Этиленгликоль - ни разу не дефицит. Как-никак, это основной компонент антифризов. Действуя строго по методичке, не допуская роста температуры смеси, получаем этиленгликольдинитрат. Мощность - вдвое от тротила. Связующее - любая мелко тертая сухая органика, да хоть жареная насухую мука. Итог - некое подобие пластита. Хранится такое не слишком долго, но мне оно и не надо.
Нет этиленгликоля? Читаем букварь. Выбираем, что доступно. А хоть бы и нафталин.
Что? Детонаторы? Ну тоже мне, проблему нашли. Ртутный контакт или пара битых градусников, немного спирта и азотной кислоты - и вот вам фульминат. Добавляем сульфид сурьмы, запихиваем в латунный стаканчик, и вот вам капсюль-детонатор системы Нобеля. Поджиг - от электровоспламенителя для пиротехники. Можно паяльник разорить и сделать то же самое из тонкого нихрома. Мажем нихром растворенным в ацетоне нитропорохом. Сойдет кинопленка или старая целлулоиднная линейка - это тоже нитроклетчатка. Готово. Можно проще. Использовать триперекись ацетона, aka кису. В детстве ее делали как минимум, тремя способами.
Система автоматики - совсем не бином Ньютона для радиолюбителя с моим стажем. Да и делов - то с жилетом шахида особо никаких и нет. Я лишь добавил в схему подрыва датчики положения и инерции, так что бить и ронять меня теперь нельзя.
…Лавируя между столиками, осторожно проталкиваясь между танцующими, я приблизился к цели.
- Добрый вечер! - произнес я, перекладывая корзинку из правой руки в левую.
- Добрый, - без всякого выражения ответил мне господин Липачев. - Цветы вон туда поставьте.
И ткнул сигаретой в желаемом направлении. Но ничего такого я делать не собирался. Левая рука перехватила корзинку, правая вытянула из рукоятки стилет. Затем корзина полетела на ботинки хозяина праздника. Он рефлекторно нагнул голову. Моя правая рука пошла навстречу, и стилет с усилием вошел Липачеву в горло. Брызнула кровь.
Как чаще всего и бывает, охрана среагировала с некоторым запозданием. Они ринулись меня ронять и крутить руки. Сработал инерционный датчик.
В фильмах такое показывают в замедленном темпе. Так интереснее. На самом деле, в таких случаях смотреть особо нечего, просто не успеваешь. То ли дело сон…
Сервопривод отжал сцепление. Машина осторожно тронулась под уклон. Коротко взгвизгнул стартер, двигатель Матиза взревел на максимальных оборотах.
Никаких чудес, это сработала система, предназначенная для прогрева двигателя зимой. Стандартная, в принципе, вещь. Линейный актуатор плавно, но быстро бросил педаль сцепления.
Рулевой сервопривод настроился на максимум сигнала. Мостовая схема, в лучших традициях.
Маленькая красная машинка рванулась вперед, легко выбив калитку и положив на землю хлипкий декоративный заборчик.
После этого рывка Матиз лишился бампера, радиатор потек, из правого переднего колеса с шипением забила струя воздуха, но это было уже совершенно неважно.
Срезанная детонирующим шнуром крыша малолитражки невесомым красным лепестком спланировала на ухоженный газон, по дороге как ножом срезав альпийскую горку и водопроводную трубу. В небо рванулся фонтан.
Затем баллонах глухо хлопнули вышибные заряды. За доли секунды они выбросили в воздух полцентнера мелкодисперсной смеси. Развеселую вечеринку стало быстро затягивать туманом.
Замечу, что термобарический взрыв единицы массы высококалорийного топлива даже на пропане может иметь эквивалент 10–12 массовых единиц тротила. Коэффициент в каждом конкретном случае высчитывается предельно просто - через энтальпию. Для водорода он, к примеру, достигает 30.
На практике, равномерно распылить горючее получается не всегда. Теоретические коэффициенты - это всего лишь теория. Но в случае использования окиси этилена на шестикратный коэффициент рассчитывать можно твердо.
Отработали детонаторы жилета. Всего шесть кило по тротилу и пара сотен гаек М8, а всем уже приятно.
Первая группа целей поражена.
Боли, считай и не было. Я успел почувствовать лишь тупой удар. Оно понятно, сверхсильный раздражитель, но все-таки удивляет, когда на практике. Финал пришлось досматривать уже сверху, в бестелесном, так сказать, состоянии.
Облако взвеси накрыло примерно 14–15 метров по диаметру. Больше всего оно напоминало белесый блин высотой около 3,5 метров.
Ровно 125 миллисекунд с момента распыления. Поджиг. Взрывная волна с давлением под два миллиона паскалей крушит все на своем пути. Остальное горит.
Пылью разлетается стекло и камень, испаряется пластик. Железо, вдруг ставшее мягким, взрывная волна корежит, рвет, вытягивает в самые неожиданные формы.
Все штатно. Все как задумано, но все равно впечатляет. Не был бы бестелесным, так снова бы стал им. Внизу бушует шар оранжево-желтого огня.
Радиус сплошного поражения порядка сорока метров. В радиусе 150 метров - не видно ни одного целого окна. Вдоль улицы и на стоянке - искореженные автомобили. Некоторые перевернуты, часть горит.
Вторая группа целей поражена.
Кажется, я все-таки хлопнул дверью… И знаете, уходить действительно лучше всего в большой компании, к которой неравнодушен!
… - Еще один дурацкий сон, - подумал я. - Это же натуральное мучение, смотреть во сне весь этот 3D-action. Да и еще подозревать, что это часть твоего же прошлого или наиболее вероятного будущего. Прошлого? Будущего? Ни там, ни там меня нет, это точно. Впору задуматься о душе и ее памяти. Что-то помнится, но смутно. Легенда какая-то о колодце душ. Который, якобы находится в Старом Городе Иерусалима, в аккурат под мечетью Аль-Акса. Кажется, я когда-то смотрел один странный фильм на эту тему…
Имеют ли какой - нибудь скрытый смысл виденные мною сны? Зачем я обрел чужую память? Или мне просто щедро черпнули из Колодца Душ? Остается только надеяться, что дальше я увижу что-то более полезное. Или хотя бы что-то не из разряда катастроф и ужастиков.
Раздумья были жестко прерваны. Вымотавшаяся к концу смены медсестра механически вколола мне положенную порцию лекарств, помогла совершить гигиенические процедуры и обтерла лицо влажной марлей.
- Похоже, меня зовут Юра, - продолжил я размышлять. - И в прошлой жизни я явно был неплохим инженером. Судя по виденному во сне, практиком высокой квалификации с некоторыми очень и очень специфическими навыками. Всякие страшные слова типа энтропии, энтальпии, сервопривода, актуатора и прочего, невыносимого для гуманитария, меня не пугают. Более того, они интуитивно близки и понятны.
Остается только подождать, пока я вспомню больше. Я понимал, что процесс уже идет, потому что закрыв глаза, увидел обложку методички, отпечатанную на грубой оберточной бумаге довоенным газетным шрифтом.
На обложке было написано: "издание военно-технической академии РККА, проф. А. А. Солонина, лабораторное приготовление взрывчатых веществ". Ниже и более мелко: "пособие для практических занятий в лаборатории". Внизу - "Ленинград 1925". И зачем оно мне?
Негромко хлопнула дверь соседней палаты. Выходя, врачи живо обсуждали на корявой латыни диагноз недавно поступившего страдальца. Прислушавшись, я хорошо понял, о чем идет речь. Похоже, со мной поделился и тот несчастный мальчишка. Интересно, какой язык был у него родным? Иврит? Арамейский? Получается, те солдаты были римлянами, и я достаточно легко выясню, описана ли в литературе привидевшаяся мне история.
Сколько читал фантастики, все, кого переносили в иное время, чувствовали себя превосходно. Я же ощутил на собственной шкуре, каково это, воссоздавать нейронные сязи и срочно наращивать недостающую нервную ткань.
Утешает лишь чувство, что мои воспоминания, опыт, моторные навыки - спасибо Проводнику - никуда при переносе не делись. Наверное. Пока я этого точно не знаю.
Только вот неясен вопрос, сколько всего личностей со мной поделились. Надеюсь, что это не шизофрения. Да наверняка! Там речь идет только о раздвоении личности, а нас во мне, как минимум, трое.
Нет, я все же один. Остальные души так, по дороге присоединились.
И кстати, кто такой Проводник? Пока он молчит, но присутствие чувствуется.
Ближе к обеду ко мне прорвались родители. Какая же это была радость! Сам не ожидал, что способен чувствовать нежность и любовь такой силы!
Мама, изящно поддернув длинную юбку, почти невесомо присела на краешек кровати. Отец остался стоять. Он часто поправлял слишком маленький для него белый халат, наброшенный на плечи. Наверное, мамин. Вряд ли казенные халаты так крахмалят.
Я без малейшего напряжения вспомнил, что меня зовут Юра. Кажется, это моя основная личность.
Отца зовут Михаилом Юрьевичем Семецким. Маму - Софьей Павловной. У меня есть дед Юра и сестра Вера. Сестра старше на десять лет. Она у нас умница, в этом году успешно поступила в МГУ. И не куда-нибудь, а на физико-математический факультет. А дед, он вообще - лучший на свете!
Чужая (или все же моя?) память вдруг начала раскрываться как много раз прочитанная книга раскрывается на нужной странице. Оказывается, это очень больно.
Представьте себе человека, который как смог, уже прожил одну жизнь. Вырастил детей, даже стал трижды дедом. Деда похоронил, пережил боль от смертей отца и матери. Поставил оградку, красивый памятник из белого мрамора, много лет ходил на могилу как в гости. Поправить оградку, убрать листья и лишнюю траву. Принять по капельке, поговорить в конце концов, даже зная, что никто не слышит.
И вот ко мне, еще не свыкшемуся со своим новым опытом, пришли папа и мама. Такие тревожные, но молодые, здоровые и многое у них еще впереди. А часть меня помнит их болезни, угасание и финал.
Не успевшая адаптироваться нервная система не выдержала, и я зарыдал в голос, буквально захлебываясь слезами и плачем.
И тут же был утешен и обласкан. Мама вытерла мне слезы платочком, пахнувшем "Красной Москвой", и тихо сказала:
- Ты так напугал нас, Юрочка.
- Я понимаю, мам. Сам не знаю, как это получилось. Но я правда, больше не буду! И скажи, какое сегодня число, а то у меня все в голове перемешалось.
- Ох, горюшко мое. Сегодня воскресенье, 7 сентября 1952 года. В больнице ты с первого числа. Врачи говорят, что ты, наверное, набегался здорово перед построением на линейку, а воды не попил. Жарко же было, вот и не выдержал.
- Я потерял сознание?
- Да, и еще сильно ушибся. Врачи подозревают сотрясение мозга. А потом ты снова упал. Уже в больнице.
- Мам, мне уже легче. Почти все прошло. Ты же сама - доктор! Может, заберешь меня домой? Мне тут скууучно!
- Не могу, родной. Не отпустят тебя. Я и сама бы не отпустила. А как еще один криз, а дома ни лекарств нужных, ни кислорода. Ты полежи еще денька три тут, лишнего держать не станут, просто убедиться надо, что у тебя уже все в порядке.
- Потерпи немного, сын - хрипло сказал батя. - Мы тоже скучаем. Дед особенно. Извелся весь, аж сердце прихватило. В общем, выздоравливай.
Оставив сверток с домашней едой и фруктами, родители ушли. Я же остался под наблюдением врачей. Их беспокоили явные нарушения мозгового кровообращения, скачки давления, странные анализы крови.
Не мог же я им объяснить, что это все уже ерунда, страшное позади. Просто сознаниям старика, мальчишки и Проводника поначалу было тесновато в маленьком теле. Да и кто бы такому поверил.
По мере восстановления нервной системы, улучшалось и общее состояние здоровья. Все чаще и чаще я просматривал память, доставшуюся мне от старого инженера Семецкого. Листал его учебники, наслаждался воспоминаниями о его дамах, гулял в тех местах, где ему случалось бывать.
Остальные вели себя тихо. И никак не проявлялись. Ну, разве что я неплохо стал понимать врачебную латынь.
Благодаря молодости и усилиям докторов, у меня не было ни возрастной, ни токсической, ни какой-либо другой формы энцефалопатии. Я вспоминал, систематизировал, усваивал, пропуская через себя чужой опыт.
Не верьте тем, кто скажет, что можно записать знания в мозг напрямую. Это далеко не так. Просто запомнить мало. Любую информацию надо усвоить, выстроить связи, переработать и сделать по настоящему своим достоянием.
Проще говоря, все как в спорте. Можно сколь угодно точно знать, как выполнить, к примеру, простейший выход силой на турнике. Но если тело не готово, то ты так и будешь висеть, зацепившись за перекладину, потому как подтянуться, и то сил нет.
Знания и навыки нельзя получить в дар или украсть. Их можно только усвоить. Чужая память - это подаренная тебе редкая книга. Можно просмотреть, но лучше изучить.
Аэды могли наизусть рассказать историю Троянской войны, иудеи имели традицию устной торы. Христианские богословы помнили Библию наизусть. И это имело смысл.
Мы способны анализировать только то, что способны удержать в памяти. Память - основной капитал профессионала. Поэтому те, кто слишком надеются на Сеть и справочники, по большей части лишены способности анализировать многовариантные процессы. Поэтому тренировка памяти - это не тупая зубрежка, а путь к самостоятельному мышлению.
Мы так устроены, что помним все, просто не всегда можем эти воспоминания извлечь. И уж тем более, использовать. Замечено, что проще всего вспоминается что-нибудь, связанное либо с сильными эмоциями, либо с местом.
В больнице все воспоминания моих "доноров", стали эмоционально значимы. Они были связаны с крайне противоречивыми ощущениями.
С одной стороны, нервная ткань обеспечивала меня в процессе взрывного роста болевыми ощущениями в широком ассортименте. С другой стороны, "вспоминая", я испытывал острое чувство радости, прекрасно понимая, чего стоят знания из прошлого и будущего.
В итоге, однажды "вспомнив" и осмыслив, я мог потом извлечь из памяти любую значимую информацию. Примерно, как мы делаем это, кликнув мышкой по иконке файла. Даже двухтомник Фихтенгольца по матанализу, выпивший немало крови из основного "донора", я мог теперь цитировать, начиная с любой станицы.
Я наслаждался, долгими часами воспроизводя в памяти стихи, слушая музыку еще не случившихся в реальности концертов, гуляя по улицам еще не построенных и уже занесенных песком городов. Беседовал с людьми, которых в этой жизни мне, скорее всего, встретить не суждено.
Абсолютная память оказалась бесценным богатством. Она с лихвой окупала все пережитые неприятности, но с полной определенностью предвещала нелегкое будущее в этом варианте Судьбы. С некоторыми блоками информации, доступными спустя полвека всем, ткнувшим мышкой по гиперссылке, следовало вести себя как с перегретым нитроглицерином или азидом серебра. Не дай Б-г, к примеру, обнаружить знание жизнеописаний и сущности отдельных ответственных товарищей. Могут закатать в психушку, но скорее всего, просто уничтожат.
Нет, не зря ехидные индусы считали перерождение наказанием за грехи. Изменить что-либо по крупному сложно, а мучиться от знания неизбежного придется обязательно.
С точки зрения врачей, вел я себя немного странно. Часто отвечал невпопад, надолго задумывался, застывая в неподвижности. И все это наблюдалось при отсутствии какой-либо объективной патологии. Мой лечащий врач, Яков Семенович, объяснял все последствиями сотрясения мозга и опасался рецидивов. Я же не мог никому ничего объяснить. В лучшем случае, меня бы дополнительно обследовали в областной больнице, в худшем - я вполне мог оказаться в психиатрической больнице. Ни того, ни другого не хотелось.
Поэтому с выпиской из больницы пришлось подождать еще неделю. Большую часть времени я валялся на кровати, закрыв глаза. Но, будучи неподвижен внешне, я не спал. У меня была ответственная работа. Я строил дворцы памяти, систематизируя доставшиеся мне сокровища.
Если бы я так работал раньше, никогда бы не возникло нужды прожить жизнь заново.
14 сентября 1952 года
Я валяюсь в больнице и в лучших традициях жанра АИ обдумываю способы преобразования общества в нечто приемлемое.
Чаще всего мы рассуждаем так: "Вы дайте мне возможность, а я уж ей воспользуюсь наилучшим образом". Только вот, когда приходит время действия, мы толком не знаем, к чему приложить силы. Я оказался именно в таком положении.
Думать без листа бумаги и карандаша я в прошлой жизни не умел. Наверное, это свойственно инженерам тех специальностей, которые думают объемными формами, и у которых чертеж - средство передачи мыслей. Ну, например, архитекторам, строителям, корабелам, конструкторам машин, системотехникам, извините, кого не упомнил.
Так что пришлось идти в ординаторскую и просить у тети доктора пару листиков бумаги и карандаш.
- Порисовать хочешь, малыш?
- Да, очень. И еще домой.
- Домой тебе пока рано. А лист бумаги и карандашик я тебе дам - с улыбкой сказала строгая тетка в старомодных круглых очках. - Но долго не сиди, у тебя все же постельный режим. Час и не более того. Я зайду, напомню.
- Спасибо! - ответил я и пошел в палату.
Через час или около того мне удалось построить блок-схему, описывающую ситуацию на 1952 год в той мере, в какой я помнил историю. Когда в коридоре раздалось цоканье туфелек дежурной врачихи, листик я быстренько спрятал под подушку.
И тут же понял, ко мне прямо вот сейчас может возникнуть множество вопросов, отвечать на которые трудно. К примеру, тяжело было бы обяснить, почему из-под рук семилетнего ребенка выходят на бумагу столь странные рисунки. Что это за символы, стрелочки и кружки.
Видя, как я прячу бумажку, доктор спросила, почему. Удалось отговориться, что рисунок будет маме подарком, потому показывать его не хочу. Прошло. Но эта тетка все-таки загнала меня в постель и велела до процедур не вставать.
Итак, - думал я, - что там должен сотворить настоящий попаданец? Как же, как же, помню. Перепеть Высоцкого, прорваться на прием к Сталину, придумать промежуточный патрон, автомат Калашникова и загнобить Хрущева. Ах да, польстить Берии тем, что тот, мол, лучший менеджер всех времен и народов. А потом долго нудеть над ухом конструкторов о всяких технических чудесах, развитии микроэлектроники и химпрома. И еще напомнить, чтобы полимеры не просрали!
Мне приходилось читать, что попаданцы с неимоверной легкостью добивались контакта с высшим руководством страны, демонстрировали им "Аватара" с вражьего компьютера, заранее сообщали о датах смертей, катастроф и всяких других событиях.
Нет, ребята. Не надо мне этого. Даже если Юре Семецкому и поверят, хотя ни ноутбука, ни телефона у меня нет, то быть ему особо охраняемой лабораторной крысой. Хорошо, если сгоряча не прихлопнут или не порежут в каком-нибудь засекреченном виварии. Не мой это путь.
Опять же, страну разнесло на куски совсем не по причине отсутствия головастых людей. C момента возникновения СССР был управляемым извне проектом, который при Сталине на некоторое время вышел из-под контроля финансового интернационала. Потом все вернулось на круги своя. С течением времени не оправдавший себя бизнес-проект был закрыт.
Истинные причины мне неведомы, но скорее всего, отдача стала непропорциональна мала по сравнению с управленческими и иными расходами. Или приказчики возомнили себя самостоятельными, или просто оказались не в меру вороваты.