Капитан-лейтенант кивнул, указал ближайшему казаку на охапку заостренных колышков, сам взял большой деревянный молоток и отправился указывать места закладки фугасов. Самое командирское занятие, тем более кому, как не флотскому офицеру, на корабле ночующему чуть ли не в обнимку с пушкой, разбираться в артиллерии? Ну, не то чтобы всеобъемлющие знания, но нет в дивизии иных специалистов. Рассчитать зону поражения при ракетном залпе? Вот тут любой сержант справится, но предположить, где французы могут расставить свои орудия… Следовательно, Денису Васильевичу и карты в руки.
А Нечихаев занялся минами. Несколько человек копали ямки, а сам лейтенант осторожно укладывал в них ящики, вставлял запал и засыпал взрывное устройство, оставляя снаружи торчащие металлические усики, возвышающиеся над землей на пару вершков. Жалко только, порох дрянной, трофейный, но, даст бог, его силы хватит для отправления в короткий полет разнообразного каменного и железного хлама, в избытке присутствующего в фугасе. А там, где колышки повязаны белой ленточкой, можно не жадничать - малую толику "чертова зелья" производства заводов княгини Лопухиной удалось выпросить у запасливого Александра Никитича Сеславина, и в сих местах Наполеоновых пушкарей будут ожидать особо неприятные сюрпризы. Впрочем, им никто и не обещал выстланных красными коврами и розовыми лепестками дорог. Как однажды выразился государь Павел Петрович: "В России жестко стелят, а спать еще жестче".
- Михаил Касьянович, вы не могли бы отвлечься на некоторое время? - Отец Станислав стоял у крайнего колышка, не решаясь ступить на размеченный под минное поле участок, и всем видом своим выражал крайнее отчаяние. - Извините, что помешал, но обстоятельства таковы, что без вашего вмешательства никак не разрешить. Понимаете, в чем дело…
- Подождите, святой отец! - Мишка обернулся к казачьему уряднику: - Справишься без меня, Абрам Соломонович?
- Да не впервой же. - Тот перекрестился двумя перстами и еще раз заверил: - Не извольте сомневаться, в лучшем виде сделаем.
- Буду надеяться. - Нечихаев отряхнул с колен приставшую пожухлую траву и поспешил к ксендзу.
Надо заметить, что католический священник в данный момент более напоминал сторожа хлебных складов где-нибудь в Тамбове или Воронеже, чем лицо духовного звания. Ранние заморозки заставили его надеть овчинный полушубок и меховую шапку, а висевший на плече старинный мушкет придавал картине дополнительную достоверность. Разве что небольшой медный образок, пришитый вместо кокарды, нарушал гармонию, а без него - вылитый русский мужик.
- Слушаю вас, пан Станислав. И здравствуйте.
- И вам здравствовать, господин лейтенант. - Ксендз замолчал, немного помялся и решительно перешел к делу: - Видите ли, Михаил Касьянович, я столкнулся с некоторыми трудностями, разрешить которые самостоятельно никак не могу.
- Да? И каковы же они?
- Ко мне обратились с просьбой о проведении молебна, и так как батальонный священник отец Михаил находится на излечении после ранения…
- Такие вопросы находятся в ведении вышестоящего командования, пан Станислав, - перебил Нечихаев. - Обратитесь по команде.
- К кому? Наш отряд является самостоятельной войсковой единицей, а Денис Васильевич, как его командир, еще вчера ответил, что не намерен влезать в межконфессиональные… хм… дальше он сказал совсем грубо.
- При чем здесь эти… межконфессиональные?
- Так я же католик!
- Давно? Ах да, извините.
- Вот! - Ксендз поднял указательный палец как доказательство неизвестно чего. - Но люди перед решительной битвой желают исповедаться и причаститься, так что отказывать им в этом - большой грех.
- Определением степени греховности занимается Священный синод, пан Станислав, а у нас регулярная армия. Вы хоть и состоите в ополчении, но в соответствии с приказом светлейшего князя фельдмаршала Кутузова…
- Так точно, господин лейтенант, здесь армия! Потому соблаговолите принять рапорт.
- Что это? - Нечихаев с подозрением взглянул на сложенный вчетверо лист бумаги.
- Прошение о зачислении на вакантную должность отрядного священника и обязательство проводить богослужения по православному обряду установленного образца.
- Даже так? - Мишка забрал бумагу, развернул и пробежал взглядом по выписанным каллиграфическим почерком строчкам. - Простите, а что обозначают слова "а также муллой из расчета одной пятой оклада денежного содержания"?
- Так ведь у нас четверо гусар татарского происхождения, господин лейтенант. Как можно оставить их без Божьего слова?
- Вы владеете арабским?
- Зачем? Ведь они, слава Господу, русские татары, а не турецкие, значит, могут молиться по-русски.
- Интересный подход к делу, пан Станислав. Иезуиты просто обзавидуются.
- Мнение этих завистников меня не интересует. Так подпишете рапорт, Михаил Касьянович?
- Под вашу личную ответственность. И сразу после принятия православия непосредственно вами.
- Разумеется, господин лейтенант, разумеется… Разрешите приступить к выполнению обязанностей?
- Идите! - Мишка улыбнулся, когда ксендз четко повернулся через левое плечо и звякнул шпорами на великоватых, видимо, снятых с француза, сапогах.
Удивительные люди, эти поляки! Каждый в отдельности - милейший и толковый человек, храбрый вояка, а как народ вообще - сволочь на сволочи. Парадокс…
Утро следующего дня.
До похода в эту дикую Россию полковник Жак Ашиль Леруа считал себя удачливым человеком. Не каждому удается за столь короткое время пробиться из самых низов, превратившись из ученика парижского цирюльника в офицера гвардии, отмеченного благосклонностью Великого императора всех французов. Впрочем, и после фортуна не обделила вниманием своего баловня, чему подтверждением служит полк, отданный под его начало. Неплохая карьера в двадцать семь лет! Правда, прежний командир, сожженный местными пейзанами вместе с домом, где остановился на ночлег, был еще моложе.
Да, удача никуда не ушла. Но боится приближаться, ходит где-то стороной, опасаясь русских партизан, и более не приносит подарков. Сколько в строю солдат, совсем недавно бросивших к ногам прекрасной Франции почти всю Европу? Не больше восьми сотен, и это в лучшем случае. Каждую ночь пять-шесть человек умирают от болезней, и не иначе как Божественное вмешательство удерживает ропщущих гвардейцев от бунта. Или осознание того, что поодиночке точно не выжить - летучие отряды преследуют отступающую Великую Армию, и горе отставшим!
Разве так воюют, господа? Эти дикари отказываются соблюдать правила и приличия цивилизованной войны - добивают раненых и вешают офицеров… разумеется, не своих. Ночью в костер запросто может упасть брошенная из темноты граната, а в светлое время по походным колоннам то и дело стреляют одиночные разбойники, что при меткости и дальнобойности русского оружия наносит значительный ущерб.
Гвардия меньше всех страдает от лишений - она окружена заботой и повышенным вниманием Великого императора. Даже съестные припасы поставляются в первую очередь. И пусть это конина, благо перевод Польского корпуса Понятовского из кавалерии в пехоту позволил забить на мясо лишних лошадей, но все равно еда. В других полках тяжелее - по слухам, среди саксонцев и баварцев появились случаи людоедства, за что командиры этих частей осуждены и расстреляны. А что же начнется зимой?
Русские во всем виноваты! Их трусость не позволяет решить дело одним генеральным сражением. Разве можно уклоняться от битвы? Это же неблагородно, господа! За четыре месяца войны не случилось ни одного правильного боя даже с арьергардом Кутузова. Дикари жгли за собой мосты, устраивали минные ловушки в удобных для наведения переправы местах. Огрызались ракетными залпами… Негодяи!
А сейчас препятствуют возвращению на зимние квартиры. Как хочется снова оказаться в Польше! Та страна в незапамятные времена испытала благотворное французское влияние, не зря же один из Валуа был их королем, а народец хоть и немногим отличается от зверей, но послушен и угодлив. Гордые шляхтичи почитают за честь знакомство с гвардейским офицером, а их прекрасные жены и дочери готовы согреть постель за сущую безделицу. Да, польские женщины чрезвычайно дешевы…
Громкий взрыв, раздавшийся в голове колонны, заставил полковника вздрогнуть и оторваться от мечтаний. Он пришпорил коня и поспешил к месту происшествия. Одна из немногих оставшихся привилегий - передвигаться верхом, когда подчиненные идут на своих двоих.
Воронка от сработавшего на дороге заряда не произвела впечатления, кивером можно накрыть, но последствия… Человек пятнадцать насмерть и еще несколько посечены осколками так, что полковой лекарь, успевший прибыть раньше командира, стоит с бледным видом и разводит руками. Да тут и так ясно - с ранами в животе или оторванными ногами долго не живут.
- Что случилось?
Ответить на вопрос смог только пожилой капрал, зажимающий ладонью рассеченную щеку:
- Бревно лежало, господин полковник, вот наш командир и приказал…
- Где он?
- Там! - гвардеец указал в сторону убитых. - Его первым и… Все собственным примером показывал.
- А нужно было головой думать, - рассердился Леруа. - За полчаса перед нами здесь прошли неаполитанцы, так откуда могло взяться бревно?
- Эти обезьяны могли с собой нести, - возразил капрал. - Где-нибудь украли, а как сил не хватило, так и бросили.
- И столько времени таскали?
- Там же воры все до единого, господин полковник, они что угодно утащат.
- Свиньи!
- Так точно, господин полковник! Разрешите похоронить мертвых?
- Нет! - Леруа отвел взгляд. - Мы и так не успеваем.
Тремя часами позже.
- Успеем пообедать до отхода на позиции, Михаил Касьянович?
- Почему бы нет? - Мишка Нечихаев достал из кармана часы на тонкой стальной цепочке и щелкнул крышкой. - Война войной, а обед по распорядку. Полевая кухня будет с минуты на минуту. Собственно, не она ли вон там едет?
Действительно, запряженное невозмутимым мерином по кличке Эгалитэ, дымящее на ходу сооружение показалось на опушке, а повар в белом колпаке и фартуке поверх полушубка приветственно махал здоровенным черпаком. И чему радуется, болван? Неужели в этот раз получилось не пересолить и надеется избежать мордобития?
Бывший предводитель шляхетского ополчения пан Сигизмунд Пшемоцкий, ныне носящий имя Сергея Андреевича Ртищева, ожидал прибытия кашеваров с куда большим, чем у Нечихаева, нетерпением. Он до сих пор не мог привыкнуть к количеству полагающейся русскому солдату пищи и не понимал некоторых претензий к ее качеству. Зажрались господа гусары и казаки, ей-богу. Не приходилось им в Велик День разговляться куском черствого хлеба, запивая его прокисшим еще перед Рождеством домашним пивом. Да половина вольной шляхты душу заложит за фунт мяса в неделю, а эти морду от лосятины воротят. Свинина, видите ли, нежнее… А курицу, спасенную от естественной смерти путем отрубания головы, не пробовали? Да на семью из двенадцати человек?
Тем временем кухня благополучно миновала линии окопов по оставленному проходу и, брякая какими-то железками, подкатила к палатке командира отряда.
- Ваше благородие, извольте снять пробу! - прокричал повар.
- Чего разорался? - Денис Давыдов появился совсем с другой стороны и выглядел раздраженным. Толстая папка в руках объясняла состояние капитан-лейтенанта - он от всей души ненавидел бумажную работу, делая исключение лишь при написании стихов. - Михаил Касьянович, возьмете на себя сию почетную обязанность?
- Не откажусь, - Нечихаев вытащил из-за голенища простую деревянную ложку. И обратился к бывшему поляку: - Составите компанию, Сергей Андреевич?
Кормили сегодня неплохо. Густые щи из свежей капусты с лосятиной (а нечего было сохатому на минное поле забредать), пшенная каша с ней же и свиными шкварками, а в довершение всего - чай с медом и в придачу к нему кус ржаного хлеба с салом и черничным вареньем. Последнее блюдо показалось странным, но отменный аппетит лейтенанта Нечихаева убедил младшего сержанта Ртищева в обратном.
- Европа живет впроголодь от своей ленивости, - глубокомысленно заметил Мишка, приканчивая добавку.
- На чем же основаны ваши выводы, Михаил Касьянович?
- После хорошей еды всегда в сон клонит, так?
- Так.
- Вот они и боятся, что народец ихний вместо работы в спячку завалится. Экономия опять же…
- А у нас?
- А у нас спать некогда, иначе самих сожрут. Ну что, готовы к ратным подвигам?
- Котелок бы помыть.
- Оставьте. Живы останемся, так опосля и приведем посуду в должный порядок, а если нет… Зачем тогда сейчас утруждаться? Скоро в бой, а мы уставши! Непорядок.
- Интересная мысль.
- Привыкайте. Вы же неделю как русский человек, Сергей Андреевич, так что пора.
- Так-то оно так, - хмыкнул бывший поляк и аккуратно протер котелок корочкой хлеба, которую потом отправил в рот. - Но вы неправы, Михаил Касьянович.
- В чем?
- Звание русского человека для меня вовсе не означает возможность прикрыть им собственное свинство. А стоит дать себе небольшую поблажку… Как дорога в десять тысяч верст начинается с маленького шага, так и путь к чистоте душевной лежит через чистоту телесную. Ну, или можно начать с чистоты котелка.
Ошарашенный столь глубокими рассуждениями, Нечихаев лишь помотал головой, отгоняя видение светящегося нимба над одухотворенным челом недавнего польского шляхтича, и, не вступая в полемику, поспешил скрыться в командирской палатке. Что там за бумаги принес Денис Васильевич?
- Вот, Миша, полюбуйся, какой подарок прислали нам из Ставки главнокомандующего! - Давыдов бросил папку на походный столик. - Умнее ничего не придумали.
- Что там, Денис?
Наедине они давно перешли на "ты": в военное время разница в возрасте сглаживается, и образованные люди отбрасывают излишние условности. Это в купеческой или мещанской среде царит атмосфера чопорности и искусственной вежливости, вызванная стремлением подражать так называемым светским манерам, а у боевых офицеров все проще.
- Прислали портреты французских военачальников, которых желательно взять в плен.
- Живыми?
- Разумеется. Какой же из покойника пленник?
- А зачем? - Мишка взял за уголок листок с изображением украшенного роскошными бакенбардами генерала. - Французом больше, французом меньше… Пуля дура, и она не выбирает, кого продырявить.
- Распоряжение государя императора, - пояснил Денис Васильевич. - Не все заслуживают быстрой и милосердной смерти, и кое-кому предстоит ответить за совершенные преступления.
- Какие?
- Развязывание войны, например, или… - Далее Давыдов прочитал по бумажке: - "Нанесение ущерба экономике и сельскому хозяйству, осуществленное группой лиц по предварительному сговору с привлечением вооруженной силы".
- Тут вышка светит! - подхваченное от светлейшего князя Кутузова выражение пришлось как нельзя кстати.
- Это точно, - кивнул капитан-лейтенант. - Ну что, пойдем немного повоюем?
- Можно и много.
- Тут уж как получится. Строй людей, Миша.
ГЛАВА 10
Первыми появились неаполитанцы. Удивительно даже, что Наполеон решился поставить их в авангард: робкие и незаметные в бою жители италийской земли ранее использовались в качестве вспомогательных войск, и никому доселе не приходило в голову рассматривать бедолаг как реальную силу. Видимо, ими сознательно жертвуют, дабы попробовать на прочность русскую оборону. Но вот так, одним мановением руки, вычеркнуть из жизни несколько полков? Уму непостижимо…
Партизан Дениса Давыдова отделяла от неприятеля река, достаточно широкая и глубокая, чтобы избежать ответной атаки, но позволяющая вести прицельную стрельбу.
Лейтенант Нечихаев поудобнее пристроил винтовку на брошенном наземь вещевом мешке и повернулся к лежащему поодаль командиру:
- Этих пропустим?
- А смысл?
- Не вояки, - Мишка фыркнул. - А так хоть перед гвардейскими позициями толкучку создадут, у французов под ногами будут путаться, паника опять же… А мы патроны побережем.
Пока капитан-лейтенант размышлял над предложением, судьба распорядилась по-своему. С левого фланга, где залегли остатки польского ополчения, грянул дружный залп двух с половиной десятков ружей. Вооруженные старыми гладкоствольными мушкетами, преимущественно трофейного происхождения, шляхтичи развили невиданную скорострельность, за минуту сделав не менее шести залпов. Дисциплина с трудом приживалась в их испорченных вольностями сознаниях, но кое-какие сдвиги наметились - на каждого стрелка приходилось по двое заряжающих, что пару месяцев назад было просто неосуществимо.
- Пшемоцкий, мать твою! - Давыдов безуспешно пытался докричаться до Ртищева, от злости забыв его новую фамилию. Не получилось… Плюнул и сам выстрелил по колонне неаполитанцев, еще не осознавших тяжести ситуации, но вполне готовых к бегству.
Гусары и казаки, увидев сей недвусмысленный пример, присоединились к избиению. Только так можно было назвать расстрел безоружного неприятеля, чье вооружение, по обыкновению, следовало в обозе, запертое в крепких сундуках под надежными замками. Впрочем, потомки Марии и Гракхов, как назовет их позже известный французский романист, умирать не хотели. И дружно бросились в противоположную от засады сторону.
Бабах! Взрыв первой мины разметал целый взвод, отступавший под командованием не потерявшего самообладания офицера. Второй… третий… После пятого кто-то из неаполитанцев замахал грязной тряпкой, символизирующей белый флаг.
- Сдаются, ваше благородие! - привставший на колено урядник смотрел через реку из-под поставленной домиком ладони. - Ей-богу, сдаются!
- Вижу. - Давыдов ударил кулаком в землю и скомандовал: - Прекратить стрельбу!
Отдать приказ легче, чем привести в чувство увлекшихся поляков, и прошло долгих три минуты до последнего выстрела. Три минуты, унесшие десяток человеческих жизней. Кысмет!
- Урядник!
- Я, ваше благородие!
- Бери лодку и дуй на ту сторону принимать капитуляцию.
- Почему я?
- А кто еще? - Давыдов приподнялся на цыпочках и похлопал казака по плечу: - Ты весь из себя солидный, крестами да медалями увешанный, борода чуть не до пупа… Самое оно!
- Так ихнего языка не понимаю!
- И не нужно, - вмешался Нечихаев. - Найдешь главного, передашь ему эту бумагу. Тут по-французски.
Мишка быстро черкнул несколько строчек на обратной стороне портрета из командирской папки и вручил Абраму Соломоновичу:
- Вернешься - быть тебе есаулом!
Капитан-лейтенант дождался, пока обрадованный урядник скроется в кустах, где прятали несколько лодок на случай, если что-то произойдет с расположенным в паре верст мостом, и спросил:
- Ты что там написал?
- Пропуск.
- Куда?
- В Юхнов.
- Куда-куда?
- Ну не в Петербург же их отправлять?
- Думаешь, доберутся?
- А это, Денис, уже их проблемы.