Он оказался позади толпы людей, очевидно, каких-то подсобных рабочих, в помещении с низко нависающим потолком, пропахшим пивом, потом и свечным воском, и, хотя ему никак не удавалось отдышаться, люди поблизости лишь взглянули на него, учтиво кивнули и снова обратили внимание к чему-то происходившему впереди.
― Здесь у двери куча старых парусов, ― донеся властный голос из дальнего конца комнаты.
Кроуфорд услышал шаги на мостовой снаружи. Вслед за этим кто-то загрохотал в дверь за его спиной; но никто из его соседей не двинулся, чтобы впустить новоприбывшего, и чуть погодя шаги тяжело удалились прочь.
― Подберите их, когда будете уходить, ― добавил голос с той стороны комнаты, и вся компания трудяг, шаркая ногами, поплелась вглубь помещения, в котором Кроуфорд теперь опознал паб. "Старых парусов? ― подумал он. ― Мы что собираемся мыть окна"?
Никто не удостоил его нового взгляда, когда он вслед за всеми выбрался через дверь паба на солнечный свет, и, следуя примеру своих спутников, подобрал несколько полотнищ грубой ткани из кучи, сваленной возле двери. Выйдя во двор, рабочие начали обвязывать ветошь вокруг обуви и лодыжек, и Кроуфорд старался делать все точно также.
― Сильнее вяжи, напарник, вот так, ― произнес очевидно бывалый работяга, затягивая повязки Кроуфорда и делая при этом нахлест шире. ― Завяжешь слабо и будь уверен, гравий туда пролезет. Потом его оттуда хрен выковыряешь, проще уж совсем ничего не вязать.
― Ага! ― сказал Кроуфорд. ― Большое спасибо. Его благодарность была искренней вдвойне, так как теперь он наконец-то понял, что за работа им предстояла. Эти люди были грузчиками балласта, чьей задачей было заполнять гравием трюмы кораблей, разгрузивших свои товары и теперь нуждающихся в дополнительном весе, чтобы удержать их от чрезмерного крена на ветру. "Ему достаточно часто приходилось видеть, как делали эту работу, ― подумал он, ― так что теперь он, пожалуй, сможет сделать это и сам. И это должно помочь ему попасть на борт корабля".
* * *
Доки, казалось, простирались в бесконечность. Ряды взаимосвязанных каналов, бухточек и запруд тянулись, насколько хватало взгляда; мачты, реи, косые и отвесные линии такелажа прочертили пасмурное небо во всех направлениях, оставляя просветы лишь прямо над головой. В хаотическом нагромождении снастей медленное передвижение корабля, который в отдалении буксировали наружу или внутрь, угадывалось лишь по тому, как его профиль вплетался в этот неподвижный узор. Кроуфорд сидел на корме лодки грузчиков балласта и разглядывал корпуса кораблей, между которых они проплывали. Корпуса эти возносились высоко вверх, если корабль был разгружен и высоко восседал в воде или, если он все еще был полон груза, были низкими настолько, что он мог бы подпрыгнув коснуться рукой ограждения борта. Разглядывая их, он гадал, на каком из этих кораблей ему суждено покинуть Англию.
Сваленная в лодке куча гравия воняла заросшим водорослями речным дном, с которого она, собственно, и была недавно поднята, но всякий раз, когда его достигал холодный порыв ветра, Кроуфорд различал запахи чужих берегов: ободряющую смесь табака и кофейных ароматов с одной стороны, жгучее карри явно несовместимых специй с другой и гнилостное зловоние кож с третьей. Песни моряков, несущиеся со всех этих кораблей, выводили сливающуюся в какофонию многоязычную оперу, заполняющую краткие мгновения, когда освобожденные цепи кранов не возносились с шумом наверх, а бондари не стучали молотками по бочкам. Но он был этому только рад, потому что разговаривать в лодке было практически невозможно.
Когда лодка, наконец, повернула к носу корабля, который они должны были загрузить, другая лодка уже работала по левому борту. Кроуфорд вскинулся на своей лавке и наблюдал за грузчиками, чтобы освежить память о том, как делается эта работа.
На шестах, прилаженных к планширам лодки, была установлена платформа, и рабочие загребали сваленный посреди лодки гравий и бросали наверх на платформу, где другие рабочие зачерпывали его и пихали лопату за лопатой в метровый иллюминатор в борту судна. Лодка вскоре скрылась из виду, когда они обогнули нос чтобы причалить с другой стороны, но он увидел достаточно, чтобы его надежда попасть на борт корабля таким способом значительно поугасла. Военные суда, на которых он плавал, использовали в качестве балласта каменные блоки, и грузчикам приходилось подниматься на борт корабля, чтобы их уложить, но эти люди корабля даже не касались, разве что лезвиями лопат.
"Проклятье, ― подумал он, ― очень похоже, что я подписался на день тяжелой работы и, судя по всему, без оплаты, так как меня нет в списке рабочих. Может мне просто прыгнуть за борт и уплыть отсюда? Ведь теперь у меня нет багажа, о котором нужно беспокоиться".
Рабочие на его лодке уже поднялись и возводили леса. ― Давай, полезли наверх, ― прорычал его давешний приятель, подталкивая его вперед, и мгновение спустя Кроуфорд уже пытался взобраться на платформу, сжимая лопату, которую кто-то сунул ему в руку. К тому времени как он вскарабкался на платформу и сумел подняться, его напарник уже стоял там и вовсю орудовал лопатой, вонзая ее в гравий, который рабочие снизу забрасывали на прогнувшиеся доски.
Подражая ему, Кроуфорд зачерпнул несколько фунтов сыпучего месива и качнулся к кораблю, чтобы ссыпать груз, но в тот же миг утратил равновесие, поспешно отшатнулся, и гравий, наполнявший лопату, соскользнул с клинка и плюхнулся в темную воду между лодкой и корпусом корабля. Слава богу, хоть лопату он удержал.
― Напился ты, что ли? ― спросил сосед за его спиной. ― Работай внизу, если не привык к качке.
Уязвленный, что сухопутная крыса вынуждена ему это говорить, Кроуфорд покачал головой и снова вонзил лезвие. Он поднял кучу гравия, а затем обратил внимание на способ, которым мужчина забрасывал его внутрь через иллюминатор. Мгновение спустя снова был его черед, и он проделал это так же как его напарник, опираясь лезвием лопаты о край иллюминатора, чтобы удержаться от падения, прежде чем вывалить гравий внутрь, а затем опираясь на него снова, чтобы вернуться в исходное положение.
― Так-то лучше, ― одобрил напарник, и Кроуфорд смутился, осознав, что зарделся от похвалы.
Час спустя его руки ныли от напряжения, но только когда оторванный палец начал кровоточить, он подумал, что пора бы остановиться. Он уже собирался симулировать какое-нибудь заболевание, когда внезапно поблизости раздался страшный грохот и рабочие внизу перестали кидать гравий на платформу.
Из-за носа корабля показалась вторая лодка, и он увидел, что шум на ней издавали двое мужчин, скрестивших лопаты над головой на манер актеров, изображающих битву с палашами; при этих звуках рабочие внизу побросали лопаты и начали вытаскивать из-под планширов корзины, и он понял, что для грузчиков балласта это был обычный обеденный ритуал. Он опустил лопату и позволил рукам безвольно повиснуть по бокам, не обращая внимания на кровь, которая размеренно капала на мокрые доски платформы.
Его напарник уже спрыгнул вниз в лодку и протискивался, чтобы подобраться к корзинкам, но Кроуфорд мгновение просто смотрел на него, ловя дыхание и размышляя, захватил ли каждый рабочий еду самостоятельно, или это был своего рода шведский стол за счет подрядчика, и тогда есть надежда, что ему тоже перепадет кусок-другой.
Как раз когда он решил спуститься и тоже попытать счастья, с другого корабля донесся тревожный выкрик, и, бросив взгляд вверх, он увидел широкий грузовой поддон, падающий с крана. В воздухе поддон перевернулся, и среди составленных на нем ящиков Кроуфорд увидел мужчину, летящего вниз сквозь влажный речной воздух, беспомощно размахивая руками и ногами. С этой выигрышной точки обзора было, тем не менее, трудно разобрать, свалился ли мужчина на палубу корабля, который помогал разгружать, или благополучно плюхнулся в воду.
Недолго думая, Кроуфорд повернулся, прыгнул через пропасть отделявшую лодку от корабля и повис на кромке иллюминатора. Брыкнув ногой и судорожно сложившись пополам, он скользнул внутрь, и успел прикрыть лицо руками за мгновение до того, как головой вперед пропахал кучу мокрого гравия и, сделав вызвавший лавину кульбит, приземлился на засыпанный галькой пол.
Он сел, баюкая свою несчастную руку и приглушенно хныкая. В трюме было темно. Единственным освещением были тусклые лучи, пыльными дорожками скользящие внутрь сквозь иллюминаторы, но он разобрал, что пол перегорожен высотой-до-колена переборками, разделяющими его на низкие квадратные отсеки. Он поднялся и поплелся в самый дальний и темный угол трюма, заботясь лишь о том, чтобы перешагивать через перегородки и не запнуться. В последнем отсеке он лег на пол, уверенный, что здесь его никто не увидит.
Он надеялся, что рабочий дока все-таки угодил в воду.
Где-то около часа, по крайней мере, так ему показалось, он прождал, терзаясь, что если грузчики балласта догадаются, куда он исчез, но, в конце концов, полный совок гравия водопадом низвергнулся вниз, затем второй, и он понял, что опасность миновала.
Некоторое время спустя он услышал, как несколько мужчин спустились в трюм и начали перераспределять кучи, перебрасывая гравий из одного отсека в другой, и споря о том, какая сторона была нагружена больше нужного ― носовая или кормовая, но они закончили и ушли, так и не дойдя до отсека, в котором он укрывался. После этого слушать было совершенно нечего, кроме изредка доносящегося с верхней палубы топота сапог и еле слышных криков со стороны доков, и не на что смотреть кроме невыразимо медленного угасания дня в иллюминаторах.
* * *
Он спал, а когда проснулся, корабль уже покачивался на океанских волнах, и лунный свет посеребрил обод иллюминатора и слабыми отсветами заиграл на сваленных в трюме кучах гальки. В трюме было холодно, как бы он хотел сейчас, чтобы его вещи все еще были при нем. Несмотря на морской воздух, в голове царило зловоние илистого речного дна.
Вдруг, где-то в темноте трюма, он услышал шелест гравия и внезапно осознал, что проснулся именно от этого звука.
"Крыса, ― нервно сказал он самому себе. ― Разжиревшая на корабельных припасах или каком-нибудь грузе, который корабль вез в Лондон, а теперь ей нечего погрызть за исключением гравия и моего лица. Лучше больше не спать. В любом случае слишком холодно ― и становится еще холоднее".
Шорох донесся снова, на этот раз затянувшийся, словно кто-то просеивал гравий через сомкнутые чашей руки. Затем послышался звук, будто там волокли что-то очень тяжелое. В темноте трюм казался ему бескрайним, и шум доносился издалека, но у него сложилось впечатление, что там передвигалось что-то ужасно тяжелое.
Внезапно ему стало еще холоднее. "Чтобы это ни было, ― подумал он, ― это ― не крыса".
Смутно он различил, как что-то поднялось там, в одной из отдаленных областей трюма, что-то высокое и широкое. Что-то, что не было человеком.
Кроуфорд затаил дыхание, и даже закрыл глаза, на случай если существо могло почуять его взгляд, и, хотя он знал, что даже самое бешеное сердцебиение невозможно услышать, он боялся, что дрожь, которую сообщало ему собственное сердце, могла предательским звуком отозваться в переборке отсека.
Миг спустя он пришел в ужас, осознав, что его переполняет извращенный порыв произвести какой-нибудь шум, и лишь усилием воли он сумел его подавить.
Существо пришло в движение ― прогуливалось, судя по размеренным, громоздким толчкам, которые Кроуфорд ощущал через пол. И он раскрыл глаза, в ужасе, к которому странным образом примешивалось желание, думая, что оно движется к нему, но существо направлялось к одному из иллюминаторов, и по мере того, как оно все ближе и ближе подходило к очерченному лунным светом кругу, он видел его все более отчетливо.
Торс существа походил то ли на огромную сумку, то ли на каменную глыбу. Его поверхность была бугристой, словно кольчужный доспех, и, когда оно на слоноподобных ногах дотащилось до иллюминатора, он увидел, что голова его была просто угловатым комом, с тенями, намечавшими скулы, глазные впадины и плиту нижней челюсти.
Странно, почему-то ему казалось, что это существо ― женщина.
У существа не было рук, чтобы положить их на обод иллюминатора, но Кроуфорд чувствовал в нем какую-то усталость и скуку. Ему подумалось, что оно поднялось без особой на то причины… что оно просто задумчиво смотрело на море, словно какой-нибудь мучимый бессонницей мореплаватель.
Несколько бесконечно долгих мгновений ни один из них не двигался. Кроуфорд застыл, стиснутый чем-то похожим на ужас, стараясь даже не дрожать от пробирающего до костей холода, а существо возле иллюминатора просто смотрело вдаль, хотя, казалось, не имело глаз. В конце концов, оно направилось обратно, перемалывая гравий в порошок своими немыслимыми ногами, а затем обернулось и посмотрело на Кроуфорда через разделявшие их футы трюма.
Его обступала непроницаемая тьма, но он непонятно откуда знал, что существо его видело, видело по теплу, излучаемому его телом, и не нуждалось ни в каком свете, и оно узнавало его, знало его. Кроуфорд отчаянно гадал, сколько еще сможет сдерживать рвущийся изнутри крик ― сдерживать желание закричать, желание чтобы оно добралось до него.
Но существо не делало попытки приблизиться. Оно развернулось и потащилось дальше, в темноту трюма, из которой оно появилось. Спустя несколько минут, Кроуфорд снова услышал долгий осыпающийся шорох просеиваемого гравия и понял, что существо размягчило свою грубую человекообразную форму, снова превратившись в крошечные камешки, содержащие в себе его суть.
После этого сон долго не принимал его в свои объятья.
ГЛАВА 6
О, вы, смотрящие во тьму,
Скажите что нашли?
- Кларк Эштон Смит,Полночные слепцы
Что-то ударило о корпус корабля, и Кроуфорд тут же проснулся, думая, что существо из гравия снова восстало и двинулось в обход трюма ― но скрипел и раскачивался весь корабль, а с палубы над головой доносились оживленные голоса и топот ботинок. Похоже, они достигли пункта назначения. Спустя несколько минут его догадку подтвердил плеск брошенного якоря. Снаружи все еще была ночь, если конечно кто-нибудь не закрыл заслонками все иллюминаторы.
Он тихо поднялся и на ощупь двинулся к иллюминатору, через который попал внутрь, соблюдая осторожность, чтобы не растянуться посреди трюма, и, когда он все еще был в нескольких ярдах от иллюминатора, свежий бриз, пахнул ему в лицо ароматами суши, дав понять, что заслонок на местах не было, и что рассвет еще не наступил.
Он высунул голову наружу и в свете звезд разглядел длинный участок земли, вырастающий посреди безбрежного простора спокойной воды. Очевидно, корабль стал на якорь в какой-то гавани. Воздух заметно потеплел, похоже, что корабль плыл на юг ― так что это должно быть Франция, или если предположить, что им чертовски повезло с попутным ветром, и чрезмерная усталость заставила его проспать гораздо дольше, чем он думал, Испания.
Он стянул ботинки и связал их вместе с помощью ремня, чтобы буксировать их, когда поплывет, затем поставил ботинки на пол и выглянул снова, оглядываясь по сторонам и прикидывая, где лучше всего незаметно нырнуть в воду… но когда в темноте где-то за его спиной задвигался гравий, он просто очертя голову нырнул в иллюминатор, лишь кончиками пальцев задев за его обод.
Совершив головокружительное сальто, он вперед ногами вошел в воду и глубоко погрузился в леденящую, сковывающую движения пучину.
В этот миг он проснулся окончательно. Морская вода вымыла из головы то лихорадочное смятение, что терзало его всю предыдущую неделю, и, когда он по-лягушачьи поплыл вверх, навстречу невидимой морской поверхности, он уже вовсю строил планы.
Он как-нибудь вернется в Англию и докажет свою невиновность ― в конце концов, он уважаемый доктор, и вряд ли найдутся присяжные способные его осудить, даже если бы он был физически способен сделать то, что сделали с Джулией ― и он стряхнет эту мистическую одержимость Швейцарией. Байки Китса, несомненно, были лишь фантазиями наделенного богатым воображением кандидата в поэты. Кроуфорд не понимал, как он вообще мог слушать весь этот вздор.
Затем он вспорол водную гладь, глотнул воздуха, и сомнения снова навалились на него. Он поплыл в сторону кормы, так как голоса, казалось, раздавались громче на носу, и уже позабыл свою мимолетную надежду на возвращение в Англию и свое оправдание. "Ты уже пересек канал, ― сказал он себе, ― Альпы ― величественные, парящие над облаками, те, что ты видел лишь во снах ― прямо перед тобой. Ты не можешь отступиться теперь".
"Дьявол, ― подумал он, ― даже если бы я мог вернуться, ничего не опасаясь"…
Когда он обогнул высокую массивную корму, он увидел, что корабль встал на якорь на приличном удалении от берега. Небо только начинало окрашиваться глубоким предрассветным пурпуром над холмами, виднеющимися далеко за темной водой, справа от него, но он смог разглядеть лежащую перед ним береговую линию и купы деревьев, которые, казалось, слабо светились в темноте на вырастающей позади суше.
Он оглянулся на корабль и был ослеплен тем относительно ярким светом, который лился из окон каюты. Он поспешно отвернулся и несколько мгновений тихо покачивался на воде, а затем снова взглянул на корабль, избегая смотреть прямо на свет. За окнами стоял мужчина, его лицо и руки странно светились на фоне темного неба, но он смотрел на материк, а не вниз на Кроуфорда, который повернул назад и тихо поплыл к далекому берегу.
После десятиминутного заплыва он остановился, ругая себя за то, что прыгнул, не захватив ботинки. Он понял уже, что не смог бы тащить их с собой всю дорогу… но ему было жаль ремня, которым он их связал.
К тому же его тревожило, что если он вдруг вздумает устать, опереться здесь совершенно не на что, разве что о морское дно где-то там, в глубине. Он вспомнил свои сны, в которых он мог летать, но был всегда в сотнях футов над землей, когда руки внезапно начинали сводить судороги, вызванные яростными взмахами, призванными удержать его наверху. Мог ли он все еще вернуться на корабль? Он повернулся и посмотрел назад, но корабль был теперь, по меньшей мере, так же далеко, как и маячащий впереди берег. Подавляя панику, он поплыл дальше. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным… и когда колени и ступни в конце концов уткнулись в песок, и он осознал, что достиг мелководья, он готов был прижаться к песчаной поверхности словно отбившаяся от стада овца, найденная в конце концов лишившимся сна пастухом.
Небо на востоке уже стало серым, и деревья на далеких холмах утратили свое странное свечение. Когда он поднялся и вброд направился к берегу, он увидел низкие строения ― дома и башню церкви ― виднеющиеся в нескольких сотнях ярдов впереди, и остановился, размышляя, что делать дальше. Волны с плеском кружились вокруг его босых лодыжек, ощутимо более теплые, чем прохладный утренний воздух.