― Счастливчик. Подумай как следует, если решишься изменить положение вещей. Он покачал головой. ― У меня вот два брата и сестра. Джордж, Том и Фанни. Мы сироты, и всегда были очень друг другу близки. Держались друг за друга, знаешь ли. Он поднял руку и уставился на нее. Одна лишь… мысль… о том, что что-нибудь подобное произойдет с ними, о том, что они станут частью этого… особенно Фанни, ей всего тринадцать, и я всегда был ее любимым…
Кроуфорду приходилось постоянно напоминать себе, что Джулия действительно необъяснимым образом умерла, и что он, на самом деле, видел этим утром парящего в воздухе змея. Может быть то, что рассказывал ему Китс, и не было похоже на правду, но какие привычные объяснения годились для всего с ним случившегося.
Принесли напитки, и Кроуфорд, вспомнив про свой черед, за них заплатил. Он отхлебнул пива, и открыл рот, собираясь что-то сказать.
Но Китс его опередил. ― Ты, наверное, хочешь, чтобы я сходил за твоими вещами и принес их тебе куда-нибудь, соблюдая осторожность, чтобы не привести за собой хвост.
Кроуфорд смущенно закрыл рот, а затем открыл его снова. ― Э-э, собственно говоря, да. Я был бы тебе чертовски признателен… и, хотя не могу отблагодарить тебя сейчас, как только я устроюсь за границей, я…
― Забудь. Когда-нибудь мне самому может понадобиться помощь от вынужденного хозяина неффа. Китс вопросительно вскинул брови. ― В Швейцарию?
Кроуфорд почувствовал, как лицо его заливается краской, когда он в упор посмотрел на юношу, так как был уверен, что никому не говорил о планах своего путешествия, да он и сам не знал, почему решил отправиться в Швейцарские Альпы. Китс, казалось, знал о нем больше чем он сам.
― Слушай, ― спокойно сказал он. ― Я готов признать, что столкнулся здесь с чем-то… сверхъестественным, а ты, очевидно, знаешь гораздо больше чем я, обо всех этих грязных делах. Так что я был бы тебе признателен, если бы ты просто сразу выложил мне все, что знаешь о моей ситуации, и приберег драматические паузы для своей чертовой поэзии.
Самоуверенная улыбка исчезла с лица Китса, и он внезапно показался молодым и сконфуженным. ―…Стивенс? ― спросил он. ― Рассказал тебе?
― Он самый. И вообще, как ты можешь рассуждать о том, насколько презренны все эти люди, эти нефферы, если сам сохранил те отвратительные камни из мочевого пузыря, чтобы они помогали тебе писать твою чепуху? Они что работают как счастливая кроличья лапка? Полагаю, однажды ты укутаешься плащом, подвесишь на шею обезображенную челюсть старого Баркера, и тогда Байрону, Вордсворту и Эшблесу останется только свернуть шатры путешественника и вернуться домой, верно?
Китс ухмыльнулся, но лицо его пошло пятнами. ― Ты не виноват, ― еле слышно, словно самому себе, сказал он. ― Ты не знаешь, что все это для меня значит, и я не могу на тебя обижаться… по крайней мере, обижаться сильно. Он вздохнул и запустил пальцы в свою рыжеватую шевелюру. ― Послушай. Я один из тех людей, которые привлекли внимание представителя этой другой расы. Как я уже говорил, это произошло в ту ночь, когда я родился. Если бы я захотел использовать эту связь, чтобы помочь моему писательскому ремеслу ― а я думаю что мог бы, эти существа запросто могут оказаться созданиями, которые в мифах упоминаются как Музы ― мне нужно было бы лишь позвать мою… скажем так фею-крестную, и попросить об этом. И уж, конечно, мне не пришлось бы отираться в палатах неффов, выискивая возможность стянуть камень из мочевого пузыря или чашку крови, в надежде вступить в ту эфемерную связь, что приоткрывает свою суть лишь в закоулках одержимых снов.
Кроуфорд попытался было заговорить, но Китс поднял руку, призывая его помолчать, и продолжил.
― Знаешь ли ты ― хотя нет, вряд ли ― что среди нефферов модно носить запятнанный кровью носовой платок, чтобы выглядеть больным чахоткой? Это намек на то, что ты действительно привлек внимание одного из вампиров, что один из них уделяет свое время, поглощая тебя. Весьма почетно… но я и так уже член этого проклятого семейства. И ты очевидно тоже. Они уделяют нам так много внимания, что не позволят нам умереть ― хотя у них нет такой же щепетильности по поводу членов наших настоящих, земных семей. Китс покачал головой. ― Но моя поэзия, черт тебя подери, касается только меня. Я… я мало что могу со всем этим поделать ― от защиты, от продленной жизни не скрыться ― но я не позволю им вмешиваться в мою поэзию.
Кроуфорд растопырил пальцы своей изувеченной руки. ― Прости. Так зачем ты тогда оставил эти штуки?
Китс уставился на реку за окном. ― Я не знаю Майк. Думаю по той же самой причине, по которой я не ушел, когда администрация больницы сочла, что я достаточно несведущ и невнимателен, чтобы определить меня к Лукасу. Чем больше я знаю об этих созданиях, этих вампирах, тем больше шансов, что мне удастся освободиться от одного из них, что наблюдало за моим рождением… и убило мою мать.
Кроуфорд кивнул, но подумал, что Китс лгал, главным образом самому себе. ― Так что, получается, руководство больницы обо всем этом знает?
― Безусловно… хотя и трудно сказать, что именно. Конечно, многие наши пациенты расходятся с человеческой нормой, особенно если заглянуть им внутрь, но в отклонениях неффов есть некоторое постоянство. Эти отклонения, к тому же, обычно не особо существенны ― камни в почках и мочевом пузыре немного похожи на кварц, кожа становится жесткой и ломкой, когда они подолгу остаются на солнце или, например, они прекрасно видят ночью, но солнечный свет их ослепляет. Думаю, в больнице решили не обращать на это внимания ― не прогонять без всякой причины пациентов, что вызвало бы толки, а просто перепоручить случаи с нефами самым некомпетентным штатным сотрудникам. Думаю, если бы что-нибудь подобное сегодняшнему происшествию случилось раньше ― старший хирург давно бы уже прикрыл эту лавочку.
― Так почему я хочу поехать в Швейцарию?
Китс улыбнулся ― немного печально. ― Альпы недостижимой мечтой высятся над всеми снами нефферов. Он пристально вглядывался в реку, словно ища там подходящее объяснение. В Южной Америке, говорят, есть растение, которое вызывает галлюцинации у людей, пьющих чай заваренный из его листьев. Галлюцинации эти напоминают видения навеваемые опиумом, но только в этом случае все видят одно и то же. Насколько я знаю, огромный каменный город. Даже если человеку не говорили, чего ожидать, он все равно увидит этот город, точно такой же, как и все остальные принимавшие наркотик люди.
Он прервался, чтобы допить вино, и Кроуфорд махнул рукой, чтобы принесли еще. ― Спасибо. Жизнь неффера в чем-то похожа. Твой сон насчет Альп. Пару месяцев назад из самых худших трущоб Суррейсайда в больницу доставили мальчика, который умирал от чахотки. И он не задержался там надолго. Но прежде чем он умер, он нашел кусок древесного угля и нарисовал на стене возле своей кровати прекрасную картину горы. Один из докторов увидел ее и пожелал узнать, из какой книги мальчик срисовал это идеально детализированное изображение горы Монблан. Все просто отвечали, что не знают ― было бы слишком хлопотно объяснять ему, что мальчик извлек все это из головы, что он книги-то и в глаза не видывал, и никогда не бывал на востоке дальше Тауэра, и, что его мать сказала, что он в жизни никогда ничего не рисовал, даже прутиком на земле.
― Ну, может быть, я туда и не поеду. Может быть, я… ну не знаю… Он поднял взгляд и увидел улыбку Китса. ― Ну хорошо, черт побери, я должен туда поехать. Может быть, там я смогу найти выход из этого дьявольского положения.
― Ага, конечно. Как тот выход с самого дна Дантовского ада, что просто вел в Чистилище. Китс поднялся на ноги и на мгновенье задержал руку на плече Кроуфорда. ― Ты, пожалуй, можешь подождать меня здесь. Я удостоверюсь, что за мной не следят, и я сообщу тебе, если увижу каких-нибудь подозрительных типов околачивающихся по соседству. Если я не вернусь через час, тебе лучше предположить, что меня задержали, и просто уехать с тем, что на тебе и в твоих карманах.
ГЛАВА 5
Блуждал меж страсти я и отвращенья
К столь ненавистным мне предметам вожделенья.
-Сэмюэль Тэйлор Кольридж
После того как Китс ушел, Кроуфорд произвел оценку наличности во внутреннем кармане пальто. У него еще оставалась значительная часть от пятидесяти фунтов Аплтона, и он прикинул, что все еще имел в этой игре неплохой заклад, пожалуй, семьдесят, а то и все восемьдесят фунтов. Немного успокоившись, он подозвал официантку и указал на свой опустевший бокал.
Он отправится в путешествие и будет жить экономно, пока не кончатся деньги. В Лондоне человек мог безбедно ― хотя и не обновляя каждый день гардероб и не налегая на мясо в диете ― прожить на пятьдесят фунтов в год, а на континенте жизнь, несомненно, должна быть дешевле. А уж с годовой свободой действий, он, пожалуй, найдет себе убежище где-нибудь в этом мире.
Все, что ему нужно сделать, это переправиться через Английский канал, и он был бесшабашно уверен, что уж это-то ему удастся. "В конце концов, разве не служил он морским хирургом почти три года"? Он заверил себя, что все еще кое-что смыслит в морских делах, и что даже без паспорта сможет как-нибудь попасть на борт корабля.
Принесли новое пиво, и он задумчиво сделал маленький глоток. "Джулию, наверное, уже похоронили, ― подумал он. ― Думаю, теперь я знаю, почему я хотел на ней жениться ― потому что доктор, особенно акушер, должен быть женат, а так же потому, что хотел доказать себе, что могу иметь детей. Ну и, пожалуй, потому, что все мои друзья твердили мне, что она сногсшибательная партия, … и отчасти, признаю, потому что хотел вытеснить воспоминания о моей первой жене. Но почему она хотела выйти за меня, вот в чем вопрос? Потому что я преуспевающий лондонский доктор, ну или, во всяком случае, был им, который как ей представлялось, должен был, несомненно, в скором времени разбогатеть? Потому что она меня любила? Теперь, пожалуй, я этого никогда не узнаю".
"Кем ты была, Джулия"? ― подумал он. Это напомнило ему, как она сказала о своей сестре: "Она должна стать Джозефиной ― кто бы это не оказался".
Ему казалось, что все, что сохранит его память об Англии, это оставшиеся здесь могилы. Могила его младшего брата, который из яростных волн Морей-Ферт взывал юного Майкла о помощи, двадцать лет назад. Взывал тщетно, так как море в тот день было беспощадным, стихийным монстром, обрушивающимся на скалы, словно стая волков вгрызающихся в тело. Майкл сидел там, куда не достигали волны, и сквозь слезы смотрел, пока рука его брата не прекратила махать, и не скрылась из глаз в пучине бушующих волн. Каролине достался более скромный памятник, только инициалы и даты, которые одной пьяной ночью он украдкой вырезал на стене паба, построенного на месте сгоревшего вместе с ней дома. А теперь добавилась еще и могила Джулии, которую он никогда не увидит. И каждая из этих могил была памятником его неспособности быть таким, каким должен быть человек.
"Какая часть того, чем я себя считал, останется здесь, ― размышлял он, погруженный в пену, оставшуюся на дне бокала, ― когда я покину этот постоялый двор и отправлюсь в Лондонский Док? Надеюсь что достаточная. Все чем я пытался быть как Майкл Кроуфорд: судовым хирургом, потому что Кэролайн хотела, чтобы я был моряком; повивальной бабкой, потому что мне всегда чудилось что-то важное в невинности младенцев". Он отставил бокал и подмигнул искаженному in vitro отражению своего лица на его поверхности. "С этого момента и впредь только ты и я, ― подумал он, глядя на отражение. Мы свободны".
Внезапно за окном возник напряженно выглядящий Китс. Кроуфорд встревоженно вскочил, отодвинул защелку и распахнул окно.
Китс тотчас забросил в окно его чемодан. ― Она прямо за мной. Вывали его куда-нибудь и давай мне обратно ― она заподозрит, если теперь увидит меня без него.
― О, боже! Кроуфорд подхватил чемодан и поспешно бросился к застеленному скатертью столу, ослабил ремни и опрокинул сумку вверх дном. На стол повалились брюки и рубашки. Несколько свернутых пар чулок свалились и, извиваясь змеей, раскатились по полу. Барменша резко его окликнула, но он оставил ее без внимания и бросился обратно к окну. ― Вот, сказал он, выпихивая чемодан обратно в руки Китса. ― Спасибо.
Китс нетерпеливо кивнул и жестом показал ему не высовываться.
Кроуфорд кивнул и отступил от окна, но одним глазом выглядывал из своего укрытия. Барменша что-то выговаривала за его спиной, и он порылся в кармане и бросил за плечо одно-фунтовую банкноту. ― Я хочу купить эту скатерть, ― не оглядываясь, проскрежетал он.
Китс тем временем направился к причалу, демонстративно покачивая кожаным чемоданом. "Только не переигрывай", ― подумал Кроуфорд.
Мгновение спустя другой человек скользнул мимо окна, следуя за Китсом, и Кроуфорд инстинктивно отпрянул назад, так как это, вне всяких сомнений, была Джозефина, движущаяся с неукротимой целеустремленностью, словно одна из тех приводимых в движенье шестернями статуэток, что появляются из немецких башенных часов, чтобы позвонить в колокола. Беспокоясь о Китсе, Кроуфорд понадеялся, что она не успела перезарядить пистолет.
Все еще выглядывая в окно, Кроуфорд попятился по крепкому деревянному полу к столу, на котором лежала вся его одежда. Он перекинул вверх концы скатерти и стянул их в узел здоровой рукой.
Добравшись до конца причала, Китс оглянулся и увидел движущуюся к нему Джозефину. Он закрутил чемодан, словно метатель диска, а затем отправил его в далекое плавание. Кроуфорд прошептал проклятье одновременно с отдаленным всплеском.
― Фунта, надеюсь, достаточно за чертову скатерть? ― горько промолвил он, думая о том, сколько отдал за свой чемодан.
― Да, сэр, ― сказала барменша, незаметно отодвигаясь, когда он шагнул мимо нее к входной двери, с какой-то отчаянной беззаботностью покачивая своим импровизированным багажом.
Он пересек Лондонский мост и, направившись на восток, миновал Биллингзгейтский рыбный рынок, и как можно беспечней прошествовал мимо Здания Таможни и Лондонского Тауэра, завидуя окружающим его торговцам рыбой, горничным и разнорабочим в их безразличии к этим величественным каменным сооружениям, которые, казалось, олицетворяли закон и наказание. Время от времени он оглядывался назад, но позади не было видно никого, кто был бы похож на заведенный ключом механизм.
Магазины, мимо которых он проходил, сообщили ему, что он приближается к докам. Бакалейщики наперебой зазывали публику вывесками, сообщавшими, что бочонки солонины и галеты, которые они продают, будут храниться вечно в любом климате. Окно каждого второго магазина ломилось от латунных секстантов, подзорных труб и компасов ― и плотных бумажных компасных карт с отпечатанной на них кристалло-подобной розой, указывающей стороны света. С грохотом проезжавшие мимо экипажи заставляли карты дрожать, словно они трепетали от порывов какого-то никак иначе не обнаруживаемого магнитного ветра.
Его узел из скатерти привлекал бурное внимание толпы уличных мальчишек, поэтому он вошел в магазин, на витрине которого был выставлен чемодан ― но хозяин вначале довольно учтиво его поприветствовавший, повторно вгляделся в лицо Кроуфорда, а затем спросил, как он посмел притащить "мерзкие кости, зубы и статуэтки" в магазин управляемый Кристианом. Когда Кроуфорд попытался объяснить, что в свертке у него просто одежда, и что он всего лишь хочет купить чемодан, продавец, ни долго не раздумывая, выхватил из-под прилавка пистолет. Кроуфорд поспешно выбежал на улицу, снова очутившись посреди гомонящей толпы ребятни.
Один из мальчишек подбежал к нему сзади, и ножом вспорол его узел снизу, а затем рванул за показавшуюся из разреза одежду. Рукав зеленого бархатного пиджака скользнул наружу, с парой подштанников из тех дней, когда он был покрупней, непонятно как зацепившихся за кружевную манжету.
Кроуфорд крутанулся, столь поспешно, что рукава-подштанники растянулись за ним подобно хвосту, но все же недостаточно быстро, чтобы увидеть, какой из мальчишек это сделал ― тем не менее, он увидел владельца магазина багажа, стоящего в дверном проеме и наблюдающего за ним. Кроуфорду показалось, что тот подал рукой сигнал кому-то по ту сторону улицы.
"Прямо как я хотел, ― истерично подумал Кроуфорд ― незаметное исчезновение".
Внезапно вдаль по улице с грохотом растворилась дверь паба, и двое тощих нездорового вида мужчин вывалились наружу и, хромая, направились к нему, размахивая окровавленными платками. Они что-то одновременно бормотали, но из их бессвязной речи Кроуфорд разобрал лишь слово "камень" и еще что-то, прозвучавшее как "неффи-лимб".
Он повернулся, чтобы броситься туда, откуда только что пришел, но тут ему почудилось, что в толпе мелькнули размахивающие негнущиеся конечности, и застывшее, лишенное выражения лицо… так что он закрутил свой сверток по широкой дуге, совсем, как недавно проделал с его чемоданом Китс, и разжал руки. Скатерть распахнулась, и одежда хлынула во всех направлениях, туфли полетели в толпу, а Кроуфорд нырнул в узенький переулок и понесся прочь.
Куча людей бросилась, ссорясь, к месту взрыва дорогой одежды, вызвав неуправляемый шумный затор, но несколько человек с негодованием кинулись по переулку вслед за ним. Кроуфорд забежал за угол, в узкий старый кирпичный тупик, а затем, прежде чем его преследователи возникли позади, обнаружил дверь, рванул ее на себя и скользнул внутрь, а затем притворил ее за собой. Изнутри на двери был засов, и он поспешно задвинул его в гнездо скобы.