* * *
Карина помогла матери убраться и лишь после этого поднялась в отцовский кабинет. Папа редко вызывал ее к себе - он вообще нечасто с ней разговаривал, и порой ей казалось, что он даже не помнит о том, что у него есть дочь. Всегда одетый с иголочки, болезненно аккуратный, молчаливый, Юрий Ангурян был полной противоположностью деду Торосу. Ни ласкового взгляда, ни улыбки - словно его когда-то хорошенько заморозили, а потом так и отправили жить дальше. Сколько Карина себя помнила, столько отец и был таким. Ледяным. Карина порой удивлялась, как они с мамой умудрились пожениться и родить двоих детей. Но потом смотрела на свадебные фотографии родителей, где смеющийся Юрий Ангурян кружит на руках худенькую счастливую невесту, и думала, что она чего-то о нем не знает. Чего-то очень важного. Однажды дед странно обмолвился. В ответ на вопрос Карины, отчего папа почти никогда не ходит вниз, вздохнул и пробурчал: "Сломал Юрку лабиринт". Карина ждала продолжения, но дед щелкнул ее по носу и перевел разговор на другую тему. Она тогда еще удивилась, как может лабиринт сломать - разве не наоборот? Разве не делает он человека ловчее, сильнее, умнее и больше? Но с того самого дня ей перехотелось хвастать перед родителями своей дружбой с Пахаком и делиться впечатлениями от подземных прогулок.
От предстоящей беседы с отцом ничего хорошего Карина не ждала. Все подобные разговоры заканчивались неприятностями. Например, запретом гулять с Пахаком ночами. Или выговором за то, что она не удержалась и сфотографировала демона на мобильник. Конечно же, прежде чем повесить фотку к себе "В контакт", она хорошенько ее отфотошопила, чтобы все приняли Пахака за монстра из комикса, но отца это почему-то не убедило. Он приказал Карине не только убрать картинку, но и закрыть страничку навсегда. Отец спокойно, не повышая голоса, объяснял дочери возможные последствия ее поступка, но от этого мертвого голоса, от этого равнодушного лица Карине стало почему-то так плохо, что она еще целую неделю не решалась заговорить с ним.
Вот и теперь она уже заранее готовилась к дурным новостям.
- Можно?
- Да. Заходи, Каро. Как твоя учеба? Как настроение?
- Хорошо. Спасибо, папа.
Отец вяло перебирал на столе бумаги, думая о чем-то своем. И не было ему никакого дела ни до настроения дочери, ни до ее учебы. Девушка терпеливо ждала. Наконец отец выпрямился и бесцветно, как о чем-то совсем обыденном, может быть о поездке на дальнюю дачу или очередной своей командировке, сообщил:
- Я решил, что тебе пора подумать о замужестве.
- Что? О чем?
- О браке, Каро. Тебе ведь уже шестнадцать.
- В декабре будет. Пока пятнадцать...
- Вот и славно. Я подобрал тебе отличную партию. Готовься к свадьбе.
Ей казалось, что это все дурной сон. Она просто толком не проснулась еще. Не услышала будильник. Сейчас мама громко позовет ее снизу. Придется разлеплять тяжелые веки, потягиваться, сидя на высокой кровати, болтать ногами и причесывать непослушные волосы, быстро натягивать платье и спускаться в столовую. Она даже украдкой потерла глаза. Пора просыпаться! Не помогло.
- ...прекрасная, состоятельная семья... свои фабрики в Европе... Дом в Версале. Тебе ведь нравится Версаль?
И еще раз потереть глаза. И украдкой ущипнуть себя за руку.
- Да. Мне нравится Версаль, папа.
- Вот и замечательно. Новый трехэтажный дом с садом. Если хочешь, можешь посмотреть фотографии - Артюр вчера прислал. Поедешь в июне, сразу как занятия в школе закончатся. Последний класс оформим экстерном.
- Какой Артюр?
- Ты меня разве не слышала? Артюр - твой будущий муж! Не волнуйся, Каро, никто не планирует сразу оформлять брак. Поживешь там, привыкнешь к новой родне. Поближе узнаешь мужа.
- Мужа? Да, папа. Конечно.
- Надеюсь, тебе не надо пояснять, что можно рассказывать Артанянам, а что нельзя. Ты ведь понимаешь, о чем я?
- Да. Я понимаю, папа.
Карина стояла, заложив руки за спину. Шевельнись она сейчас, наверняка разрыдается. Губы задрожат, из глаз польются предательские стыдные слезы. Нет! Нельзя плакать. Нельзя кричать, топать ногами или возмущаться. Она всегда знала, что так и произойдет. Что однажды она будет стоять напротив отца и слушать его монотонный безразличный голос, сообщающий о том, что ей пришло время стать чужой. Что закончилась Карина Ангурян - солнечный лучик, лусик, царица подземелья, Королева Червей. Она не знала, чего ей больше жаль: своего странного необычного детства, лабиринта, Пахака, деда, старого дома, родителей? Может быть, одноглазой кошки Назик или гнедой лошадки Аргаваз, но ей казалось, что она сейчас - маленький летучий мышонок, которого отрывают от уютного гнезда и выбрасывают наружу, под промозглый осенний ливень. И никому, никому нет до нее дела.
- Поздравляю тебя, Каро. А теперь ступай. Через десять минут собираемся внизу. Пора на ипподром.
* * *
Мама поджидала в коридоре, наверняка опять подслушивала. Карине захотелось, чтобы она обняла ее, погладила по волосам, пожалела. Но мать делано улыбалась и кивала, как китайский глиняный болванчик.
- Поздравляю. Поздравляю! Чудесная новость. Блестящая партия. Новый, богатый дом, а не эта... - у матери некрасиво заострился подбородок, - халупа.
- Это не халупа. Это! Мой! Дом!
Карина оттолкнула мать и помчалась вниз. Лестница... ступенька скрипучая, ступенька широкая, ступенька с трещиной, новая... и еще...
"Это мой дом, мой дом, мой дом", - шептала Карина, словно пыталась словами зацепиться за реальность, которая только что ушла из-под ее ног.
- Это мой дом!
Карина родилась здесь. Здесь выросла. Каждый порожек, каждая дверь, каждая ступенька... и скрипучая-певучая, и с трещиной, и даже две новые... были частью ее мира. Она знала, как поют медные трубы в ванной, как кашляет, жалуясь на возраст, духовка и как пыхтит в подвале котел. Она обследовала все тайные уголки от чердака до подвала, где в кирпичных прямоугольных нишах хранились пыльные бутылки с вином. Единственное место, куда ей нельзя было входить без разрешения, - дедова комната. Большая, разделенная книжными шкафами на две части, она выглядела совершенно обыденно. Узкая жесткая кровать, аккуратно застеленная пикейным покрывалом, рабочий стол, над столом любительский пейзаж и настенный календарь. Слева от стола - оконце в сад. Под ним громоздкая тумба, в которой лежат подушки. Две большие перьевые подушки, которые нужно обязательно вернуть на место. И потянуть за тайный рычаг дверцу, чтобы она плотно закрылась за тобой. Там, за подушками, за фанерным задником с остатками бумажного ценника "...руб. 45 коп.", и расположена стальная тяжелая задвижка, открывающая ход в лабиринт. Тесный, крутой спуск - ты не идешь, но почти соскальзываешь вниз по высоким ступеням, дальше коридор, больше похожий на кротовый лаз, и круглый каменный колодец. В колодце ниши числом пять, но только одна из них ведет в подземное царство.
* * *
- Дед! Дед! Ты слышал? Они выдают меня замуж. Я не хочу. Я хочу здесь, с тобой, с Пахаком. Я хочу быть смотрительницей, как бабка Ануш. Я могу, ты же знаешь. Я лучше Роберта. Деда, пожалуйста, открой!
- Знаешь, как по-армянски "мужество"? - Торос Ангурян распахнул дверь. Он был одет "для выхода", в немодном костюме, в шляпе, с палкой - похожий на уставшего волшебника. - Мужество! Ариуцюн! У тебя есть ариуцюн, Каро. Я знаю. Ты умеешь принимать свою судьбу и знаешь, что такое долг. Все Ангуряны это отлично знают. Поэтому успокойся и перестань плакать. Нам пора. Не хочу пропускать сегодняшние бега.
- Да, деда. Хорошо, деда. - Карина коснулась пальцами щек - они в самом деле были мокрыми. Надо же, она и не заметила, что расплакалась.
Глава четвертая. Ипподром
Никогда не влюбляйся в лошадь!
Это правило номер один в мире скачек, и всякий владелец рано или поздно усваивает его как дважды два. Лошадь - это не друг, не питомец и тем более не игрушка. В первую очередь это статус. Во вторую - деньги. В третью - это чертова куча проблем, начиная от аллергии, запалов и мыта и заканчивая раскапризничавшимся жокеем. И хотя для всего этого существуют ветеринар, массажист, конюх, тренер... все равно, хочешь не хочешь, приходится вникать в подробности, разбираться, психовать, выписывать счета и подбивать убытки. Скаковая лошадь - та еще головная боль, и никогда в жизни Сергей Александрович Шорохов не ввязался бы в это сомнительное предприятие, если бы кто-нибудь заранее разъяснил ему правило номер один. Никогда не влюбляйся в лошадь.
Вот только, когда к Сергею Александровичу впервые подвели Багета и сказали: "Гляди, Серега, какой муругий пацанчик тут хозяина ждет", он об этом не знал. Поэтому он посмотрел в веселые глаза молодого дончака, положил ладонь на крутой лоб с белым пятном в форме редиски и понял, что пропал.
Может, в нем всколыхнулась память предков - все-таки по материнской линии был Сергей Александрович из донских казаков. А может, просто не смог устоять против смышленого взгляда рыжего жеребенка. Но, так или иначе, два года назад Сергей Шорохов приобрел первую в своей жизни скаковую лошадь. Будь у него больше времени, он ночевал бы на конюшне, притулившись на куче ветоши в углу. Но как раз со временем у Шорохова отношения сложились суровые - бизнес съедал почти все. На семью оставалось, дай бог, несколько часов в неделю... и еще несколько часов на Багета. Каждый вечер, освободившись от поздних совещаний и встреч, Сергей Александрович заезжал в конюшню, где его ждал сонный сердитый конюх Дима. Багет обычно или дремал, стоя в деннике, или уже спал, поджав под себя тонкие породистые ноги, изредка прядая ушами и вздрагивая кожей.
- Хороши-и-ий мой... Ры-ы-ыжий. Мальчи-и-ишечка, - шептал Сергей Александрович Багету. Конюх Дима усмехался краешком губ. Он знал про первое правило. В выходные Шорохов обычно приезжал сразу после обеда. Иногда с семьей - женой и двумя сыновьями. Но чаще в одиночку. Стоял у ограждения и смотрел жадно и с завистью на скаковую дорожку, где Багета готовили к скачкам тренер и жокей. Сам Сергей Александрович ни разу в жизни верхом не ездил, не собирался. Отговаривался возрастом и тучностью. Вот первенец его - Макар... он бы мог, если б только захотел. Но здесь отец и сын, обычно единодушные, во взглядах расходились.
Макар отцовского увлечения лошадьми не понимал. Точнее, по-человечески, по-пацански понимал, конечно, но разделить готов не был. Он честно пробовал. Даже пару раз забрался в седло, чтобы доставить старику удовольствие. Только никакого кайфа не получил. Сунуть в пасть Багету лакомство, потрепать по густой гриве, почесать белую "редиску" на лбу было здорово, но ездить верхом - увольте. Тем более что рост и комплекция по-настоящему жокействовать Макару не позволяли, а кататься для рисовки - девичья забава. Да и положа руку на сердце, всем Багетам мира Макар предпочитал свою машину. Лифтованная подвеска, шесть цилиндров, сто двадцать лошадей. Поехали! Грунтовку поизвилистее, покрытие похуже. Педаль в пол, музыку на максимум - и получаешь столько чистого драйва, что не нужны ни Кентукки-дерби, ни Аскот, ни, тем более, воскресные бега на городском ипподроме.
Однако пропустить эти скачки Макар не мог - сегодня бежали двухлетки, и среди них в первый раз Багет. Отец ночью не спал, ворочался. Поднялся с рассветом и рвался немедленно ехать на конюшни, как будто без него там все пойдет наперекосяк.
- Ты к забегу, гляди, не опаздывай. Смотри мне! Не прощу! Наследства лишу. - Отец сдвинул густые брови, а сын не выдержал - рассмеялся.
- Буду, пап. Не трясись ты так сильно. В полдень - как штык!
Макар едва не опоздал. Проводив отца на ипподром, отрубился и проспал до полудня, измучившись странными, рваными снами, в которых на него падали гранитные глыбы, сыпались лавины щебня и песка, а хихикающие черепахи в оранжевых жилетах предлагали прокатиться верхом.
В десять минут первого, кинув джип на стоянке, он пробрался сквозь толпу и направился к центральным трибунам, выделенным для владельцев лошадей и их гостей. В отличие от шумной и пестрой "галерки" вип-зона выглядела внушительно. Выходные костюмы на мужчинах, нарядные платья на женщинах. Драгоценности, перчатки до локтя и даже шляпки. Нет. Не Аскот, конечно, но всякому здесь было ясно, что местный бомонд относится к событию серьезно и не даст себя посрамить. При виде Шорохова-младшего заволновалась сидящая на нижних рядах "золотая молодежь" - Макара в городе уважали и любили. Он был прямодушен, честен, смел и, несмотря на то что батю его за глаза называли ростовским доном Корлеоне, никогда ни статусом своим, ни возможностями не кичился.
- Мак! Иди к нам!
- Сюда, сюда!
- Шорохов, але!
- О! Шорох собственной персоной! Тут девочки тебя заждались!
Макар, широко улыбаясь, отмахивался от окликов приятелей, но, услыхав последнюю фразу, притормозил и кивнул двум покрасневшим барышням в ярких платьях. Никого из этой компании он близко не знал - кажется, пару раз встречал в клубах, однако девушки есть девушки, а в семнадцать лет флирт - одно из главных удовольствий в жизни.
- Отлично выглядите.
Барышни вспыхнули еще ярче, Макар улыбнулся еще шире... и отправился дальше искать отца.
- Сын! Я здесь.
Макар лихо перескочил через метровую перегородку, разделяющую трибуны на "своих" и "чужих", едва не сбив охранника. Тот было схватил нарушителя за грудки, но сразу же узнал и приложил два пальца ко лбу, приветствуя.
- Привет, па. Как жеребьевка?
- Мы шестые. Фаворит - ангуряновский Артсиви. Черт бы его подрал! Идет по третьей. - Отец нахмурился и тут же напряженно уставился в сторону стартовых боксов.
- Ясно. А сами армяшки где? Что-то не заметил.
- А черт их знает. На конюшнях, может. Тьфу! Вспомни черта, так он и появится. - Шорохов-старший покосился вверх и влево. Еще секунду назад там крутился кто-то из городской администрации, но теперь три лучших места оказались свободными, а вдоль ряда, отодвигая самоструганой палкой ноги сидящих, шествовал сам Торос Ангурян. За ним следом шел его сын Юрий - сорокалетний изможденный человек с повадками сонной гиены. Завершал процессию Роберт. Выглядел он спокойно, но в каждом его шаге, в каждом взгляде чувствовалось напряжение, азарт и злоба.
Старый Торос мазнул взглядом по трибунам. Заметив Шороховых, еле заметно кивнул. Сергей Александрович ответил таким же сдержанным кивком и толкнул сына кулаком в бок. Макар, сглотнув подкатившую к горлу ярость, старательно нагнул голову и едва не взвился, наткнувшись на высокомерный прищур Роберта.
- Вот собака! - взвился Макар, увидев, как многозначительно Бобр трет шею, глядя прямо в глаза врагу. - Па. Армяшек пора кончать.
"Внимание, лошади в боксах!" - рявкнули динамики.
- Не сейчас.
Отец побледнел, нагнулся вперед. А когда лошади вырвались на дорожку, вскочил и, схватившись руками за голову, принялся подпрыгивать, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. Галстук сбился набок, манжет рубашки расстегнулся, дорогая запонка упала на бетонный пол. Макар подобрал запонку и осторожно положил ее в карман отцовского пиджака.
"Впереди кучно. Вперед ушел Артсиви. Замыкает скачку Багет".
- Привет. Я так понимаю, Серегу лучше сейчас не трогать, - подошел сзади Цыбин Иван Иванович - родной Макаров дядька по матери, отцовский названный брат, первый зам и самый надежный соратник.
- Ага. А чего Цыба... Чего Игорь не пришел? - Макар удивленно огляделся в поисках друга.
- Давит на массу. Не добудился с утра жиртреста, - хохотнул Иван Иванович. - Где таскались вчера, черти?
- Да так. Гуляли.
- Ничего себе гуляли. У Гошки треть морды опухла.
- Ого! Ну, проведаю вечером. Скажи тете Оле, пусть пирожков напечет.
- Не до пирожков сейчас. Но ты забегай.
Иван Иванович втиснулся на свободное место. Любитель лошадей, в молодости бывший жокей - это он сосватал Шорохову коня. Своих скакунов Цыбин не держал, тотализатор не жаловал, но азартнее его болельщика не было. Не пропускал ни одного забега, звал конюхов по имени-отчеству и мог на спор перечислить всех чемпионов за последние пятьдесят лет. Но сегодня Иван Иванович, кажется, был взволнован вовсе не скачками. Он даже не смотрел на дорожку, сидел, уставившись тяжелым взглядом себе под ноги и жуя кончик густого уса.
"Участники входят в правый поворот. Вперед вырывается пятый номер - Киргиз. Вторым - Артсиви. Третьим - Вереск. Сразу за ним - Багет".
- Багет! Багет! Давай, милы-ы-ый мой!- не выдержал Шорохов-старший и все-таки завопил, затопал ногами и даже не заметил, как двинул локтем какую-то мадам, разряженную не по погоде в норковый палантин.