тонкостях, но и обычный человек должен знать, когда обувь снимать, а куда с непокрытой головой запрещено входить. Приходится вместе уживаться. А ты уже не знаешь, кто по званию встречный прохожий. То есть встречают по одежке, и часто прекрасно видно, но не всегда. Каждый старается смотреться лучше. А уже на соседней улице, где живут ювелиры, богаче по твоим понятиям - бедно по их. У них другие представления, другая мечеть, и даже думают иногда иначе.
Приезжих гораздо больше, и попадаются они чаще. У тех и язык, и поведение отличаются. Кто они по субординации? А как себя с ними вести? Приходится учиться разбираться. Прямо на ходу соображать. Городские вынуждены знать больше. Они думают по-другому. Не умнее - опыт иной. Ты ведь тоже увидел очень отличающуюся от привычной жизнь. И прежняя уже перестала устраивать. Начинай соображать быстрее. Опыт приобретается еще и учебой. Она ум развивает. Не хочешь, чтобы над тобой подшучивали, - стань выше званием. А для этого требуется образование. Наши трехмесячные курсы - ерунда. Будешь стоять на месте - выше начальника сельского участка не поднимешься. Подойди к Юнакову и посоветуйся. Спроси, что прочитать, что требуется для продвижения. Прямо побеседуй. Не при посторонних - зачем нужны свидетели? Он человек с понятием и поможет. Не вечно же будет этот бардак продолжаться, утрясется через годик-другой. Кстати, - потягиваясь, сказал Ян, - я-то не городской.
- Хе.
- Три тысячи жителей - это не город. Поселок. Как раз на стыке. Не только ремеслом жили, но и хозяйством. Была возможность сравнивать.
- Да? А почему тогда тебя все величают Ян Рышардович, а Зиброва хорьком за глаза?
- Ну его за дело. Воровать в курятнике не надо. Был сержантом - им и останется. Погоны ему не впрок. Офицер должен благосклонно принимать подношения от нижестоящих, а не лезть, куда не звали.
- А кушали вместе!
- Я потому этой сквалыжной торговке деньги и отдал, что вместе. А потом его головой попытался стенку пробить. Воруешь - так не попадайся. Да ладно, дело прошлое. Мы еще курсанты были, а теперь - во! Офицеры! Какие претензии. Тебя же вежливо лейтенантом называют. А меня, между прочим, если не в лицо, ляхом кличут. Чего мне обижаться? Я он и есть, и не скрываю.
- А все-таки?
- Потому что махать "вальтером" и орать много ума не требуется. Бояться, может, и будут, а уважать - нет. Необходимо в порученном деле разбираться. Сразу не приходит, на ходу учишься. Сначала думал, повезло. Как же! Прекрасно знал Юнаков, куда меня воткнуть. И ведь не спрашивал ни разу. Интересно бы заглянуть в наши сопроводиловки из части. Что там написано. Не мог мой капитан некоторых подробностей знать, на что угодно готов спорить. Я ведь на железке родился, с пяти лет за отцом ходил, а с тринадцати в депо первые дирхемы заколачивал. У нас в семье с этим делом строго было. Пороть не пороли, но подзатыльники нешуточные были. Пока с порученным делом не разобрался, дальше учить не станут. А потом два года железнодорожного батальона. Эти в военкомате думали, что таких, как я, лучше не подпускать к серьезным войскам, а мне только к лучшему. С того же места дальше квалификацию повышать. Мне никто здесь не сможет сказать на черное "это белое". Прекрасно знаю все эти дела и сам неоднократно начальникам втирал. Одного макнешь во вранье, другому объяснишь, почему он дурак. Еще и парочку бесполезных с откормленными мордами выгнал, и лишнего никогда не потребую. Не офицер с извилиной от фуражки, набитый спесью, а соображающий. Железнодорожники это быстро усвоили. Так что не бери в голову. Поставили бы нас руководить сельским округом - тебя бы по имени-отчеству называли и шапки ломали.
- Ладно, а почему ты этих отпустил? Обещал ведь одного помиловать.
- Ниче, будут теперь оба стучать, куда они денутся. Еще и наперегонки. А третий не при делах. Катала.
- Чего?
- Профессиональный игрок. Садится в поезд, делать людям много часов нечего, вот в картишки и перекидываются. У него рука набитая, иногда и без жульничества запросто обыграет. Уважаемый чин в ихней братии. Куча разновидностей. Ну как бы профессий. Банщики, громилы, гопники, карманники, каталы, угонщики, аферисты, медвежатники, шнифера, фармазонщики, блинопеки. Плохо, что в войну границы стираются. Страх потеряли. Банщик раньше не спину мыл, а по вокзалам чемоданы тырил, теперь и ножом ударить способен. А что, под военно-полевой суд никому не охота. А катала кистенем по башке в жизни стучать не станет. Исключительно воспитанно до порток разденет. В девятисотом я с приятелем одного такого под откосом подобрал. Попутчики ушлые оказались, поймали за руку и прямо на ходу из вагонной двери выкинули. Никто аферистов и мазуриков не любит, понятное дело. Так он у нас дома отлеживался и много чего порассказал. Малец был - интересно.
У людей, что вопреки закону живут, тоже свой устав имеется. Что можно и чего нельзя. Кого за какое прегрешение и каким образом наказывать. Он меня многому научил. Вот и вижу издалека, редко ошибаюсь. С виду приличные люди, а глаза холодные, расчетливые. Он долгие годы умение оттачивал и за одиноким дирхемом нагибаться никогда не будет. Слишком себя уважает. К нам ведь в классных вагонах крестьяне не едут, а дорога дальняя. Сначала по мелочи, потом и серьезные купюры появляются. Всегда при деньгах, пачкаться зря не станет и крови на себя не возьмет. Так что про наши дела он и не слышал.
- И кто-то играет? - с невыразимым изумлением спросил Гусев.
Ян засмеялся:
- Так на то и специалист. Все время выигрывать - кто же станет садиться? А дать победить, потом проигрыш. Ставки повышаются, и ты снова в плюсе. Потом уже и остановиться трудно. Азарт. Э… да ты что, в карты никогда не играл?
- Это для городских занятие. Нам запрещено. А мне и проигрывать нечего.
- И правильно. Всегда знай меру. В выпивке, игре и даже на войне.
- А убивать? - серьезно спросил Гусев. - Мне ведь не в затруднение, но сам без веской причины не стану. А ты был готов. Всех.
- Кто готов без раздумья убивать не в бою, тому пора стреляться. Он уже остановиться не сможет. Но поверить они должны были, и без вариантов. Получается - вышло.
- То есть нет?
- Слово даденное надо выполнять. Молчали бы - убил.
- Не понимаю я, - пожаловался Гусев.
- Они лицемеры, и поступать надлежит соответственным образом.
- Не свисти, ты Корана не чтишь. У тебя это… Библия.
- Фронтовая разведка, - помолчав, сказал Ян, - не работает по часовым в окопах. Нам давали четкое задание. Или конкретное место в тылу проверить, или офицера. Иногда даже с указанием - какого. Намного опаснее, за год в роте меньше трети осталось, но и важнее. Что рядовой может знать? Численность роты и командира полка - все. Офицер - другое дело. Весной девятого года мы прихватили оберст-лейтенанта из штаба армии. Это по-нашему подполковник. Что-то там по хозяйственной части, однако такие иногда много знают. Попался нам как-то самый обычный фельдфебель-повар - такого порассказал, что никакой разведке сроду не узнать. Его никто не стеснялся, и болтали рядом офицеры. А память оказалась хорошая. Мне не просто орден "Мужества" отвалили, а со всеми причиндалами. Мечи и надпись. Ну да я не про то… На нейтралке нас заметили и начали крыть со всех сторон. Троих убило, одному в бок прилетело, а немца по ногам. Меня тоже зацепило, но легко. Так я австрияка зарезал, а Сорокина на себе вытащил. Потому что своих не бросают. И это должны знать все. А для меня не орден важен, а товарищ. Хоть мы с ним и не особо дружно жили. Кто бы узнал, если бы все наоборот сделал? Сорокин все равно в госпитале помер потом. А я бы знал, и не хочу с таким жить. Мне собственное уважение важнее. Я правильно поступил. Для себя. Так и здесь. Я не просто базар на уши ставил, все поняли почему. Потом трижды задумаются - стоит ли моих парней трогать. А кто-то втихаря и подскажет, где мокрушники обретаются. Не сейчас, так потом. Потому что неприятностей не хочет. Только так и можно, - сказал убежденно. - Мы - власть, а ее трогать нельзя! И за действия против представителя власти неминуемо должно следовать наказание.
Дверь распахнулась без стука, и вместе с холодным воздухом внутрь вошла раскрасневшаяся Айша. Ян глянул на расплывшегося в улыбке Гусева, старательно пытающегося изображать глубочайшее уважение по всем деревенским правилам и кинувшегося помочь снять пальто, и мимоходом подумал, что ему бы как раз такая жена подошла. Умная девка всегда знает, куда мужа направить, и подскажет, если что. Вот только нужен ли ей парень? Да, надежный и страшно положительный, однако у нее еще в голове совсем другие мысли. Не тот уровень. Медресе кончает, а тут деревенский, без доходов. Привечает, но всегда на расстоянии. Впрочем, не его дело.
- Нет, - сказала она, показав в улыбке белые зубы, - даже не предлагай. Не могу задерживаться. Я бы и не прочь спокойно посидеть, да нельзя. Мне приказ пришел - доставить его, - Айша кивнула на Яна, - домой. Дело чрезвычайной важности, - подпустив в голос серьезности, заявила.
- Да и комендантский час скоро, - поднимаясь, согласился Ян, - тянуть не будем. Надо, значит, надо. Останешься пока за меня. На отчество зарабатывать. Займись комнатой для молитв. Мне и то противно: весь пол загадили. Поймай парочку гражданских, нарушающих правила, из ночующих на железке, и пусть вычистят. Ну там мусорят или спят, где не положено. Нормально, да? В каждом общественном учреждении есть место для омовения и молитвы. Чтобы не стояли поперек зала и не мешали пассажирам, - и то загадили. Правоверные! Я должен думать об их нуждах.
Гусев расстроенно смотрел на сборы, попытавшись впихнуть на прощанье в подарок большой кусок сахара. Айша отказалась, но благодарила столь витиевато и красноречиво, что Ян не выдержал и вышел за дверь.
- Что случилось? - спросил он сразу, как только девушка появилась.
- А просто пригласить нельзя?
Ян выразительно посмотрел в глаза и скорчил недовольную мину.
- Опасный ты человек, господин лейтенант, - вздохнула Айша, - везде подвох видишь. А я такая и есть. С подкладкой. Не хотела говорить при посторонних. Радогор вернулся и тебя просил привести.
- Как это? Если бы из Владимира эшелон пришел, я бы знал. Он что, прячется?
Мимо протопали двое смутно знакомых с базара, нагруженных мешками, и поздоровались. Скоро хождения по городу должны были прекратиться, и нарываться на неприятности никому лишний раз не хотелось. К заходу солнца все дружно расползались по домам или заходили в здание вокзала, кому некуда идти. Патрули в городе могли и начать стрелять сразу, не задавая вопросов. А уж не имеющим разрешения шляться по ночам непременно бы устроили веселую жизнь.
- По реке пришел. Да не сам, а с развеселой компанией за сотню вооруженных. Добровольцы. Большой человек стал. Документы такие, что все кланяются. - Она уцепила Яна за руку и потащила к трамвайной остановке. - Вон последний на сегодня по расписанию идет, - показывая на дребезжащий вагончик, сообщила.
Ничего странного. С начала войны не меняли и толком не ремонтировали. Да и вместо изначально запроектированных линий остались только шесть маршрутов, которые успели проложить. Не до трамваев стало и Руси, и городским властям. А был очень амбициозный проект.
- Пропустим - придется пешком. С ума сойти, гуляю с чужим мужиком поздно вечером, и без охраны! Дикие времена настали.
- И?
- Да не знаю я, - с досадой сказала Айша. - Ничего не объяснял. Здрасте - до свиданья. Пришел - ушел. В комендатуру городскую с кодлой направился. Я так поняла, с полномочиями с самого верха. Про тебя спросил, внимательно выслушал и скомандовал - "доставить". Вот и стараюсь. Он тебе не командир, я тем более, но и сам ведь не прочь повидаться?
Очередь на остановке поспешно расступалась, давая дорогу и убирая вещи. Это же все базарные торговцы, и его прекрасно знали. Они поднялись в трамвай, Ян показал удостоверение. Офицеры на службе имели право ездить бесплатно. Когда-то это здорово обижало. Три таньга за проезд были совсем не маленькие деньги для солдата. Прямо скажем, вполне существенные. Рядовой в месяц получал половину дирхема. Вагоновожатый и то имел жалованье сорок дирхемов в месяц. Так еще и ездили по-разному. Чистая публика каталась в заднем по ходу движения отделении и на площадке, а прочие - в переднем. В связи с общественными потрясениями теперь платили одинаково и ездили где кому нравится. Моментально и первый класс стали загромождать торговцы с мешками, дыша в лицо чесноком и перегаром. В старые времена алкашей и в грязной одежде просто не пускали, и не так уж это и было плохо. С точки зрения офицера.
- Когда-то, - сообщила Айша, глядя в окно, - много споров было по поводу пуска трамвая. Раньше вода стекала к середине улицы, ее специально делали немного вогнутой, а оттуда в канализацию. Пришлось все перестраивать. Не ездить же по лужам. Переделывали покрытие, значит, и канализацию. Дорогое удовольствие. Да ладно, - сказала, подмигивая, - не строй из себя съевшего лимон, должна я производить впечатление очень умной и всезнающей?
- Замуж не возьмут. Чем жена образованнее, тем меньше за нее платят. И это правильно. Меньше претензий.
- У нас нынче свобода, - хихикнула она. - Сама выбирать буду. Слышал про новый указ о правах женщин?
Пожилой сосед напротив в крестьянском чапане нехорошо глянул и зашевелил губами беззвучно. Легко можно было догадаться, что не молитвы читает, а матерится.
Постепенно вагон пустел, люди выходили, нередко не забывая вежливо попрощаться. На улице уже темнело, и фонари, как положено, в последние месяцы не работали. То ли экономят, то ли продают топливо налево. На знакомой остановке Ян спрыгнул и подал руку девушке. Локоть кренделем, как заведено воспитанным людям прогуливаться.
- Так что не так с Радогором? - спросил он, оставшись наконец без лишних свидетелей.
- Я правда не знаю, как объяснить. Не понравился мне братишка. Вроде ничего ужасного, но уж больно сильно изменился. Я понимаю, война… Все равно. Глаза у него… нехорошие. Зима внутри. Смотрит, как взвешивает, и вместо зрачков дуло. Да оно и неудивительно, если видоки не врали. Даже в газетах открыто писали. Сначала бои, когда артиллерия по людям на улицах палит и из пулеметов по толпе. А потом во Владимире вешали сотнями. Прямо на деревьях вдоль бульвара. Мятеж - да, но сами они не такие? Власть скинули силой и сами уселись. - Айша запнулась и искоса взглянула. Сказанное вполне можно было отнести и к Яну.
- Если победили - не мятеж, - усмехаясь, сказал он. - Законное правительство. А у меня с глазами как?