Ну а как же? Он же дворянин… хоть и бывший. Но это - для каталонцев и англичан - бывший, а для кастильцев… Хотя - кто знает? Вон как дело-то обернулось - в крепость всех бросили, а что дальше будет - одному Богу известно.
Свободных казематов на всех бунтовщиков не хватило, и часть пленников, не особенно-то пока разбираясь, засунули к кому попало. Ссыльные, кстати, оказались вместе почти все, кроме здоровяка Гонсало "Деревенщины" Санчеса, что позволяло им сейчас вести душевные разговоры "за жизнь", ругаться и строить планы, в чем не принимал участия только Мартин Пташка - подросток сидел, забившись в самый дальний угол, и грустил, вспоминая, конечно же, Аньезу.
Соседями по темнице у новоявленных узников оказались трое чрезвычайно молчаливых индейцев, не выказывавших никакой охоты к общению, и двое местных забулдыг, распространявших вокруг себя сильный запах мочи и крепкого алкоголя. Эти-то, может, и поболтали бы, да только вот пока в себя, судя по всему, окончательно не пришли - со спокойной совестью задавали храпака, и добудиться их не представлялось никакой возможности - да и нужно ли было?
Головешка Сильвио вдруг с силою хватил по стене кулаком и в очередной раз выругался:
- Что б их всех… Похоже, нам не поверили, а, лейтенант? Иначе б чего здесь держали? Мы ж пострадальцы от узурпаторов, так ведь?
- Не пострадальцы, а пострадавшие, - наставительно заметил Громов. - А узурпатор пока один - самозваный король Карл Габсбург.
- Похоже, и сторонники короля Филиппа к нам отнесутся так же, как и англичане, - вздохнув, Рамон Каменщик тоже постучал по стене и уважительно хмыкнул. - Неплохая здесь кладка, думаю, не всякой пушкой возьмешь. Что и говорить, сделано на совесть.
- Как хоть ты это все видишь-то? - Громов посмотрел в сторону узенького, не пролезть и кошке, оконца под самым потолком, едва пропускавшего призрачный беловато-розовый свет утренней зорьки.
Точно такое же окошко, сколь ему помнилось, было и в казематах крепости Монтжуик, и в том подвале в Калелье… Все повторяется снова - такое вот, как говорят французы, дежавю! Не очень-то хорошее…
- А я и не вижу, - охотно пояснил сотоварищ. - Я по звуку слышу.
Он снова стукнул в стенку:
- Слышали? Добрая кладка, и цемент… очень хороший раствор был, наверное, на яйцах.
- Не, не на яйцах, - Сильвио недоверчиво тряхнул своей темной, чудь кудрявившейся шевелюрой. - Откуда столько яиц взять? Просто в раствор всего, сколько положено, добавляли - песка там и прочего… не пускали налево, как некоторые.
- Это кто это - некоторые? - обиделся Каменщик. - Мы уж внаглую-то не воровали… как те, что сперли монастырскую братину с горы Монтсеррат. Вот нехристи-то - на святое покусились!
Услышав такие слова, Головешка сразу окрысился и вскочил на ноги, больно ударившись головой - потолки-то здесь были низковаты. Не такие, конечно, низкие, как в убогих советских "хрущевках" да "брежневках" (мечты всей жизни для подавляющего большинства нынешних жителей России), но все же и не высокие - приложиться башкой вполне можно было.
- Ты кого нехристем обозвал, черт белобрысый?! На себя бы лучше взглянул - прости господи, главный городской собор - и тот триста лет никак достроить не могут, все крадут, крадут… Вот кто самые настоящие нехристи и есть!
- Помолчал бы!
Каменщик тоже встал в позу, сжав кулаки и слегка склонив голову с видом опытного бойца.
- О, да вы никак подраться собрались? - презрительно сплюнув на пол, усмехнулся Андрей. - Обождите немного, мы сейчас ставки сделаем… в счет будущих великих заработков. Мартин, ты на кого ставишь? Эй, парень, ты там уснул?
Юноша вздрогнул и обернулся:
- А?
- На кого ставишь, спрашиваю. Тут у нас - кулачный бой.
- На Каменщика, - недолго думая, отозвался Мартин. - Десять против одного. Но это если честный бой.
- Что значит - если честный, Пташка чертова? - Сильвио выругался и недовольно посмотрел на парня. - Что ты этим хочешь сказать?
- А то и хочу! - В серо-зеленых глазах подростка отразился невзначай заглянувший в камеру первый солнечный лучик. - Думаешь, я не видел, как ты нож в сапоге припрятал?
- Ах ты ж, сволочь! - с видом оскорбленной невинности Головешка подскочил к парню и схватил его за грудки. - Ты что же, думаешь, я в честной схватке нож в дело пущу…
- Пустишь… Пусти-и-и… Ай…
- Ша! - звонко хлопнул в ладони Громов. - Хватит. А ну живо расползлись все по углам. Живо! Я кому сказал?
Он произнес это грозным и непреклонным тоном человека, привыкшего отдавать приказы, и каторжники не посмели ослушаться, тем более что не так давно признавали своего сотоварища за командира… да и сейчас держали за старшего.
Подчинились. Головешка, правда, пробурчал что-то себе под нос, а потом наступила тишина… прерванная чьим-то пьяным возгласом:
- А мне? Я-то могу ставку сделать, а?
Это произнес один из проснувшихся пьяниц - жилистый, лет за пятьдесят, мужичок, с седой бороденкой, одетый в грязно-серую рубаху и темный бархатный жилет с оторванными пуговицами.
- А ты кто такой есть-то? - удивленно спросил Сильвио. - И за что сидишь?
- Меня зовут Хосе Домингес! - пьяница с гордостью выпрямил плечи. - И в этом городе я не последний человек, клянусь Святой Девой! О-о-о, про старого Хосе вам всякий скажет, нет такого человека, чтоб меня не знал или хоть раз в жизни не обратился ко мне за помощью.
Андрей недоверчиво хмыкнул - впечатления человека благородного новый знакомец явно не производил. Простолюдин, это видно, однако речи ведет хвастливые. С чего бы?
- Да кто ж ты, ответь? - нетерпеливо повторил Головешка.
- Сапожник я… кто ж.
Забулдыга отвечал таким тоном, словно бы являлся не меньше, чем заместителем коменданта форта или уж по крайней мере владельцем нескольких доходных домов и пары мельниц.
- Ах, во-он оно что - сапо-о-ожник. Тот еще маркиз!
- Напрасно смеетесь, - обиделся Хосе. - Без башмаков ходить могут разве что дикари, вон… - он презрительно мотнул головой в сторону индейцев. - Нормальный же человек, хоть ты дворянин, хоть простой горожанин - без башмаков нельзя никак! Босиком только каторжники да нищие ходят, да еще дети малые - так на то они и дети, ага. А сапожников, кроме меня, в городе только трое. Трое! И спросите, кто самый лучший? Старый Хосе!
- Что ж ты тогда здесь сидишь, лучший? - засмеялся Сильвио. - Иль местным офицерам сапоги не нужны?
- Как не нужны? Нужны… А сижу - за дело! - сапожник с гордостью повел плечом.
Головешка хлопнул в ладоши:
- О как! Первый раз вижу человека, который бы признался, что за дело сидит! Обычно все говорят другое.
- А с чего мне юлить? Старый Хосе - человек честный, об этом все знают. Хватанул колодкой жену - так ведь тоже за дело. Чего она… Эх, - старый пьяница уныло махнул рукою. - Говорили мне люди - на индеанке женись, так ведь нет… Сейчас бы жил - в неге, в любви… Не, вообще-то, моя аллигаторша… гм… Трухильдия баба ничего себе, только на расправу скора, а так…
Сей интереснейший рассказ прервали чьи-то послышавшиеся снаружи шаги и скрежет засова. Распахнулась дверь и в камеру заглянул стражник в непонятного цвета мундире, перепоясанном крест-накрест широкими белыми лямками:
- Эй, дядюшка Хосе, ты там не помер еще?
Повернув голову, сапожник довольно осклабился:
- Не. Как, Пабло, сапоги-то не жмут?
- Да не жмут, дядюшка Хосе, - на совесть сработал.
- А! Что я говорил?!
- Тут твоя… как ты ее зовешь - аллигаторша - поесть тебе собрала, так забирай.
В камеру полетел увесистый узелок, ловко пойманный Головешкой. Захлопнулась дверь.
- На вот.
Бунтовщик протянул передачку адресату, и тот, развязав узелок, тут же организовал "поляну", гостеприимно пригласив к столу всех остальных… кроме индейцев - те даже и не повернулись, все так и хранили презрительное молчание. Ну что ж - вам с голоду помирать.
"Аллигаторша" Трухильдия прислала своему благоверному горшок кукурузной каши с мясом и перцем, соленые помидоры, чеснок, пару луковиц и вкуснейшие, обильно напичканные перцем и специями пирожки с луком, мясом и прочим ливером. Да! Еще и кувшинчик вина не забыла.
- Эх, вино-то разбавленное! - охоботив с полкувшина с видом лет триста бродящего в безводной пустыне странника, старый Хосе выругался и сплюнул. - Выходит, не зря бил. Учил уму-разуму.
- Слышь, Хосе, - похрустел пирожком Головешка. - А ты ее вообще - за что приложил-то?
Сапожник наконец оторвался от кувшина:
- Кого?
- Ну жену-то свою, ага.
- Да… в общем, было за что.
Быстренько замяв тему, Хосе безуспешно попытался растолкать своего соседа и, махнув рукой, навалился на кашу, которую ел прямо руками - благо густота консистенции сего питательного продукта это вполне позволяла.
Однако ж насладиться пиром Громову до конца не дали - вновь распахнулась дверь и в камеру заглянул стражник, на этот раз не Пабло, а какой-то усач в синем кафтане с крагами.
- Эй, бунтовщики! - зычно крикнул усатый. - Кто тут у вас за старшего?
- Ну я, - прожевав, обернулся Андрей.
Стражник поманил его пальцем:
- Тогда пошли. Наши господа желают тебя видеть.
И снова ощущение дежавю: длинные гулкие коридоры, факелы, решетки, стража. А вот и крепостной двор, чем-то похожий на площадь Вогезов в Париже: еще б статую короля Людовика, фонтан да деревья. Увы, здесь деревьев не было, лишь зеленела местами уже успевшая выгореть на местном жгучем солнышке травка. Прямо по траве и пошли, пересекли весь двор по диагонали, а затем поднялись по широкой лестнице, что вела на второй этаж, в просторный кабинет с распахнутыми настежь ставнями. Окна, конечно же, выходили во двор, снаружи оставались лишь бойницы да пушки, крепость все ж таки.
За длинным, устланным зеленым сукном столом, под портретом какой-то коронованной особы в парадной золоченой раме, узника дожидались трое, один из которых был священник в длинной, фиолетового цвета сутане, другой - длинный, как верста, военный в белом щегольском мундире с серебряными пуговицами и галунами, и третий - явно штатский - добродушного вида толстяк в камзоле темно-синего бархата и ослепительно-белой сорочке. Этакая сталинская "тройка" для суда над врагами народа - начальник местного отдела НКВД, председатель партбюро, прокурор. Интересно, кто здесь за прокурора? Священник? Вряд ли. Так что же - толстяк?
- Ага, явился! Это тебя прозвали Висельником? - первым как раз и начал беседу толстяк, и теперь он уже не казался Громову таким добродушным.
Сесть узнику не предложили, он так и стоял в углу, а чуть позади - два вооруженных палашами стража.
- Ну? - не дождавшись мгновенного ответа, фальцетом взвизгнул толстяк. - Не желаешь с нами разговаривать? А ты, я вижу, упорный… как те дикари, что сидят здесь уже второй месяц, и скоро, видно, сдохнут, ежели мы их допрежь того не повесим… А, господа?
Толстяк оглянулся на своих коллег, и все трое весело засмеялись, после чего военный, вздернув длинный породистый нос, вновь повернулся к пленнику и вальяжно махнул рукой:
- И что? Ты тоже собрался на что-то жаловаться? Так тут у нас есть алькальд, сеньор де Арадо… и наш священник, почтеннейший отец Маркос, тоже с удовольствием выслушает тебя. Все выслушают, - вояка недобро засмеялся. - Кроме меня! Я - комендант крепости, полковник Мигель д'Аргуэлья-и-Монца не склонен слушать разного рода висельников и авантюристов вроде тебя, подлый английский пес! Ты все услышал? А теперь - говори!
- Я счастлив, почтеннейшие сеньоры, что нынче нахожусь среди вас, - вспомнив уроки месье де Кавузака, молодой человек сделал шаг вперед и поклонился с такой галантностью, какая сделала бы честь любому версальскому щеголю. - Да-да, счастлив! Я и мои друзья жестоко пострадали от произвола узурпатора, этой проклятой самозваной свиньи - эрцгерцога австрийского Карла.
- М-ма-алчать! - чуть заикаясь, внезапно побагровел толстяк. - Не погань своим подлым языком царственную особу!
- Чего ты разорался-то, алькальд, - удивленно обернулся к нему полковник. - Он же Карла имел в виду - самозванца и узурпатора. И вообще - чего ты такой нервный?
Алькальд упрямо набычился и засопел:
- Так-то оно так, но… сегодня он Карла ругает, завтра - Филиппа. Никакого почтения к королям! Так, знаете, до чего можно договориться? Да и речь его… вы что, не чувствуете - он не испанец! Хитрая каталонская свинья.
- А ты что скажешь, святой отец? - комендант форта посмотрел на священника.
- А что я-то? - забеспокоился тот. - Я - как все.
Маленький, тощий, в мешковатой сутане, с каким-то дерганым отечным лицом, отец Маркос напоминал сейчас внезапно вызванного к доске двоечника, не знающего урок. Впрочем, судя по стилю общения, сия троица являлась давно сложившимся коллективом, спаянным, быть может, совместными пьянками, а скорее всего - хищениями казенных средств. А что? От метрополии далеко - при известном уме и наглости многое можно себе позволить, лишь бы только не зарываться.
- Еще раз повторяю - я и мои товарищи пострадали от режима узурпатора Карла, - веско напомнил Андрей.
- А ваш корабль? - снова взвизгнул алькальд. - Вы ведь под английским флагом шли.
- Просто снять не успели. А корабль мы захватили и шли в Сан-Агустин, надеясь обрести там покой и защиту.
- И почему мы должны верить твоим словам? - помолчав, осведомился полковник. - Есть рапорт капитана "Короля Филиппа" - это наш фрегат, - в нем все конкретно указано: шхуна-бриг "Санта Эулалия", каталонское, под английским флагом, в трюмах - черные африканские рабы. Куда их везли, догадаться нетрудно - конечно же в Каролину! Ну или в Виргинию, все равно - к англичанам. А что у вас там в пути приключилась свара - так это часто бывает. Просто не поделили будущие барыши.
- Но есть же судовой журнал! - в отчаянии выкрикнул Громов. - Вы записи-то смотрели?
Комендант крепости повернулся к алькальду:
- Да! Судовой журнал. Что там?
- Ж-журнал? - опять начал заикаться толстяк. - Д-да м-мои люди его и не смотрели. 3-зачем? П-просто некогда было. Ну с-сам подумай, Мигель, - как раз п-подвернулся п-покупатель - чего было тянуть? Смотреть там какие-то журналы… Мы с-сразу судно и продали, а не п-продали бы, так п-потом т-такой п-подходящий случай м-можно и целый год ждать!
- Ага, - полковник хмуро склонил голову - Громову показалось, что он вот-вот проткнет своим носом стол. - Значит, журнала никто не читал. И что теперь прикажете с ним делать? Верить всяким бродягам я вовсе не склонен.
- Да зачем им верить, Мигель?!
- Однако и казнить их было бы не совсем справедливо.
- Не нужно никого казнить, друзья мои! - в разговор неожиданно вступил священник. - Зачем казнить?
- Так что ж, отпустить? - не сдавался злюка алькальд. - Может, еще и денег им дать, так сказать - компенсацию?!
Отец Маркос покачал головой, посмотрев на своего собеседника с укоризной:
- Не надо ни отпускать, ни казнить. Что у нас, в форте да в городе работы мало? Ров надо копать - надо! А еще ворота ремонтировать, достраивать стену…
- Южный бастион неплохо бы починить, - обрадованно поддакнул полковник. - Ты что молчишь, алькальд?
Толстяк задумчиво скривился и вдруг улыбнулся:
- В городе работы хватит. Люди отстраиваются… да и я б свой домик расширил.
- Ну вот все и решили!
Облегченно потерев руки, сеньор д'Аргуэлья перевел взгляд на узника:
- Слышал? Так своим каторжникам и передай. Работать, работать, работать! Отрабатывать, так сказать, свой хлеб… пока до сезона дождей - а там поглядим на ваше поведение. Да! Не пытайтесь бежать - пристрелят, да, собственно, и некуда - со всех сторон болота да непроходимые заросли. Аллигаторы, змеи, немирные дикари индейцы. В общем, ты меня понял, Андреас Висельник?
Громов хмуро кивнул:
- Вполне.
- Тогда не смею больше задерживать. Стража!
И вот уже третью неделю подряд узники рыли крепостной ров, точнее сказать - углубляли старый, и работа была поистине каторжная - после трудового дня бедолаги просто валились с ног. Слава богу, хоть первые кровавые мозоли от лопат и кирок сошли, на их месте появились кожные уплотнения, стягивающие руку словно перчаткой. На рву трудились все - и ссыльные, и поселенцы - естественно, кроме детей и женщин, этим нашли другую работу - плетение циновок и камышовых крыш. Несколько дней назад Громов заметил невдалеке чернявого шкипера и - чуть ближе - старосту Симона. Оба, как и все, с киркою в руках, полуголые, загорелые, словно индейцы, из которых в камере остался один - самый молодой и выносливый - оба его сотоварища умерли и теперь были закопаны бог знает где, а скорее - просто выброшены в море или в ближайшее болото - аллигаторам на обед.
Вообще, насколько представлял себе Андрей, такое отношение к индейцам было для испанцев не характерно. В отличие от тех же англичан, в большинстве своем - протестантов, добрые католики испанцы дикарей не выживали и не презирали, а наоборот, охотно с ними роднились - кто ж откажется взять в дом красивую, покладистую и трудолюбивую индеанку-жену? Особенно это касалось племенной знати, давно уже ассимилировавшейся с завоевателями и ныне составляющих с ним одну и ту же касту - креолов. Испанцы индейцев за людей признавали, однако только католиков - каковыми все местные и являлись, а вот те индейцы, что содержались в крепости, по всей вероятности, были пришлыми, и даже - закоренелыми язычниками, по крайней мере, Громов не видел, чтоб кто-то из них молился Христу или Святой Деве. Наверное, отсюда и отношение.